Вдруг над краем крыши, там, где находится глиняный забор, показалась голова. Это Гульнара. У меня посветлело на душе. Спасительница! Она сейчас позовет на помощь.
Но у Гульнары неестественно вытянулось лицо, она широко раскрыла глаза:
- Ой-йе! Руслан!
Вскрикнув, узбечка исчезла.
Я даже рта не успел раскрыть. Ну чего она испугалась? Не видела, что ли, меня в плавках? Полный стадион парней в одних трусиках, так там ничего, там положено, а тут на тебе! Мне стало обидно до слез. Ведь мы же знакомы! Иногда разговариваем, перебрасываемся двумя-тремя ничего не значащими фразами. Она часто заглядывает на боксерскую площадку. К кому она приходит, кто ее интересует, мне не известно. Да и не все ли равно? Правда, многим не все равно. Особенно местным парням. При ее появлении парни начинают энергичнее колотить друг друга, словно проводят не учебный бой, а финальный поединок.
Долго ли еще мне терпеть?
Гульнара появилась так же внезапно, как и исчезла. Я смотрю и не узнаю ее. Она изменилась. В ее лице, движениях появилось что-то новое, незнакомое мне, отчаянное и решительное. Она вся напряжена, как тетива, готовая послать стрелу. Вместо стрелы у нее в руках тоненькая веточка. Я все понял. Она исчезла, чтобы вернуться, чтобы прийти мне на помощь.
Крадучись, она обходит меня. Обходит так, чтобы даже ее тень не коснулась меня. Я не свожу с нее глаз. Ее решительность меня пугает. Отдает ли она себе отчет в том, что сейчас на карту поставлена моя жизнь?
Я медленно поднимаю руки, я хочу ее предостеречь. Только не спеши! Поспешность тут чревата опасностью. И вообще, стоит ли торопиться? Не лучше ли еще подождать? Может быть, все кончится миром, каракурту наскучит меня терзать и он уберется подобру-поздорову?
В иссиня-черных зрачках Гульнары холодные огоньки безжалостности. На мои умоляющие жесты она не реагирует. Как противно чувствовать себя беспомощным, не способным к борьбе!
Удар был молниеносным и точным. Каракурт отлетел далеко в сторону.
С меня словно свалили гору. Я, как подброшенный мощными пружинами, вскочил на ноги. Гульнара прикончила ядовитого паука. Он лежал на спине, как поверженный враг. Мне показалось, что его лапки еще шевелятся, что он может еще ожить, приносить страх и горе. Выхватив у Гульнары прут, я стал хлестать каракурта. К сожалению, у меня не было той точности и сноровки, как у Гульнары. Мной руководил инстинкт мести, острое желание отплатить мертвой гадине за те страхи, что я перенес.
- Дост, Руслан! Браво, Руслан!
Я выпрямляюсь и смотрю вниз. Тренер Анвар Мирзаакбаров, показывая на меня пальцем, насмешливо кривит губы:
- Смотрите, какие новые упражнения усвоил Руслан! Они повышают координацию движений и укрепляют боевой дух!
- Что? - До меня не сразу доходят его шутки. Я все еще во власти пережитого.
- Прости нас, Руслан. - Мирзаакбаров грациозно поклонился. - Если ты привык в Москве тренироваться на крыше высотного здания, то у нас выше одноэтажных кибиток домов нет. И все они имеют плоские крыши. Так не лучше ли заниматься на земле?
Я не успел ответить. Это сделала Гульнара.
- Спасибо за добрый совет, Анвар-ака! В знак благодарности мы дарим джигитам маленького червяка.
С этими словами Гульнара сбросила паука. Он упал к ногам Мирзаакбарова. Тренер, едва заметив каракурта, отпрянул в сторону.
- Но что с вами, Анвар-ака? - Теперь насмешка звучала в голосе Гульнары.
Она взяла у меня прутик и бросила его Мирзаакбарову:
- Возьмите-ка и это, Анвар-ака. Теперь у вас есть прекрасная возможность повторить новые упражнения Руслана!
Мирзаакбаров круто повернулся и пошел на боксерскую площадку, примирительно крикнув мне:
- Иди разминайся! Ты и так опоздал!
- Хорошо.
Когда мы слезли с крыши, я задержал Гульнару.
- Послушайте, Жанна д'Арк!
Мне хотелось сказать ей слова благодарности, но я не умел это делать. Тем более девчонкам. Они всегда все переворачивают.
Она вытаращила на меня свои глазищи:
- Ты же знаешь, меня зовут Гульнара!
- Все равно, ты - Жанна Д’Арк! Есть такая французская партизанка. Историю читала?
Гульнара кивнула:
- Обязательно читала. У меня аттестат зрелости за десятилетку.
- Ясно! У меня тоже есть такая бумага, - сказал я, сбитый с толку ее наивностью. - Так вот, Жанна д'Арк, прими самый большой катта рахмат! Большое спасибо! - Я поднял свои кулаки. - Их ты можешь считать своими. Договорились? Если кто вздумает обидеть, ты только свистни. Договорились?
Гульнара смущенно улыбнулась, стрельнула в меня черными глазами и быстро-быстро побежала вприпрыжку на беговую дорожку. Я смотрел ей вслед. Отчаянная девчонка!
После тренировки, пыльные и усталые, мы спешили в душ. Там толкучка. Сколько ни старалась администрация стадиона, но навести порядок в душевой ей не удалось. Секции заканчивают тренировку почти одновременно, и никакой график не в силах удержать спортсменов, особенно в субботние вечера, когда все спешат.
Под каждым рожком мирно толкаются три-четыре спортсмена. Я огляделся, куда бы втиснуться.
- Руслан, топай сюда!
Это Мощенко. Я спешу к своему командиру.
- Двигайся.
- Имей совесть! Я о тебе беспокоюсь, как положено командиру заботиться о своих солдатах. А ты, Корж, готов и на голову сесть.
- Не шипи.
Петро толкает меня под бок:
- Разговорчики!
Мощенко - средневик. Бегун на средние дистанции. Он обладатель всех дипломов, призов и наград по кроссу, бегу не только в нашем гарнизоне, но и в области. Его объемистый чемодан полон трофеев. Когда Петро открывает чемодан, то кажется, попадаешь на выставку художественных изделий из фарфора, хрусталя, серебра и латуни. Кубки, шкатулки, вазы. Накануне состязаний к нам в казарму заглядывает старший лейтенант Никифоров и грубовато-добродушно обращается к сержанту:
- На рекорд дали вот столько, - и называет сумму. - Что купить? Кубок или вазу?
Это явное нарушение правил. Но все мы знаем, что победителем станет Мощенко. Его результаты выше первого разряда, и он вот-вот станет мастером спорта. Никифоров опасается, как бы Мощенко не согласился служить при окружном Доме офицеров. Туда всех лучших спортсменов забирают. Им создают благоприятные условия, и они защищают честь округа на различных состязаниях. Сержанта Мощенко уже переводили туда. Но он обратился с рапортом к самому командующему округом, и его вернули в нашу часть. Старший тренер по легкой атлетике засыпал Петра письмами, обещает золотые горы. Некоторые воины, завидуя спортивным успехам Мощенко, за глаза называют сержанта "дубом", который не видит своего "счастья".
Однако Мощенко хорошо знает, в чем его счастье. Он хочет посвятить себя воинской службе, службе в ракетных частях. В его чемодане рядом со спортивными наградами лежат книги по электронике, физике, ракетостроению, радиотехнике. А спортом он занимается для здоровья. "Ракетчик, - говорит сержант, - человек коммунистической эпохи. Он должен обладать обширными знаниями и быть отлично физически тренирован".
Мощенко и Зарыка всегда что-нибудь выдумывают, конструируют, изобретают. Даже здесь, на городском стадионе, они приложили руки. Например, выкрасили в черный цвет баки для душа. Черный цвет больше поглощает солнечных лучей и тем способствует нагреванию воды.
Я с удовольствием лезу под струю воды. Она даже горяча. Вода щекочет, вместе с пылью и потом смывает усталость, наполняет тело бодростью и радостью.
Мощенко трет мне спину и спрашивает:
- Корж, ребята треплются, что ты каракурта ухлопал.
- Врут. Это Гульнара, - отвечаю.
- Иди ты!
- Слово!
- А ты был рядом? - допытывается Петро.
- Ага, рядом… Не три на одном месте!
- Я тру везде. Спина уже красная. Так ты, значит, был свидетелем, вроде американского наблюдателя?
- Даже хуже. Ощущал животом.
- При чем тут живот?
- При том! Спасибо, Петро. Теперь давай я тебя.
Мы меняемся местами. Я становлюсь под упругие струйки воды, а Мощенко нагибается и держится руками за неструганые доски загородки.
- Осторожнее, я не боксерский мешок, - бормочет Мощенко и поворачивает голову: - Так ты ей помогал своим животом?
Видимо, от его любопытства не отвяжешься.
- Так точно, животом. Каракурт сидел у меня возле пупка.
- Так я тебе и поверил! Ври больше!
- Слово короля.
- Они все подонки и вруны.
Я опешил. Размахнувшись, хлопаю ладонью по его бедрам:
- Вот тебе, Фома неверный!
- Грубиян! - ворчит Петро. - Разве так обращаются с дамами?
- Молчи, осел!
Когда мы направились к воротам, сумерки уже завладели стадионом и голубой вечерний туман стелился над футбольным полем, по которому все еще сновали футболисты. Пахло пылью и жареным мясом. Петро потянул носом.
- Где-то рядом готовят плов.
- Может быть, шашлык, - предположил я.
Мы остановились в раздумье. Идти в часть ужинать - значит терять целый час. Да и нет гарантии в том, что кому-либо из начальства не взбредет идея нас задержать, оставить в казарме. Ведь согласно уставу исполняется последний приказ.
Петро порылся в карманах и вытащил аккуратно сложенный рубль. У меня имелось всего копеек тридцать. На двоих это мало. Даже очень мало. Но Петро бодрится:
- С таким состоянием стыдно зариться на казенный паек, - и командует - Левое плечо вперед! Выше голову! В парке нас ожидает запах шашлыка и танцы до упаду!
Едва мы свернули за угол, как были ошеломлены: у водопроводной колонки стояла Раиса и рядом с ней Зарыка. Евгений с достоинством пил из ведра, не обращая никакого внимания на капли, которые падали на его выдраенные до зеркального блеска кирзовые сапоги. Раиса не сводила с него глаз. На ней было длинное ситцевое платье и домашние шлепанцы, но и в этом наряде она казалась довольно-таки милой.
Петро толкнул меня. Я понял его. Зарыка нас опередил! Уже познакомился!
Мощенко ринулся в атаку:
- Девушка, не откажите в любезности выпить из вашего стаканчика, чем поят лошадей!
У Петра шутки немного плоские и затасканные. Но Раиса приняла их за чистейший юмор и мило улыбнулась:
- Мне совсем не жалко.
Она говорила чисто, без акцента. Для меня это была приятная новость. Думаю, что и для Мощенко тоже.
Зарыка взглянул на нас далеко не дружелюбным взглядом и нежно проговорил Раисе:
- Нет, нет, не давайте!
- Почему? - удивилась Раиса. - Воды не жалко.
- Пожалейте их! Они со стадиона. А после тренировки пить воду нельзя. Ни в коем случае! Неужели вы хотите, чтобы у них испортилось сердце?
- Ой! Я не знала…
Петро не ожидал такой контратаки. Он был сражен и не находил слов для ответа.
- Топайте, мальчики, в парк. - Зарыка полностью овладел инициативой. - Пока доберетесь, ваши сердца поостынут, организм успокоится. И тогда выпейте на здоровье газированной воды. Вот вам гривенник.
Посрамленные, мы ретировались.
Гривенника, конечно, не взяли. У Мощенко пропала охота идти на танцы.
Я уже заметил, что сумерки - самая оживленная часть суток. Город стряхивает дремоту дневного зноя, сонливость духоты. Люди расправляют плечи, дышат полной грудью, как утром после сна. Улицы наполняются щебетанием детворы, смехом молодежи, говором пожилых и степенных узбеков. Людской поток течет в одном направлении, к парку. Там, под сенью тополей и чинар, каждый найдет себе уютный уголок. В просторных чайханах, на дощатых помостах, устланных толстыми кошмами и коврами, в субботний вечер трудно отыскать свободное место. Тут же, рядом с чайханой, на железных жаровнях дымятся шашлыки, роняя янтарные капли жира в красные угли. В летнем ресторане заняты все столики. Нетерпеливые осаждают киоски, торгующие пивом в розлив. Вытягивается очередь у кассы летнего кино. Парни и девушки спешат в глубь парка, туда, откуда доносятся звуки духового оркестра. Там сердце парка - танцплощадка.
Мы движемся к сердцу парка по боковым аллеям. Тут меньше света и реже старшие по чину. А старшими для нас являются все, у кого имеется хоть маленький просвет на погоне. Мы обязаны первыми отдавать им честь. Любой из них может нас остановить и на виду у публики сделать внушение. Не знаю, как кому, нам это не особенно нравится. И мы предпочитаем боковые аллеи.
- Надо подзаправиться, - предлагает Мощенко и с важностью министра финансов распределяет наш бюджет.
Я отправляюсь заказывать три палочки шашлыка, а Петро пристраивается в хвост очереди за пивом.
На груди шашлычника из-под фартука поблескивает значок ГТО первой ступени. Левой рукой он беспрерывно помахивает куском фанеры, раздувая угли, а правой проворно переворачивает длинные алюминиевые шампуры с подрумяненной бараниной. Взглянув на меня, шашлычник широко улыбнулся, словно мы с ним старые знакомые.
- Подходи, народ, свой огород! Жареный барашка много сил дает! - выкрикивает он и, взглянув на мой чек, кладет шесть палочек.
Я смотрю на шашлык, с которого на тарелку капают янтарные капли жира, и показываю три пальца. Жестом прошу убрать лишнее, ибо, мол, бюджет не позволяет. Шашлычник подмигивает и улыбается:
- Это тебе моя подарка! Все бери! - Он кладет рядом с шашлыком ворох тонко нашинкованного лука, посыпает красным перцем, поливает виноградным уксусом. - Все бери! Тебе моя подарка! Ты крепко давал Колька Мурков! Очень молодец!
Я дружески улыбнулся шашлычнику. Победа над Николаем Мурко досталась мне трудно. Естественно, мне приятно встретить искреннего болельщика.
Я взял шашлык. Отказ от хлеба и пищи, по местным обычаям, считается оскорблением. Мне рассказывали, что, когда в дом узбека входит человек, которого не уважают, перед ним ставят пустой поднос.
- Тебе везет! - сказал Мощенко и, взяв кружку, лихо сдул пену. - Жаль, что пивной туз не болельщик. А то бы мы устроили пир на весь мир.
Он протянул мне половину кружки. Я отказался.
- Пить не буду.
- Чудишь?
- Нет. Ты же знаешь, пиво держится в организме сорок восемь часов. А мне завтра тренироваться.
- До соревнований еще далеко. Целых десять дней!
- Я хочу прилично выступить.
- Ладно, пусть мне будет хуже. - Мощенко допил пиво и взял палочку шашлыка. - Еда богов!
- Они, если верить старухам, питаются нектаром.
- Ты библию почитай. Жрут мясо, за обе щеки заталкивают.
- А ты читал?
- Читал.
- Библию?
- Библию. Ну, что ты так уставился?
- Не верю.
- Ну и не верь. Это замечательная книга.
- Замечательная? Ты, случайно, не из верующих?
- Тебе тоже советую прочесть.
- Спасибо.
- А ты не ершись. Книга дельная. Написал ее один француз, по фамилии Таксиль.
Я усмехнулся:
- Сказал! Библия - основная священная книга христиан и евреев. Автор ее неизвестен.
- А эту написал Таксиль.
- Выходит, есть две библии?
- Не знаю, сколько их есть, только ту, что я читал, написал Таксиль. Он написал библию о библии. И назвал свою книгу "Забавная библия".
- Мне все равно, забавная она или не забавная. Я не верю ни в какую.
- Я тоже не верю. А "Забавную библию" прочел с удовольствием. Этот француз почти сто лет назад, выходит, до Октябрьской революции, положил на лопатки папу римского.
Я посмотрел на Мощенко. Что-то не все было ладно в его рассказе: библия о библии и разложил папу римского.
- Валяй, рассказывай.
Мощенко не обиделся. Он даже не заметил моего тона.
- Отчаянная голова был этот Таксиль! Представь себе, он с детства воспитывался у иезуитов. А ты знаешь, что такое иезуиты?
- Знаю, главный орден мракобесов.
- Верно. Таксиль раскусил иезуитов и, когда ему было двадцать пять лет, написал свою первую антирелигиозную книгу "Долой скуфью". Потом стал писать одну за другой. Каждая новая книга приводила в ярость святых отцов, даже папу римского. Ведь Таксиль изучил религиозное учение от корки до корки и разоблачал церковников со знанием дела. Шум был большой.
- Молодчина! - не удержался я.
- А ты послушай, что дальше было. Этот француз- богоотступник, проклятый католиками, преданный анафеме, в один прекрасный день пришел в церковь и упал на колени перед попом. "Простите меня, грешного, черт попутал, - говорит, - примите опять в лоно христианской религии!" Священник оторопел. А Таксиль слезно молил простить его грехи и публично каялся, что по наущению дьявола он выступил против бога. Представляешь, как обрадовались церковники. Они предложили ему, дабы очиститься от грехов, писать в защиту религии, разоблачать всех вольнодумцев.
- И он это сделал?
- Сделал. Он стал ревностно пропагандировать религию, писать о том, что ему удалось вырваться из когтей дьявола, который подбивает людей восставать против бога. Таксиль так душевно описывал козни дьявола, так яростно бичевал атеистов, что ему поверили. Его стали возносить. Сам папа римский пригласил его в свой ватиканский дворец. Он допустил Таксиля поцеловать святую туфлю и благословил его на борьбу с еретиками.
- А дальше?
- А дальше начинается самое интересное. Девятнадцатого апреля тысяча восемьсот девяносто седьмого года Таксиль выступил в Париже на большом собрании и подробно рассказал, как он в течение двенадцати лет морочил голову служителям церкви, как те верили его выдумкам про дьявола. Это был мировой скандал! Папа римский пришел в бешенство. Он был опозорен перед всем христианским миром. Таксиль своим поступком доказал, что папа римский не является представителем всемогущего бога, потому что никакого бога нет, доказал, что папа не святой, ибо его провел обыкновенный человек и он поверил сказкам, ему не помогло божественное наитие.
- Силен француз!
- А потом Таксиль написал свою библию о библии. В этой книге он подробно разобрал каждую главу главного религиозного учения и на конкретных примерах доказал все неточности, раскрыл бессмыслицу основных положений, высмеял убожество священного писания. Он назвал свою книгу "Забавная библия".
Рассказ сержанта меня заинтересовал. Такую библию я с удовольствием прочел бы.
- У тебя есть эта библия?
- Есть, дома.
- Напиши, пусть вышлют.
- Уже написал.
- Тогда я первый читать буду. Ладно?
- Ладно. Такую книгу полезно всем почитать.
Мы двинулись на танцплощадку. Оттуда уже давно неслись звуки духового оркестра. За вершинами деревьев вставала луна, большая и оранжевая, как желтый баскетбольный мяч.
Когда мы пришли, танцы были в разгаре. Мощенко, не теряя времени, пригласил девушку и утонул в двигающемся людском потоке. Я по привычке остался на месте, у решетчатой ограды, занялся наблюдением.
Объявили дамский вальс. Ко мне неожиданно подбежала Гульнара:
- Руслан, танцую с тобой!
Гульнара вальсировала прекрасно. Она была легка, как мотылек, и послушна, как партнерша, с которой уже станцевался.