В углу, у стены, выходившей во двор, стоял низенький посудный шкафчик. Костя отодвинул его. Стена, как и вся кухня, после заделки бутом снарядных пробоин нарочно не белилась, что делало потайной ход незаметным. Вынув внизу плотно пригнанную каменную плиту, Костя открыл лаз, который через фундамент вел в подземелье, и крикнул:
- Людвиг, вылезай!
В отверстии показалась голова. Костя подал Людвигу руку.
- А я думал, кто чужой, - смущенно улыбнулся тот, обнажая крупные белые зубы.
У Людвига были черные, откинутые назад волнистые волосы, которые резко оттеняли бледное лицо, большие карие глаза и ярко очерченный рот с золотой коронкой вверху. Ему исполнилось тридцать, но выглядел он значительно старше. Концлагеря наложили свою печать.
- А ну покажись, покажись! Тебя, брат, совсем не узнать, был босяк босяком. А теперь смотри какой пижон.
В новой кремовой шелковой рубашке с черной бабочкой Людвиг выглядел франтовато. Он не без удовольствия позволял Косте себя разглядывать.
Много разных награбленных вещей было обнаружено в чемодане, унесенном ребятами из квартиры военного коменданта майора Филле. Часть белья и верхнюю рубашку они по просьбе Ревякина принесли Людвигу, а остальное содержимое чемодана обменяли на толкучке у румынских солдат на продукты.
Лида накрыла стол ветхой скатеркой, поставила тарелку с зеленым луком, жестяную миску с пунцовой редиской со своих грядок и с удрученным видом посмотрела на скудное угощенье.
От Кости не ускользнули ни огорченный взгляд, брошенный на плиту, ни затаенный вздох. Лида вдруг улыбнулась и, как бы вспомнив что-то, подошла к посудному шкафчику, вынула из него стакан, наполненный просом, и ломоть хлеба граммов в двести. То был дневной паек мужа, полагавшийся ему, как учителю, и, вероятно, отложенный на обед. Лида понюхала хлеб и смешно сморщила нос: хлеб, как всегда, отдавал керосином. Преодолев минутное колебание, она решительно взяла в руки нож и старательно поделила хлеб на пять маленьких равных долек. У Кости защемило в груди. "Чем только они живут?" - подумал он.
Его невеселые мысли были прерваны шумным появлением Ревякина и Кузьмы. С руками по локоть в извести, уставшие, потные, но радостно-возбужденные и довольные, они фыркали и плескались над тазом, беспечно шутили, словно бы не существовало ни тяжких забот, ни голода, ни подстерегающих на каждом шагу опасностей. Их бодрая жизнерадостность была заразительна и всех настроила на веселый лад.
- Чего это вы, как школяры, расшумелись? - недоумевал Людвиг, поливая Александру из кувшина.
- Как "чего"? Сегодня, браток, у нас сплошь удачи! - ответил Кузьма, беря из его рук полотенце. - С тебя магарыч - нарисуешь Сашин и мой портреты.
- За что магарыч?
- Смотри, Саш, он еще спрашивает! Ты получишь вечером свет в свой подземный кабинет. Вот и плати. Теперь не будешь задыхаться в подземелье от немецкой карбидной вонючки. А потом, - Кузьма озорно повел глазами, - с завтрашнего дня твой кабинет превращается в типографию и радиоузел и ты назначаешься директором. Понял? Ди-рек-тором!
Людвиг недоумевал.
- Да не морочь ты ему голову! - остановил Кузьму Ревякин и пояснил Людвигу: - Сам знаешь, сегодня у нас праздник - рождение нашей подпольной газеты.
- А-а, да. Конечно…
- Это же событие! А какой успех, друзья! Вы вот спросите Костю.
Лида поставила чайник с настоем сушеного шиповника на стол.
Она любила слушать рассказы Кости и Петьки. У ребят всегда обязательно случалось что-нибудь неожиданное и интересное.
- Ну, именинники, витаминный завтрак готов. Садитесь, - пригласила она и поправила рассыпавшиеся волосы. - А ты, Костя, чего стоишь? - спросила она, заметив, что тот медлит.
Все сели за стол в приподнято-радостном настроении, убежденные в неистощимости своих сил, в том, что они выдержат и преодолеют любые каверзы судьбы. Как бы ни был далек час освобождения, он обязательно придет.
За столом стало шумно и весело. Костя, поощряемый Лидой, рассказывал, как метались жандармы в поисках таинственных партизан, а потом изображал бесившегося Ахмета. Но особенно веселое оживление вызвал приказ военного коменданта, прочитанный Лидой вслух.
- Товарищи, заметьте, наши акции поднимаются. Награда за наши головы повысилась в три раза! - воскликнула она, передавая листок мужу.
- Вот гады! Спецпаек сулят, за похлебку думают найти предателя, - возмущался Кузьма.
- Среди нас таких не найдется, - поддержал Людвиг.
Александр спросил Костю:
- Видно, не случайно они тут пишут о партизанах и рыскают по подвалам? Коля говорил Кузьме о каком-то вашем письме Майеру…
Костя рассказал, как они вчетвером сочиняли письмо, сколько пережили, когда под дождем выслеживали часового, а потом клеили газеты на стенах комендатуры, как Петька вместо того, чтобы приклеить записку к окну, пробрался в кабинет начальника полиции и положил письмо на стол. Глаза Ревякина весело искрились. Но когда рассказ подходил к концу, лицо его стало холодным, сосредоточенным.
Двоякое чувство испытывал он. Отчаянные проделки ребят и рассмешили его, и заставили серьезно задуматься. Ему была понятна их жажда подвига. Ненависть к поработителям привела их в подполье, объясняла желание обязательно попасть в диверсионную группу. Как не понять дерзкий задор ребят: будь на их месте, он, быть может, выкинул бы коленце почище. Да ведь он и сам учил ребят не теряться, быть находчивыми и действовать, сообразуясь с обстановкой. И в то же время в их безумных проделках таится огромная опасность. Приструнить? Пожалуй, не стоит. Это подрежет крылья, убьет инициативу. Промолчать? Могут зарваться.
- Ты что хмуришься? - спросила Лида.
Александр пригладил рукой волосы и, помедлив немного, с трудом подбирая слова, ответил:
- Я все думаю: а нужно ли такое удальство? Пользы от Петькиной проделки ни на грош, а риск огромный.
- Вчера мы действовали без риска, наверняка, все в аккурат, - возразил Костя.
- Так ли? У нас в армии есть хорошая традиция делать разбор тактических действий. Давай разберем по косточкам вашу "операцию" и посмотрим, что в ней хорошо и что неладно.
- А что, скажешь, плохо ее провели? - задорно бросил Костя.
- Неплохо. Цель достигнута. Хороша выдумка с письмом от имени партизанского штаба: вы направили ищеек на ложный след. Опасность, конечно, подстерегает нас всюду. И нередко мы сами идем ей навстречу. А почему? Иного выхода нет. Вспомни, как без радио было плохо! Мы были оторваны от страны. Как туго приходилось без машинки. Мы не могли увеличить тираж листовок. И тогда я сам тебе сказал: иди на все, достань любыми путями. Поступать так вынуждала необходимость. Тут риск оправдан. А какая, скажи, необходимость крутиться два часа возле комендатуры?
- Правильно, - поддержал Кузьма. - А если бы часовой вышел и начал палить? Зацапал бы того же Кольку или Саньку. А потянули бы всех троих.
- Если бы да кабы… Мы ж не попались? - Костя упрямо сбычил голову.
- Если так, то и Петька прав, он тоже не попался, - заметил Александр. - Ну скажи, какая была надобность лезть в помещение полиции? Наклей вы свое письмо за квартал подальше, все равно дошло бы по адресу. Ты не задумывался, к чему все это могло привести?
- К чему? - Костя мрачно поглядел на Ревякина.
- Представь себе, что Петьку схватила внутренняя охрана. Второй раз ему бы не выскользнуть. А дальше - обыск на квартире у его матери, неприятности для Кузьмы и Вани, которые живут у нее без прописки. А от них ниточка привела бы сюда. Всем известно, что мы друзья и что Петька у нас бывает. А наша квартира и так уже на примете у Женьки.
- Мне все кажется, что за нами следят, - Лида зябко повела плечами.
- Ты учти, что у нас скрывается Людвиг и мы здесь оборудуем типографию. Провал нашей квартиры - провал всей организации. Кстати, - Ревякин обвел взглядом всех сидевших за столом, - с нынешнего дня всем запрещаю являться сюда без вызова. Будут приходить только двое - Гузов и Костя. Гузов мой сослуживец, учитель, и о Косте известно, что он работает.
Слушая старшину, Костя морщил коричневый от загара лоб и нет-нет ворошил ежик на голове, как это делал Ревякин. На его широком, чуть скуластом лице, точно в зеркале, отражались смятение, досада и скрытая внутренняя борьба. Мучительно трудно было признавать, что он чего-то не учел, недодумал, не понял. И еще труднее признаваться в этом на людях. А надо. Честно говоря, Саша прав - зарвались.
С видимым усилием Костя выдавил:
- Я, конечно, поддался… дюже хотелось насолить легавым… - И вдруг лицо его мгновенно преобразилось и глаза вспыхнули обычным веселым озорством: - А все же здорово у нас получилось! Ведь правда, здорово?
Перемена в настроении Кости была так стремительна, что вызвала дружный смех.
- Это же не парень, а просто чудо! - воскликнула Лида. Костя смутился. Если бы Лида знала, какую восторженную благодарность вызвала в его душе ее дружеская похвала…
IV
Лида снимала с веревки белье, когда увидела Ваню Пиванова, спускавшегося с горы по садовой тропке.
- Ну вот, ты всегда к шапочному разбору. А какой у нас был пи-ир! - сказала она.
- Зато у меня новостей - в трехтонке не уместишь, - лицо Вани, густо усыпанное веснушками, осветилось улыбкой. - Пойдем, расскажу.
Александр сидел за столом и писал обзор последних известий с фронта; Людвиг, пристроившись на подоконнике, делал набросок рисунка в газету; Кузьма спал за ширмой, а Костя собрался идти домой.
После побега из лагеря Ваня по настоянию Ревякина устроился шофером в тыловом штабе ШУ, который занимался сбором металлического лома. Вместе с Кузьмой - тот работал помощником машиниста в депо - Ваня поселился через хату от Александра, у Петькиной матери. Александр любил этого расторопного, никогда не унывающего сержанта, обладающего удивительной способностью все узнавать раньше всех и всегда, точно пирог, начиненного разными новостями. Разъезжая с начальством по городу, Ваня почти ежедневно бывал в порту, на пристанях, на станции - всюду, где были разбросаны интендантские склады и где работали военнопленные, потихоньку передавал им листовки и попутно узнавал, что творилось в концлагерях, в интендантских учреждениях и на складах.
- Слыхали, что наши-то затеяли? - выпалил Ваня, едва успев переступить порог.
- Что? Где? - в один голос спросили Александр и Лида.
- Неужто не слыхали? Военнопленные начали саботаж.
- Что? - Кузьму словно ветром выдуло из-за ширмы.
- Их сегодня выгнали на работу, а они сидят и "итальянят".
- А охрана? - испугалась Лида.
- Что охрана! Фашистских солдат теперь мало - угнали на фронт. Охрана сплошь из продажных шкур - полицаев. А тех бьет мандраж. Они ж читали нашу листовку, в которой мы их припугнули. И фашистам невыгодно сейчас стрелять нашего брата - нужны рабочие руки. Подходят транспорты, а разгружать кому? Они даже задабривают пленных - со вчерашнего дня паек увеличили.
- Тут главная причина - заявление нашего Советского правительства о бесчеловечном обращении с пленными. Но, конечно, и наши подпольщики в лагерях поработали здорово, - уточнил Ревякин.
Больше года лагерные тюремщики морили голодом военнопленных, изнуряли непосильным трудом. Каждую ночь грузовые машины вывозили трупы за город, где их сбрасывали в противотанковый ров. Тех, кто пытался протестовать, избивали, бросали в карцеры, расстреливали на глазах у товарищей. И все же волнения среди пленных не утихали. А с появлением подпольных листовок в лагерях возникли тайные патриотические группы, которые возглавил бывший работник горкома партии Николай Терещенко, по кличке в подполье Михайлов. Словом, атмосфера в концлагерях накалялась. Взрыв произошел неожиданно, и искрой, вызвавшей его, явилась подпольная газета, опубликовавшая заявление Советского правительства по поводу бесчеловечного обращения с военнопленными и последние известия с фронта. Все три концлагеря молнией облетела весть, что советские войска уже у ворот Крыма. Пополз слух, что следует ожидать высадки десантов. Военнопленные забурлили, и патриотические группы вынесли тайное решение: в этот день не работать.
- А ты Михайлова видел? - спросил Ваню Ревякин.
- На пристани. Он наказывал припасти гранат и продуктов: готовятся к побегу Смагло, Пустовалов и еще несколько матросов. Продовольствия им надо недельки на две.
- Наконец-то! - облегченно вздохнул Александр.
На беглецов Ревякин возлагал большие надежды. Уже дважды он посылал проверенных людей с заданием пробраться за линию фронта и связаться с советским командованием. Люди уходили и бесследно исчезали. Теперь он решил сделать еще одну попытку. Матросов он полагал объединить с группой нелегальных, которым уже опасно было оставаться в городе, и отправить в лес к партизанам. Смагло же и Пустовалов через Сиваш должны были проникнуть в Северную Таврию и установить связь с командованием Четвертого Украинского фронта. Лида раздобыла у старосты на Корабельной стороне документы.
- А где мы достанем для них еды на полмесяца? - спросил Кузьма. - Для одного-двух мы бы от себя оторвали.
- Надо найти, - сказал Александр.
- Где? Выменять на толкучке? А на что? Штаны с себя загнать? У жителей насобирать? Сам знаешь, народ мрет с голоду. И окрест в деревнях не достанешь - все обобрали каратели.
- Надо найти! - жестко повторил Александр. - Без продуктов нельзя посылать людей на задание. Почему мы весной потерпели неудачу? Не хватило продовольствия. Имей мы запас, наверняка бы прорвались на восток к партизанам.
- Тогда остается одно: опять наведаться в дом Анненкова, - Кузьма вопрошающе посмотрел на Ваню. - Как думаешь?
Шестиэтажный дом, когда-то принадлежавший купцу-толстосуму, мрачной громадиной возвышался над территорией рынка. После фашистских штурмов от него остались лишь половина закопченной коробки да груды бетонных глыб. Но обширные подвалы сохранились, и теперь интенданты приспособили их под продовольственный склад. Ваня с Кузьмой хорошо знали там все ходы и выходы. После бегства из лагеря голод заставил их дважды пробраться в знакомые подвалы. Через канализационный люк они вынесли со склада в развалины кули с мукой и сахаром. Добытые продукты спасли тогда от голода многих товарищей в концлагере, куда носили передачи Петька с матерью. Однако пропажа была замечена, и охрана всех складов усилена.
- Ни к одному сейчас не подступишься! - сказал Ваня. - Сторожат так, будто склады золотом набиты.
"Почему обязательно на складах? Дались им эти склады", - подумал Костя и вдруг вспомнил, как зимой Саня с Мишей Шанько срезали пломбы на двух вагонах, стоявших в глухом тупике. В одном оказались шелковые парашюты, в другом - новогодние продовольственные подарки из Германии. Вагон с подарками был опустошен. А сколько раз на пристани при выгрузке какой-нибудь военнопленный разбивал ящик с сахаром или галетами. И то и другое мгновенно исчезало в карманах пленных. Да и сам-то он не раз, сговорившись с Колей и его отцом, "случайно" ронял ящик с консервами или просыпал куль с фасолью. Если бы не эти "случайности", вряд ли удалось бы ему приобрести шрифты для типографии. Почему бы и теперь не пошарить в вагонах, не устроить "утруску" грузов на пристани?
У Кости возникали смелые комбинации, одна замысловатее другой; лоб его наморщился, будто он решал в уме сложнейшие уравнения со многими неизвестными. Но "неизвестные" его не устраивали, и комбинации отпадали. Все должно быть построено на строгом, точном расчете.
- Ну, так что будем делать? - Взгляд Ревякина скользнул по лицам товарищей и остановился на Косте. - Вот где твоим ребятам надо бы показать свою смекалку и удаль. Тут уж и на риск можно пойти.
- За нами дело не станет, - хитро прищурился Костя.
- Рассуждает так, будто у нас свой продотряд. Вот отправится завтра и заготовит все, как у себя на огороде, - возразил Ваня.
- Угадал. Нам и нужно создать продотряд, - ответил Костя, не замечая иронии.
- Ты голову не морочь, а скажи прямо, где и как?
- Где? Опять же у фашистов! И заготавливать надо так, чтобы хватило для всего подполья.
- Ишь чего захотел! Подайте ему сразу все Черное море! Это уж ты, браток, того… баланду травишь, - Кузьма, смеясь, похлопал Костю по плечу.
- Чему тут смеяться? - вдруг вспыхнула Лида. - Разве он не прав? Нас, как тараканов, переморят. Вы поглядите на себя - на кого похожи? Кого ни возьми - цинга, дистрофия…
- Не волнуйся, милая, - ласково остановил жену Александр. - А вы, товарищи, дайте Косте досказать. Объясни все толком, - попросил связного Александр. - Ты говоришь, нужен продотряд?
- Да, нужен! Особенно теперь. Кто-то из нас постоянно должен заниматься снабжением. Давай мы за это и возьмемся.
- Кто это "мы"?
- Ну, я, Коля с отцом, Саня, Миша Шанько и хорошо бы еще Кузьму нам - он помощник машиниста. А вас в это дело впутывать не стоит. Вы только поможете снести продукты на подводу, когда мы спикируем и сбросим их.
- Откуда сбросите? Куда? Выкладывай! - оживился заинтересованный Александр.
Костя рассказал, что надумал.
- Дело предлагаешь. Дело, - слушая, поощрял его Александр. - Задумано широко, с размахом, а? - и вопросительно смотрел на товарищей. - Слушай, Матрос, ты с ребятами и с Кузьмой все обмозгуй и действуйте не откладывая, - заключил Ревякин. - Только для успеха, по-моему, нужно, чтобы кто-нибудь один объединял ваши действия.
- Есть не откладывать! - отвечал Костя, невольно подтягиваясь. - Сейчас бегу к ребятам. И ты, Кузьма, приходи на Лагерную, к Кольке.
Он бросил торжествующий взгляд на Ваню и выбежал из хаты.
V
С раннего утра в Южной бухте шла выгрузка двух морских транспортов, прибывших с продовольствием из Констанцы. Триста военнопленных, сгибаясь под тяжестью кулей и ящиков, перетаскивали их из трюмов к вагонам. Бесконечная людская цепь под ястребиными взглядами конвоиров, жандармов и надсмотрщиков двигалась быстро, без задержек, словно заведенный механизм. А если кто и замедлял шаг, подскакивал жандарм Курц и кулаками подгонял отставшего.
Как и другие наемные грузчики, Костя и Коля стояли на укладке. Коля, пристроившись на подножке вагона, подхватывал груз, а Костя оттаскивал его в глубь вагона и укладывал. Колина рубашка на спине взмокла, волосы пристали к влажному лбу. Втолкнув в вагон ящик с сахаром, он выпрямился и рукавом стер с лица пот.
- Шнеллер! Шнеллер! - раздался позади голос надсмотрщика Карла Шульца.
Этот рыхлый баварец с маленькими юркими глазками сварлив и въедлив, все стоит над душой и все подгоняет: ни присесть, ни разогнуться. Зная, что слова Шульца адресованы ему, Коля сплюнул и, подхватив у подошедшего пленного груз, проворчал: