- Полностью согласен! - Радостно сияя глазами, Верк аппетитно облизал свои полные, сочные губы, словно только что проглотил какое-то лакомство, и сразу же перешел в наступление. - Поэтому, дорогой оберштурмфюрер, не будем тратить времени попусту и приступим... Дело-то особой, чрезвычайной важности, уверяю вас. Вы видели эшелон... Прекрасно! События намного опередили наши планы. Предполагалось - я имею официальное предписание, - что первая партия предназначенных для ремонта машин прибудет через месяц. Они прибыли сегодня! И не десять машин, а двадцать семь! Это не все, дорогой оберштурмфюрер. Возникла еще одна сложность: военный завод прислал в мое распоряжение только восемь мастеров. Меня предупредили - больше не дадут!
Верк не сокрушался, не возмущался по поводу создавшегося положения, а преподносил его в своей обычной полушутливой манере, как будто бы речь шла о каком-то забавном казусе.
- Действительно, - с притворным сочувствием произнес Брюгель. - Что же вы намерены делать?
Верк, как бы готовясь прочесть мысли эсэсовца, заглянул ему в глаза.
- Привлечь к ремонтным работам специалистов из числа пленных. Полагаю, у вас они найдутся? Мне нужны слесари не ниже четвертого разряда, имеющие хотя бы небольшой опыт ремонта танков, автомашин, тракторов.
Вот на что рассчитывает "инженеришка". Ловок! Это, действительно, единственный выход из положения. Гауптман, надо полагать, больше всего боится, что его, как не справившегося с заданием, могут отправить на фронт. А не мешало бы молодчику побывать в пекле. Наверняка не слышал еще, как свистят пули над головой и рвутся снаряды. А так за проявленную инициативу отметят и даже могут наградить. Откинувшись на спинку стула, Брюгель молчал. Он думал над тем, как бы, не ставя себя под удар, хорошенько прищемить хвост этому сытому коту. Ведь не успел приехать сюда, а уже обзавелся любовницей. Говорят, очаровательная девица. Но в полученном приказе сказано недвусмысленно: "При первом требовании начальника ремонтной базы оказывать ему всемерную помощь".
- А вы уверены, что эти люди смогут принести какую-нибудь пользу? Ведь одно дело, когда мы их заставляем таскать камни или рыть землю, - тут можно за ними хорошо следить, - и совершенно другое, когда вы им доверите такие тонкие вещи, как детали мотора. Наверняка они будут саботировать.
- О! - улыбнулся Верк. - Саботаж... Оберштурмфюрер, готов побиться об заклад, что вы напрашиваетесь на комплимент. Мне говорили, что у вас накоплен огромный опыт по борьбе с саботажем и вы пользуетесь оригинальными приемами. Нет, с вашей помощью мы сумеем разрешить эту проблему. Кроме того, руководить каждой группой ремонтников будет немецкий мастер. Но это не всё. Мы будем проводить политику кнута и пряника: тем, кто хорошо работает, выдается дополнительный паек, тех, кто работает плохо, будем заменять другими. Вот почему мне нужно сразу же установить количество квалифицированных рабочих, имеющихся среди пленных, на которых я бы мог рассчитывать.
"Смотри, какой прыткий, - размышлял комендант, глядя на пуговицы нового мундира Верка. - Он все рассчитал, инженеришка. Дошлый. Но не так-то просто и легко сможет получить он квалифицированных рабочих. И вообще, маловероятно, чтобы из его затеи получилось что-либо путное. Во всяком случае, активно помогать гауптману он, Брюгель, не собирается. Притормозить где можно - другое дело... Но так, чтобы не было заметно".
- Я могу сказать, что мы не ведем учета по гражданским специальностям. Такого указания я не получал.
- Ну, а специальности военные - ведь и у русских в армии есть всевозможные ремонтные отряды, базы, летучки.
- Некоторые сведения имеем, - кивнул головой комендант. - Неполные, конечно. Дело в том, что все они стараются выдавать себя за рядовых пехотинцев.
Брюгель говорил правду. Действительно, не всегда можно было установить звание пленного и род войск, в которых он служил. Да и какое это имело значение! Пленных несколько раз перебрасывали из лагеря в лагерь, первоначальные списки не сохранились, к тому же многих из тех, кто значился в списках, уже давно не было в живых. Тем не менее, ссылка на отсутствие полных сведений была ни чем иным, как желанием коменданта затруднить задачу "инженеришки".
Верк был догадлив. Он ухмыльнулся и многозначительно посмотрел на Брюгеля. "Не валяй дурака, - как бы говорил гауптман, во взгляде которого на этот раз была неприкрытая насмешка и угроза. - Стоит мне захотеть - и ты сам будешь таскать у меня гусеницы и махать кувалдой". Но вслух Верк сказал другое.
- Оберштурмфюрер, - произнес он, снижая голос и придавая ему особенно убедительные нотки, - как человек, глубоко преданный идеям фюрера, вы, надеюсь, понимаете, что такое восстановить для фронта хотя бы один танк? Я подчеркиваю - хотя бы один! Ответственность в равной мере лежит и на вас. Это вы тоже понимаете... И, кроме того, оберштурмфюрер, разрешите вам напомнить, что, если мы справимся со своей задачей, я не забуду поставить в списке представляемых к награде ваше имя... В числе первых.
Вот какую блесну нужно подкинуть этому надутому позеру. Он заглотнет ее намертво.
Верк угадал. Брюгель задумался на несколько секунд и озабоченно спросил:
- Сколько вам нужно специалистов?
Чем больше, тем лучше, чтобы иметь возможность выбора, замены.
- А все-таки?
- Допустим, пятьдесят человек было бы хорошо.
Комендант скептически сморщил губы.
- Полагаете, что такого количества не найдется? - спросил Верк.
- Не то. Они могут догадаться, какая предстоит работа, и скроют свои специальности.
- А дополнительный паек? Эти магические слова на них не подействуют? Предвидя возможность возникновения такой ситуации, я заранее договорился со своим начальством. В моем распоряжении продовольствие, какое я смогу в виде дополнительного пайка выдавать тем, кто будет занят на ремонте.
- Есть наряды? - усомнился Брюгель.
Гауптман вынул из кармана мундира бумаги и показал их эсэсовцу.
- Вы предусмотрительны, однако, - ухмыльнулся комендант. - Ну что ж, попробуем. Когда вы намерены приступить к ремонту?
- Сегодня. Немедленно!
- Хорошо, не будем оттягивать, - вздохнул комендант. В сегодняшнем турнире он не добился той полной победы над гауптманом, на какую рассчитывал. Но все же получилась ничья. Почетная ничья. - Дохлые иваны будут выставлены на аппельплаце, и вы сами объявите им, чего вы хотите. Устраивает?
- Отлично! - после небольшой заминки воскликнул гауптман. У него возникло подозрение, что эсэсовец не отказался от мысли подбросить ему при удобном случае хотя бы маленькую пакость.
Хуже нет этих минут ожидания в очереди к котлу. И вот, наконец, хлюпнуло в котелок, и можно отойти с драгоценной ношей в сторонку, туда, где уже стоят или сидят на земле другие пленные. Дрожащая рука подносит ложку ко рту, первый судорожный глоток.
Юрий опустился на землю невдалеке от Шевелева и Годуна. Рядом не сел. Что-то подсказало ему: с этого дня подчеркивать свою дружбу с ними не следует. Шевелев и Годун хлебали баланду молча, сосредоточенно, низко наклонив голову к котелку и избегая глядеть друг на друга: слишком уж унизительными были их голод, жалкая пища, эта тревога в глазах - осталось ли еще что-нибудь в котелке?
Рассказать друзьям? Может быть, только намекнуть, окрылить их смутной надеждой? Нельзя. Сперва необходимо самому тщательным образом обкатать план, учесть все возможные затруднения, осложнения. Чтобы ни сучка ни задоринки. А тогда уже выслушать замечания друзей. Юрий поднялся, вылил из котелка в рот то, что уже нельзя было зачерпнуть ложкой. Последние капли... Теперь остается сполоснуть котелок, выпить эту водичку, и можно будет добрых полчаса полежать на нарах. До тех пор, пока староста Баглай не завопит во всю глотку: "Выходи во двор строиться!"
Юрий сделал шаг к бочке с водой и вдруг застыл на месте: он увидел у ворот группу немцев - коменданта, гауптмана инженерно-технических войск, переводчика и двух автоматчиков. Гауптман что-то весело рассказывал коменданту, а комендант сухо кивал головой, то и дело поднимал руку, поглядывая на часы. Несомненно, они ждали, когда истечет время, выделенное на обед. О, порядок прежде всего, все по расписанию! Несомненно, когда это время истечет, пленных построят на аппельплаце и будет что-то объявлено. Что?
"Что? Что? Что? - стучало в голове Юрия. - Ясно, то, о чем объявят, будет связано с приездом гауптмана и с теми работами, какие уже несколько дней ведутся на дворе бывшей базы "Заготскот". И с теми подбитыми танками, какие повезли туда? Конечно! Что же потребовалось техническому гауптману?" Юрий стоял в напряженной позе, прищурив глаза, мучительно искривив губы. "Что? Что? Что? Что?! Неужели..." Внезапно косая шторка мелькнула перед глазами, и на экране, на огромном экране своего воображения Юрий увидел пятнистый танк, тот самый, на котором красовался подбоченившийся фриц. Танк сорвался с места, помчался в поле, полоснул огнем по окопам, налетел на пушку, крутнулся на месте, заутюжил ее вместе с расчетом в землю. Несется дальше - крепостная башня на гусеницах, грозный, верткий, неуязвимый, сеющий смерть. А в нем, а в танке... Бац - и полетел на землю вниз головой фриц. А в танке - страшно даже подумать - они. У-р-р-р-р-а-а!! Жми, Петя, громи, дави гусеницами. Вот так! Это возможно, это прекрасно... Но... Неужели он на этот раз не угадал? Сейчас все выяснится. А танк мчится... Немецкий. "Тигр"! А в стальном нутре - они. Непостижимо. Шедевр! И шестьдесят километров в час...
Юрий очнулся. Он не смог бы определить, сколько времени продолжалось его забытье - минуту, две или одно мгновение. Ему снова показалось, что пот заливает лицо. Скорей1 Нужно успеть предупредить Шевелева и Годуна, объяснить им. Нет, объяснить он не успеет - сейчас будет команда строиться, он только скажет им, что нужно выходить. Юрий стремительно повернулся. Там, где сидели Годун и Шевелев, никого не было. Но у дверей барака среди фигур пленных мелькнула спина Ивана Степановича. Юрий бросился к бараку. Он нашел Шевелева у нар. Налетел на него.
- Иван Степанович, срочное дело: Петр - танкист?
- Ну? - недоумевающе уставился на него Шевелев. - Ты тише... Зачем тебе?
Юрий не ответил. Он спешил выяснить еще одно обстоятельство.
- Я держать зубило, молоток умею. При вашей помощи за слесаря третьего разряда сойду?
- Это можно. Зачем потребовалось?
- Сейчас будут слесарей спрашивать, - торопливо выговорил Юрий.
Брови Шевелева полезли вверх от удивления.
- Откуда знаешь?
- Танки видели? Будут ремонтировать.
- А ведь похоже, - согласился Шевелев, все еще изумленно глядевший на Юрия, - Как я не допер.
В это мгновение у ворот заколотили в рельс - часто и дробно. Это был сигнал немедленно строиться на аппельплаце. Следовало как можно скорее бежать туда: для опоздавших старосты не жалели ударов, а после поверки могли отправить и в карцер.
Шевелев и Ключевский побежали к дверям.
- Выходите с Годуном, Иван Степанович, - шепнул на бегу Юрий.
- Ты что? - испуганно взглянул на него Шевелев.
- Я тоже выйду, - задыхаясь от волнения, шептал Юрий, -Надо, Иван Степанович, поверьте мне. И Петра убедите. Вы рядом стоите. Он вас послушает.
- Надумал что?
- Есть шанс. Выходите с Петром, как только другие выйдут.
- Ты понимаешь, что говоришь? Фрицам танки латать? Это, брат...
- Знаю. Шанс верный, другого такого не будет. Это наше спасение, поверьте мне.
Губы Юрия вздрагивали. Напоследок он умоляюще взглянул на Шевелева. Тот сердито взмахнул рукой.
Пленные выстроились на аппельплаце побарачно тремя шеренгами в форме буквы "П". В середине поставили стол и стул. Подошли комендант, гауптман, лагерный оберпереводчик Цапля. Автоматчики остановились в некотором отдалении.
- Ахтунг! Ахтунг!
Замерли. Тишина. Юрий слышит, как стучит его сердце. Сейчас выяснится, сейчас все выяснится...
Комендант делает знак гауптману - можете начинать. У гауптмана приятный голос, он говорит негромко, с вежливой улыбкой, и одно из первых его слов, если Юрий но ослышался, - "битте". Но Цапля не успевает перевести ни одного слова. Коменданту, видимо, не понравилась манера инженера и тем более это дамское словечко "битте". С пленными нужно говорить не так - коротко, ясно, решительно, и комендант довольно бесцеремонно отстраняет гауптмана, выходит вперед и произносит первую фразу. Переводчик немедленно выкрикивает ее по-русски:
Среди вас есть слесари-ремонтники... имеющие опыт по ремонту тракторов, танков...
Тишина. Почти две тысячи человек застыли в шеренгах. Губы плотно сжаты: "Есть, есть, угадал. Давай дальше..."
Нам нужны всего лишь несколько человек средней и высокой квалификации.
Землистые бледные лица напряжены. Недоверчивость, едва заметная усмешка в тусклых глазах: "Врешь. Если нужно всего лишь несколько человек, зачем выстраивать пленных из всех бараков?"
Они будут выполнять легкую работу и будут Получать дополнительный паек.
Шумный вздох, словно порыв ветра: "Дополнительный паек... А что, если не брешет?"
"Удивительное дело, - проносится в мозгу Юрия. - Вот их, пленных, две тысячи человек. Люди различных национальностей, возрастов, характеров, образования и умственного развития. Они похожи друг на друга только тем, что все истощены, измучены, отупели от непрерывных надругательств. И вдруг эта замершая, молчащая масса каким-то непостижимым образом начинает чувствовать, соображать, мыслить синхронно, как один человек, точно их мозг внезапно соединился невидимыми нитями воедино. Только вот нити эти ненадежны, их легко оборвать.
- Дополнительный паек... - Комендант делает короткую паузу, безошибочно угадывая, какой эффект произвели на пленных эти слова.
Но пленные знают, что немцы дополнительный паек ни с того ни с сего не дают и даже не сулят, что работа слесарей будет особая, и по рядам летят едва слышные, едва улавливаемые слова: "Ремонт... танки..." - "Вот оно что..." - "Товарищи, опасно. Не спешите, подумайте!" - "Да, но все-таки дополнительный паек..." - "Иди продавайся за полпайки, сука. Не ты первый, уже были такие". - "А что, подыхать?" - "Товарищи, не выходите, это будет предательство".
Комендант считал, что он прекрасно знает примитивную психологию русских пленных, и твердо верил во всесильность пайки. Правда, он уловил в молчаливых шеренгах не обычную покорность, а какой-то неясный отпор, но не придал ему значения.
- Внимание! - Голос у переводчика сильный, он четко выговаривает слова. - Приказываю слесарям, знакомым с ремонтом моторов внутреннего сгорания, шоферам, трактористам...
Качнулись ряды и вновь замерли.
- ...Десять шагов вперед, шагом...
Многие в шеренгах затаили дыхание, закрыли глаза.
- ...арррш!
Вышли. Пять человек сразу, затем двое и еще один, последний...
Этим последним, восьмым по счету, был Юрий Ключевский.
"Чарли вышел, Чарли... Сука, интеллигентик. В сортире утопить мало".
Весь гнев, всё презрение пленных сосредоточились на Ключевском. Интеллигентик... Юрий этого не предусмотрел. Он понял, что допустил ошибку, поспешил сделать эти трудные десять шагов. Он боялся, что выйдут многие и он может оказаться лишним. Кроме того, он хотел увлечь за собою Шевелева и Годуна. Непростительная ошибка. Теперь его ненавидят - и поделом. А Иван Степанович и Петр так и не вышли. Неужели все сорвется? Этого нельзя допустить...
Гауптман явно разочарован результатом. Несколько мгновений он растерянно, выжидательно шарит глазами по рядам, ожидая, что, может быть, выйдет еще кто-либо, но шеренги неподвижны. И тогда гауптман поворачивается к коменданту. Кажется, он растерян.
Брюгеля не так-то легко смутить. Он знает, что делает. Приказ, и вот уже несут из кухни корзину с пайками хлеба. Пайки вручены тем, кто вышел из строя.
- Можете есть! - приказывает комендант и обращается к шеренгам: - Повторяю: слесари, шоферы, трактористы, десять шагов вперед!
Вышли еще трое. Им тоже вручены пайки. Стоят, торопливо жуют хлеб на глазах у товарищей. Только Юрий Ключевский застыл со своей пайкой в руках, бледный, ищет взглядом в шеренгах Шевелева и Годуна, что-то хочет сказать нм глазами, просит.
- У вас есть время подумать, - говорит Брюгель. - У вас есть время подумать. До утра. Утром последний срок. Кто не хочет воспользоваться легкой работой, пусть пеняет на себя. - Он с наигранной улыбкой поворачивается к гауптману: - Остальным мы найдем работу. Будете таскать танки со станции в город. Надсмотрщики будут вооружены особо прочными дубинками. Пеняйте на себя! Старосты бараков, стройте своих и колонну. Сейчас же отправляйтесь на работу! Эти, - комендант кивнул на слесарей, - пойдут особо.
Комендант со своей свитой удаляется. Те, кто вышел из строя и получил пайки, инстинктивно сбились в кучу и, не глядя друг на друга, доедают хлеб, подставляя ладони, чтобы не уронить ни одной крошки на землю. Юрий, стиснув зубы, завернул хлеб в тряпицу и спрятал за пазуху. Руки его дрожали.
Утро вечера мудренее
В тот день Юрий дважды оказался провидцем. Все произошло именно так, как он и предположил: лощеному техническому гауптману действительно потребовались слесари-ремонтники, всех остальных пленных разбили на команды и заставили таскать танки с железнодорожной станции на Гуртовую.
Конечно, это не было вызвано необходимостью, это была, как и предупредил комендант лагеря, "воспитательная" акция.
Немецкие солдаты - водители бездействующих тягачей - отдыхали у своих машин и животики надрывали со смеху, глядя, как пленные иваны, вцепившись в стальные тросы, точно муравьи, тащили за собой танки. Конвоиры щедро сыпали удары на спины тех, кто казался им недостаточно усердным, кричали: "Тафай, тафай!", "Юхнем! Тубинушка, юхнем!" При стаскивании танков с платформ на землю ломались наспех сколоченные настилы, шестерых пленных задавило насмерть, несколько десятков искалечило, остальные вернулись в лагерь с израненными, окровавленными руками, едва передвигая ноги от усталости.
Такого тяжелого, горького дня давно не было.
Уже когда возвращались в лагерь, свалился Роман Полудневый, находившийся в передних пятерках. Лейтенант Полудневый лишь вчера был выпущен из карцера, куда попал "за дерзость, проявленную в разговоре со старостой барака". Попасть в карцер было равносильно тому, чтобы оказаться одной ногой в могиле. Били Романа, ослабел... Он упал, и никто не пытался помочь, обходили, точно колоду, лежащую на шоссе. Обходили, потому что сами двигались из последних сил. Шевелев и Годун, не сговариваясь, подняли товарища и, положив его руки на свои плечи, повели.
Как ни трудно было, а дотащили все-таки до дверей барака.
- Спасибо, - мотая головой, прохрипел лейтенант. - Напрасно только. Не жилец, видать... Крышка.
- Ну-ну! Не паникуй, браток, отойдешь еще, - тяжело дыша, сказал Иван Степанович. - Топай к нарам, полежи.