Уходя от начальника гестапо, Хауссер испытал не возмущение, а лишь легкую горечь. "Ну что ж, - размышлял он, шагая по улице, - пусть делают все, что они хотят. Может быть, это даже к лучшему. Поражение Германии неизбежно, стоит ли оттягивать конец? Her, пожалуй, я не прав. Нельзя допускать русских в Западную Европу. Германия должна быть оккупирована американцами и англичанами. Иначе произойдет полная катастрофа и вся Европа может стать коммунистической. Не эта ли мысль заставила Пристли и тех, кто стоит за ним, вспомнить о существовании Хауссера, прислать к нему девчонку со "спасительной" маркой? На что они надеются, чем я могу быть им полезен?"
С этими мыслями эксперт по восточным вопросам вошел в небольшой ресторанчик на Гитлерштрассе с табличкой на дверях: "Только для немцев".
Оксана стояла у окна и смотрела на улицу. Она, ждала появления Хауссера. Уже прошло пять часов, как его вызвали в гестапо, и, видимо, он все еще находился там. Вряд ли он потребовался им как свидетель. Скорее всего, им нужен консультант и не криминалист, конечно, а политический консультант. Если найденная на лестнице записная книжка принадлежала жениху Марии, то можно представить, какой переполох вызвало это обстоятельство среди гестаповцев. Петр, как следует предположить, какой-то видный оуновец и, конечно, никакого отношения к убийству советника юстиции не имеет. Стрелял в немца советский партизан, тот самый хладнокровный гауптман, которого она видела дважды. Когда она покидала отряд, Пошукайло предупредил: "Возможны всякие происшествия… Пусть это вас не удивляет - в городе есть наши люди". Командир отряда сдержанно улыбался, говоря это. И вот одно происшествие разыгралось почти на ее глазах.
Вдруг Оксана увидела Марию. Журналистка шла к дому быстро, почти бежала. Голова ее была наклонена, она не обращала внимания на прохожих, и в ее фигуре, торопливых движениях угадывалась растерянность, даже отчаяние, как будто она спасалась от преследования или же спешила к кому-то на помощь.
Оксана поняла, что произошло, закрыла глаза. Чужое горе тронуло ее, хотя она знала - Марию жалеть нельзя. Девушка ждала стука в дверь и не ошиблась - вскоре послышались торопливые шаги, стук, и измученная, задыхающаяся Мария вошла в комнату.
- Евочка, где советник? Скажите, ради бога.
- А разве его нет дома?
- Нет. - Журналистка сжала руки и тут же бессильно опустила их.
- Мария, присядьте, - торопливо сказала Оксана. - Что с вами?
- Евочка, милая, Петра арестовали. Йой, что будет, что будет, я этого не перенесу.
Мария села, уронила голову на спинку стула и разрыдалась.
- Ну что вы, Мария, - стала успокаивать ее Оксана. - Ведь вы мужественный, волевой человек… Дать вам сигарету?
- Воды… - едва слышно попросила журналистка и, отпив из чашки несколько глотков, пбдняла покрасневшие глаза на девушку. - Евочка, скажите советнику, попросите его, умоляю вас, пусть он освободит Петра. Петр ни в чем не виноват. Это все та книжка. Петр потерял ее. Вы ведь знаете… Только советник может спасти его.
- Вы уверены? - с сомнением качнула головой Оксана. - Советник Хауссер маленький человек…
- Неправда, Ева! - горячо возразила журналистка. - Вы добрая, чуткая… Неужели вы не хотите помочь мне в такой беде? Советник очень влиятельный человек, я это знаю. К его голосу прислушиваются. Он уже несколько раз спасал наших. Он все может, Евочка.
- Боюсь, вы преувеличиваете возможности моего шефа.
- Да нет же! Попросите его, и он спасет Петра. Ему достаточно сказать одно слово. Одно слово!
- Хорошо, - согласилась Оксана, - я поговорю с господином советником. Но если вашего жениха обвиняют в чем-либо серьезном…
- Он не виноват, Евочка, - клятвенно прижала руки к груди Мария. - Как только можно было подумать, что советника юстиции убили наши, украинские националисты! Это же нелепость. Мы столько помогали и даже сейчас помогаем немцам. Мы считаем вас нашими союзниками, друзьями.
- Я охотно верю, Мария, что ваш жених не причастен к этому преступлению, но не понимаю, почему вы полностью исключаете возможность террористических актов со стороны ваших националистов.
- Вы наивная девочка, Ева. - Мария сунула в рот сигарету и закурила. - Скажите, какой смысл украинцам уничтожать своих друзей, союзников?
- Я знаю, некоторые партизанские отряды почти полностью состоят из украинцев и это не мешает им…
- То коммунисты, большевики, я говорю об украинских националистах.
- Но ведь националист должен любить свой народ?
- Ева, - Мария закрыла глаза, и из-под ее ресниц потекли слезы. - Если бы вы только знали, как я люблю свой народ, Украину. Если бы вы знали, как любит Украину Петр…
Этого Оксана не могла вынести: объявлять себя друзьями и союзниками тех, кто, завоевывая "жизненное пространство", хотел уничтожить, стереть с земли украинский народ, и тут же клясться в любви к этому народу - что может быть подлее такого лицемерия!
- Я многое узнала за эти два дня, Мария, - тяжело вздохнув, сказала девушка. - Оказывается, наши солдаты вели себя на Украине совсем не так, как это я себе представляла. Грабежи, массовые расстрелы мирных жителей, целые села, иногда и несколько сел подряд были сожжены, а население уничтожено. Я уже не говорю о тех несчастных, кого мы увезли на работы в Германию. Ведь это все выглядит трагически, не правда ли? II вот я ставлю себя на ваше место, Мария… Я украинка, националистка, люблю свой народ, готова отдать за пего жизнь. Вы знаете, что бы я делала, на вашем месте? Я бы не расписывала в газете, какой рай ожидает моих соотечественников в Германии, не льстила немцам, и, честное слово, я могла бы застрелить этого советника.
- Что вы говорите, Ева… - журналистка с ужасом смотрела на Оксану.
- Но ведь такова логика. Так должен поступать, на вашем месте, смелый, честный человек, всей душой преданный своему народу. Все иное - предательство. Вот почему я допускаю мысль, что в советника юстиции мог стрелять украинец. Вы уловили ход моей мысли?
Мария закурила новую сигарету.
- Ева, милая, - сказала она жалобно, - вы не понимаете нашего положения. Есть политика, есть высшие цели. История простит нам все, если мы победим.
- Даже предательство? - вспыхнула Оксана. - Мария, извините, я - немка, но я бы больше уважала вас, если бы вы были не другом мне, а моим врагом.
Наконец-то журналистку проняло. Она вскочила на ноги, с ненавистью глянула на Оксану.
- Вы, немцы, делаете все, чтобы мы стали вашими врагами. Вы без конца плюете нам в лицо, в душу. Так вот, Ева, знайте, если с Петром что-то случится, мы будем мстить вам. Я буду мстить!
- Знаете, вам к лицу такое воинственное настроение, Мария, - улыбнулась Оксана. - Вы становитесь красивой.
В глазах журналистки мелькнула тщеславная радость, но ее лицо тут же сморщилось, и она, припав к Оксане, заплакала:
- Евочка, клянусь, Петр не виновен! Попросите советника. Только господин Хауссер может спасти его, Евочка…
Ничего не поняла Мария. Ее слезы вызывали у Оксаны отвращение. Что ее горе по сравнению с тем горем, какое принесли ее друзья и "союзники" украинскому народу!
Оксана обрадовалась, когда увидела в окне переходившего мостовую советника. Она оттолкнула от себя журналистку.
- Успокойтесь, Мария. Идет советник. Я попрошу его. Может быть, мы зайдем к нему вместе?
- Нет, Евочка, - заколебалась журналистка, - вдвоем неудобно. Сперва вы попросите… Ради бога!
Хауссер встретил "помощницу" пытливым взглядом, спросил вполголоса:
- У вас есть что-нибудь для меня? Получили?
- Не волнуйтесь, господин советник. Помните, что я сказала - несколько дней. Чисто технические причины… Я думаю, будет завтра.
Советник кивнул головой, задумался.
- А теперь я должна признаться, - засмеялась Оксана, - что буквально сгораю от любопытства. Террориста удалось схватить? По городу ходят слухи, кого-то арестовали. Считают, что советника юстиции убил… как это?
- Оуновец? - хмуро спросил Хауссер.
- Да. Это одно и то же, что бандеровец? Но, скажите, действительно оуновец?
- Так полагает начальник гестапо…
- А вы, господин советник?
- Остаюсь при своем мнении.
- Вы считаете, что это был партизан? Какая наглость! И вообще, я не представляла, что тут может твориться что-либо подобное. Партизаны, бандеровцы, прямо в городе, днем. Ужас! Страшно будет по улицам ходить.
Своей болтовней Оксана надеялась хоть немного расшевелить советника. Она играла в женское любопытство весьма натурально, но в конце переборщила. Советник недоверчиво покосился на нее.
- С каких пор вы стали такой пугливой?
- Вы меня не поняли, - с оттенком обиды возразила девушка. - Скажите, разве это будет приятно - случайно подвернуться под пулю во время перестрелки, затеянной вдруг на улице? Меня такая перспектива не прельщает.
Хауссер молчал. Оксана догадалась - расстроен, очевидно, спорил с гестаповцами, доказывал, что убийца - партизан, но с ним не согласились.
- Как вы себя чувствуете?
- Спасибо, вполне здоров.
- Я бы все-таки советовала обратиться к врачу. Вам нужно беречь сердце. Поменьше переживаний.
Советник неприязненно поморщился. Как и большинство черствых, эгоистичных людей, он был очень чувствительным ко всему, что касалось его здоровья, п панически боялся всяких болезней.
- Ева, вы, кажется, решили поиздеваться надо мной?
- Ни капельки. Я совершенно серьезно беспокоюсь о вашем здоровье. Вы можете мне поверить, ведь ваша болезнь помешает мне выполнить задание. Утром вы меня прямо-таки напугали. И сейчас… У вас, знаете, нездоровый вид.
- Что вы хотите! - подавленно сказал Хауссер. - Один этот болван…
Он умолк, не договорив, посмотрел на помощницу, давая понять, что не желает продолжать разговор на эту тему и ждет объяснений, что именно побудило ее явиться к нему. Но Оксана понимала, что благодаря необыкновенному событию ее любопытство не может, показаться подозрительным, и решила продолжать атаку:
- Господин советник, просветите меня в отношении ОУН. Что это такое?
- Партия, если хотите. Организация украинских националистов.
- Я это знаю. Их цели?
- О, цели у них колоссальные! - вяло усмехнулся советник. - Создание украинского рейха со своим фюрером во главе.
- Насколько я понимаю, в намерение Гитлера не входило и не входит что-либо подобное? - сказала девушка после небольшого раздумья. - Ведь Гитлер не скрывал своего отношения к славянским народам. Вам нужна Украина как жизненное пространство для немцев. Как же они могли надеяться?
Хауссер пожевал губами, подумал и сказал:
- По-моему, мы имеем дело с комплексом расовой славянской неполноценности. Это молодые, малообразованные люди, мальчишки, можно сказать, озлобленные, опьяненные идеей власти. Я говорю о руководстве ОУН. Среди них есть всякие: подвижники национальной идеи и карьеристы, горячие головы и отъявленные негодяи, просто дураки, тупицы и поэтические натуры. Но представьте себе - ни одного трезвого, реально мыслящего политика. Все отчаянные фантазеры.
- Каково отношение немцев к ним? - спросила Оксана, как бы удивленная тем, что она услышала.
- Все очень сложно, Ева, - устало вздохнул Хауссер. - Очень сложно…
Оксана ждала дальнейших объяснений, и советник, подстрекаемый ее молчанием, хотел было что-то добавить, но удержался и перевел все на шутку.
- Пусть это не волнует вас, - засмеялся он. - Вам оуновцы ничем не угрожают.
Лекция окончена. Хауссер удовлетворил любопытство своей "помощницы", но не сказал ничего лишнего. "Все сложно…"
- Господин советник, - Оксана сделала вид, что вдруг вспомнила о том неприятном поручении, которое заставило ее прийти сюда. - Я должна обратиться к вам с просьбой. Брат Марии Чайки, этой журналистки, арестован. Она пришла ко мне в слезах и чуть ли не на коленях умоляла, чтобы я попросила вас освободить его.
- Как звать брата? - насторожился Хауссер.
- Петр.
- Петр Карабаш?
- Фамилии я не знаю.
- Он не брат ей, а… любовник.
- Допустим. Разве это меняет положение?
- Почему она решила, что я могу освободить кого-либо? - тревожно спросил Хауссер. Он был похож на свернувшегося в клубок ежа, растопырившего во все стороны иглы осторожности и недоверия.
- Она считает вас влиятельным человеком. Она даже сказала: "Он все может".
- Чепуха! - Хауссер, кажется, разозлился. - Эти люди каждого немца считают влиятельным. Я маленький чиновник, только и всего.
- Вы скромничаете, - засмеялась Оксана. - Уже одно то…
- Что она еще сказала вам? - голос Хауссера звучал резко.
- Она не скрывала, что брат ее - украинский националист, и говорила, что вы… По ее словам выходило так, что вы уже несколько раз добивались освобождения некоторых националистов, арестованных гестапо.
- Фантазия! - почти вскрикнул Хауссер. - Фантазии сексуальной истерички и ничего больше. Вам нужно было выставить ее за дверь.
- Я женщина, господин советник, - мягко сказала Оксана. - Мне понятно ее горе. Она говорит, что ее брата арестовали в связи с этим убийством. Однако вы ведь убеждены, что убийца - партизан, а не националист. Поэтому я решила попросить вас сделать все возможное.
- Ходатайствовать за националистов тоже входит в ваши обязанности? - зло усмехнулся Хауссер.
- Нет, конечно, это моя личная просьба. Надеюсь…
- Ее тревога преждевременна, - советник завертел головой, словно воротничок был тесен, душил его. - Преждевременна! И запомните, Ева, я - маленький чиновник. Мое влияние ничтожно. У украинцев есть пословица - пятое колесо у воза. Я - это пятое колесо.
- Все возможно… - с хитрым видом сказала Оксана. - Но уже одно то, что меня послали к вам…
Честолюбивая улыбка дрогнула на пухлых губах Хауссера. Он вдруг задумался, потирая рукой щеку.
- Скажите, Ева, там, у вас… Может быть, вы что-нибудь слышали. Как союзники расценивают быстрое наступление советских войск? Их это радует?
Вот что интересует эксперта по восточным вопросам. Но что он сам думает по этому поводу? Оксана уклонилась от прямого ответа.
- Всем хотелось бы, чтобы война поскорее закончилась.
- Кажется, вы скрытничаете, - Хауссер был разочарован. - Я не думаю, чтобы союзники были в восторге от военных успехов русских. Это не в их интересах.
- Да, я слышала…
- Ага! - обрадовался советник. - Я полагаю, что ваши были бы не против, если бы мы, немцы, подольше задержали русских здесь, на подходах к Западной Европе?
- Но ведь есть обязательства, долг, - сказала Оксана так, как если бы пыталась отвести от союзников обвинение в вероломстве.
- Обязательства, союзнический долг… Все это слова! - пренебрежительно махнул рукой советник.
- Как сказать…
- Тогда почему не выполняется обязательство открыть Второй фронт?
- А вам не терпится? - лукаво прищурилась Оксана.
- Нет, я просто восхищен. Ваши политики хотели бы содрать шкуру со зверя, убитого другими.
- Думаете, нам это удастся?
- В прошлом такие случаи…
Стук в дверь - и Хауссер не закончил фразу. Явился уже знакомый Оксане лейтенант из гестапо. Жадно, - одним движением глаз он схватил и, видимо, запечатлел в своей зрительной памяти лица Хауссера и Оксаны, их фигуры, кровать у стены, как бы сфотографировав все это, и просиял в сторону девушки ослепительной, похожей на вспышку магния, улыбкой. Легонько щелкнул каблуками.
- Господин советник…
Хауссер даже не удостоил его взглядом.
- Скажите вашему шефу, что я болен и не могу прийти. Скажите, что моя болезнь является следствием того потрясения, которое я перенес в связи с убийством, Совершенным днем, всего в нескольких сотнях метров от кабинета вашего шефа.
Лейтенант заметно покраснел, в замешательстве взглянул на хорошенькую помощницу советника и сообщил почти шепотом:
- У шефа находится оберштурмбаннфюрер… Он только что прибыл.
Хауссер издал скрипучий горловой звук, молча снял с вешалки фуражку.
В коридоре лейтенант пропустил вперед советника, оказался рядом с Оксаной:
- Мы не знакомы… Генрих Гайлер.
- Ева.
- Очень приятно, - гестаповец придержал Оксану за локоть, замедлил шаги. - Вы не скучаете? Вас нигде не видно.
- А что вы можете предложить? - без особой заинтересованности спросила Оксана.
- Казино, дружескую вечеринку.
- И вы, конечно, сейчас же напьетесь там, будете приставать с объяснениями в любви…
- Что вы! Как можно? Готов дать слово, что буду пить столько, сколько вы разрешите. Могу даже совсем не пить, ни одной рюмки.
- Ну, такие жертвы мне не нужны. Это было бы даже скучно. В котором часу вы зайдете за мной? Я имею в виду посещение казино.
- Сегодня? Сегодня я не могу. Давайте завтра, в восемь часов вечера.
- Не могу обещать… Я не уверена, что завтра у меня будет желание развлекаться.
- Но сегодня невозможно, - виновато сказал лейтенант. - Вы же знаете, что случилось… У нас масса работы.
Они задержались на лестничной площадке.
- Это обычные отговорки мужчин. Вы лишаете меня даже общества советника. Не понимаю… Может быть, вы его тоже подозреваете в причастности к убийству?
Лейтенант рассмеялся:
- Мы очень ценим и любим господина советника, поверьте. Для моего шефа он всегда желанный гость. До завтра!
Гестаповец щелкнул каблуками и побежал вниз по лестнице, догоняя ушедшего вперед советника.
Журналистка ждала Оксану у лестницы на третьем этаже.
- Я сделала все возможное, Мария.
- Что он сказал, Евочка? - встрепенулась журналистка, не спускавшая глаз с Оксаны. - Он обещал вам?
- Нет, он ничего не пообещал, он сказал: "Ее тревога преждевременна". Господин советник дважды употребил это слово - "преждевременна".
- Он спасет Петра, - убежденно произнесла Мария. - Раз он так сказал…
- Между прочим, господин советник рассердился, узнав, что вы считаете его влиятельным человеком, помогающим националистам.
- Этого не надо было говорить, Евочка. Он очень осторожный, скрытный человек и все держит в тайне. Но уверяю вас - он все может, от него многое зависит. Если он так сказал… Я могу надеяться. Спасибо, Евочка.
Войдя в кабинет начальника гестапо, Хауссер понял, что Герц и оберштурмбаннфюрер Грефрат давно ждут его. Судя по их лицам, между ними состоялся разговор, одинаково неприятный для обоих. Герц, как только увидел Хауссера, сейчас же встал из-за стола, собираясь выйти, но Грефрат остановил его.
- Не надо, вы не помешаете, - оберштурмбаннфюрер протянул руку советнику, подождал, пока тот усядется, и приступил к делу.