- Какая нынче торговля? - махнул рукой хазареец. - Иностранцев распугали. Туристы предпочитают не рисковать, на дорогах неспокойно. Вот только вашими заказами и кормлюсь.
- Уладится все со временем, - предположил Дмитрий. - В моде нынче Восток. Одни хиппи каждый год толпами за афганской экзотикой приезжают…
- Уже не едут. Их бунтарство дальше причесок, одежды и наркотиков не распространяется. Чуть только порохом запахло - всех как ветром сдуло. А искания их духовные и тяга к загадочному Востоку - это, ты правильно заметил, только мода, которая быстро проходит.
- Спасибо за книги, - сказал Дмитрий, достал из сумки подобранные ему в госпиталь томики и положил их на столик. - С удовольствием прочитал бы все, но уже нет времени. Послезавтра уезжаю в Кабул.
- Да, книги, - задумчиво протянул хазареец. Взял томик Джами, поднес его к свету, с трудом пробивавшемуся сквозь запыленное окно, и прочитал
В мире скорби, где правят жестокость и ложь,
Друга преданней книги едва ли найдешь…
Затворись в уголке с ней - забудешь о скуке,
Радость истинных знаний ты с ней обретешь.
Хазареец помолчал, потом спросил:
- В Кандагар еще вернешься?
- Кто знает? Я человек военный. Прикажут, вернусь, но ненадолго: срок командировки в Афганистан истекает через месяц.
- Я, хотя человек и не подневольный, тоже связан по рукам и ногам, - пожаловался хазареец. - Суета и житейские мелочи совсем одолели. Хочу вот в Герат перебраться, поближе к мазару Джами. Но торговля крепко держит здесь. Ее ведь так просто не свернешь: оставить не на кого, а людей, которые только из моих рук хлеб насущный получают, бросить не получается. Жалко, пропадут без работы.
Дмитрию хотелось обнадежить старика, но как это сделать, он не знал и начал издалека:
- Восток нетороплив, но мудр. В этом его притягательность…
- Растеряли мы свою мудрость, - перебил старик. - Нет у меня веры в нынешний Восток. И хорошего ничего уже не жду. Видно, здесь, в Кандагаре, придется доживать свой век, здесь уготованы мне "три локтя савана да пядь земли сырой".
- А я верю в Восток и люблю его, - вырвалось у Дмитрия.
Старик внимательно посмотрел на него поверх очков и вдруг, как бы отодвинув в сторону свои горести, сказал:
- И Восток любит тебя.
Дмитрий не ожидал таких лестных слов и даже несколько опешил - не ослышался ли он. Он не считал себя совсем уж чужим на Востоке, но и своим его пока еще никто не признавал. Но старик повторил:
- Восток любит тебя, сынок.
Старик не пытался льстить ему и не лукавил. Он и сейчас, как и всегда, был искренен. Дмитрий неожиданно для самого себя подался вперед и обнял старого хазарейца.
- Прощай, - сказал тот с грустью.
- Да не уменьшится ваша тень! - ответил Дмитрий, вышел, не оборачиваясь, на улицу и лишь там вытер глаза, будто бы начавшие слезиться от яркого солнца…
Вечером Дмитрий лениво сидел у бассейна на вилле советника авиаполка, потягивая привезенное из Кабула с оказией пиво. Жара еще не спала, и умных мыслей не было. Беседа поэтому текла вяло. Время от времени все лезли в бассейн и подолгу оставались в воде. Теплая она и не освежала. Но это уже была тема для обсуждения за неимением других.
- Надо менять, - предложил Тофик, переводчик советника авиаполка.
- Надо, - согласился переводчик главного Фарид.
- Ну, тогда завтра и зальем, - продолжил тему Евгений, один из недавно прибывших коллег по переводческому цеху.
- Чего тянуть? - поддакнул прилетевший с ним Сергей.
- Уже без меня, - откликнулся на общий разговор Дмитрий, вспомив, что отъезд в Кабул завтра утром, а посиделки вроде как не сами по себе, а тематические - его проводы в столицу.
Роли, независимо от того, был ли особый повод собраться или нет, расписаны, как и всегда: первым оденется Фарид - ему готовить плов, а это дело долгое; потом Тофик, уперев руки в борт бассейна, разом вырвет из воды смуглое, жилистое тело и, накинув на плечо полотенце, направится в свою комнату одеваться.
- Дрова прогорели. Пора закладывать первую партию мяса, - буркнет, шлепая босыми ногами по выложенной камнем садовой дорожке.
Тофик родом из Еревана и, как всякий армянин, знает толк в шашлыке, полагая при этом, и не без оснований, что только он может приготовить мясо на углях правильно. Оно уже нарезано и замариновано особым, только ему известным способом. Даже нанизывать кусочки на шампуры он не доверяет никому, да и вообще уверен, что процесс приготовления шашлыка требует участия только одного человека, естественно, его национальности. Остальным он отводит какие угодно роли: созерцателей, отдыхающих, тостующих и пьющих, просто ценителей его кулинарных изысков, не стесняющихся говорить об этом вслух, только не участников процесса.
Первая партия доходит до готовности на углях. Тофик сдвигает ее чуть в сторону и укладывает рядом нанизанные на шампурах, специально подобранные, одинаковые по размеру томаты. Когда они прогреваются и начинают лопаться, снимает с них шкурку и толчет в миске вилкой, добавляет мясной сок с луком - маринад, в котором выдерживалось мясо, а потом специи и рубленую зелень. Соус к шашлыку готов. Тофик трубит большой сбор. Купальщики подтягиваются от бассейна к беседке, рядом с которой установлен мангал. Прибегает с кухни Фарид, снимая на ходу повязанное вместо фартука полотенце.
Первый тост. Любимый Тофиком "Арарат" играет в лучах заходящего солнца, отсвечивая то искорками яхонта, то янтаря.
- Ну, будем здоровы!
- Будем!
Все забывают о нарезанном лимоне и, нарушая нормы светского этикета, признаваемые неуместными в своей компании, тянутся руками к мясу, макают выбранный кусок в соус, и в рот его - сочный, ароматный, несказанно вкусный.
- Ну, Тофик, ты сегодня превзошел самого себя. Такого мы еще не едали!
- Да полно вам, - смущается Тофик. - В прошлый раз барашек был нежнее.
Пока Тофик готовит следующую порцию шашлыка, Дмитрий идет на кухню. Здесь священнодействует Фарид. Он узбек, и плов - это его конек. В отличие от Тофика, он допускает участие в процессе посторонних, но только на второстепенных ролях. Дмитрий пользуется этим и четверг за четвергом постигает тайны восточной кулинарии. Фарид доверяет ему резать лук, время от времени заглядывает через плечо и проверяет, насколько тонким он выходит из-под ножа Дмитрия, учит нарезать соломкой морковь. По ходу дела повторяет, который уже раз, азбуку приготовления классического плова:
- Берем всего по одной части: мяса, риса, жира, лука и моркови. Жир прокаливаем с долькой лука, чтобы убрать запах. Опускаем мясо, обжариваем до румяной корочки - это чтобы получить дополнительную ароматизацию. Потом кидаем лук, морковь, тушим все вместе. Получается зервак. Специи: перец, кориандр, барбарис, зера, куркума, шафран… Пряности - самое главное: важен не только их набор, количество, пропорции, но и время закладки.
Дмитрий вспоминает, как серьезно Фарид относится к покупке пряностей. Подолгу перебирает, нюхает, пытает торговца относительно их происхождения, предпочитая брать те, что привезены из Индии.
- Как только мясо дошло до полуготовности, лук уже неразличим, разошелся почти полностью, а морковь стала мягкой, ароматной и сладкой, - продолжает Фарид, - закладываем рис поверх зервака, разравниваем, не перемешивая, и заливаем водой. Воды ровно столько, сколько возьмет рис. Не больше и не меньше. Закипело. Накрываем крышкой и - на малый огонь. Ждем полчаса.
Пока плов стоит под крышкой, Фарид и Дмитрий присоединяются к компании. Готова вторая партия шашлыка. С ней расправляются медленнее: первый порыв насытиться уже прошел, можно почувствовать себя гурманом, заворачивая мясо в лаваш вместе с зеленью, горкой выложенной на блюде: кинзой, зеленым луком, петрушкой, укропом, базиликом, кресс-салатом и просто салатом.
С наступлением темноты приходит относительная прохлада. Весьма относительная, так как столбик градусника опускается лишь чуть ниже сорока градусов. Но и этого хватает, чтобы немного оживить разговор.
- Фарид, ты почему не женат? - спрашивает Евгений. - У вас ведь принято рано жениться.
- Семья еще не подготовилась к этому, - отвечает Фарид, стыдливо опускает глаза и, пытаясь скрыть смущение, тянется к зелени.
- При чем здесь семья, ты же женишься, а не она, - удивляется Евгений.
- У нас должна быть свадьба, подарки. Это у вас - в ЗАГС сходили - и дело сделано, - парирует Фарид.
- Ну, а невеста-то есть?
- Есть невеста, и помолвка уже была. Но дом строят еще. Ну, и подарки…
Фарид перечисляет, какие подарки подготовила его родня семье невесты на помолвку, какие получила. Становится понятным, почему он, в отличие от нас всех, интересуется на базаре не модными шмотками и магнитофонами, а коврами, текстилем, золотыми и серебряными украшениями с ценимыми на Востоке камнями - бирюзой, лазуритом, сапфирами, яхонтами и изумрудами.
- Ты же комсомолец, - не отстает Евгений. - Наплюй на обычаи и женись. Чего ждать-то?
- У меня один дядя мулла, другой - партийный работник. Так вот, ни тот, ни другой не простят, если я нарушу обычаи.
- Ну, дела, - тянет Евгений. - А сама свадьба-то: гостей много будет?
- Гостей? - задумывается Фарид, загибая пальцы. - Родственников - человек триста, улица вся - тоже где-то триста. Еще… Ну, человек на восемьсот-девятьсот, может, на тысячу, нужно готовить. На неделю.
Впечатленный размахом и продолжительностью свадебных торжеств, Евгений покачивает головой и ненадолго замолкает. Но женская тема в мужской компании, истомившейся в вынужденном затворничестве, так просто иссякнуть не может. Евгений прихлебывает коньяк и поворачивается к Дмитрию:
- Ты чего так быстро из госпиталя сбежал? Отдохнул бы! Там, говорят, медсестра - просто персик!
"От кого узнали?" - мучается вопросом Дмитрий.
- Полежал бы с недельку. Может, чего и сладилось бы. А может, уже сладилось? - игриво подмигивает Евгений.
Все вопросительно смотрят на Дмитрия в ожидании объяснений либо истории.
- Фарид, полчаса прошло! Плов не пригорит? - ставит стакан на стол Дмитрий.
- Да, да, пора закладывать чернослив, изюм и чеснок, - спохватывается Фарид и повязывает брошенное на спинку стула полотенце.
- Я посмотрю, какой изюм ты сегодня приготовил, - говорит, поднимаясь, Дмитрий…
XII
Утром в день отъезда старший объявил всему коллективу сбор. Построение в одну шеренгу перед машинами. Полковник, прохаживаясь перед строем, сообщил, что убывает на четверо суток, а его обязанности будет исполнять советник начальника политотдела корпуса.
Дмитрий слушал вполуха. Мысленно он был уже в Кабуле, представляя, как заявится вечером в квартиру, где проживал вместе с компанией таких же, как и он, молодых переводчиков, какой сабантуй устроит по случаю встречи, как прошвырнется по микрорайону…
- Сержант! Выйти из строя на три шага!
Дмитрий не сразу сообразил, что происходит. Но команда была подана именно ему. Других сержантов в офицерском строю не было. Дмитрий отсчитал три шага и повернулся лицом к строю.
Полковник выдержал многозначительную паузу и, указывая пальцем на топорщившуюся на животе у Дмитрия рубашку навыпуск, спросил:
- Что у вас здесь?
Там была рогатка. Дмитрий смастерил ее по-еле того, как однажды вечером обнаружил у виллы шакала. Как только рогатка была готова, шакал, почуяв неладное, больше не появлялся. Рогатку Дмитрий обещал отдать Евгению, но не успел, тот всегда опаздывал и встал в строй в последний момент. Полковник, видимо, подумал, что Дмитрий все же разжился где-то пистолетом, и решил устроить ему публичную порку.
- Так что у вас здесь? - повторил вопрос полковник.
Дмитрий двумя руками задрал подол рубахи вверх. Разочарованный полковник вяло, но с явно прозвучавшим презрением в голосе спросил:
- Зачем вам рогатка?
- Отбиваться от мятежников! - отчеканил Дмитрий. - Не убью, так хоть глаз выбью.
Строй рухнул. Все, кроме торжественно вытянувшегося политработника, который принял было на веру героический порыв переводчика, схватились за животы. Дмитрию пришлось еще раз выслушать все, что о нем думал полковник. Строгая первоначальная характеристика - трус и симулянт - была дополнена рядом образных сравнений, из которых к нормативной лексике относились лишь шут гороховый, зарвавшийся фигляр и маменькин сынок…
Солнце, светившее в начале пути в лобовое стекло зеленого армейского микроавтобуса, часам к одиннадцати поднялось почти к зениту. Мягкие очертания гор, по мере продвижения на северо-восток, становились все более резкими, как бы подготавливая путника к встрече с уже видневшимися на горизонте скалистыми отрогами Гиндукуша.
Полковник, растративший поутру весь свой запас бранных слов, молчал, сидя справа от водителя с автоматом "ППШ" на коленях. Дмитрий, устроившись в салоне на заднем сиденье, поглядывал в окошко, временами впадая в полудрему от однообразия дороги. Ехали медленно, особенно на подъемах, где старенький двигатель, перегреваясь, с трудом вытягивал вверх по склону полупустую машину. Одолев затяжной подъем, солдат-водитель останавливался и подливал из канистры воды в злобно шипевший радиатор. Каждый раз все происходило по одному и тому же сценарию: как только машина замирала на ровном месте, солдат дергал ручник, пулей выскакивал на дорогу с деревянным упором на длинной ручке и запихивал его под заднее колесо.
"Видно, в своей прежней, гражданской жизни водитель немало помотался келинаром на автобусе или грузовике, - решил Дмитрий, - раз уж он отработал эту процедуру до автоматизма".
Келинар, от английского "cleaner" - помощник водителя, должность весьма почетная в Афганистане, так как помощник в конце концов может сам стать водителем, а тот на социальной лестнице стоит лишь на одну ступень ниже инженера. Пока же келинар остается келинаром, он, как подмастерье у ремесленника, делает все: моет, чистит и заправляет машину, распоряжается погрузкой и разгрузкой, рассаживает пассажиров и улаживает возникающие при этом споры, бегает за едой и питьем для водителя, которому при расторопном помощнике остается только рулить да изредка руководить ремонтными работами, если келинар еще не готов проводить их самостоятельно.
Как и везде на Среднем Востоке, в Афганистане американские и европейские грузовики перед началом эксплуатации переделывают до неузнаваемости. Надставляют борта кузовов, чтобы вмещалось больше груза, над кабиной и кузовом устанавливают настил для пассажиров, расписывают каждую пядь поверхности затейливыми орнаментами, изречениями из Корана, пейзажами и изображениями животных, развешивают пестрые украшения, так, что грузовик, по меньшей мере внешне, превращается из неприхотливого трудяги в беспечную карнавальную повозку. Набивают машину грузами и людьми под завязку: на мешках в кузове размещают коз и баранов, на настиле - пассажиров с чемоданами, узлами поклажи, велосипедами, курами в клетках, а то и просто гроздьями со связанными ногами. Глядя на таких дорожных скитальцев, приходит мысль, что это не автомобили, а младшие братья Ноева ковчега, в чреве которых без труда можно отыскать всякой твари по паре.
Место келинара, не расстающегося с деревянным упором, - либо на подножке, либо на лесенке, по которой забираются на настил, либо на одном из крыльев или на капоте, где он лежит развалившись в позе кайфующего шейха, готовый, однако, вприпрыжку исполнить любую команду водителя или без приказа, как только машина замедлит ход, соскочить с нее, чтобы подставить под колесо деревянный упор.
Между тем грузовиков на дороге было мало, а автобусов, на которых осуществлялось междугородное пассажирское сообщение, вообще не встретили ни одного.
Полковник, запасшийся в дорогу бутербродами, часов через семь пути, когда уже проехали Газни, понял, что и остальным неплохо было бы поесть и отдохнуть, особенно водителю, которого от усталости начало клонить ко сну.
- Спроси, где здесь можно перекусить? - бросил он, полуобернувшись к Дмитрию.
Дмитрий перевел.
- Километров через пять будет селение. Там готовят хороший кебаб и место довольно чистое, не пыльное, потому что не у дороги, - ответил водитель, знавший требования иностранцев к подобным заведениям.
- Пусть покажет, - согласился полковник.
Деревушка и в самом деле располагалась не у дороги, а метрах в трехстах от нее. Прежде старая дорога Кандагар - Кабул проходила через деревню. Но с постройкой шоссе путь спрямили, и деревня осталась в стороне. Свернули на проселок и, проехав немного по кривой улочке, остановились на деревенской площади, с одной стороны которой стояла глинобитная мечеть с невысоким минаретом, с другой - несколько дуканов и чайхана с выцветшей вывеской на персидском и английском "Restaurant".
Дмитрий вышел первым и, поздоровавшись, спросил у хозяина, есть ли кебаб. Тот утвердительно кивнул, поднял тряпку, прикрывавшую поднос с уже нанизанным на шампуры мясом, ловко, даже с некоторым изяществом, разложил три порции на мангале и начал веером раздувать угли. Полковник, ненадолго замешкавшийся, решая, как ему поступить с оружием, все же благоразумно взял его с собой, завернув от лишних глаз в валявшуюся в машине куртку водителя. Уселись втроем за столик под навесом из циновок.
В чайхане было еще три посетителя - старик с гордым профилем, в белой чалме и с такой же белой бородой, прихлебывавший чай из пиалы в глубокой задумчивости, и двое молодых мужчин в каракулевых шапках пирожком, о чем-то беседовавших, но замолкших, как только иностранцы уселись за соседний столик. Вскоре двое афганцев поднялись, так и не допив свой чай, сели в стоявшую на площади белую "Тойоту" и направились к выезду из деревни.
"Куда-то очень торопятся, - решил Дмитрий. - Афганцы редко отказывают себе в удовольствии спокойно насладиться чаем и беседой после еды. А эти явно не местные: шапки из каракуля носят горожане, в деревнях предпочитают чалму".
Хозяин подал кебаб. Каждая порция - десять маленьких шампуров - была уложена на лепешку, пропитывая ее горячим жиром. Дмитрий взял половину померанца и выдавил сок на мясо, оторвал краешек лаваша, снял им с шампура мясо с кусочком курдючного сала, посыпал черным, потом красным перцем и с аппетитом съел. Он любил афганский кебаб, предпочитая его любому другому. Мясо, нарезанное небольшими кусками, афганцы нанизывают на шампур, чередуя с кусочками курдючного сала. Такой кебаб готовят всего несколько минут, но на сильном жаре, который дает древесный уголь, привозимый с лесистых отрогов Гиндукуша. Поэтому мясо всегда хорошо прожарено, но остается при этом сочным.
Водитель, изголодавшийся на скудном солдатском пайке, первым разделался с кебабом, и Дмитрий отдал ему остаток своей порции. Хозяин заметил это и, когда принес чай и получил деньги, осторожно поинтересовался:
- Хороший кебаб?
- Чудесный, - ответил Дмитрий.
- Молодой барашек, еще утром бегал, - расплылся в улыбке афганец.