Время всегда дорого, но сейчас оно томительно долго стоит на одном месте.
Скорее бы. Скорее бы десять.
Еще четыре. Еще целых четыре минуты.
За это время можно несколько раз вынуть из-под платформы мины и обезвредить.
За четыре минуты можно успеть прицепить подозрительную платформу к маневровому паровозу и угнать далеко за станцию. Пусть там взрывается.
Многое можно сделать за четыре… Но теперь уже не четыре, а три минуты осталось до…
Левее тусклого глаза семафора вдруг, словно фонтан, брызнуло яркое пламя. И тут же рвануло землю.
- Что это? - вскрикнул Ефим. - Нет еще десяти.
Но, словно в ответ ему, небо над станицей, над ее окрестностями, черное небо над всем миром вдруг вспыхнуло ослепительными протуберанцами.
Земля дрогнула, загрохотала, загремела, словно разорвалась до самого основания. Взрыв был подобен извержению вулкана. Рокочущий, гудящий, нарастающий, он переходил в сплошной рев.
Все стихло внезапно, как и началось. Лишь небо горело, клубясь и взвихриваясь многоцветными огнями и облаками дыма.
Партизаны долго молчали в оцепенении. А потом вдруг закричали "ура". И двое бросились тормошить, обнимать, тискать третьего.
- Да что вы, ребята! При чем же тут я! - оборонялся Михаил. - Это Иван. Все сделал Иван. Дождемся его и уж покачаем.
- Идемте к нему навстречу, - предложил Ефим. - Может, он ранен или контужен.
- Разминемся! - возразил Михаил. - Уж будем ждать здесь. Место он знает. Сам назначил.
Но прошел час. Другой.
Начало светать. А Иван Сирота не пришел.
Михаил, наконец, встал и, сняв фуражку, сказал в сторону станции, где бушевал и свирепствовал неуемный пожар:
- Прощай, Иван!
Повернулся и пошел. И товарищи его молча последовали за ним.
Партизаны сидели под березой и смотрели на луну. Напряженно, молитвенно. От ее поведения зависела сейчас удача и неудача задуманного дела. А от этой удачи - жизнь и судьба, может быть, целой тысячи людей там, на фронте и за линией фронта.
Луна была полная, яркая. И светила на землю щедро, старательно. А это партизанам сегодня совсем ни к чему. Их взоры были направлены как раз не на ее начищенный до блеска лик, а туда, откуда медленно, уж чересчур медленно подкрадывалась к ночному светилу небольшая, но довольно плотная тучка. Михаил смотрел на часы. Считал секунды. И, как астрономы предсказывают затмение, так он предсказывал время затмения тучкой луны.
- Полторы минуты! От силы сто секунд здесь продержится тень, - шептал он Ефиму.
Сибиряк удовлетворенно кивал: этого времени будет достаточно, чтобы незамеченными проскочить от леса к железнодорожной насыпи, по которой бродит немецкий патруль.
Дымчатое облачко стало похоже на кошку, подкрадывающуюся к огромной спелой тыкве, за которой спряталась мышь. Вот эта кошка царапнула лапкой желтый круг. На землю пала тень. И двое с тяжелым ящиком, который они волокли по жухлой траве, метнулись из лесу к железной дороге. Тень от высокой ели указывала им путь и скрывала от глаз немцев, шедших как раз в сторону партизан.
А слева быстро, катастрофически быстро, как огромная, остро отточенная сабля, надвигалась роковая для партизан полоса лунного света. Как луч прожектора, осветила эта поистине глупая луна всю поляну между лесом и насыпью.
Немцы идут не спеша. Шагают со шпалы на шпалу. Тихо, лениво говорят.
О чем они беседуют? Может, тоже о луне?
Только они думают о ней хорошо. Она им помогает. Пока луна светит, им не страшно, никто не подойдет к железной дороге незамеченным. Вот они остановились. Умолкли. Вдали послышался шум идущего поезда.
Партизаны, лежавшие на земле, давно слышали этот шум. Он их и радовал и пугал. Поезд уже был в километре. А немцы стояли на середине пути.
Что они, не думают сходить с дороги?
- Миша, если эти оболтусы спустятся на нашу сторону, нам не подбежать к рельсам незаметно, шепчет Ефим.
- Все равно побежим! - упрямо отвечает Михаил. - Если и увидят нас на насыпи, будет поздно, поезд они уже не остановят…
Взрыв. Тяжелый, ревущий, какой-то многократный, как гром, неожиданный взрыв вдруг прижал партизан к земле. Придя в себя, поняли, что уже нет больше шума и грохота долгожданного поезда. А там, где только что грохотал быстро приближавшийся состав, затмевая луну, ярко полыхало высокое пламя, поднялась какая-то трескотня, похожая на автоматную стрельбу.
- Патроны рвутся в огне! - определил Ефим. - А это снаряды. Видно, вагон со снарядами влетел в крушение, - добавил он, когда елочка дрогнула от тяжелого глухого взрыва.
- Черт возьми! Соседи помешали! - выругался Михаил и вдруг заинтересованно спросил: - Как ты Думаешь, на той стороне против места крушения болото или лес?
- А какая разница, если состав подорвали у нас под носом чужие! - проворчал Ефим.
- Дура! - недовольно воскликнул Михаил. - Какие же они тебе чужие!
Ефим виновато умолк, потом сказал:
- Я в том примерно месте был, когда ходил в разведку. С той стороны лесок хилый, болотистый. А настоящий лес только по эту сторону.
- Надо немедленно отсюда выбираться и бегом наперерез тем ребятам, - сказал Михаил. - Попытаемся установить с ними связь, ведь свои же люди, коль делают то же, что и мы. - Последние слова он сказал совсем тихо, потому что по пути в сторону аварии бежали два немца.
Одновременными выстрелами Михаил и Ефим уложили этих немцев, а сами бросились назад, в лес. На путях поднялись свист, крик, стрельба. Но партизаны были уже далеко в лесу.
Перехватить соседей отряд Михаила Черного не сумел. Удачливые подрывники исчезли бесследно.
- Ну что ж, самое главное для партизана - вовремя смыться! - пошутил Михаил. - И все-таки жалко, что мы с ними не встретились. Видать, хорошие ребята!
- Товарищ командир, а не зря мы тут остановились? - тревожно заговорил Ефим, прислушиваясь к стрельбе и крикам на месте крушения. - Немцы пойдут искать тех, а наткнутся на нас.
- Было бы здорово, если бы мы хоть прикрыли отход этих ребят! - ответил Михаил и махнул рукой. - Пошли!
- Значит, это наша последняя вылазка на железную дорогу, - огорченно заметил вологодец.
- Линию исправят, и поезда снова загрохочут. У них фронт! Его кормить надо и свинцом, и железом, и горючим. Да и мясца живого надо все время подбрасывать. Наши там, видать, не сидят сложа руки.
- Да чего спорить. Уходить от железной дороги нам незачем, пока есть взрывчатка, - рассудительно заключил Дмитрий Артемьевич. - Но тихо! Что это?
СОБАКА - ДРУГ ЧЕЛОВЕКА?
КОГДА И УМЕРЕТЬ НЕСТРАШНО
ПЕТЛЯ ЗАТЯНУЛАСЬ
Собака - друг человека. Друг. Но почему же там вздрогнули и в растерянности остановились прямо на открытой поляне даже самые смелые, когда в лесу вдруг прорвался звонкий, нетерпеливый собачий лай? Даже Михаил обернулся и нервно закусил губу.
- Деревенская. Дворняга, - сам себя успокаивая, промолвил сибиряк.
- Овчарка! - категорически отверг опасное самоуспокоение Михаил и снял с плеча винтовку. - Идет по следу.
- Когда овчарка идет по следу, она не лает, - возразил Ефим.
- Собака ведет себя так, как ее научат, - знающе заявил Михаил. - Пограничная идет так, что камышинку не заденет, чтоб не вспугнуть нарушителя. А фашисты и сами действуют нахрапом и собак приучили бросаться на людей, брать на испуг.
- Да, это так, - невольно согласился Ефим. - Однако приближается.
- Чего ж мы тогда стоим? - спросил Василий.
- Не бойся. Идут не по твоему следу. По чужому, - сказал Михаил.
- Не чужие они мне! - взвизгнул Василии. Но зачем подставлять башку под шальную пулю?
- Для меня это пули не шальные! - отрезал Михаил. - Эти пули направлены в моих друзей. Да чего тут спорить! Можешь уходить на все четыре стороны, коли боишься. - И, глянув на остальных решительным командирским взглядом, Михаил громче бросил: - За мной!
Партизаны быстро пересекли продолговатую поляну, поросшую густой, некошенной в этом году травою, и укрылись в лесу за тремя огромными березами, росшими из одного гнезда.
- Пулемет! - скомандовал Михаил. - Десять метров вправо! Пристроиться за сосновым пнем.
- Есть пристроиться за сосновым пнем! - ответил пулеметчик.
Но командир остановил его и строго добавил:
- Стрелять только после меня. Я попробую первым выстрелом уложить пса, а уж потом все сразу ударим по фашистам. Ясно? Крой!
Когда все получили задание и заняли свои места, к командиру подошел северянин. Было видно, что он раскаивается.
- К пулеметчику! - не глянув ему в лицо, через плечо бросил командир.
- Есть к пулеметчику! - Василий с радостью побежал выполнять приказание.
- Ефим, - тихо обратился Михаил к сибиряку. - Стань за березой и тоже бери собаку на мушку.
- Что с тобой, Миша? - в тревоге спросил сибиряк, вставая справа и проверяя свою винтовку. - Собака ведь не медведь, и одной пули хватит.
- В том-то и дело, что собака, а не медведь, - озабоченно ответил Михаил. - Прыгает, рыскает - не угадаешь. К тому же и далековато, они ведь по той стороне идут.
- Миша! - шепнул Ефим и спрятался за стволом толстой березы. - Смотри, они!
Михаил и сам уже видел группу людей, быстро пробиравшихся по опушке с противоположной стороны поляны, по тому самому месту, откуда только что пришел и его отряд. Их было пятеро. Все в старой, заношенной красноармейской форме. Четверо несли на самодельных носилках раненого или убитого. Они с винтовками. И только пятый, шедший позади и все время тревожно оглядывавшийся, был с автоматом.
- Да-а… - тяжело вздохнул Михаил. - Им не отбиться с таким вооружением!
- Может, мы вместе с ними займем оборону, - высказал предложение Ефим.
- У них раненый. Пусть уходят. Мы сами… - Михаил замялся и уверенно закончил: - Сами разделаемся со всеми собаками.
- Смотря сколько этих двуногих собак! - качнул головой Ефим.
- Им покажется, что нас много, если начнут стрелять совсем не те, за кем они гонятся. Хорошо бы две винтовки перенести вперед, в конец поляны, и ударить в лоб. Пошли Ермачка и Сашу.
Ефим, несмотря на кажущуюся неповоротливость, очень быстро сбегал к дереву, за которым залегли два стрелка, и, передав приказание командира, вернулся.
- Хорошо бы переброситься словцом с ребятами, - с трудом переводя дыхание, кивнул Ефим на пятерку, которая уже прошла мимо, не подозревая о неожиданной поддержке.
- И сам думаю, - ответил Михаил, - да слышишь, скулит, сволота. Если бой не затянется, мы их догоним. А в случае чего ты один побежишь к ним на связь, уговоришься о встрече. Сам назначишь место. Только насчет численности отряда, ты… того… лучше приври. Может, перейдут к нам, их мало.
- А вдруг у них где-нибудь большой отряд?
- Ну, значит, мы к ним придадимся, - не задумываясь, ответил Михаил. - Это ж не позор. Особенно, если у них хороший командир. На вот, отнеси им стрептоцид, для ран хорошо. И бинт… - И, почему-то краснея, Михаил тут же пояснил, откуда все это у него. - Это мне Эля дала.
Понимая состояние друга, Ефим сразу переменил разговор. Он предложил весь запас еды передать незнакомым партизанам, так как им теперь нельзя появляться в селах, пока не пристроят раненого.
- Гу-аф! Аф! Аф! - вырвалось на поляну хриплое и остервенелое.
- И лает-то по-фашистски! - поднимая винтовку, промолвил Михаил.
Но не успел он взять пса на мушку, как раздался одиночный винтовочный выстрел. Михаил увидел, что это стрелял красноармеец, снявший винтовку с плеча одного из четверых товарищей, несших раненого.
Пес взвыл, но еще быстрее устремился по следу. Лаял он теперь не так громко, но еще злее, еще оголтелее. Теперь его снова не было видно. Он бежал по лесу.
"Умно уходят ребята! - оценил Михаил. - На поляну выходили специально, чтоб своим следом выманить собаку на открытое место и убить. Жаль, промазал стрелок".
Совсем близко, на скрещении следов двух отрядов, пес опять поднял свой голос на весь лес. Вероятно, увидел наконец тех, кого преследовал.
"Собака - друг человека! - скептически подумал Михаил, спокойно поднимая винтовку. - Друг… а гонится за человеком так, словно хочет проглотить его живьем. Нет уж! Собака становится тем, кем ее делают люди - другом или врагом!"
На мушку выскочила серая с бурым отливом огромная овчарка. Уши черные, навостренные. Глаза горят раскаленным стеклом. И вдруг она словно сорвалась в очередном яростном прыжке и распласталась, больше не тявкнув. Тут же упал ведший ее на поводу немец автоматчик. И тогда поляну раскололи почти одновременно два выстрела.
- Ты был так уверен во мне, что стрелял сразу в немца, - дружелюбно покосился Михаил на сибиряка и поднял руку, дав знак не стрелять.
Но стрелять пока было не в кого. Немцы не показывались.
- Что, он был один? - удивленно спросил Ефим.
- Нет, Ефим! - печально качнул головой Михаил, чутко прислушиваясь к лесным шорохам позади себя. - Беги! Что бы тут ни творилось, беги к тем ребятам. Ну!
Ефим растерянно развел руками и рванулся было выполнять приказание. Но Михаил сам его остановил крепким дружеским объятием.
- Здесь может быть всякое, Ефим! - сказал он сурово. - Пес лаял не на партизан, он подавал сигнал немцам, которые пошли в обход.
- Ух ты! - схватился за винтовку Ефим. - И верно. Не дураки же они идти следом. Тогда жалко, что мы здесь не всем отрядом.
- Наоборот, хорошо. Там и мины и оружие. Если что… сколотят новый отряд…
- Да это так. Это верно, - согласился Ефим.
Не успели они распроститься, как над поляной рванул дробный, словно барабанный бой, стук двух пулеметов. Стреляли откуда-то из-за спины, совсем близко. Ясно было, что палят немцы туда, откуда раздалось два партизанских выстрела.
"Пока что бьют вслепую", - понял Михаил и рукой дал знак своим не подниматься и не отстреливаться, чтоб не обнаруживать себя.
Низко пригнувшись, он подбежал к пулеметчику и жестом увлек за собой. Таким же образом он снял всех остальных стрелков и кустарником быстро повел их в том направлении, куда ушел Ефим. "Надо собираться в один кулак, - решил Михаил. - Так будет легче отбиваться. И раненому будет безопаснее со своими".
На пути попался ручеек, за которым предстояло пробежать метров сто по открытой местности. Ефим пробежал. Михаил это видел. Но теперь там скрестились две пулеметные трассы, которые словно задались целью скосить кустарник - единственное прикрытие для партизан, которые рискнут перебежать поляну, чтобы оторваться от врага.
Михаил оглянулся на своих, глазами показал следовать его примеру: повесив винтовку за спину, а запас патронов взяв в левую руку, вошел в ручей и поплыл, отталкиваясь свободной рукой и ногами. Весь отряд последовал за ним. Пулеметная стрельба на поляне стала еще яростней, еще беспощадней. Там, где несколько минут назад зеленели густые ольховые кусты, теперь у самой земли торчали белые обшарпанные ветки. Взорвалась граната, потом еще и еще. Немцы прочищали себе дорогу.
У берега, в зарослях осоки, Михаил поднял голову, чтобы осмотреться. За огромным пнем лежал немец в каске и стрелял из пулемета. За ним зеленела фигура второго немца, который, вероятно, подавал ленту. Ясно было, что и эти стреляют не по цели, а лишь "прочищают" лес.
Проследив глазами за вьющейся по лесу лентой осоки, Михаил понял, что ручей огибает подковой выбранную пулеметчиком позицию, поэтому дальше ползти в воде невозможно. А лежать здесь тоже долго не придется. Сейчас фашисты натешатся, кончат свою косьбу и пойдут во весь рост. И уж конечно, увидят в ручье группу партизан.
Оглянувшись, Михаил кивнул Ермачку, мол, следуй за мной. И пополз по осоке в направлении к пулемету.
Когда ползешь, когда подкрадываешься к врагу, который держит тебя под страхом смерти, сердце бьется вдвойне сильней и, кажется, выдает тебя своим стуком. В ушах стоит сплошной гул и звон. Но не робей, ты слышишь его только сам, а враг увлечен своим делом, стрельбой. Стрелять, особенно если тебе не отвечают тем же, очень интересно. Выпускай ленту за лентой, смотри в звенящий, ревущий, гогочущий лес и воображай, что там где-то валятся снопами неприятельские отряды. Сыпь, нажимай.
Видно, такими героями и чувствовали себя сейчас двое пулеметчиков в капустно-зеленых мундирах, но только до той самой минуты, пока с совершенно неожиданной стороны на их головы не обрушилось по винтовочному прикладу. Немецкий пулемет утих лишь на минутку. А потом он повернул в обратную сторону, где на поляну уже выходили автоматчики, и ударил им в упор.
- Ганс! Доннер веттер! - заорали с противоположной стороны поляны, видимо уверенные, что пулеметчик Ганс, увлекшись, стал стрелять по своим. Немцы, вышедшие было на поляну, попадали. Одни быстро уползли обратно в лес. А некоторые так и остались там, где залегли…
"Этот пулеметчик с напарником или шел вслед за собакой и проводником, или мы не заметили, когда он оторвался от своих и перебежал поляну, - размышлял Михаил, стараясь определить, остался на их пути кто-нибудь из немцев или нет. - Попробуем рвануться к густолесью". И взмахом руки Михаил поднял свой отряд на перебежку.
Но только он это сделал, кто-то больно рванул его за руку, словно хотел остановить. Михаил даже оглянулся. Но тут же упал. Пули горячим ливнем зажужжали вокруг него. Стрельба громовым шквалом заполнила уши. Ермачок лежал рядом с немецким пулеметом и, бледный, смотрел на Михаила. Видя, что Михаил собирается переползать, Ермачок снял свой ремень и туго перетянул руку командира выше локтя, чтоб кровью не истек. Быстро поползли в глубь леса, уже не обращая внимания на пулеметный огонь, рвавший землю, крошивший листву и ветви деревьев. Остальные бойцы, поняв, что командир ранен, подобрались поближе и ползли кучнее, все время посматривая на Михаила. Заметив, что за командиром остается на траве кровавый след, Ермачок достал из кармана неприкосновенный запас перевязочного материала и за первым толстым деревом быстро сделал перевязку.
- Дальше лес густой. Рванем? - кивнул Михаил товарищам.
- Иного выхода нет, - ответил Саша. - Но найдем ли тех ребят?
- Попробуем! - ответил Михаил и побежал в чащу старого елового леса.
Здесь деревья надежно укрывали партизан от глаз и от пуль врагов, которые бесновались, исходя истошным пулеметным огнем, бросали гранаты, орали на весь лес. По лесу, как и прежде, шли они, видимо, очень медленно, потому что и стрельба и крики быстро отставали от партизан, теперь бежавших уже во весь рост.
Лес становился гуще и сырей. Сосен совсем не стало. Все чаще среди ельника стали попадаться поляны, поросшие ольхой, - явный признак заболоченности. Наконец еловый лес совсем кончился, и пошел густой невысокий ольшаник вперемежку с лозняком.
Вдруг сбоку из лозняка послышался окрик:
- Миша! Ермачок!
Все узнали голос сибиряка.
- Ефим! - ответил Михаил. - Ты не ранен? Один? Где отряд?
- Все здесь! - ответил Ефим. - Скорей сюда. Тебя командир зовет.
- Командир зовет? - удивился Михаил и дал знак своим остановиться здесь и занять оборону.
В гуще лозняка Михаил увидел Ефима и остальных незнакомых ему партизан. Ефим и еще двое стояли как на боевом посту - винтовки наизготовку. А остальные склонились над раненым.