- Советская партизанка на полночь - Ковель - Луцк, - торопливо сказал Подляский. - Белоруссия. Дужо!
- Тут бандеровцы, - мрачно пояснил Казимир. - В этом лесу их полно. Это большой лес.
- Кто они такие?
- Не знаешь? - удивился Казимир и засмеялся злорадно. - О, это же ваши родные братья - украинцы, которых вы освободили в тридцать девятом. Вы целовались с ними, а теперь они помогают немцам уничтожать советских партизан.
- Украинский националист, фашист, - Подляский переплел пальцы рук и крепко стиснул их. - Бандеровец - герман так. Пану надо бояться бандеровцев. Пану на сход-полночь надо идти, за Луцк.
Колесник задумался на секунду, оглянулся на товарищей, вздохнул.
- Спасибо, пан Казимир, спасибо, пан Подляский. Желаю, чтобы ваша родина поскорее освободилась от фашистов. Можно идти нам?
Насупившийся Казимир молча кивнул головой.
"Этот может дать очередь в спину…" - подумал Колесник. Он шел среди деревьев, пропустив товарищей вперед, знал, что поляки смотрят им вслед, и все ждал выстрела.
И только когда удалились метров на двести, вздохнул с облегчением.
- Слава богу, - сказал Пантелеймон. - Они люди ничего, поляки-то. А сразу было… Слава богу, услышал мою молитву.
- Павлуш, скажи ему… - возмущенный Ахмет оглянулся на Колесника - Не могу я слышать этот дурной башка. На нервы действует своим аллахом.
- Так я и за тебя молился, хоть ты и татарин, - душевно сказал Пантелеймон. - Они ведь нас пострелять хотели. А господь отвел руку…
Ахмет от негодования затряс головой, несколько раз выругался по-своему. Колесник и не пытался возражать Пантелеймону: уже убедился, что это бессмысленное занятие. Но его нервы были все еще напряжены и болтовня этого блаженного раздражала, мешала думать. А после встречи с поляками ему было о чем поразмыслить.
- Пантелеймон, - строго сказал Колесник, - чтобы я больше не слышал о боге.
- Ребята, милые, - заныл Пантелеймон, - чем моя молитва вам помешала?
- Никто тебе молиться не запрещает, но только делай это про себя или отойди в сторонку. Последний раз предупреждаю. Будешь надоедать со своим богом - оставим тебя, пойдешь сам.
- Тогда узнаешь, как тебя твой аллах будет спасать, - добавил Ахмет. - Пока что нам с лейтенантом спасибо говори.
…Через полчаса они вышли к уже заросшим вырубкам и затаились до вечера в непролазных зарослях молоденьких берез, осин, переплетенных гибкими стеблями малины и ежевики.
18. Последний разговор
- Господин штурмбаннфюрер, разрешите сообщить последнюю новость: наш Головастик обзавелся секретаршей… Такая серьезная девица и, должен сказать, вполне привлекательной внешности.
Помощник начальника гестапо едва сдерживал улыбку, так как был уверен, что новость покажется шефу пикантной и позабавит его. Он не ошибся. Герц сложил губы трубочкой, тихо свистнул.
- Вот этого я не ожидал… Хороша собой, говоришь?
- Вполне. Но держится строго, на финтифлюшку не похожа. Военная выправка, чувствуется школа гитлерюгенда.
- Весьма занятно, весьма… - глаза штурмбаннфюрера стали веселыми, маслянистыми. - Постарайтесь узнать о их взаимоотношениях. Все с подробностями…
Когда помощник закрыл за собой дверь, Герц вынул из ящика стола овальное зеркальце и с удовольствием осмотрел свежевыбритую физиономию. Для своих сорока лет он выглядел прямо-таки отлично. Мужчина в соку. Но каков Головастик! Мужское самолюбие Герца было слегка раззадорено. Сам-то он не собирался стать соперником Хауссера, но решил, что было бы неплохо, если бы кто-либо из его подчиненных отбил девчонку у советника или хотя бы наставил ему рога.
В кабинет снова зашел помощник. От прежнего игривого выражения на его лице не осталось и следа.
- Только что получена депеша…,
Герц прочел сообщение. Всего три часа назад невдалеке от Братына был подорван воинский эшелон. Из числа сопровождающих только трое остались в живых. Половина танков сожжена, остальные потребуют капитального ремонта. Предполагается, что в нападении участвовал отряд численностью более ста человек. Возле железной дороги обнаружено большое количество стреляных гильз, преимущественно немецкого производства. Нападавшие, видимо, потерь не понесли.
Это сообщение ошеломило начальника гестапо. Его опасения подтвердились.
- Сейчас же найдите советника Хауссера, - тихо, не отрывая глаз от депеши, приказал Герц. - Пусть он немедленно явится ко мне.
Помощник щелкнул каблуками.
- Один момент! - остановил его шеф. - Пусть Карл принесет мне картотеку оуновцев.
Часа через полтора явился Хауссер. Он застал начальника гестапо за работой. Штурмбаннфюрер со скорбным видом перебирал карточки, стоявшие в узком лакированном ящике, и откладывал некоторые из них. Он молча кивнул головой советнику, подал ему депешу.
Как только Хауссер прочел о большом количестве стреляных гильз немецкого производства, он сразу понял, что на этот раз на железной дороге действовала какая-то бандеровская сотня. Предстоял трудный разговор со штурмбаннфюрером.
- Что вы скажете, господин советник? - могильным голосом спросил Герц, продолжая рассматривать карточки.
- Мне кажется, необходимо получить более подробное донесение о случившемся.
- Что вам неясно?
- Все очень странно, загадочно…
- Вы считаете, что и этот эшелон могли уничтожить советские партизаны? Возле Братына? Там, где никогда не случалось ничего подобного?
- Насколько мне известно, в Братынском лесу советские партизаны появлялись.
- Когда это было! Год назад. Партизаны были окружены и разбиты наголову. Больше они не совали свой нос в этот лес.
- От них всего можно ожидать…
- Только не этого. Партизаны действуют на железной дороге маленькими группами. В нападении на эшелон у Братына участвовало более сотни человек. Отряд! И затем вы обратили внимание, что, судя по гильзам, отряд был почти полностью вооружен немецкими винтовками?
- Кто же уничтожил эшелон? - довольно невинно спросил Хауссер.
- Те, кому по вашей рекомендации мы даем свое оружие и боеприпасы.
Советника Хауссера не так-то легко было припереть к стене.
- Я попрошу господина штурмбаннфюрера напомнить мне хотя бы один случай вооруженного нападения оуновцев на наши воинские эшелоны.
- Достаточно этого случая. Вполне! Мы лишились одиннадцати танков вместе с их экипажами. И мне известно, что буквально несколько дней назад оуновцы отправили в район Братына большую партию немецких винтовок и боеприпасов.
Хауссер еще раз прочел депешу, пожевал губами, сказал снисходительным тоном:
- Что ж! Могу допустить, что произошло какое-то прискорбное недоразумение…
- Недоразумение! - взорвался Герц. - Вы называете это недоразумением? Так вот, ставлю вас в известность: я арестую нескольких видных оуновцев и повешу их на площади, дабы такие прискорбные недоразумения не повторялись. Кроме того, я разгромлю ту банду, которая принимала участие в нападении на эшелон, истреблю их всех до одного!
- И освободите Братынский лес для советских партизан… - невозмутимо добавил Хауссер. - Кстати, именно бандеровцы помогли вам выкурить большевиков оттуда год назад. Без их помощи вы бы ничего не сделали.
- Из этого не следует, что мы должны прощать им любую неслыханную подлость.
Судя по всему, начальник гестапо был тверд в своем намерении обрушить суровую кару на головы оуновцев. Советник пожал плечами и поднялся.
- Вы несете полную ответственность за свои действия и можете поступать, как вам заблагорассудится. Единственное, на чем я настаиваю, - сообщите о предполагаемой акции вашему начальству.
- Спасибо за совет. Это я уже сделал.
- Тогда все в порядке, господин штурмбаннфюрер, - примирительно усмехнулся Хауссер. - Полагаю, что с этим делом особенно спешить не надо. Я убежден, что случившееся не является результатом изменившейся политики оуновских руководителей. Это произвол какого-то неосведомленного или недисциплинированного командира. В самом скором времени вы получите неоспоримые доказательства, что сами оуновцы сурово наказали всех, кто оказался повинен в этом трагическом происшествии.
Так как Герц сердито молчал, советник счел нужным добавить шутливым тоном:
- Надеюсь, такой вариант вас может устроить? Хотя бы потому, что вам не придется нести расходы на сооружение виселиц и вообще избавит вас от этих хлопот.
- Финансовые соображения меня не остановят! - фыркнул шеф гестапо. - Мы не жалеем денег на виселицы.
- И тем не менее такая национальная черта, как бережливость, никогда не мешала нам, немцам.
Герц понял, что Головастик откровенно подтрунивает над ним, и почувствовал себя оскорбленным. Нет, на этот раз советник не отделается своими шуточками. Начальство не посмотрит сквозь пальцы на проделки оуновцев, ему, Герцу, разрешат поступить с этими бандитами твердо, по-немецки. Только так можно прибрать их к рукам, миндальничание, дипломатия ничего не дадут. Да и Головастика одернут как следует. Все-таки эшелон с танками… Нашел повод для шуток!
Начальник гестапо холодно попрощался с советником. Он даже не догадывался, в какую ярость привело внешне спокойного Хауссера содержание депеши. Неожиданная акция оуновцев на железной дороге путала все карты эксперта по восточным вопросам, и в душе он полностью разделял гнев гестаповца. Однако Хауссер считал самообладание самым высшим качеством характера и даже в разговоре с перепуганным паном Тимощуком не дал воли своим чувствам.
Разговор этот состоялся в комнате Хауссера через полчаса после того, как советник покинул кабинет начальника гестапо.
- Пан Тимощук, - Хауссер говорил тихо и спокойно, точно читал заранее заготовленный текст заявления, - сегодня утром какая-то бандеровская сотня уничтожила наш воинский эшелон, шедший на Восточный фронт. Это неслыханное по своему коварству чудовищное злодеяние. То оружие, что мы даем вам для борьбы с большевиками, советскими партизанами, было обращено против нас. Моему возмущению нет предела… Немедленно свяжитесь с Вепрем. Я требую, чтобы он покарал смертной казнью виновников и принял решительные меры, дабы такие случаи не могли повториться. Если еще раз произойдет что-либо подобное, мы не будем считаться с прежними заслугами Вепря, хотя очень ценим его. Вепрь будет разоблачен и уничтожен вашими же товарищами как немецкий агент. Пусть не сомневается, что мы пойдем на такой шаг. Обойдемся без него. Агентов среди оуновцев у нас достаточно…
Во время этой тирады Хауссер ни разу не повысил голоса, но у стоявшего навытяжку Тимощука ладони становились влажными, холодными. Он прекрасно понимал, что угроза в адрес Вепря в равной степени относится и к нему.
* * *
Сотня вернулась в хутор. Выставили усиленные посты и завалились спать.
На следующий день утром Тарас увидел Богдана. Сотенный был небрит, глаза и щеки запали. Несмотря на полный успех операции, Богдан казался невеселым, задумчивым, ни во что не вмешивался. Вряд ли его мучило раскаяние, но наверняка он догадывался, что его самовольство так просто не пройдет и серьезной взбучки от начальства не избежать. И, конечно, для него все еще оставалось неясным, кого следует считать главным врагом Украины, хотя референт пропаганды в своей "задушевной" беседе, казалось бы, дал недвусмысленный ответ на этот вопрос… Богдан ходил по хутору, заложив руки за спину, хмуро поглядывая по сторонам, гонял желваки на скулах.
Сидоренко, наоборот, оживился, проявлял кипучую деятельность. Утром было осмотрено, вычищено и смазано все оружие, взяты на учет оставшиеся у вояк патроны. Сейчас же после завтрака начали оборудовать стрельбище. Мертвый час после обеда был отменен - занялись огневой подготовкой. Все шло быстро, организованно, без крика и обычной для "военспеца" ругани. Он поспевал всюду, отдавал толковые приказы, инструктировал четовых и роевых.
Почему так спешил старшина, к чему он готовился? Может быть, он опасался нападения гитлеровского карательного отряда, может быть, надеялся, что Богдан не остановится на разгроме эшелона и нанесет хотя бы еще один удар по оккупантам. В любом случае Сидоренко нужны были обученные бойцы. Бить гитлеровцев старшина был охоч. Тарас уже убедился в этом. Видать, имелись у Сидоренко какие-то сложные расчеты со своей совестью и он хотел хоть немного оправдаться перед самим собой.
Референта пропаганды не было видно. Следовало предположить, что огорченный Могила отбыл из хутора восвояси.
Вояки приободрились, держались лихо, воинственно. Многие щеголяли в новеньких немецких мундирах, сапогах, ремнях с портупеями. Корень отважился напялить на себя кожаную куртку с погонами лейтенанта. Куртка была велика на него, рукава пришлось подвернуть, но вид у Корня, несмотря на рваную смушковую шапку, был прямо-таки генеральский. Вечером только и разговору: кто, как и сколько убил германов. Показывали друг другу трофеи. Чего только ни увидел Тарас - кинжалы, пистолеты, бритвенные приборы, часы, зажигалки, портсигары, деньги, открытки. Можно было только подивиться, когда они успели все это нахватать. Впрочем, хвастовство трофеями прекратилось после того, как Довбня, якобы по приказу сотенного, сделал ревизию, отобрал деньги, пистолеты, часы, прихватив при этом понравившуюся ему кожаную куртку Корня, и мелочь - флакон французского одеколона, пачку носовых платков и открытки с голыми красотками.
Корень получил взамен новенький офицерский мундир, но не утешился этим, проклиная себя за то, что не сумел спрятать добычу и передать ее тайком своей жене.
- Учат, учат глупого человека, - плакался он Тарасу, - а дураку наука не впрок. Лошадей упустил, и куртка пропала…
Поздно вечером, когда уже готовились ко сну, Тараса вызвали к сотенному. Богдан был один, на столе коптил каганец, стояла начатая бутылка самогона.
- Садись, друже, - печально сказал сотенный. - Выпей со мной. Помянем Олю, сестричку…
Пришлось выпить. Богдан нарезал Тарасу хлеба и сала, сам закусывать не стал, только понюхал корочку.
- Не берет меня водка - и все! Спать не могу, болит вот тут, в груди.
- Я понимаю, Богдан…
- Нет, ты не знаешь. Ты не знаешь… Ведь как все получилось, как все сошлось! В то утро я думал Олю сюда забрать. Была бы жива. А тут - оружие, шляк бы его трафил. Нужно было Довбню послать, так нет, Поехал сам, обрадовался…
- Богдан, что казнить себя? Уже не вернешь…
- То правда - не вернешь! - Богдан покачал головой, плеснул в свою чашку самогонки. - Троих уже нет… И все от немецкой пули. Будто проклятие какое над нашей фамилией, родом. Скажи, может быть такое? Проклятие?
- Нет, конечно, - хмуро сказал Тарас. - Бабские сказки.
Сотенный влил в рот самогона.
- Э, друже, не говори. Бывает…
- Ерунда! - Тарасу стало тоскливо. Он сочувствовал горю Богдана, хотел его как-то утешить и в то же время начал досадовать на то, что сотенный ищет причины несчастий, свалившихся на его семью, совсем не там, где следовало бы.
- Двух братьев отца еще на той, царской, войне убило, - задумчиво глядя на пустую кружку, сказал Богдан. - Тоже немцы. Я знаю, меня тоже убьют.
- Ну, Богдан, зачем такое говорить? Никто ничего не знает.
- Убьют… Ты веришь в сны?
- Нет. Ни в сны, ни в гадания, ни в предсказания.
- А в то, что в библии написано?
Тарас почувствовал в голосе Богдана улыбку и промолчал.
- Ты - совет, в бога тоже не веришь. Не веришь ведь? Так? Скажи, не бойся.
- Что ты душу из меня тянешь? - шутливо взмолился хлопец.
- О-о! - обрадовался сотенный. - Я твою душу узнать хочу. В бога ты не веришь, во что ты веришь? - Он потянулся к бутылке рукой, но Тарас остановил его. - Хорошо, не буду пить. Но ты мне скажи, раскрой душу.
- Я верю в людей.
- Люди… - Богдан склонил голову набок, скептически поджал губы. - Хороша А кто воюет, убивает друг друга? Немцы ведь тоже люди и культурные, а шляк бы их трафил. Скажи?
- Немцы не все одинаковы.
- Байка! Ты видел хоть одного хорошего немца?
- Видел!
- Брешешь?.. - опешил Богдан. - Такого немца, чтобы был против своего Гитлера?
- Да. Такого, который с оружием в руках сражался против Гитлера.
Богдан долго смотрел на Тараса. Спросил тихо, настороженно:
- Где ты видел такого немца?
Тут в дверь постучали. Вошел Довбня. Четовой, увидев бутылку на столе, понимающе ухмыльнулся, но Богдан приглашать к чарке не стал, только строго, вопросительно взглянул на него. Довбня отрапортовал, что приказ выполнен, часовые выставлены и один рой в полной боевой готовности будет дежурить всю ночь. Сотенный кивком головы отпустил своего помощника. В эту минуту он казался совершенно трезвым.
- Так, - произнес Богдан, когда дверь за Довбней закрылась, - где ты видел такого немца?
- А не все равно? Видел…
- Нет, друже, ты расскажи, - уперся сотенный. Тарас изложил безобидную версию своей встречи с
Куртом Мюллером. Его рассказ был прост и правдоподобен: ходил он по селам, менял барахло на хлеб и вдруг в одном селе на гитлеровцев напали партизаны. Среди партизан оказались два немца. Они были в немецком обмундировании, с оружием, плохо говорили по-русски. Партизаны объяснили жителям села, что эти немецкие солдаты добровольно перешли на их сторону, чтобы сражаться с фашистами.
- То были немецкие коммунисты?
- Не скажу, Богдан. Чего не знаю, того не знаю… Только своими ушами слышал, как один сказал: "Гитлеру капут!"
Богдан походил, походил по комнате и остановился, глядя на Тараса.
- Не пойму я тебя, Карась…
- Почему?
- Холера, а не хлопец, - скривил лицо сотенный. - Много ты всего знаешь и чего-то не договариваешь, что-то прячешь от меня.
- Спрашивай, я скажу.
- Хорошо, спрошу. Ты помнишь, у меня ленту в пулемете заело, а ты раз-два и направил?
- Было, Богдан. Что тут плохого?
- Ничего. Только откуда ты так хорошо устройство немецкого пулемета знаешь?
- А у меня с детства интерес ко всяким железякам, - сказал Тарас и почувствовал, что краснеет - поймал-таки его Богдан. - Ну, и голова на плечах, соображаю…
- У меня тоже голова.
- Вы горячились, спешили, а я… Как говорится, со стороны виднее.
Богдан упрямо сжал губы, налил в кружку самогона.
- Выпей, друже Тарас. Только все до дна. У меня к тебе еще один вопрос есть. Серьезный.
- Может, перенесем? Не пьяным говорить о серьезном.
- Я не пьян, меня водка не берет. Выпей, выпей.
- Не буду, не могу. Я не старшина, у меня, что на уме, то и на языке.
- Тогда скажи, - уставился на него сотенный. - Ты часом не того… Ты у советов-партизан не служил? Признавайся?
- У советов? - изумился Тарас. - Н-не. Такого не помню… Я в эсэсовской дивизии служил, в личной охране Гитлера. Пулемет-то немецкий!
- Начинаешь свои фокусы? - побледнел Богдан. - Говори правду!
Тараса начала разбирать злость. Не хватало, чтобы этот пьяный дурак взялся за пистолет. Хлопец решил перейти в наступление. Он поднялся, вытянулся по стойке "смирно" и отрапортовал с вызовом:
- Друже Богдан! Я - шеренговый Карась, сознательный украинец, волыняк, родом из Ровно. Так мне было приказано отвечать… Хотите верьте, хотите нет. Службу несу исправно, в бою труса не праздновал. Какие будут еще вопросы?