- Понял! Спасибо! От спасибо! Ну, я побежал? Спасибо, мужики! - Он так же быстро пересек расстояние в сотню метров и, нырнув в прореху колючей проволоки, скрылся между палатками.
- Вот так вот… - глядя в сторону, куда убежал солдат, тихо сказал чернобородый. - Целкости ему не хватило… - И сокрушенно покачал головой: - Кончилось для этих пацанов детство золотое. Там они быстро целкость натренируют.
- Да, похоже, не только у него с целкостью проблемы, - поддержал рыжебородый. - Это нашему гребаному правительству целкости в мозгах не хватает! За какими херами мы туда поперлись?! - Он со злобой далеко плюнул и заерзал на броне. - Кто теперь детей Алика Турдыева кормить будет, после того как он с горы на перевале вместе с бензовозом кувыркнулся?! А?! Эти, что ли, жопы в шляпах?! Он же белобилетник был, с плоскостопием, а его все равно загребли, как шофера! Он, может, и на тормоза нажать вовремя не успел, когда пули впереди зацокали, потому что ноги от долгого напряжения болели! - Рыжебородый спрыгнул с бэтээра на землю и неровной пьяной походкой стал ходить туда-сюда, потрясая кулаками и крича: - Суки паршивые! Пидорасы! Теперь еще и этих сосунков туда гонят целкость наводить! Гондоны! Пидоры!
- Слышал? - Чернобородый слегка похлопал Леху по спине. - Вот так там, браток.
Леха смотрел в уставшие, грязные, запьяневшие лица и тусклое безразличие в глазах этих людей, изведавших то, чего он мог понять, но не готов, не в силах еще был глубоко осмыслить. Мужики продолжали пить горькую. Первый тост за свой дембель давно уже покоился на дне их желудков под хорошей дозой и больше уже не произносился. Они сливали в себя спиртное, попросту топя в нем свое полное, незваное, нехорошее, пугающее осознание вырастившего их мира, воспитавшего в них незыблемую веру в него, как в единственный оплот правды и справедливости. Веру, которая в какой-то миг взяла да и зашаталась, как красивая пьяная шалава на автобусной остановке, от чего красота ее показалась фальшивой, гадкой, а душа покоробилась и занедужила.
Они, как осколки планеты, оторванные и отброшенные от нее некой посторонней силой, теперь летели обратно к границам ее магнитного поля. Желанная сила притяжения для них была так же губительна, как и сила отрыва. Когда они коснутся родимой поверхности, то будут уже совершенно другим, внешне похожим, но сильно изменившимся в своей структуре материалом.
Колонна, обособившись на ветреном косогоре, существовала сейчас сама по себе, как отдельная, еще не познанная, не открытая остальными постояльцами этой пустыни материя, проскочившая дистанцию во времени раньше них, только готовящихся пересечь ту ухабистую межу из точки "до" в точку "после".
Чернобородый нагнулся и крикнул в открытый люк бэтээра:
- Рафик! Рафик! Татарин, ты что, уже готовый там? Дай бутылку!
Из люка показалась рука с бутылкой вина. Он взял ее и передал Лехе:
- Держи, землячок. С товарищем за наш дембель, а лучше за свою удачу выпейте. Будь здоров, браток, - он подал руку.
Разгоряченный вином и разговорами партизан, Леха возвращался в рембат, шагая по степи с бутылкой за пазухой. Он рассуждал, не обращая внимания на испортившуюся погоду и начавшийся дождь.
- Ничего, - думал он. - Армия туда придет, враз порядок будет. Какая армада набралась! А то тоже мне, деятели, придумали необученных партизан посылать. Мужики уже старые, по сороковнику каждому. Давно забыли, как автомат выглядит, а их - под пули. И правда ведь, гондоны в шляпах!
Он остановился и осмотрелся вокруг. Степь была безветренной. С неба почти бесшумно падал дождь. Окрестности качались в мокрой матовой пелене. Ему неожиданно стало крайне одиноко, тоскливо и даже жутко. По телу ринулись колкие мурашки, как сотни точечных электрических разрядов, заставив непроизвольно сократиться мышцы спины. Передернув плечами, Леха не мог понять причины столь резкого душевного провала. Сердце заколотилось, а дыхание сделалось неестественно натужным, как будто он надувал большой воздушный шар. Вспомнились недавние сослуживцы, захотелось увидеть людей, хоть какое-нибудь проявление жизни в этом сыром, замутненном мире. Он поднял ворот бушлата и быстро зашагал, глядя вперед, стараясь хотя бы взглядом скорее достичь любого обитаемого места. Казалось, что позади него остается только пустота и что-то невидимое, но могучее следует вместе с ним, налегает на плечи, душит, но одновременно и толкает его вперед, заставляя ускорять шаг. Он бежал, спотыкаясь о змеиные кочки, пока не увидел часового у шлагбаума рембата. Укрытый плащ-палаткой часовой посочувствовал:
- Промокли, товарищ прапорщик.
- Да, есть немного… - ответил Леха и обернулся назад. Там была все та же необъятная, спокойная дождливая степь.
Леха зашел в протопленную палатку, повесил мокрый бушлат на проволоку у печки, снял сапоги, улегся на тюфяк и включил приемник. Радиоволны смещались, забивая друг друга многоголосьем. Он прошелся по волнам, немного послушал о том о сем и, постепенно согреваясь, вытянулся на тюфяке. Обрывки негромкой музыки, часто прерываемой голосами дикторов, гудение натопленной печки незаметно слились в единый звуковой фон. Тепло обволакивало и успокаивало. Леха уснул.
Михалыч вернулся, когда Леха еще спал. Он снял плащ-накидку, бушлат, шапку и тоже повесил их на проволочные крюки. Потирая ладони, Михалыч плюнул на поверхность печки, проверяя степень ее нагрева. Шипя, подпрыгивая и перекатываясь, жидкий плевок быстро испарился. Опустившись на тюфяк, Михалыч с трудом стянул мокрые сапоги и пододвинул их ближе к округлой, пышущей жаром стенке печи, а затем вытянулся на тюфяке. Он разглядывал неровное раскаленное алое пятно на печной трубе, являющееся единственным источником света внутри палатки, не считая тусклых остатков серого дня, сочащихся через оконный плексиглас. Уставший, простуженный от постоянного нахождения на холодном дожде, он закрыл глаза, вытянул руки вдоль туловища и задремал, ненадолго разлучившись с действительностью. Но скоро сон прервался пробежавшим по телу нервным импульсом. Он вздрогнул и открыл уставшие, ноющие от боли глаза. Медленно повернувшись на бок, Михалыч подпер кулаком подбородок, с завистью глядя на спящего соседа.
"Хоть бы что ему, - думал он, - сопит, только слюни пузырятся. А я, блин, дергаюсь тут, как лягушкин рефлекс. Возрастное, что ли? Ему-то чего, он в жизни пока только сопеть и научился, не успел еще нервы попортить". - Глубоко вздохнув, он снова заложил руки под голову и стал смотреть на провисший потолок палатки, расписанный розоватыми бликами. Работающий рядом с Лехой радиоприемник стал раздражать его.
"Сказки он, видите ли, слушает, - продолжая завидовать спящему Лехе, думал Михалыч, попутно внимая содержанию эфир. - "…Жила была Доминика. У нее был брат Кукулик… Доминика прибеги и братишке помоги…" - доносилось из динамика. - Тьфу, едрены вилы! - мысленно ругнулся Михалыч. - И так тоска, а тут еще и трагедия… Зачем, спрашивается, этому Кукулику обязательно надо было в дерьмо залезть?! Мимо пройти не мог? Хотя с таким именем… И какой придурок так своего сына назвал? Кукулик, Хрюхрюлик…" - он протянул руку к приемнику и выключил его. Стало тихо. Только палатка парусила, хлюпая от ветра. Скопившаяся в провисшей крыше вода время от времени с тихим шелестом скатывалась по стенкам и тут же уходила в песок.
Не знал еще в тот момент Михалыч, что рядом спал уже не лишний прапорщик по имени Леха, а прапорщик Алексей Петрович Шашкин - старшина ремонтной роты большого мотострелкового полка.
Он позвал:
- Леха! Хорош дрыхнуть, вставай! А то ночью маяться будешь. Вставай! Ужин скоро!
Леха открыл глаза, потянулся и сел. Было тепло, приятно от пробуждения, а тут еще и живой человек рядом. Он надел сапоги, вышел на улицу и прямо с козырька над входом палатки слил дождевую воду себе на голову. Вернувшись внутрь, он вытер волосы полотенцем и, полагая, что выдержал нужную паузу, торжественно объявил:
- Завтра утром уезжаю в пехотный полк старшиной ремроты. Отдых окончен! Не скучай тут, Михалыч! Скоро тебе сюда нового напарника добавят! - Он кивнул на свой тюфяк, а затем приподнял его, вытащив бутылку вина. - Обмоем отъезд?!
- Ага - согласился Михалыч. - Жаль, конечно, что ты у нас не остался. Правда, жаль! Мы бы с тобой хорошо сработались!
Ужинали в палатке, выпивая за удачу и новое Лехино назначение.
Леха поведал Михалычу про встречу с партизанами и про странные ощущения, охватившие его в степи.
Михалыч внимательно выслушал его и подытожил:
- Это, Леха, место для тебя, может, такое нехорошее. Ты больше туда не ходи.
- А для других оно хорошее?
- Для других, может, и вполне нормальное. Говорят, у каждого человека есть свои нехорошие и хорошие места на земле. Некоторые из них даже, говорят, жизнь забрать могут, а другие, наоборот, силу дать, от болезни спасти. Вот считай, что ты свое нехорошее место уже определил. А это даже лучше, чем хорошее найти. Оно же ведь как? Главное - знать, где вляпаться можно, чтоб потом не отмываться. Твое видал где? Далеко в степи, на безопасном для жизни расстоянии. Какой тебя хрен сюда еще занесет? Ты же не Кукулик!
- Какой Кукулик?
- Да так, герой один! Долго рассказывать - Доминикин брат! Тоже шастал почем зря, под ноги не глядел, пока не вляпался!
- Да ладно тебе, Михалыч, заливать! Плохое место, хорошее место… Может, это у меня от вина в бестолковке помутнело? Хотя чего там? Выпил всего граммов двести. Не должно бы вроде. Ну и черт с ним! Скоро мы, Михалыч, все в теплые края отсюда двинемся. Исключительно на хороших местах станем! Наладим там распорядок для угнетенного народа, укрепим интернациональную связь и дружбу! Обоснуемся, заживем!
Михалыч молчал. Не впечатляли его Лехины настроения. А Леха продолжал балагурить в свое удовольствие, стараясь заглушить надсадность от дневных впечатлений.
- Я перед сном по приемнику вражеские голоса слушал. Знаешь, Михалыч, чего они там гундели?
- Чего?
- Что мы, как агрессоры, захватили чужую страну. Представляешь, капиталисты вшивые чего курлыкают? Сами тогда во Вьетнаме собирались трудовой народ сгноить. Не вышло? И тут небось на Афганистан свои виды имели! Сучьи потроха! А мы уже там! Под свою защиту целую страну взяли и - порядок! Хрен теперь с репку от нас всему мировому капиталу! Чмошники! Кстати, Михалыч, там небось потеплее, чем тут?
- С какого это перепугу там теплее?! Граница всего в сорока километрах. Смотри, как переедешь ее, так сразу шмотки сбрасывай, а то, неровен час, сгоришь от жары! Как же! Жопа задымится! Балбес ты, Леха! Дальше ведь горы пойдут, а над уровнем моря всегда в это время мороз! Ох и балбес ты! Все в приключения вхерачиться норовишь! Бегаешь по степи как свернутый, копаешь! - Он кивнул на горку Лехиных археологических черепков, сваленных рядом с углем.
- А чего же?! В знаниях - наша сила! - Леха смеялся. - А ты, случайно, не знаешь, Михалыч, чем ихние женщины себе на лбу пятнышки рисуют?
- Какие пятнышки? - пожал плечами Михалыч.
- Ну, такие. - Леха указательным пальцем ткнул себя в середину лба повыше бровей. - Ты че, в индийских фильмах не видал? - Он плавно повел руками перед собой на манер индийского танца, затянул тонким противным голосом: - Я-я-я - а-а-а-а - я-я-я-я… - И захохотал.
- Откуда я знаю, чем?! Может, соплями! Или еще чем таким! Мне-то какая разница?! Ты задор-то поубавь, мой юный друг, а то точно с такими причудами там быстро на своей башке пятнышко заработаешь. Только его тебе зеленкой нарисуют вокруг дырки! - Михалыч обвел в воздухе кружок указательным пальцем.
- Ну-у-у-у, Михалыч! - продолжал забавляться Леха. - Какой-то ты неправильный прапорщик. Не по коммунистическим идеалам живешь и рассуждаешь! Там ихний народ под игом капитализма жестоко раскорячился, пятнышки на лбу от нищеты не поймешь чем рисует, а тебе до этого, как я понял, вообще никакого дела нету! Кривую, неправильную дорожку избрал, това-а-и-и-и-щ! - Леха сделал рукой революционный исторический жест, вытянув вперед ладонь.
- Тьфу! - Михалыч стукнул кулаком по своему тюфяку и засмеялся. - Ну баламут! Зато ты правильный и прямой, как гвоздь в говно забитый! - Он пододвинул кружку. - Наливай, а то прокиснет!
Они допили вино и, соблюдая конспирацию, закопали пустую бутылку на бутылочном кладбище в углу палатки.
На рассвете Леха уехал.
Мотострелковый полк, куда он прибыл для прохождения дальнейшей службы, занимал довольно значительную по площади территорию. До этого кадрированный и малочисленный, он ежедневно пополнялся прибывающими со всех концов необъятной страны офицерами и прапорщиками, срочнослужащими сержантами и солдатами. Палаточный городок, где размещался личный состав, разрастался по мере прибытия людей.
Две с лишним тысячи человек пребывали в постоянном движении, подчиненном одной общей цели - развернуться до полного штата, провести боевое слаживание подразделений и в полной боевой готовности пересечь границу с сопредельным государством, за которой выполнить свой интернациональный долг.
Поступающая в полк новая боевая техника выстраивалась на желтоватом песке стройными зелеными рядами.
Выйдя из штаба полка, Леха отыскал расположение ремонтной роты и доложил о своем прибытии командиру роты капитану Иванову.
Худощавый и невысокий капитан Иванов, который по возрасту уже давно должен был быть минимум подполковником, принял Леху доброжелательно. Он сразу ввел его в курс происходящего, определив круг первоочередных задач своего нового старшины. Впрочем, обязанности старшины роты Лехе были хорошо известны. Он быстро познакомился с офицерами, личным составом и принял ротное хозяйство.
Территория ремроты была обособленной - отгорожена от остальной полковой проволочным забором, включая автопарк с мастерскими. Бойцы роты занимались ремонтом машин, бэтээров, тягачей и другой техники. Несмотря на то что техника, поставляемая на вооружение полка, шла эшелонами прямо с заводов, все равно по разным причинам некоторые машины нуждались в ремонте и все без исключения - в техническом обслуживании. А с учетом того, что техники в полку было очень много, то ремонтные работы шли непрерывно и не прекращались ни днем, ни ночью.
Леха восхищался новенькими остроносыми бэтээрами - БТР-70, которые ежедневно пригонялись в полк с тех самых разгрузочных платформ под Термезом. В перегоне техники участвовали все без исключения, кто имел водительские права.
Более опытные водители сгоняли технику с платформ, а менее опытные - быстро совершенствовали свои навыки вождения при ее перегоне в полк. Водители-перегонщики были поделены на взводы по пятнадцать человек, во главе которых был офицер или прапорщик. Леха тоже несколько раз успел поучаствовать в перегонах в качестве командира взвода. Он с большой охотой выполнял такие задания, ему нравилась эта служба. Когда полк был уже полностью технически укомплектован, Леха снова занялся исполнением своих прямых обязанностей старшины роты.
Он следил не только за тем, чтобы личный состав роты был обеспечен всем необходимым, но и по распоряжению командира заведовал инструментом, агрегатами, оборудованием и при необходимости сам участвовал в ремонтных работах. Техник роты, отвечающий за все техническое оснащение, имеющееся в парке, к этому времени еще не прибыл, а потому Лехе приходилось разрываться между выполнением обязанностей по двум должностям одновременно.
Командир роты капитан Иванов был человеком спокойным и своей неторопливой рассудительностью чем-то напоминал Лехе колхозного завгара Петра Никодимовича. Офицеры роты за глаза называли его "пятнадцатилетний капитан" по названию известного приключенческого романа, ведь Иванов уже почти пятнадцать лет носил капитанские погоны и теперь воспринимал их скорее не как бывшее достоинство, перешедшее со временем в недостаток, а как забаву. Увы, должность командира роты имела в звании лишь капитанский потолок. А потому свои четыре маленьких звездочки на погонах Иванов в нарушение уставных требований разместил так близко к друг другу, что издали они напоминали одну большую маршальскую звезду. Чем-то раздосадованный зампотех полка, однажды увидев на плечах Иванова этот результат самовыражения, раздраженно спросил его:
- Ты чего это себе звезды так наляпал, капитан?!
На что Иванов бодро и громко отрапортовал:
- К майору окучил, товарищ подполковник!
Зампотех плюнул и пригрозил:
- Смотри мне, Иванов! Времени осталось мало, скоро выступаем! Если что… - Но, глянув на невозмутимо стоявшего перед ним подчиненного, лишь досадно махнул рукой и скорым шагом пошел прочь, вероятно, решив, что нотация Иванову бесполезна. Ведь свои обязанности Иванов выучил за эти годы, как никто другой. Ремрота работала слаженно и четко.
Иванов посмотрел вслед зампотеху, затем подозвал стоявшего невдалеке Леху:
- Слышь, старшина. Тебе аккордная работа намечается. - Он замолчал, не торопясь достал сигарету из пачки и раскуривал ее, не спеша с постановкой задачи.
Леха молча глядел на него, ожидая дальнейших указаний. Судя по невеселой мине командира роты и некоторой медлительности, он догадывался, что тот и сам еще толком не решил, как подойти к решению задачи, которую ему, скорее всего, только что поставил зампотех полка.
- Короче, так, - Иванов указал рукой на въезд в полк, - видишь, там вон, за колючкой, стоит старый БТР - 60 ПБ? Зампотех сказал, что ночью партизаны приволокли его на буксире к нашему шлагбауму и бросили. - Он медленно затянулся дымом и продолжил: - Короче, сказал, чтобы мы его оживили. Не оставлять же боевую технику здесь? Так что бери тягач и тащи его к нам.
- Тут своей техники полно! - Леха от неожиданности даже немного вспылил, махнув рукой в сторону ремонтного парка. - Итак еле успеваем! Может, узнать поточнее, из какого он полка, оттащить его к хозяевам, да и дело с концом, пусть они сами ремонтируют. Бэтээр-то чужой, чего мы с ним валандаться будем?
- Полностью с тобой солидарен, старшина, - спокойным тоном продолжил командир роты, кивая головой и выпуская тоненькую струйку дыма. - Но зампотех моим, таким же мудрым и красноречивым песнопениям не внял. Видал?!
- Видал, - со вздохом ответил Леха.
- Ну а раз видал, то и трос тебе в руки! - Иванов по-доброму усмехнулся. - Прав, конечно, зампотех. Чей этот бэтээр, сейчас вряд ли догадаешься. Ни документов, ни партизан, да и какие дураки, кроме нас с тобой, этот старый гроб взять согласятся, когда до убытия отсюда всего ничего осталось?! - Он бросил окурок и раздавил его в песке подошвой сапога. - Тащи его сюда, разбираться будем, может, и не так все плохо!