Бредли ответил не сразу. Он сидел и лихорадочно соображал, как вернуть ситуацию в нужное ему русло. Ничего конструктивного в голову не приходило: он не мог ни устроить небольшую аварию перед инспектором дорожно-патрульной службы, ни использовать другие легальные возможности, так как это неминуемо привлекло бы к нему внимание официальных властей, а этого нельзя было допустить ни в коем случае.
"Надо сыграть на стороне этого Кастиенте; он – не сразу разберется в ситуации, а этот такого поворота не ожидает, – решил наконец Бредли, перебрав в уме несколько вариантов. – Когда тот откроет дверь, этого надо как-то отключать. Хотя бы этим саквояжем и хотя бы на короткое время. Главное, не дать ему вытащить пистолет, иначе он ухлопает нас там обоих и обставит дело таким образом, что это Кастиенте пристрелил меня. Может такое быть? Может. Лучшего варианта и не придумаешь; его откровенность тому подтверждение; меня он уже списал. Он даже следователей потом сам вызовет".
– Какое сейчас это имеет значение? – отозвался Бредли через паузу. – Потом расскажу. Лучше скажите, что вы собираетесь делать?
– Увидите.
Пистолет Идьигос вытащил, едва они поднялись на этаж и подошли к двери.
– Откройте дверь, – сказал он шепотом, передав Бредли ключ и забрав саквояж у него из рук. – Только тихо. Сейчас мы устроим ему сюрприз.
Замок открылся с легким щелчком.
– Входите, – продолжал командовать Идьигос.
Из-за приоткрытой двери из комнаты слышалась тихая музыка. Кастиенте спал в кресле сном праведника, склонив голову набок. На столе стоял раскрытый чемодан, рядом с ним лежал нательный пояс. Идьигос окинул взглядом всю эту картину и усмехнулся; пистолетом он показал Бредли, куда тот должен встать: к тумбочке у приемника.
– Вставай, приятель, – Идьигос ткнул пистолетом в плечо спящего "приятеля" и отступил в сторону. – Просыпайся, а то опоздаешь.
Кастиенте открыл глаза и, включаясь в реальность, несколько секунд переводил взгляд с улыбающегося Идьигоса на наведенный на себя пистолет, на Бредли, снова на Идьигоса…
– Как ты здесь оказался? – первое, что спросил Кастиенте.
– Ну что, проснулся наконец? Да, это не сон. Не ожидал меня здесь увидеть? Думал, меня уже пытают в подвалах контрразведки?
– Какая контрразведка? Откуда ты знаешь про эту квартиру?
– Об этой квартире я узнал через неделю после того, как ты ее снял, а еще через день мне изготовили от нее ключ. Тебя подвела твоя чрезмерная самоуверенность, Хорхе. Ну да ладно…
– Погоди, Мигель, – не дал продолжить ему Кастиенте. – Этот тип был вчера у американца. Я видел, как он разговаривал с портье, а потом ушел к нему в номер.
– Я знаю. Значит, вот ты где засветился… Он тоже видел тебя и знает, что это ты убил американца. Я же говорю: ты слишком самоуверен, зря я поручил тебе это дело; не все прошло гладко у тебя вчера. Да чего уж теперь… Теперь это не имеет никакого значения. Скажи-ка, дружище, лучше, куда это ты собрался? – кивнул Идьигос на чемодан.
– Мигель, я сейчас все объясню. Я решил уехать отсюда… На свете много есть мест, где можно спокойно и безбедно жить, никого не опасаясь и ни от кого не прячась.
– А как же операция? Ведь ты же должен был обеспечивать прикрытие.
– К черту операцию! К черту Кастро! К черту эту Кубу! – в запале заговорил Кастиенте. – Ничего мы уже не изменим; американцы предали нас, здесь хозяйничают уже русские, они удержат режим в любом случае, даже если нам удастся ликвидировать Фиделя. Этого может не видеть только слепой. Мигель, давай уедем вместе. Деньги у нас есть, откроим где-нибудь свой бизнес. А с капитаном я договорюсь, он – мой человек.
– Может быть, ты и прав, приятель, только если мне придется отсюда уехать, я это сделаю после операции и после того как пойму, что дальнейшая борьба бессмысленна. А пока есть хоть один шанс, буду бороться. И если мне все-таки придется уехать, я это сделаю один; без тебя; такой компаньон в бизнесе мне не нужен. К тому же мои деньги вкупе с твоими откроют мне большие возможности…
При этих словах Кастиенте выдернул из-за спины "беретту", но выстрелить не успел. Пуля, выпущенная Идьигосом, попала ему в переносицу.
Это был тот единственный шанс, упустить который Бредли не мог, поэтому он схватил с тумбочки вазу и наотмашь обрушил ее на голову Идьигоса. Удар был такой силы, что ваза разлетелась на куски. Идьигос все же уловил движение Бредли и прежде чем рухнуть на пол успел в него выстрелить. Пуля вспорола мягкие ткани плеча Бредли и ушла в стену. Разорванный рукав рубашки моментально стал обильно пропитываться кровью.
Брючным ремнем Бредли – как мог – перетянул себе плечо, а ремнями Кастиенте и Идьигоса он связал по рукам и ногам последнего. Больше медлить было нельзя; если кто-то слышал выстрелы, грохот разбившейся вазы и падения Идьигоса, они наверняка уже звонят в службу правопорядка. Бредли забрал у Идьигоса ключи от машины, стер свои отпечатки пальцев с ремней, ручек разбитой вазы и саквояжа, с других мест, где они еще могли оказаться, перебросил через плечо висевшее на вешалке в прихожей легкое пончо, спрятав, таким образом, кровавое пятно, и вышел.
Мясникову он позвонил через три квартала из телефона-автомата и сообщил адрес:
– Пусть приезжают ребята из безопасности; там Идьигос и убитый Кастиенте… И еще… Сможете сейчас подъехать ко мне в отель?
– Разумеется, смогу, – ответил Мясников.
– Тогда захватите с собой, пожалуйста, аптечку; меня немного зацепило.
Сделав от телефона-автомата пару шагов, Бредли вдруг увидел рядом со "своей" машиной инспектора дорожно-патрульной службы; тот стоял и пристально смотрел на него.
Глава 13
Когда приехали сотрудники Службы безопасности Гаваны, двое в штатском и пять человек в форме и с автоматами, Идьигос находился все еще без сознания. Осмотрев квартиру, военные приступили к следственным действиям: фотографированию, снятию отпечатков пальцев, частично – к обыску. Штатские присели на корточки возле Идьигоса.
– Здесь был еще кто-то, – сказал один из них. – И, может быть, даже не один.
– Кто бы и сколько бы их ни было, этого спеленал профессионал, – ответил второй и кивнул на ремни. Они были стянуты таким образом, что распутать их или хотя бы как-то ослабить связанный самостоятельно не смог бы.
Первый согласно покивал и задал вопрос, который мучил обоих и ставил в тупик:
– Если он был одним из них – а иначе он здесь бы не оказался – зачем он это сделал?
– Ну, наверное, хотел, чтобы этот не убежал, если бы очнулся до нашего приезда, – сострил напарник.
– Нет, серьезно… Зачем он сделал нам такой подарок? Кто он?
– Ладно, в управе разберемся. – Второй развязал ремни, убрал в портфель, нацепил Идьигосу наручники и похлопал его по щекам; тот открыл глаза. – Ну что, проснулся? Где третий?
Идьигос действительно словно спросонья посмотрел на штатских, потом – на военных и, все поняв, со стоном уронил голову на пол:
– Я все скажу.
– Это мы знаем. Я тебя спросил: где третий?
– Я не знаю, – мотнул головой Идьигос.
– Кто он?
– Не знаю. Кто-то из ЦРУ.
– Его имя, под которым он здесь находится?
– Мне не известно. Какой-то журналист.
– Какой журналист? Чей? Из какой газеты?
– Не знаю…
Позже, на допросе, Идьигос действительно рассказал все. Единственное, на что он не мог дать вразумительного ответа, так это на вопросы, связанные с журналистом. Уже в самом конце рабочего дня, а он в эти напряженные дни – накануне приезда советской делегации – заканчивался ближе к полуночи, следователи, которые вели дело Идьигоса, получили от руководства распоряжение: журналистом не заниматься; всю имеющуюся о нем информацию из дела изъять. Никаких разъяснений по этому поводу не последовало.
* * *
"Черт бы тебя побрал, не хватало мне только ареста за угон, – подумал Бредли, встретившись с инспектором взглядом. – А когда увидят рану… Ее объяснить я не смогу ничем".
– Это ваша машина? – спросил инспектор, хотя это больше походило не на вопрос, а на утверждение.
– Чем вам не понравилась эта машина, инспектор? – поправив на плече пончо, вопросом на вопрос ответил Бредли. Сейчас ему важно было выиграть время и сориентироваться в ситуации.
– Стоит в неположенном месте.
– К сожалению, инспектор, мне машина не полагается, а прокат, увы, не заложен в смету командировочных расходов. – Бредли грустно улыбнулся и протянул инспектору редакционное удостоверение и другие документы, подтверждающие его право на нахождение на острове. – Я журналист из Восточной Германии… Гюнтер Тауберг.
Инспектор скрупулезно проверил документы и, возвращая, с подозрением спросил:
– С вами все в прядке? Вы очень бледны. Может быть, вам вызвать врача?
– Нет, врача не надо; это от усталости, – ответил Бредли и, понизив голос, доверительно добавил: – Я всю ночь провел у шикарной мулатки, а все утро готовил статью для газеты.
Инспектор понимающе улыбнулся и кивнул:
– С нашим братом такое иногда случается… Давайте я вас подвезу. Вам куда?
– Благодарю… В отель "Саратога" если можно…
…Когда Бредли подъехал к отелю, Мясников уже ждал его. Выглядел он тоже не блестяще; сказывалось напряжение последних дней. Согласно их договоренности у контактного телефона дежурил не оператор, а сам Мясников; он через Алексеева координировал со спецслужбами Гаваны.
– Павел, есть какие-нибудь новости? – тихо спросил Бредли, когда они еще только поднимались к нему в номер.
– Есть. Арестована вся верхушка "Канделы"… Пять человек. Задержано около ста членов контрреволюционных группировок. Все они так или иначе были связаны с "Канделой".
Всего в ходе той крупномасштабной операции задержали около двухсот человек. Было установлено достоверно, что план убийства Кастро и Гагарина существовал и готов к реализации. Основной задачей "Канделы" являлась организация провокации вооруженного конфликта между Кубой и США посредством обстрела военной базы США в Гуантанамо, что неминуемо послужило бы предлогом для вторжения американцев на остров.
– Идьигоса взяли? – спросил Бредли уже в номере. Морщась от боли, он устало опустился в кресло; его лицо имело бледно-серый оттенок, и все было покрыто мелким бисером испарины.
Бредли сбросил с плеча пончо. Кровотечение прекратилось; кровавое пятно рубашки на плече и спине прилипло к телу и даже стало подсыхать.
– Пока не знаю, – ответил Мясников, помогая Бредли осторожно стаскивать с себя рубашку. – Когда я выехал к вам, группа ушла на захват.
Справившись с этим, Мясников бросил рубашку на пончо и стал осматривать рану. Поднял взгляд на Бредли:
– Ничего себе, "…немного зацепило"! Знаете, Гюнтер, я не специалист, но думаю, вам нужно срочно показаться врачу. Не дай бог…
– И как я буду объяснять, где и при каких обстоятельствах я получил это огнестрельное ранение? В тире? Ничего, заживет… Прошла по касательной, кость не задета. Сможете перевязать?
– Постараюсь, – вздохнул Мясников и приступил к обработке раны. – Но в любом случае по головке за это меня не погладят точно.
– А вы не докладывайте.
Мясников на секунду прервался, коротко глянул на Бредли, хмыкнул, мол, ты с ума сошел.
– Ладно, давайте о деле, – ушел от "малозначительной" темы Бредли. – Павел, выслушайте сейчас меня внимательно и, пожалуйста, сделайте так, как я вам скажу. Если возникнет вопрос, задавайте сразу. Итак, первое. Вчера в отеле "Насьональ" был задушен человек, который проживал там как писатель-публицист француз Жан Фишер. Его убил Хорхе Кастиенте; это может подтвердить Идьигос. Необходимо сделать так, чтобы эта информация "просочилась" в печать. Как местную, так и в зарубежную.
– Вы это как-то собираетесь использовать в дальнейшем?
– Да. Мне необходимо будет как-то мотивировать в своем отчете в Вашингтоне провал операции и объяснить происхождение этого ранения. Этот Фишер на самом деле был сотрудником ЦРУ и находился здесь с той же миссией, что и я. Мы должны были работать с ним в паре. Так вот эта информация не должна попасть журналистам ни в коем случае, даже если о ней узнает кубинская контрразведка. От того же Идьигоса, например. Сейчас он будет бороться за свою жизнь и сдаст всех: и тех, о ком спросят, и тех, о ком не спросят. Для всех Фишер должен оставаться французским писателем. Мотивировка убийства Фишера для прессы: ему стала известна какая-то секретная информация, касающаяся "Канделы". Хотя бы сам факт ее существования.
– За что на самом деле они его убили, вы знаете?
Мясников вновь на секунду прервался и посмотрел на Бредли. С обработкой раны он уже закончил и теперь старательно, с подсказками и с помощью "больного" накладывал повязку.
– Знаю. Они засекли его телефонный звонок в контрразведку. Ведь это он сообщил о готовящемся покушении на нашего Юрия Гагарина. Помните, вы говорили об анонимном телефонном звонке? Дональд – это его настоящее имя – бредил космосом, Гагарину по-хорошему завидовал…
– Вы что, хорошо знали его?
– Он был неплохим парнем, – уклонился от прямого ответа Бредли, – только… для работы в разведке он не подходил. Жаль, что понял он это поздно. Да… Ладно, поехали дальше. Здесь, в кубинских спецслужбах, окопался их человек. Этого человека знает Идьигос, при мне он разговаривал с ним по телефону. Кстати, тот успел предупредить его о том, что за ним выехала группа. Кто он и где сидит, мне неизвестно, пусть кубинские чекисты понастойчивее спросят об этом Идьигоса. И пусть они поинтересуются у него об исполнителе, он тоже известен Идьигосу. И, наконец, последнее… Это Идьигос застрелил Кастиенте. Тот собирался бежать с острова, хотя должен был обеспечивать прикрытие операции покушения.
– В вас стрелял тоже Идьигос?
– Ну кто же еще? Кастиенте в этот момент был уже мертв. Я опередил Идьигоса всего на долю секунды; разбил о его голову какую-то вазу. Жалко… Красивая была.
– А вы-то ему чем помешали? Ведь вы вроде как… их покровитель и друг? – последний вопрос Мясников задал с нескрываемой иронией.
– Друг… Я стал много знать. Например, что он санкционировал убийство Жана Фишера. Вот он и испугался, что об этом узнают в Вашингтоне. Ведь он всерьез был уверен в том, что им удастся свалить Кастро и новое правительство Кубы придет к власти, а здесь он рассчитывал получить свой кусок пирога. Не получилось.
Мясников закончил с повязкой, посмотрел на свое творение и поинтересовался:
– Ну как, не жмет?
– Нормально. Спасибо. Павел, там, в баре стоит коньяк, принесите, пожалуйста. И захватите фужеры, а не рюмки.
Мясников принес один фужер и маленькую рюмочку.
– Для того чтобы поддержать компанию, этого мне хватит, – показал он на рюмку. – У меня сегодня дел – конца не видно, а вы выпейте и ложитесь-ка спать. Денек у вас был… А перевязку делать я приду к вам завтра утром, часов в девять…
Мясников разлил коньяк, но прежде чем выпить, спросил:
– Скажите, Гюнтер, как за столь короткое время вам удалось все это проделать? Ведь это же уму непостижимо.
– Ценой вот этой царапины, наверное, – кивнул на плечо Бредли. – Может быть, мы перейдем на "ты"?
Мясников улыбнулся:
– Не возражаю.
Ее рабочий день уже подходил к концу, а этот номер оставался не только неубранным, там даже не было заменено постельное белье. Немецкий журналист пришел вместе с русским еще днем, она это видела. Потом русский ушел, а постоялец остался и с тех пор никуда не выходил. Она уже десять раз пожалела о том, что не сделала уборку в его номере утром, когда он пустовал, а начала с дальних номеров, да чего уж теперь…
Горничная этажа, женщина лет пятидесяти или около того, несколько секунд постояла в раздумье, затем несмело постучала. Не дождавшись ответа, она постучала громче; и только после того, как и в третий раз, ей никто не ответил, она открыла дверь резервным ключом.
Постоялец спал беспробудным сном. Она хотела было повернуться и тихо уйти – в конце концов уборку и смену белья можно провести и на следующий день, не преступление, хотя от администратора, конечно, нагорит и даже могут наказать – но ее внимание привлекла повязка на плече постояльца. И даже не сам факт повязки, а то, что она сильно пропиталась кровью и совсем ослабла.
Горничная некоторое время смотрела то на него, то на повязку и все никак не могла принять решение уйти или разбудить его.
– Сеньор… – решилась она наконец.
От прикосновения Бредли открыл глаза сразу.
– Синьор, я прошу простить меня… Я стучала несколько раз… Вы не открывали, я стала беспокоиться и поэтому вошла…
Бредли пристально смотрел на нее и ничего не мог понять. Он понимал только то, что повязку она видела, скрывать ее сейчас уже не имеет смысла; это выглядело бы странным и подозрительным. Он понимал также, что все труды Мясникова пошли насмарку: повязка ослабла, а боль, утихшая было днем, вновь появилась.
– У меня заканчивается рабочий день, остался неубранным только ваш номер…
– Как вас зовут? – прервал Бредли сбивчивые объяснения женщины.
– Лана…
– Красивое имя. Ничего страшного, Лана, сделаете уборку завтра.
Горничная кивнула и подняла на него взгляд:
– Вам надо сделать перевязку, синьор. Вы позволите?
– Вы умеете?
– Я была медицинской сестрой в Повстанческой армии. Мой сын и муж сражались в отрядах, которыми командовал Эрнесто Че Гевара. Они погибли в пятьдесят восьмом…
Через два часа Бредли позвонил Мясникову: