Хомутов снова вскинул полный ненависти взгляд на капитана, справедливо полагая, что он и есть его главный противник, от которого зависит если не все, то многое. Шелест, безусловно, заметил реакцию подполковника, но ни один мускул не дрогнул на его лице. Гривцов, наоборот, разволновался. Ему не доводилось попадать в столь щекотливую ситуацию.
- Отстраняю вас, Хомутов, от занимаемой должности, - отчеканил он. - Пока временно, а там видно будет… Теперь дело за вами, - обратился Гривцов к Шелесту. - Подполковник отныне находится в полном вашем распоряжении. Разбирайтесь, потом мне доложите.
- Я буду жаловаться! - воскликнул очнувшийся от шока Хомутов. Обвисшие багровые щеки его заколыхались.
- Это ваше право, - холодно заметил Гривцов. - Но не советую.
- Настоящий произвол, - крикнул Хомутов. - Не имеете права!
- Ошибаетесь, подполковник. По законам военного времени я должен был бы арестовать вас! - Гривцов опять схватил телефонную трубку: - Дежурный? Где же прапорщик Столбун? Как нет?.. Я приказал найти!.. Плохо ищите!.. Он швырнул трубку и ядовито спросил: - Может, вы, Хомутов, скажете, где ваш подчиненный?
- Он мне не докладывал.
- Хороша дисциплина в вашей службе, - едко заметил Гривцов. - Все свободны!
Я выскочил из кабинета как ошпаренный. Недаром говорится: паны дерутся, у холопов чубы трещат. Если Хомутов сумеет выкрутиться, он потом припомнит мне, свидетелю своего унижения. Подполковник слыл в части человеком злопамятным.
Первый допрос начальника артвооружения проходил без моего участия. В присутствии солдата Хомутов мог не сказать того, что выложит наедине. Позже Шелест пересказал разговор. Начальник артвооружения отрицал решительно все. Недостатки, ошибки, даже халатность - да, это ему можно приписать, но не более.
- Хомутов нашел самую удобную позицию, - задумчиво протянул Шелест. - С каких только сторон не подъезжал - непробиваемая стена.
- А Столбуна отыскали? - поинтересовался я.
- Увы, как в воду канул!
- Понял, что запахло жареным, и сделал ноги?
- Этот тип очень хитер. Вряд ли он пустится в бега, что было бы равносильно признанию. Думаю, Столбун нашел для отлучки какой-либо разумный предлог. Увидишь, прапорщик доставит еще немало хлопот.
- Полагаете, по его наводке боевики напали на склад?
- Вероятнее всего, но недоказуемо, а предположения к делу не пришьешь.
Нашу беседу прервал прибежавший из штаба полка посыльный.
- Товарищ капитан, дежурный велел вам доложить, - выпалил он, - подполковник Хомутов уехал.
- Как? - вскочил Шелест. - Я же приказал дежурному не спускать с него глаз и, в случае чего, сразу же мне сообщить.
- А что он мог сделать?.. Подполковник пошел в автопарк и, не вызывая своего водителя, сам сел за руль.
- Куда он направился?
- Взял направление на Ханкалу.
Когда посыльный ушел, Шелест взволнованно заходил по палатке.
- Ты что-нибудь понимаешь, Костя? Хомутов умный мужик, прекрасно понимающий ситуацию. Командир полка ясно дал понять, что отлучаться тот не имеет права. За невыполнение приказа в военное время по шерстке не погладят.
- Может, у него есть наверху влиятельные покровители, которым Гривцов не указ?
- Возможно, - подумав, согласился капитан. - И все же подполковник очень рискует. С военной прокуратурой лучше не шутить.
- Это раньше так было, - усмехнулся я. - Боялись милиции, КГБ, старших начальников. Теперь такого чувства перед органами правопорядка нет. Демократия…
- Не все так плохо и однозначно, - возразил Шелест. - Здравомыслящий человек не полезет на рожон. Но в какой-то мере ты прав, помощник. Я решил ехать в Ханкалу. Доложу о случившемся начальству и посоветуюсь с коллегами… Ты остаешься на хозяйстве, Костя. Столбун, если он не дурак, может вот-вот появиться. Легенды у него на всякий случай припасены, но присмотреть за ним нужно. Только не лезь на рожон.
Следователь уехал. Помимо прочего у него было намерение проследить путь Хомутова в штабе объединенного командования, если он, конечно, там появится. Не знал Шелест и предположить не мог, что в его отсутствие опять разыграются драматические события.
Столбун объявился под вечер. Об этом я получил информацию от своих ребят, несущих службу возле складов. Прапорщик громко похвастался начальнику караула, что сумел добыть партию новых ракетных установок, о которых мы давно слышали, но в полк они еще не поступали. Он был оживлен, весел, даже шутил. Хочет прикрыть страх перед разоблачением?.. Ведь о ночной вылазке боевиков и снятии с должности непосредственного начальника, и даже о том, что тот умчался в неизвестном или известном ему направлении, Столбун, безусловно, знал.
Подумал я и о другом. Возможно, завскладом просто чувствует себя неуязвимым. Понимает: у нас нет фактов, одни догадки… Но как бы там ни было, проследить за ним я обязан, поэтому отправился вместе с группой солдат, направленных на склад для погрузочно-разгрузочных работ. Естественно, Столбун меня сразу засек, хотя я старательно таскал ящики и укладывал их в штабеля.
- Как, Иванцов? - спросил он насмешливо. - Окончилась твоя прокурорская служба?
- Так точно, товарищ прапорщик! - отчеканил я.
- Ты, говорят, вчера ночью отличился? - заметил Столбун, доставая пачку импортных сигарет, курить которые обыкновенному прапору было не по карману.
- Было дело! - ответил я тем же бодреньким тоном.
Столбун поманил меня пальцем и приглушенно сказал:
- Одного не пойму, Иванцов, как ты умудрился оказаться в нужный час в том месте, куда нацелились боевики.
- Случайно, товарищ прапорщик.
- Ну и пройдоха ты, Иванцов! На кривой кобыле не объедешь.
- Это точно, - подтвердил я. - С войны без наград как-то негоже возвращаться. У вас вон сколько…
Столбун нахмурился. Скулы и подбородок заострились.
- Ну, ты не очень! - прикрикнул. - Послужи с мое!
Возражать не имело смысла. Я вытянулся, вскинул руку к головному убору.
- Понял вас, товарищ прапорщик! Разрешите идти?
- Валяй. Да не вздумай сачковать!
Завскладом еще немного покрутился и тихо слинял. Но я успел заметить, куда он направился, и, выждав минуту, пошел следом. Вскоре, однако, стало ясно, что шпион из меня негожий. Боясь упустить прапорщика, я старался держаться поближе, а Столбун, заметив ненавистного солдата, стал петлять. Сперва пошел к штабу, затем свернул в автопарк, оттуда - к столовой. Пришлось ждать возле едальни минут сорок. Уже смеркалось, когда прапорщик наконец появился в дверях с сигаретой в зубах. Огонек от нее освещал верхнюю губу и острый нос. И снова начались бесцельные, как мне казалось, хождения сперва в палаточный городок, потом к медсанчасти. Однако он прошел мимо нее прямо к "зеленке", где пролегала линия траншеи, опоясывающая полк. Честно говоря, я обрадовался, решив, что наступил конец блужданиям. В "зеленке" наших быть не могло. Значит, встреча с кем-то чужим?
Крепкая фигура Столбуна, четко вырисовывающаяся на фоне темнеющего неба, внезапно словно растворилась. Только что была, а в следующий миг - пустое место. Я подался вправо, влево, перепрыгнул траншею. Тишина в "зеленке" стояла такая, будто уши заткнуло ватой.
Перескочив назад, увидел вдали двух патрулей, идущих вдоль окопов. Они освещали себе путь фонариками и приближались. Вот кто поможет, решил я, но даже обрадоваться не успел. Резкий удар по голове оглушил меня. Второй пришелся по левому плечу. Боль расколола ключицу. Я вскрикнул и упал. Звезды над горами ярко вспыхнули, но тут же погасли. Наступило забытье.
11
Лучи южного солнца, вливаясь в окошко медсанбата, озарили отгороженный уголок ослепительно ярким светом. Когда я наконец проснулся и поднял отяжелевшие веки, лучи больно хлестнули по глазам.
Блок, где размещался лазарет, длинный и низкий, поделили на отсеки плотной брезентовой тканью. В каждом стояли по две-три раскладушки, лишь в моем спальное ложе было одно: "палата" явно предназначалась для офицерского состава.
Патруль нашел меня случайно. Я лежал на дне опоясывающей лагерь траншеи, прикрытый сухими ветками. От чеченского селения сюда широким языком подходил довольно близко зеленый кустарник вышиной почти в человеческий рост. Солдаты запросто могли меня не заметить, но один дотошный патрульный заглянул в окоп, а то бы остался рядовой Иванцов лежать навек в сырой земле.
Когда ребята притащили меня в лазарет и рассказали дежурному врачу, где и как обнаружили солдата, тот покачал головой и, сделав обезболивающий укол, стал обрабатывать раны. Я слышал речь врача в полусне, ощущение реальности возвращалось. Захотелось крикнуть: знаю! Знаю, кто меня отделал!.. Но вместо членораздельных звуков из горла вырывался лишь болезненный хрип.
- Быстро в операционную! - распорядился доктор, и те же солдаты, что притащили меня сюда, подхватили с обеих сторон, вызвав нестерпимую боль в затылке и плече. Я снова отключился.
Как колдовали надо мной медики, не чувствовал. Очнулся, когда необходимые манипуляции были закончены и врач распорядился готовить меня к эвакуации в госпиталь. Открыв глаза, увидел высокого человека в белом халате.
- А может, не надо? - попросил я тихо.
- Что не надо? - не понял врач.
- В госпиталь…
- Да ты, похоже, оклемался? Ну и живуч солдат!
- Лучше здесь. Очень хочу, - пробормотал я, едва ворочая языком.
- А выдержишь?
- Тут свои… Легче…
- Вообще-то правильно, солдат, дома и стены помогают. Хорошо, будь по-твоему.
Врач приказал санитарам перенести меня в крайнюю палату. Так я очутился в келье родного медсанбата и моментально уснул. А когда открыл глаза, было, наверное, часа два пополудни.
При входе в лазарет раздались громкие голоса. Среди них я сразу различил баритон командира полка.
- Доложите, как он? - спросил Гривцов.
- Думал, будет хуже, - ответил врач. Удар по голове очень сильный, но жизненно важные области не задеты.
- Могу его повидать? Думаю парня подбодрить.
Они вошли в палату оба и показались великанами, потому как лежал я на раскладушке.
- Ну, герой, очухался? - с улыбкой спросил полковник, присаживаясь на услужливо подставленную табуретку. Некрасивое, в общем-то, лицо его показалось сейчас очень даже симпатичным.
- Прежде всего, Иванцов, позволь тебя поздравить, - сказал Гривцов. - Указом президента ты удостоен самой почетной солдатской награды - медали "За отвагу". Это за тот бой в ущелье, за проявленные тобою доблесть и мужество!
Он протянул раскрытую коробочку, в которой поблескивал серебристый овал медали, красного цвета удостоверение, и пожал мою вялую руку.
- Служу России, - прохрипел я уставной ответ. - А командир роты? Он как?
- Боярышников награжден орденом Мужества.
- Я не о том. Поправляется?
Лицо Гривцова помрачнело, глаза подернулись белесой пленкой.
- К сожалению, дела твоего ротного плохи. Ранение оказалось тяжелым, и врачи опасаются… - Он не договорил и тяжко вздохнул.
На душе стало худо. Я сразу подумал о Надин. Тяжело ранен не чужой дядя, а муж, пусть даже нелюбимый, но близкий человек. После того рокового, окончившегося так печально для Боярышникова боя не было дня, чтобы я не вспоминал о своей женщине. Безумно хотелось прикоснуться к ней, ощутить горьковато-пряный вкус губ, но я ни на минуту не забывал: любимая принадлежит другому.
Несколько раз я видел Надин издали, однако приблизиться не решался. Она похудела, румянец сбежал со щек, а глаза как бы выцвели и совсем не походили на два голубых озерца. Но Надин не утратила изящества и той неброской красоты, что отличает истинных женщин. Мне бы подойти, утешить, сказать слова, что рвались из души. А за ее спиной незримо стоял капитан Боярышников. Не тот, которого я знал прежде, - свирепый, беспощадно гоняющий молодых солдат мужлан, потакающий "дедам" и ни в грош не ставящий свою юную жену, а совсем другой человек - командир, рискующий собой, чтобы спасти необстрелянных сопляков. Если бы не его умение, мужество, смелость, доходящие до дерзости, лежать нам навеки в том проклятом ущелье.
Вот какая переоценка ценностей произошла в моей башке, перевернув прежние представления. Это и стало главной причиной, почему я не мог тайком пробраться ночью в наполовину опустевший семейный блок Боярышниковых. По отношению к ротному, находящемуся в госпитале, это было бы настоящим предательством.
Мысли улетели так далеко, что голос командира полка не сразу вернул к действительности. А Гривцов, продолжая сокрушаться по поводу потерь нашей роты и критического состоянии ее командира, между тем воскликнул.
- И надо ж было такому случиться как раз накануне ранения Боярышникова! Ему вызов в академию пришел. Принят! Вступительные экзамены капитан еще до отъезда в Чечню сдал.
- Он поправится! - горячо проговорил я, потому как от всего сердца желал ротному только хорошего. - Вот увидите!
- Дай-то бог! - подал голос сопровождавший Гривцова старший лейтенант. - Медицина, конечно, не все может, но силы человеческие беспредельны…
Как всегда неожиданно, словно чертик из коробочки, в палату влетел Шелест. Козырнув полковнику, спросил:
- Как он?
- Оклемался малость, - добродушно ответил Гривцов. - Жить будет! К вашему сведению, он у нас отныне кавалер медали "За отвагу"!
- Вот как? Это замечательно! Прими, Костя, самые сердечные поздравления. А теперь, если разрешите, товарищ полковник, перейду к делу.
- Скор ты, капитан. Дал бы парню чуток поправиться.
- Время не терпит, товарищ полковник. Преступление быстрее раскрывается по горячим следам. - Шелест снова обернулся ко мне: - Кто тебя так, Костя, знаешь?
- Еще бы! Я за ним следил. Он меня по всему лагерю таскал…
- Представляю, как новоиспеченного следака за нос водили, - усмехнулся следователь.
- Ладно тебе, капитан, - укорил Гривцов. - Солдат старался, поступил совершенно правильно. Это твоя забота была, а не его.
- Не отрицаю, - хмуро отозвался Шелест, явно оправдываясь. - Только осторожней надо было…
- Пустое дело - после драки кулаками махать, - пробурчал Гривцов. - Ты, солдат, прапорщика Столбуна преследовал. Так?
- Постойте, - воскликнул следователь, - завскладом знает, что Иванцов жив?
- Вряд ли, - отозвался доктор. - Медики не болтливы. Но в курсе, конечно, патрульные, которые Иванцова принесли. Так они уже сменились и пошли спать.
- Тогда вот что… Разрешите, товарищ полковник, вызвать сюда прапорщика Столбуна.
- Зачем?
- Якобы на опознание трупа…
И Шелест выложил план, основанный на психологической для Столбуна внезапности. Гривцов одобрительно кивнул.
Прапорщика на сей раз нашли быстро. Он был на складе и, конечно же, ни о чем не подозревал, уверенный, что все сделано чисто. Посыльный привел его в лазарет. Очутившись в соседней "палате" перед командиром полка и следователем, Столбун возмущенно спросил:
- Почему я, товарищ полковник, должен опознавать труп какого-то солдата?
- Потому, уважаемый ветеран, - ответил за Гривцова Шелест, - что очевидцы, бывшие на складе, показывают: вы видели Иванцова последним. И даже беседовали с ним.
- Я сделал солдату замечание за неверную укладку оружия, - ответил прапорщик. - Лентяй был редчайший!
- Почему был?
Столбун молчал, он, видимо, был ошарашен.
- Да, да, прапорщик, почему вы употребили прошедшее время? - спросил Гривцов.
- Но меня ж… вроде на опознание кликнули? - растерялся Столбун.
- Как полагаете, кто его убил? - в упор спросил Шелест.
- Не я… - тоном затравленного человека ответил заведующий складом.
- Почему? Опасных свидетелей всегда убирают.
- Что вы городите, товарищ капитан, - выкрикнул прапорщик.
- Вы его последним видели. Так? И больше, утверждаете, не сталкивались?
- Никак нет, товарищ полковник. Клянусь!
- А сам Иванцов утверждает обратное.
- Как сам?
- А вот так! - Шелест откинул ткань, отгораживающую мою "палату".
- Не может быть! - Столбун попятился. - Мне ж сказали… Я ничего не знаю. Я ничего не хотел.
- Хотели, Столбун, - насмешливо заметил Шелест. - И еще как!.. Только не вышло. Не похоронили вы Иванцова.
- Напраслину возводите! - взвизгнул завскладом.
- Прекратить истерику, прапорщик, - оборвал Гривцов. - Наберитесь мужества посмотреть правде в глаза… Это он вас бил, Иванцов?
- Точно, товарищ полковник! - отчеканил я, забыв про боль и с ненавистью глядя на эту гниду, так долго ходившую в заслуженных ветеранах полка. - Именно он!
- Врешь, сука! Я бы тебя… - захлебнулся от крика Столбун.
- Руки коротки, - бросил Шелест. - Сколь веревочке ни виться, а концу быть.
Столбун рванулся к кобуре, намереваясь выхватить пистолет, но Шелест точным ударом в живот согнул прапорщика пополам и заломил за спину руки.
- Ты арестован, гад! - рявкнул он. - Наконец-то схватили тебя с поличным!
- Старший лейтенант, отберите у прапорщика оружие, - приказал Гривцов. - И на гауптвахту его. Быстро!