- Никаких сообщений, Зоенька, нет. Да это и лучше. В таких случаях вести бывают разные. Ты знаешь, что я хочу сказать. - Он задержался у этажерки. - Вот злодей Митька - уже кончал "Графа Монте-Кристо"! Я толстые книжки редко дочитываю до конца. Люблю все миниатюрное...
Зоя все еще стояла молча, глядела на Антона из-под длинных черных ресниц и думала, зачем это он к ней зашел.
С Антоном она познакомилась раньше, чем с Дмитрием; он ей понравился с первого взгляда своей простотой, ненатянутостыо в поведении с ней и ее подругами. Зоя засматривалась на него, когда он легко и хорошо декламировал стихи, рассказывал про Уральские горы, озера и леса, приглашал всех после войны к нему в гости и тут же выстукивал шуточный танец, обняв за талию какую-нибудь девушку. В его поведении мило чередовалось серьезное и шутливое, откровенное и наигранное, и тем, кто не способен был видеть его по-настоящему, он мог показаться чудесным, талантливым человеком; те же, кто видел в нем эти противоречия, все время удивлялись: как могут в характере одного человека уживаться такие противоположные черты, как восхищение красотой и обман, непосредственность и умышленная фальшь. Антон мог до потери сознания мечтать о послевоенной жизни, нарисовать перед слушателями манящую картину весеннего утра в горном уральском селе и тут же испортить ее какой-то придумкой, брехней; мог быть с девушкой внимательным, даже элегантным и, оставаясь с ней наедине, дать рукам волю или наболтать такой чепухи, что потом было стыдно с ним встречаться. Он, например, сказал Зое, что летал на боевых самолетах. Она и смотрела на него вначале как на мужественного бывалого фронтовика, но потом перестала верить всему, о чем он рассказывал и о чем хотел рассказывать, быстро научилась отделять в его характере настоящее, душевное, от фальшивого, наигранного. Он очень любил себя приукрасить, выдать не за того, кем был на самом деле. Очарованная им, когда он выступал на сцене, - Зоя познакомилась с Антоном на выступлениях художественной самодеятельности в авиаполку, - она потом с каждой встречей отходила от него все дальше и дальше. Антон после первой вспышки своих настоящих чувств становился серым, неинтересным, с девушками был бесцеремонно-грубым, мог поцеловать при всех. Видимо, потому, что он так упрощал свои отношения с девушками, возможно, и потому, что не имел и не высказывал ни к одной из них серьезных намерений, с ним тоже все вели себя только по-дружески, не больше, делились даже своими сокровенными мыслями относительно его же товарищей, а его фамильярность воспринимали как вполне позволительный тон поведения.
Зоя полюбила вдумчивого, уравновешенного, какого-то еще не разгаданного до конца Дмитрия, а в ее отношениях с Антоном так и осталась какая-то недосказанность.
Неспособный полюбить сразу глубоко и страстно, Антон постепенно увлекся Зоей. Ее неожиданное замужество не имело для него такого значения, как для натур эмоционально богатых. Услышав, что Дмитрий не вернулся из полета, Антон жалел о нем и помимо воли думал о том, что теперь он не упустит Зою из своих рук! Пусть только она немножко успокоится, кое-что забудется.
- Я принес тебе письма, - сказал Антон, расстегивая куртку.
- Какие письма?
- Видимо, из дому...
Он подал два затертых конверта. Зоя приняла их, ее лицо оживила улыбка.
- От родственников... - сказала она уже упавшим голосом, ее некрупные, полные губы вздрогнули. - Благодарю.
- Писала им раньше?
- Нет. Дмитрий писал обо мне.
- Ну вот, познакомишься... Пригодится.
- Ты о чем?
- О чем же еще?.. Война, Зоенька, зимой замерзла, как замерзает Азовское море, а станет теплее - разбушуется. Может, и из Лебединого кое-кому придется драпать.
- Присядь, Антон. Хочешь чаю?
- Чаем угощают студентов и по уши влюбленных. Им и этого достаточно.
- Я тебя к ним не отношу... Ты слышал что-либо об эвакуации или просто пугать меня собираешься?
- Это не имеет актуального значения... "В небе вон луна такая молодая, что ее без спутников и выпускать рискованно..." - продекламировал он неестественным голосом, выговаривая слова какими-то округленными звуками, словно выкатывая их изо рта языком.
Зоя выразительно посмотрела на него. Он стоял посредине комнаты, подняв над собой крепкую, красивую руку, глаза его блестели.
- Я пошел к Тосе. Она прихворнула...
- Передавай привет. Я завтра к ней зайду.
- Доброй ночи.
Он подошел к Зое почти вплотную и взял за кончик пальца, который высовывался из-под платка.
- Чай после спирта совсем ни к чему, Зоенька. Мы сегодня выпили за ужином, чтобы теплее было тем, кого нет с нами. Война, Зоенька, есть война! - Он вдруг наклонил голову и задумчиво достал новую папиросу. - Если бы ты была в моей власти или если бы хоть на минутку послушалась меня как друга, твоего и Митиного, конечно, я бы... эх, к чему много и попусту говорить. Веревка должна быть длинной, а речь короткой.
- На дворе не потеплело?
- Я тебя понимаю. Я тоже не терплю навязчивых. "Выхожу один я на дорогу..."
- Если сможет Тося, заходите ко мне завтра.
- Спасибо. Тося наверняка не сможет.
- Тогда я обязательно буду у нее.
Антон взял Зоину руку обеими руками, задержал ее, как всегда, дольше, чем полагается. Зоя не отнимала руку. Она смотрела ему в лицо, замечала, как оно изменялось: то освещалось чувством, то потухало, аж бледнело, Антон что-то говорил, но она ничего не воспринимала. Ей было ясно, что письма он мог и не заносить, все равно бы сама завтра пришла в штаб.
- Доброй ночи, Антон, - тихо сказала Зоя, отвернулась от него и высвободила руку. Она пошла в сторону коридорчика первой.
Оставшись одна, Зоя тотчас же забыла про Антона и, присев у теплой печки на двух стульях так, что и ноги притулила к ней, начала читать письма.
2
"Пущено 16 ноября сего года от родных твоих отца и матери и всего семейства. Твое письмо получили перед праздником, читали все, теперь взяла его себе Ульяна. Ее избрали недавно председателем артели, забежала, ей некогда даже поговорить с нами, дома, сказала, перечитает. Обижаемся на тебя все, Митя, что мало описываешь про войну, про жизнь свою ненадежную по теперешнему моменту и положению. Летаешь, стреляешь, и в тебя, значит, стреляют. Мать плачет вот, а я пишу тебе. Просит поберечься, не совать свою голову под пули, держаться окопов, береженого бог бережет. В мои годы война была рукопашной, не огненной, как теперь, позиция была такая же, читаю в газетах и про окоп и про шанцевые инструменты. Я тебе когда-то рассказывал, что было со мной. Сгнил бы давно в земле, и следа бы не осталось, если бы не берегся, а лез вслепую. Рассказывал и еще раз говорю. Тепло ли вас одевают, холода пошли везде, слыхать, и у нас под самые крыши намело, бураны, люди в степи замерзают, кто по сено или по что другое едет. Собьется с дороги, и все. Мать спрашивает: высылать тебе вязаные рукавицы или нет, потому что иным уже из Вишневки послали. Спросили и отправили. По моему понятию, ты сейчас где-то находишься на Сумщине, в наших краях. Радио ничего не сказало, прошли ее немцы, всю ли Украину отдали. Вот если бы кто написал с фронта, знали бы. Удары эти начались в последнее время, теперь и газеты веселее читать и радио слушать. Может, и через Красноселье будешь переезжать, то знаешь сам, где чья хата стоит, где тетки и дядьки живут. Зайди же и нашей хате поклонись, А мать опять плачет, сказано - женщина. Вакуированные уже достигли наших мест. Может, кто из Красноселья собирается. Пусть бы к нам путь держал, если осмелится землю свою покинуть. В Вишневку уже прибилось несколько городских семейств, с чайниками и в галошах. Люди всего им понаносили, делятся. Отвечаем тебе про дивчину или жену. Неясно как-то ты обрисовал вам этот вопрос личный. Вспомнил, значит, ты о нем, когда всем теперь не до этого. Мы не против тебя и не против нее, когда оно уже так само собой получилось, живете вместе, только как же оно пойдет дальше: нам бы хотелось видеть вас обоих в нашей хате, как водится. А при теперешних результатах тебе домой ни здоровому, ни раненому не вырваться. Мать говорит, пусть она едет к нам, если что, сюда война, видать, не доползет, подавится. У нас все благополучно. Я действую по своей специальности, в кузнице кую, это все тебе известно. Положишь железку в горн, огонь шумит, ждешь, пока нагреется, стоишь и думаешь себе: неужели правда, что где-то идет война? Когда куешь, думаешь о вас, фронтовиках. Злость на немца просыпается и у меня. Я его помню: на спине ношу шрам от его снаряда. Когда они станут людьми? Кланяемся тебе обое, сын наш единственный, воюй по правде, как наши деды-прадеды стояли за свою землю, с сердцем нежалостливым, с крепкой рукою и трезвым разумом. Если нет конвертов, присылай клинушками, и такие доходят. И ей же, невестке нашей или как там, привет передаем. Все. Перечитал матери, чтобы от себя что-нибудь добавила. Плачет. Женщина.
Твой отец".
Зоя опустила руки с письмом на колени. Она представила село, занесенное снегом, с несколькими деревцами вдоль хат, деревца торчат над сугробами, как хворостинки, и непроглядная, белая метелица, сквозь которую то здесь, то там видны высокие верблюды с тревожно поднятыми вверх головами. Дмитрий не раз рассказывал ей про свое село, и оно, как и все, о чем рассказывал Дмитрий, нравилось ей. Теперь она задумалась: сугробы, верблюды, вьюги, необозримые степи пугали ее. Она начала думать о родителях Дмитрия. Они ничем не напоминали ей ее отца и мать, которых она никогда не видела вместе, вдвоем, близко друг возле друга, за тихим ласковым разговором. Ей захотелось перечитать то место, где говорилось о ней, и она перечитала.
Вспомнилось, как они мечтали с Митей.
Это должен был быть обязательно весенний праздничный день той поры, когда цветут сады и зеленеют поля. Они идут дорогой в Вишневку. Вокруг степь и степь, а вверху солнце и небо... Вот и село. Прошли в дальний конец, свернули в улочку. "Ну, отгадай, где наш двор..." И она угадала, по тополю, о котором часто говорил Дмитрий. Ветер нагибает тополь, осыпает дорожку белым вишенным цветом. А на подворье чисто, зелено, хорошо. Солнце залило его, оживило каждый стебелек, листики на деревьях, белые стены хаты - глаз не отвести.
- Здравствуйте...
- Здравствуйте. Так это наша Зоя?..
Слезы набежали на глаза, и она торопливо разорвала второй конверт.
"Здравствуй, Дмитрий! Шлю тебе привет, желаю здоровья и быстрой победы над проклятыми немецкими оккупантами. Бейте их на фронте, а мы будем бить в тылу. Меня избрали председателем вместо Свиридова, его только теперь взяли в армию, отсиделся. Прикидывался больным, но заглянули внутрь - там все в порядке. Муж мой пишет, что их готовят в десантники, ежедневно прыгает с парашютом аж из-под самых туч. Я очень боюсь за него, страшно мне даже подумать, где он бывает. Ну ничего, тыл подпирает фронт, победа будет за нами. О жене пишешь. Я не пойму, в чем дело. Женился уже или только думаешь... Странно как-то читать про это. Разве ты сейчас не на фронте? У нас парней теперь почти нет, а некоторые старики, правда, распутничают, как собаки. Словно сбесились люди: идет война, уже и до, нас докатывается, а кое-кто словно перед погибелью пожить хочет - разводится со своей, идет к той, что помоложе. Клим Хомяк, старик, труха из него сыплется, ты его знаешь, их Марина с тобой училась, так он старуху свою бросил и пристал к молоденькой.
Ой, смотри, брат, чтобы любовь-злодейка не затуманила тебе глаза, когда им надо очень и очень хорошо видеть.
Разболталась я, а тебе, может быть, некогда и листочек этот прочесть. Иди в бой против кровавого ворога, тыл даст вам все, что надо. Почаще подавай нам о себе весточку, Митенька.
Напиши о ней. Признаюсь тебе, мы этим нигде и не хвалимся, потому что теперь вовсе не до этого, смотри, чтобы кто не посмеялся.
Пиши, брат. Посылаю бумагу, может, у тебя нет. Ждем весточки, как теплого лета.
Ульяна Заярная".
Задумавшись, Зоя выпустила из рук листик, и он, скользнув по юбке, упал на пол. Не подняла его. Ульяна в ее представлении показалась некрасивой, толстой, широколицей, в сапожищах и узком пальто на вате. Зое хотелось бы сейчас увидеться с ней, возразить на некоторые ее мысли или просто показаться перед ней в лучшем праздничном наряде. Но она сейчас же напишет письма, поведет разговор и с родителями, и с Ульяной. Если бы действительно ей пришлось податься в тыл из Лебединого, думала Зоя, то в Вишневку она бы не сунулась ни за что.
Вспомнила, где лежат конверты и бумага, но теплая печка так разморила, что она не смогла оторвать от нее спины. "А о чем я им буду писать? - вдруг спросила сама себя. - И кто я для них? И кто они для меня?.." И не ответила.
Впервые заметила какой-то разлад в своих мыслях, несоответствие с тем, о чем мечтала недавно, что входило в ее жизнь как осуществление девичьих надежд, и с тем, что получилось. До сих пор она жила как в полусне, полусознательно, словно шла и шла прямо, не озираясь по сторонам, не оглядываясь назад, а держалась только того, что видела где-то далеко впереди. И вот марево неожиданно померкло, и она впервые оглянулась, чтобы понять, куда зашла, где она, но не могла уразуметь, куда все-таки завели ее сладостное самозабвение и чары неизведанного.
Зоя осмотрелась вокруг. Все, что она увидела, не произвело на нее сейчас никакого впечатления. Она вернулась в мыслях к Дмитрию, не вставая со стульев, достала подушку, дунула на лампу и в ту же минуту уснула.
Дым над лесом
1
Холодная зима сорок первого года пришла на Сумщину почти вслед за фронтом.
Застыли разбитые дороги и вывернутые взрывами груды глины; серые тучи плыли и плыли над землей, будто бесконечный дым какого-то огромного пожара. В степи тоскливо стояли неочесанные, обхватанные скирды; не гнулись, качаясь, почерневшие стебли нескошенного осыпавшегося хлеба, ежилось заросшее густым пыреем жнивье и не потревоженные плугами бурьяны. Печальная, бесцветная степь ждала, чтобы ее накрыла зима.
А когда выпад первый снег, просторы, села и города немного повеселели, посветлели от ясной, как солнце, белизны. В то первое утро, когда люди увидели опушенную, одетую в белый наряд землю, им показалось, будто все вокруг такое же, как и раньше, зима будто такая же, как и все предыдущие. Но эти черные, ужасные шеи сгоревших хат, этот вой самолетов вверху, наезды чужих солдат, эти боли, у каждого свои, что камнем лежали на душах, так и не давали забыть, пусть на миг, о тяжелом лихолетье.
Снега застигли в лесах и на дорогах этого края много бездомного люда. Это были те, кто двигался к фронту, к своим, - остатки окруженных и рассеянных частей и гарнизонов. А навстречу им шли те, которые разуверились, обессилели и бросили оружие в колодцы, в кусты, грея свои опустошенные души одной только мыслью о тепле и тишине родного угла...
Больше всего в лесах Северной Украины было таких, которые сами оставили свои дома. Это были люди, завербованные в подполье, а с ними и все те, кто променял ненадежный домашний покой на пускай также неуверенную и опасную, но гордую жизнь борцов.
Завьюжило, замело, позаносило стежки, дороги, окопы, оставленные фронтом. Лес сделался неприветливыми предательским; хворост и сено привалило снегом, и, куда ни пойдешь, за тобой тянется след.
Однако партизаны держались в лесу, как в родном доме; они пробирались в его глухомани, вкапывались в землю, достигая ее теплых пластов, устраивали запасные укрытия и жилища. Не в одном месте тогда в холодные утра и в багровые вечера над темным массивом леса вставал жиденький сизый дымок от костра одинокого человека или теплой надежной землянки.
Сеть партизанского подполья для этого края была серьезно продумана и размечена на картах в кабинетах высоких работников еще до того, как тут появились немцы. Нашествие противника и первые потери спутали эту сеть: так одна порванная нить основы портит все полотнище. Составленные и построенные на вымышленных положениях, эти планы поломались, и нужно было некоторое время, чтобы реальные условия или основательно поправили их, или родили совсем новые.
Рот потому-то в северных районах Украины, как и в смежных с ними русских лесах, почти всю первую военную зиму партизанское движение бродило на доброй закваске, перекипало на лютых морозах и закалялось в кратких налетах на врага и тяжелых оборонных столкновениях.
Некоторые отряды начинали действовать сразу после того, как немецкие передовые части занимали их территорию. Такой отряд зарождался так, как рождается вслед быстрой машине вихрь, и действовал подобно тому, как солдат, переждав в окопе, пока над. ним проползет скрежещущая громада танка, в тот же миг кидает ему под лапы уничтожающую гранату.
Были и такие, которые долгонько собирались, аукались, привыкали к лесу и к опасности и только потом начинали показываться на дорогах, станциях, в селах. Но как первые, так и вторые уже осенью, еще до снега, устраивали засады, нападали на немецкие обозы, подрывали мосты, резали линии связи. Когда же над каким-либо отрядом нависала угроза уничтожения, он в темную слякотную или холодную вьюжную ночь покидал обжитые землянки и, отбиваясь от врага, хоронил по обочинам дорог трупы своих товарищей, неся на плечах раненых, уходил в более надежные леса и села. Там опять окапывался, обогревался, залечивал раны и нападал на врага, ища соседей слева и справа.
Оторванные от Большой земли, такие подвижные отряды поддерживали свой боевой дух общенародной верой в победу и ненавистью к врагу.
Лейтенант Дмитрий Заярный, который так старался найти партизан и с их помощью осуществить свой замысел, к сожалению, попал не в такой отряд, о котором мы только что вели разговор.
Как и во всяком движении масс, на войне тоже проявлялись разные взгляды на события и разное отношение людей к своему гражданскому долгу. Партизаны Хуторского отряда, например, почти все считали, что они должны действовать только на территории своего района. Эта мысль легла в основу всей их тактики.
Командир отряда, бывший заведующий откормочным пунктом при местном спиртовом заводе, высокий, толстый, с багровым лицом, будто налитым бычьей кровью, мужчина (говорили, что для его персональной тачанки кузнецы изготовляли рессоры особой прочности), с веселой, похожей на прозвище фамилией Кум, развил эту мысль в целый ряд теоретических, руководящих для своего отряда положений. Некоторые из них были провозглашены перед партизанами и уже стали действующими.
"Хорошая собака, хлопцы, чужой двор не стережет, она знает свой".
"Если, хлопцы, горит село, спасай свою хату, этим и соседу поможешь".
"Выйти из лесу, девчата, легко, но вот вернуться обратно не всем удастся".
"Посчитай, хлопцы, сколько у тебя патронов, прежде чем стрелять".
Слово "хлопцы" Кум употребляет при каждом обращении к другим, даже если перед ним стоят девчата. Правда, иногда это постоянное словцо в его небогатом лексиконе вытесняется иным, а именно - словом "девчата", которое тоже вставлялось в любой разговор.
Кум тоже был оставлен в тылу для подрывной работы против оккупантов. Он, как и многие другие в то время, считал, что война с немцами на нашей земле будет продолжаться совсем недолго, и стал перед дилеммой: идти в армию и покидать родной край или остаться о группой хороших хлопцев. Выбрал последнее.