3
Зачетные стрельбы из личного оружия проходили на степном полигоне. Стреляли из автоматов по грудным мишеням.
День был знойный и душный. Сухой раскаленный воздух пустыни обдавал жаром лица, и казалось, что где-то за барханами пылает огромная печь. Травы высохли и побурели. От недавнего цветущего ковра не осталось и следа, словно никаких цветов тут и не было. Только рыжие комочки да жухлые, сухие стебельки уныло торчали вокруг.
Пять часов длилась напряженная борьба. Стреляли одиночными и короткими очередями по застывшим и движущимся мишеням. Стреляли из всех трех положений: стоя, с колена и лежа. Солдаты не замечали ни солнца, ни зноя. Пот катился градом, застилая глаза и мешая целиться. А они думали только об одном: поразить мишени!
Вот отгремел последний выстрел, воцарилась мертвая тишина.
Итоги превзошли самые смелые предположения. Когда сообщили результаты, солдаты не поверили своим ушам: все выполнили на "отлично", а Нагорный - "удовлетворительно". Все мишени были поражены!
Капитан Юферов, не скрывая удовольствия, поблагодарил нас за службу.
На уставших, запыленных лицах солдат вспыхнули улыбки. Чувство исполненного долга рождало новую энергию, придавало силы. Вверх полетели панамы и пилотки.
- Ура!
Старшина Танукович развел мехи баяна. Солдаты сорвались с мест. Выжженная солнцем равнина дрогнула под ударами каблуков кирзовых сапог. Каждый плясал как умел, стараясь лихим пристуком выразить радость, которая переполняла душу.
- Давай!
- Жми!
Мощенко, подбоченясь, лихо отплясывал украинский гопак. Рядом с ним шариком метался Чашечкин. А ефрейтор Пушнадян, зажав во рту сухую ветку, плясал лезгинку. Большинство плясало русскую. С гиканьем, присвистом, выделывая длинными ногами залихватские колена, носился Зарыка.
Рядовой Нагорный тоже поддался общему веселью. Сначала робко, а потом, разойдясь, начал отплясывать "цыганочку".
Плясали долго и дружно. Буйная сила, дремавшая под спудом условностей и правил, бурно вырвалась наружу.
Победа есть победа!
Постепенно страсти утихли. Танцующих становилось меньше. Образовался круг. Уставшие и счастливые солдаты дружным рукоплесканием подбадривали танцоров.
Самым выносливым оказался Зарыка. Он плясал с припевочками:
Шире круг!
Шире круг!
Не жалейте, парни, рук!
Эх, раз!
По два раз!
Пританцовывать горазд!
Он прошелся, выбивая дробь каблуками, вдоль круга, потом завертелся вьюном и пустился вприсядку.
И без рюмочки винца
Жжет веселье молодца!
Мы веселые ребята,
Мы бывалые солдаты,
И за нашим командиром
Мы в боях прошли полмира!
Если надо, под огнем
И вторую часть пройдем!
Зарыке дружно аплодировали.
- Молодец, Евгений!
В круг шагнул Нагорный. Он панибратски хлопнул Зарыку по плечу:
- Порядок! В общем, ничего сбацал, энергии, чувства много, только техники маловато.
Зарыка, тяжело дыша, усмехнулся:
- Не учи ученого.
- Старик, я дело говорю.
- Зачем говорить? Лучше покажи, если умеешь.
Их обступили солдаты. Некоторые не скрывали своей неприязни к Нагорному. Пушнадян развел руками:
- Шире круг! Танцует Нагорный! - И повернулся к Сергею: - Какой танец?
- Вальс!
Солдаты притихли. Что ж, посмотрим! Нагорный взглянул на старшину:
- Вальс-чечетку.
- С выходом?
- С выходом.
Танукович пробежал пальцами по ладам, как бы пробуя инструмент, и широко развел мехи баяна. Откуда-то издали поплыли ритмичные звуки вальса. Нагорный, склонив голову набок, несколько секунд вслушивался, потом, заложив руки за спину, медленно прошелся по кругу, как бы подлаживаясь к ритму вальса. Сначала шаркнул одной ногой, потом другой, притопнул и как бы небрежно начал пристукивать подметками по сухой, потрескавшейся земле.
Его движения были неразрывно связаны с музыкой. Казалось, он не танцевал, а движениями выражал смысл вальса, пересказывал его содержание. Недоумение, которое было написано на лицах солдат, вызванное дерзостью Нагорного, сменилось удивлением и перешло в открытый восторг.
- Вот это дает!
- Шпарь, Серега!
Когда он кончил, а кончил Сергей красиво, эффектно, наступила тишина. Потом раздались дружные аплодисменты.
- Молодчина!
- Артист!
- Переплясал Зарыку!
Нагорный, счастливый, расправлял панаму:
- Я что. У нас в ансамбле похлеще пляшут.
Пушнадян пожал руку Сергею:
- Победил Евгения, молодец! Очень красиво победил. Теперь по огневой обгони его, настоящий ракетчик будешь!
Нагорный отдернул руку:
- Что? Что сказал?
- По огневой подготовке, говорю.
Они уставились друг на друга. Танукович сдвинул мехи баяна, и тот вздохнул басами.
- Второй номер программы…
Зарыка жестом остановил его:
- Дело серьезное.
Нагорный расправил панаму и, надев ее на голову, сказал:
- Товарищ ефрейтор, упражнения по огневой, как вы знаете, я выполнил!
- На "посредственно" с минусом? Да? - наступал Пушнадян.
- Из пяти возможных одна пробоина, - едко вставил Чашечкин.
- Все ж таки попал! - сказал Нагорный. - С меня и этого достаточно.
- Так попадать стыдно очень! В бою так попадать, товарища подведешь. Обязательно подведешь!
- Ну, это мы еще посмотрим, кто в бою подведет! Да я за друга головы не пожалею!
- Конечно, не пожалеешь! Моей не пожалеешь!
- Почему твоей?
- Потому что из-за тебя меня убьют.
- Из-за меня?
- Конечно! Видишь далеко бархан большой? - Пушнадян показал рукой. - Видишь?
Нагорный пожал плечами.
- Ну вижу.
- Представь, идет настоящий бой. Мы отсюда идем в атаку, а оттуда ка-ак полоснет пулемет. Пули тюк-тюк вокруг. Мы сразу залегли. Ни назад, ни вперед. Капитал мне приказ дает: "Ефрейтор Пушнадян, уничтожай пулемет!" Я отвечаю: "Есть, товарищ капитан, уничтожить пулемет!" - и беру связки гранат. А тебе говорит капитан: "Рядовой Нагорный, приказываю прикрывать огнем Пушнадяна!" Это он тебе приказал.
Зарыка подмигнул Нагорному:
- Ясненькая задачка.
- Смотря для кого, - добавил Чашечкин.
- Тише! - сказал Мощенко. - Интересно рассказывает.
Пушнадян сделал паузу. Обвел глазами слушателей и продолжал:
- Одну связку гранат взял за пояс, другую в руки и пополз. А он, Нагорный, меня прикрывает. Я ползу осторожно, животом землю глажу, маскируюсь за складками местности. Ползу и радуюсь: уже немного осталось. "Ну, - думаю, - сделаю я тебе, фашист, кавказский чахохбили!" Но только я так подумал, как вдруг - тюк- тюк… Над самой головой.
- Обнаружили?
- Тише!
Пушнадян вздохнул:
- Заметил меня. У фашиста тоже глаза есть, его тоже учили обнаруживать цели. Конечно! "Вай-вай, - думаю, - что делать?" Тут воронка от снаряда. Я спрятался и прошу. Мысленно прошу: "Выручай, друг Нагорный! Пожалуйста, выручай! Сними автоматчика первой пулей, а то крышка будет…"
- А он? - спросил Чашечкин.
- Нагорный? Как сегодня на стрельбище. Прицелился - бац! - и мимо…
- Промазал?
- Конечно, промазал. И в такой момент! Вай-вай! Или он торопился, или другая причина была, как сегодня, но промазал. Это факт.
- А враг?
- А фашист оказался опытный. Все упражнения на "отлично" выполнял. Дал он короткую очередь и - готово…
- Убил? - выдохнул Чашечкин.
- Конечно!
Нагорный вскипел:
- Не могло этого быть! Не могло! Я бы этого гада…
Пушнадян покачал головой:
- После моей смерти? Мне потом все равно… Мне потом наплевать. Самый лучший шашлык давай - кушать не буду!
Наступила пауза. Солдаты смотрели на Сергея. Капитан Юферов - он тоже слушал рассказ Пушнадяна - подошел к ефрейтору.
- Верно, товарищ Пушнадян, верно. Враг коварен и опытен. Он каждый наш промах стремится использовать. А из-за такой посредственной стрельбы вытекают последствия довольно неприятные: ефрейтор погиб - раз, пулеметная точка не уничтожена - два, мы задачу не выполнили - три. Есть над чем подумать!
Глава тринадцатая
1
Экспедиция по ловле змей обосновалась в урочище Иски-юр. Урочище - высохшее русло реки. Река давно пропала; как говорят местные жители, ушла от людей. От нее осталось широкое русло, дно которого покрыто галькой и валунами, да обрывистые берега, кое-где поросшие колючим кустарником. А вокруг, насколько хватит глаз, простираются пески Кызылкумов. До ближайшего селения - кишлака Дарвоза можно дойти пешком, а до железнодорожной станции надо ехать часа полтора на мотоцикле.
У обрывистого берега разбили две палатки. В одной жили мужчины: начальник экспедиции научный сотрудник Юрий Трифонович Константинов и охотники-змееловы Ак-Султан и Мавлянберды. В другой палатке разместились женщины: жена Константинова Катенька и лаборантка Гульнара. В их палатке хранились и продукты. Проводник Бадарбай-бобо спал под открытым небом, разостлав кошму прямо на земле. Автомобиль с рацией находился в кишлаке. Шофер Петрович, он непосредственного участия в ловле змей не принимал, с разрешения Константинова остался в кишлаке и помогал колхозным механизаторам ремонтировать трактор.
Сезон был в разгаре, и охота шла удачно. Ловили в основном гюрз. У этой змеи яда много, в один укус она может выпустить от тридцати до пятидесяти граммов. Яд гюрзы ценен, из него приготовляют очень эффективные лекарства.
В охоте принимали участие все члены экспедиции, в том числе и жена Константинова Катенька, полная загорелая женщина, очень энергичная, решительная. Никакие уговоры мужа не могли остановить ее. Она поспевала всюду и никогда не жаловалась на трудности кочевой жизни. Вернувшись из операции, Катенька начинала хлопотать у костра, приготовляя пищу. Гульнара ей помогала.
В обязанности Катеньки входило оказывать в случае необходимости медицинскую помощь пострадавшему. Она постоянно носила с собой походную аптечку. Однако пассивная роль наблюдательницы ее не устраивала. Катенька помогала как могла всей экспедиции в трудной и опасной работе.
Юрий Трифонович, начальник экспедиции, каждое утро увещевал жену остаться в лагере. Та была непреклонна:
- Без меня никуда не пойдешь!
- Я прошу тебя, Катенька.
- Без меня - никуда!
Константинов махал рукой и поднимал с земли тяжелый рюкзак.
Катенька была душой экспедиции. Ее все любили, Гульнара не чаяла в ней души. Она видела в Катеньке свой идеал.
Гульнаре тоже хотелось стать верной подругой и спутницей своего будущего мужа во всех опасных делах. Гульнара перенимала у Катеньки ее манеру держаться, вести себя в обществе просто, непринужденно. Училась у нее многому. Катенька ей не раз говорила:
- Женщина всегда остается женщиной, где бы она ни была. Поэтому наша первая заповедь - следить за собой.
Гульнара называла ее почтительно Катя-хон. А чернобородый охотник Ак-Султан и дядя Гульнары высокий Мавлянберды именовали жену начальника Катта-хон. Катта-хон в переводе на русский язык обозначает "крупная женщина", "большая женщина".
Каждое утро они отправлялись на охоту. Гульнара шла впереди маленького отряда, исполняя роль разведчика. У нее были зоркие глаза и чутье настоящего охотника. Юрий Трифонович высоко ценил умение Гульнары находить гадюк и распознавать места их лёжек.
Гульнаре нравилась походная жизнь, полная опасностей и приключений. Пустыня для нее была вторым домом. Дядя Мавлянберды каждое лето, едва в школе начинались каникулы, брал ее с собой в Кызылкумы. Опытный охотник и следопыт, Мавлянберды являлся неизменным участником многочисленных экспедиций.
Мавлянберды был потомком знаменитых кызылкумских кочевников - пастухов, тех самых, на которых в священной Бухаре смотрели с презрением и жалостью, как на дикарей. Вид у пастухов тех далеких времен был действительно неприглядным. На головах огромные бараньи папахи, на плечах - подобие халатов из бараньих шкур, на ногах - лапти из сыромятной кожи. Но эти "дикари" пригоняли к эмирскому дворцу огромные отары тучных курдючных баранов, привозили на верблюдах тюки тонкорунной шерсти и связки самых лучших в мире каракулевых смушек.
Пастухи годами не покидали пустыню, кочуя с места на место с отарами баранов и стадами верблюдов. Жили они в тесных юртах, питались мясом, кобыльим и бараньим молоком, пили горько-соленую воду. Они были неграмотны и даже не умели считать. Зато превосходно знали звездное небо, ориентировались по небесным светилам не хуже любого шкипера, умели рассказывать, вернее, напевать длинные старинные сказания, которые передавались из поколения в поколение, по еле заметным признакам могли распознать места, где есть вода, без которой в пустыне нет жизни, и рыть глубокие колодцы. Они умели пасти скот, понимали язык животных и безошибочно читали книгу пустыни - следы на земле.
Свои обширные познания, унаследованные от отца и деда, Мавлянберды передавал Гульнаре. Он любил племянницу, как дочь. Гульнара понимала его с полуслова, она была хорошей ученицей. Мавлянберды нравился ее твердый характер. Он радовался успехам Гульнары и гордился ее отвагой. Даже занятия в велосипедной секции поощрял.
Каждое утро, перед тем как отправиться на охоту, Мавлянберды вместе с Гульнарой обходил стоянку экспедиции и, читая следы, рассказывал, что тут происходило ночью.
- Каждому живому существу аллах дал две вещи, - говорил Мавлянберды, - тень и следы. Только у духов нет тени, а значит, нет и следов. А если нет тени и нет следов, значит, ничего нет. Так, дочка. Посмотри-ка сюда, кто здесь прогуливался?
Гульнара наклонялась и смотрела туда, куда Мавлянберды указывал пальцем.
- Тут прошел навозный жук. Видите тройной след? Мелкие по бокам - это от лапок, а посредине - от хвоста. Хвост у него тащился по песку.
Мавлянберды удовлетворенно кивал.
Гульнара любила пустыню. К познаниям, которые давал ей дядя Мавлянберды, она присоединила обширные сведения, почерпнутые из книг. Физика и естествознание, история и химия помогали ей разбираться во многих явлениях жизни пустыни.
Гульнара знала, что есть разные пустыни. Одни она не любила. Это были дикие сыпучие пески, которые лежали широкой полосой вдоль плодородных оазисов. Они наводят страх и ужас на людей, засыпают огороды, губят урожаи, сушат арыки. Эти пески похожи на сказочного дива, которого освободил от вечных пут добрый волшебник, и див теперь творит злые дела.
Гульнара знала, что добрый волшебник - это человек, что он сам сделал пустыню такой злой и беспощадной. Он освободил ее от пут - вырубил саксаульные заросли, а траву и колючки съели отары овец и верблюды. Корня растений и саксаула высохли, и пески получили свободу. А став свободными, сыпучие пески обрушились на своих освободителей; начали засыпать целые города.
Сыпучие пески несли людям бедствия и страдания. Так было на протяжении многих столетий. Но так больше не будет. Гульнара видела, как бывшие пастухи и земледельцы, вооруженные знаниями и современной техникой, повели наступление на сыпучие пески. С помощью самолетов стали производить на больших площадях посев скорорастущих сортов саксаула, черкеза, кандымы. Зеленые друзья человека своими цепкими корнями останавливали барханы. Все больше разрастаются пескоукрепительные полосы, все новые и новые гектары древней земли, отвоеванные у пустыни, становятся плодородными, снова служат людям.
Гульнара любила настоящую пустыню, ту, что находится в стороне от зеленых оазисов, которая лежит за полосой сыпучих песков. Величественная и могучая, она привлекает своей неповторимой суровой прелестью, своеобразием красок. Среди бурых, желто-оранжевых песков то там, то здесь, словно белые скатерти, лежат солончаки - высохшие озера, темнеют буро-зеленые заросли саксаула, чьи стволы и ветви причудливо изогнуты и кажутся застывшими щупальцами древних животных. На корявых ветках плоские мелкие листья, такие узкие, что листва почти незаметна, и саксаульник можно просматривать далеко-далеко. Тени в зарослях саксаула почти нет - солнечные лучи свободно проникают до самой земли. Но двигаться в таких зарослях без топора трудно. Настоящие джунгли!
А что вы слышали о песчаной акации? Это редкое дерево бесподобно по своей красоте, особенно когда цветет. У акации черно-фиолетовые цветы с неповторимым благоуханным ароматом. Когда Гульнара принесла ветку цветущей акации в лагерь экспедиции, Катенька - женщина, знающая пустыню, пришла в восторг:
- Какая прелесть!
А цветы тамариска? Чешуйчатые матово-зеленые листья, как на ладони, поднимают кисти маленьких сухих розовых цветов. А метровые стебли трубчатого сасык-курая и торчащие прямо из песка лиловые бутоны кокпаса, которые ярко выделяются среди зелени верблюжьих колючек?
Ландшафт пустыни разнообразен. Песчаные барханы, поросшие колючими кустарниками, сменяются равнинами с травяной растительностью, по которым кочуют отары каракульских овец. Издали блестят, как гладь озера, такыры - огромные глинистые площадки, ровные, как стол, с твердым, как асфальт, потрескавшимся грунтом. Встречаются и настоящие озера, только вода в них не пригодна к употреблению. Она горько-соленая и напоминает по своему вкусу морскую. "Может быть, эти озера, - думала Гульнара, - и есть остатки огромного высохшего моря, которое некогда покрывало пустыню".
Воду для питья черпают из глубоких колодцев. Порой, чтобы добраться до живительной влаги, приходится рыть в глубину до сотни метров. Колодцы в пустыне являются своеобразными центрами, местами встреч пастухов и караванов.
Гульнара знала и понимала животный мир пустыни. Чего больше всего в песках? Она бы ответила: ящериц. Они разнообразны, их множество, как рыб в море. Ящерицы стаями снуют по пустыне, оставляя своими лапками и хвостами четкие следы. Есть ящерицы маленькие и юркие, есть ящерицы-воробьи, писк которых похож на птичье чириканье, есть ящерицы-гиганты, длиною до трех метров и внешне очень похожие на крокодилов. Это - вараны.
Пугливые рогатые сайгаки и быстроногие джейраны, которые, подобно ветру, уносятся вдаль при первой опасности, бродят стайками. Зарывшись в песке, дремлет бурый удав, позавтракавший зазевавшимся сусликом, а осторожная гюрза, гроза пустыни, греет на солнцепеке свое сильное пятнистое тело. Ковыляет на кривых ногах черепаха, закованная в костяную броню, как древние рыцари. Любопытный тушканчик встал на задние лапки и не мигая смотрит своими большими глазами на окружающий мир. Его короткие передние ножки похожи на руки. Молча работают черные жуки-копры, бегают с места на место беспокойные птицы сойки, спят в норах красно-бурые лисы.
Жизнь пустыни разнообразна и богата. И если ты умеешь читать следы, если у тебя зоркие глаза и чуткое сердце, то ты никогда не останешься равнодушным и одиноким в этой безбрежной равнине.