- Его машина была разбита, а самого его через борт выбросило на землю. Повреждено бедро. Возможно, что помимо этого у него сотрясение мозга, - ответил Хельгерт.
Проговорив это, Фриц спокойно уселся на предложенный ему стул и, бросив сквозь зубы "спасибо", принялся за еду.
Цибарт с облегчением вздохнул. Он понимал, что эсэсовцев не следует раздражать раньше времени, что чем ближе к границам рейха война, тем меньшее значение имеют звания скромных офицеров вермахта, не говоря уже о медиках. Капитан встал и вытер губы салфеткой.
- Я пришлю вам чашку свежего кофе с денщиком. - Он не спеша снял с себя френч и облачился в белый халат. - Завтракайте основательно. Для меня это особая честь.
- Поторопитесь, доктор, у меня мало времени. - Голос Фрица прозвучал строго.
"Эти тины, - думал доктор, выходя из комнаты, - ничего не умеют, кроме как бить, резать да грубиянить. Они ослеплены собственным зазнайством, а об образовании и не помышляют. Это значит, что и сами-то они ходят по острию ножа".
Доктор, громко стуча сапогами, шёл по бараку. Послышалось резкое щёлканье каблуков, и унтер-фельдфебель доложил:
- Господин капитан, новенький лежит вон там!
Трое эсэсовцев, усталых, с покрасневшими глазами, смотрели сквозь раскрытую дверь, верхняя половина которой была застеклена, на раненого товарища. Кивками они подбадривали раненого, который отвечал им благодарным взглядом.
Шнелингер неподвижно лежал на операционном столе, Левая штанина была разрезана и закатана.
Унтер-фельдфебель скальпелем разрезал пропитанные кровью бинты и довольно грубо сорвал их.
Цибарт профессионально осмотрел рану. Кусок дерева вошёл в тело под коленом, скользнув по кости, и вышел наружу в пятнадцати сантиметрах от бедра. Рана была не особенно опасной, но, видимо, раненый потерял много крови.
- Больно, когда я вот здесь надавливаю? - спросил капитан раненого.
Шнелингер даже не шелохнулся.
- Переливание крови! - распорядился доктор. - Вы знаете, какая у вас группа крови? - спросил он.
Раненный на этот раз ничего не ответил.
- Посмотрите его руку, - сказал доктор санитару, а сам начал осматривать рану на лбу.
Унтер-фельдфебель расстегнул рубаху на груди раненого и, стащив её через голову, поднял ему левую руку, повернув внутренней стороной к глазам. Покачав головой, он уставился на капитана:
- У него на руке нет никакой татуировки! Возможно, есть запись в солдатской книжке?
Книжку раненого унтер-фельдфебель нашёл в кармане френча и, полистав, проговорил:
- Нулевая. У большинства из них нулевая группа крови.
Капитану Цибарту показалось, что трое эсэсовцев наблюдают за этой сценой с особенным вниманием.
Ефрейтор в противогазных очках взял со стола с инструментами прибор для переливания крови и начал подготавливать его.
Капитан снял резиновые перчатки и неторопливо направился к выходу. На лбу его углубились морщины. Так с ним бывало всегда, когда он думал о предстоящей операции.
Войдя в приёмную, он сразу же попросил телефониста соединить его с начальником штаба корпуса полковником фон Зальцем и сообщил ему о своих подозрениях.
- Что вы говорите, доктор?! - удивился полковник. - Такого быть не может, чтобы обершарфюрер СС не имел на руке татуировки о группе крови! Немедленно задержите этих людей, а я посылаю к вам наряд полевой жандармерии! У меня всё!
Хельгерт посмотрел на часы: с момента ухода капитана прошло десять минут, пора бы ему уже вернуться обратно. Надев фуражку, Фриц встал и пошёл по коридору. На одной из дверей он увидел табличку с надписью "Приёмная".
- Ни с места! Стрелять буду! - раздался вдруг чей-то грубый голос.
Хельгерт отпрянул от двери и прижался к стене. Уголком глаза он увидел Бендера, Хейдемана и Юрия: они стояли, подняв руки вверх. В операционной перед столом, на котором неподвижно лежал Шнелингер, застыл санитар.
А в середине комнаты стояли четверо жандармов с автоматами наготове и возле них - старший наряда.
"Как эти жандармские ищейки попали сюда? - подумал Хельгерт. - Как им удалось обезоружить Хейдемана, Григорьева и Бендера?"
- Не шевелиться, стреляю без предупреждения! - прорычал жандарм - старший наряда.
Хельгерта жандармы с того места, где они стояли, не видели. В голове Фрица мгновенно мелькнула мысль: "Действовать! Немедленно действовать!"
Ударом ноги с силой захлопнул дверь, и она закрылась со страшным грохотом. Одновременно он выпустил длинную очередь из автомата по верху матовых стёкол, чтобы не попасть в своих разведчиков.
- Руди, сюда, ко мне! - крикнул он.
Разведчики выскочили в коридор.
Фашисты, бросившиеся на пол при первой очереди Хельгерта, открыли огонь по двери и продырявили её, как решето.
Вторую очередь Хельгерт выпустил так, чтобы случайно не попасть в Шнелингера, который лежал на операционном столе.
- Сборный пункт у нашей берёзы! - крикнул Хельгерт товарищам.
Трое разведчиков стремительно выскочили на улицу, где царили полная тишина и спокойствие.
В этот момент дверь операционной распахнулась настежь. Хельгерт снова дал длинную очередь, стараясь, чтобы пули прошли ниже операционного стола, и в тот же миг, почувствовав удар прикладом по голове, потерял сознание.
Жандармы схватили его и потащили к стоящей во дворе санитарной машине, затем туда же принесли и Шнелингера.
Дверца захлопнулась, и машина помчалась в штаб.
Когда Хельгерт пришёл в себя, то первое, что он почувствовал, была подступающая к горлу тошнота. Голова его, залитая кровью, сильно кружилась. Перед глазами вставали события, которые происходили с ним за несколько месяцев до этой отчаянной операции…
В рождество сорок третьего года Хельгерт с несколькими солдатами своей почти полностью разбитой батареи добровольно сдался в плен русским под Житомиром. Он не хотел больше воевать. Его жена Ильзе в Гамбурге попала в руки подлого насильника, и попытка Хельгерта найти справедливость столкнула обер-лейтенанта с отвратительнейшей бесчеловечностью всей фашистской системы, начиная от вермахта и кончая органами юстиции гитлеровской партии. Это столкновение поколебало его прежние воззрения и познакомило Фрица с жестокостью идеологов свастики.
Советское государство предоставило Хельгерту и его бывшим подчинённым возможность, находясь в лагере для военнопленных, как следует проанализировать собственное поведение начиная с момента захвата фашистами власти.
Когда Хельгерт и его солдаты узнали о существовании комитета "Свободная Германия", они заинтересовались его деятельностью. Общаясь с членами комитета, они поняли, как нужно бороться против войны.
Спустя некоторое время они изъявили желание учиться на антифашистских курсах, находившихся в Красногорске под Москвой. Во время учёбы на этих курсах они узнали многое, о чём не имели ни малейшего представдения, познакомились с новым для них обществом и идеями людей, живущих в этом обществе.
Однажды Хельгерт совершенно случайно встретился с Руди Бендером, который был его ровесником, но в отличие от Фрица вёл активную антифашистскую работу.
- Вы тоже должны что-то сделать, чтобы приблизить окончание войны, - сказал он однажды Фрицу. - Думаю, что больше всего пользы вы могли бы принести на фронте.
В сентябре Хельгерт попросил послать его на фронт и был зачислен в группу майора Тарасенко. Войска Советской Армии тем временем на юге вышли к Карпатам, а на центральном участке фронта, ведя ожесточённые бои с противником, вышли на двухсотсемикилометровом участке к границе с Чехословакией.
На севере советские войска, успешно продвигаясь вперёд, достигли Мазурских болот. В ходе решительного наступления советские войска вышли на побережье Рижского залива, заминированного фашистами, расчленив тем самым группу армий "Север" на две части. Была освобождена Рига. Наступающие части Советской Армии вступили на территорию Восточной Пруссии.
Гитлеровское командование в срочном порядке мобилизовало мирных жителей - женщин, стариков и детей - на строительство оборонительных сооружений. Были вырыты миллионы кубометров земли, отрыты окопы, ходы сообщения, сооружены противотанковые заграждения, сотни дотов и дзотов, в оборонительные сооружения залиты десятки тысяч тонн цемента. Каждый даже самый маленький населённый пункт был превращён в крепость.
Однако, как ни старалось гитлеровское командование, первое же наступление Советской Армии смело эти укрепления, а остаткам гитлеровских войск ничего не оставалось, как бежать за Неман. В сводках информационных агентств всего мира замелькали географические названия: Гумбинен, Гольдап, Андербург и другие.
Контрнаступления, в которые гитлеровское командование бросало наспех подготовленные войска фольксштурма, практических результатов не давали. Наоборот, гитлеровцы несли огромные потери как в живой силе, так и в технике.
Ещё 22 июня 1941 года Гитлер переехал в свою новую штаб-квартиру под Растенбургом, известную под названием "Волчье логово". Неподалёку от него разместился со своим штабом и Гиммлер. Отсюда гитлеровское командование руководило всем ходом разбойничьей войны против Страны Советов. Сейчас в этих местах шли бои.
Находившееся в Лондоне эмигрантское правительство Миколайчика через графа генерала Бур-Коморовского отдало приказ Армии Крайовой начать восстание в Варшаве. Оно началось первого августа, в момент, когда не было ни малейшего шанса на успех. Ответственные за проведение восстания лица избегали всяких контактов с Армии, не желая координировать свой действия с её действиями.
В ходе успешного наступления, которое продолжалось уже несколько недель подряд, советские дивизии освободили всю Белоруссиюи четвёртую часть территории Польши, а к концу августа после тяжёлых кровопролитных боёв вышли к пригороду Варшавы Праге, расположенному на правом берегу Вислы.
Верховное командование вермахта бросило для контрудара четыре отборные танковые дивизии, которым удалось потеснить советские войска, однако ненадолго. В конце августа передовые части 47-й армии вышли к Висле южнее польской столицы на участке шириной в сорок километров.
14 сентября советские части, несмотря на сильную измождённость в боях, штурмовали Прагу, рискуя поставить под удар свои коммуникации, растянувшиеся на несколько сот километров.
В конце сентября генерал Бур-Коморовский отдал приказ подчинённым войскам, принимавший участие в восстании, на безоговорочную капитуляцию. Последний очаг восстания был подавлен. С коварной целью вбить клин между польским народом и Советской Армией и спровоцировать заранее разработанный конфликт между партнёрами по антигитлеровской коалиции реакционные круги тогдашней Польши без зазрения совести пошли на грубый обман жителей Варшавы, которые проявили в борьбе против фашистов беспримерную храбрость, патриотизм и самоотверженность. В результате этого обмана двести тысяч мирных варшавских жителей стали жертвами эсэсовского террора, а город был так разрушен, что от него не осталось камня на камне.
Глава вторая
- Значит, ты считаешь, что самое умное, что мы можем сейчас сделать, - это перебежать к русским, да?
- Это единственная наша возможность. Там мы будем в безопасности, господин обер-лейтенант.
- Сколько раз я тебе говорил, Эрвин, чтобы ты не называл меня так, когда мы с тобой одни! - Оберлейтенант Генгенбах сердито сдвинул брови.
- Я постараюсь, Герхард, - обер-ефрейтор Зеехазе попытался придать своему лицу строгое выражение.
Посмотрев друг на друга, оба усмехнулись.
Кроваво-красное солнце, склонившееся к самому горизонту, ярко освещало равнину, которая казалась бесконечной. На самом горизонте вырисовывался силуэт далёких Карпат, за которыми, километрах в ста, находился Пресбург, а за ним, километрах в семидесяти. - Вена с собором Святого Стефана, гигантским обзорным колесом и парком. Пратер.
В простом крестьянском доме с низкими потолками стоял приятный полумрак. Над маленьким окошком нависла серая соломенная кровля, образовав вокруг, всего дома своеобразный защитный козырёк от дождя. В курятнике деловито возились куры. Картина была вполне мирной, и, если бы не новобранцы, которые, стуча котелками, спешили к полевой кухне, ничто не напоминало бы здесь о войне.
Зеехазе достал сигарету и прикурил её от спички.
- Неужели тебе трудно решиться на такой шаг? - Вопрос прозвучал чересчур обыденно, но всё же чувствовалось, что Эрвин придаёт ему особое значение.
- Теоретически мне всё ясно, - немного подумав, ответил Генгенбах.
- Наше положение в настоящее время, Герхард, совсем не похоже на то, в каком мы находились в конце августа во Франции.
- Это верно. Тогда мы по крайней мере знали, что уже не сможем дальше продолжать войну.
- Мы знали много больше: мы хотели начать работать против фашистов.
Генгенбах удивлялся тому, что Зеехазе, когда он вёл разговор о чём-нибудь важном, никогда не говорил на берлинском диалекте.
- А как ты это представляешь себе на практике, Эрвин?
- На юге и юго-востоке русские почти вплотную подошли к Будапешту, до города осталось всего несколько километров. Будапешт полностью окружён. И мы должны этим воспользоваться. Нам нужны командировочные предписания. Достать их - твоя забота. Тогда я и пойду по правильному пути, - усмехнулся Зеехазе.
- И ты полагаешь, что на своей старой ржавой малолитражке мы сможем благополучно пересечь линию фронта и, приятно улыбаясь, сказать русским "здравствуйте", как только прибудем в штаб ближайшей русской воинской части? Мол, так и так: двое военнослужащих германского вермахта, питающих особые симпатии к стране серпа и молота, просят оказать им радушный приём, поскольку они-де решили выступить против войны и свастики.
- Неплохо, господин обер-лейтенант! - Обер-ефрейтор скорчил такую мину, будто его любимой футбольной команде забили гол зелёные юнцы.
Генгенбах погрозил ему кулаком.
- Прости, Герхард. Однако ты не должен забывать того, что из меня не очень скоро выбьешь чушь, которую так долго вдалбливали мне в голову все, начиная с Геббельса и кончая вахтмайстером Куннбертом Монзе. Если хотите знать моё мнение, то я - за поездку на нашей старой малолитражке, с помощью которой мы будем более подвижны и, следовательно, скорее найдём прореху, чтобы перемахнуть через линию фронта.
- Прореху-то мы найдём, но нас в ней и заштопают.
- Я ничего против не имею, только это пусть сделают те, к кому мы идём.
- Нечто подобное мы пытались проделать во Франции. А ты не забыл, что тогда сделали с Людвигом Линдеманом?
- Поскольку он высадился не возле нашей наспех сколоченной группы, то, естественно, не мог принадлежать к вермахту.
Генгенбах понимающе кивнул и проговорил:
- У меня, как и прежде, такое чувство, что ему удалось пробиться к русским.
- Я лично надеюсь, что он своего решения не переменил, - пробормотал Зеехазе, который, будучи членом Коммунистической партии Германии, не скрывал своих симпатий к русским. Затем ему припомнились события, происшедшие 3 сентября 1944 года в Камбре.
Их было пятеро: Зеехазе, Генгенбах, Линдеман, обер-лейтенант Клазен и ефрейтор Мюнхоф. Они только что форсировали Сену. Плот, на котором они под покровом ночи переправились на противоположный берег реки, был сколочен на скорую руку из пустых бочек из-под сидра и досок от кузова развитого грузовика.
Когда плот оказался на самой середине реки, их обнаружил гитлеровский пулемётчик и тотчас же открыл огонь. Им ничего не оставалось, как быстро нырнуть под воду и находиться там столько, сколько позволяли их натренированные лёгкие. Добравшись до противоположного берега, они разошлись в разные стороны. Клазен и Мюнхоф открыто не решались выступить против гитлеровцев, хотя прекрасно понимали, почему это делают их коллеги - антифашист Зеехазе, Генгенбах, решивший отказаться от своего офицерского прошлого, и вахтмайстер Линдеман, который вообще терпеть не мог эту разбойничью войну с проигранными сражениями и печальным, таким близким уже, эпилогом. Тогда-то на берегу Сены они и расстались.
Поток отступающих гитлеровских войск нёсся к Сомме. Никто ни у кого не спрашивал, из какой они воинской части, с какой целью и куда двигаются. В вышестоящих штабах понимали, что все эти абсолютно неуправляемые потоки будут остановлены на берегах реки Маас или на линии Западного вала, что там вся эта масса будет заново перетасована и переформирована.
Третьего сентября они оказались на аэродроме в Камбре, где собралось огромное количество эсэсовцев и всяких чинов, жаждущих поскорее очутиться на родине. Сначала самолёты летали на Брюссель или Льеж, а затем на старый кайзеровский город Аахен. Все полагали и надеялись, что так далеко, то есть до границ Германии, противник не сможет их преследовать.
Потом наступили самые мрачные дни, вернее, вечера. В известной мере они были "свитой" второго, так сказать, сорта. И ехали они отнюдь не по железной дороге, по которой уже невозможно было проехать из-за отсутствия паровозов или из-за неисправности железнодорожных путей. Ехали они на обыкновенных велосипедах, с рюкзаками за плечами. Они ползли следом за бронеавтомобилями и колоннами машин, которые двигались в восточном направлении, домой, в рейх, к своим матерям и близким, ютившимся, среди развалин разбомблённых городов.
Монтгомери, отличавшийся страшной медлительностью, вряд ли был способен догнать их со своим бронированным кордоном, да и вряд ли он стал бы преследовать их вплоть до почти забытой границы Бельгии, ощетинившейся рядами противотанковых препятствий и укреплениями Западного вала.
Соединения генерала Паттона, действовавшие южнее на линия восточной границы Франции, также держались на известном расстоянии от отступающих…
Короче говоря, они двигались на своих велосипедах относительно спокойно, со скоростью двадцать километров в час, и надеялись укатить даже дальше тех, кто ехал на машинах, в которых вот-вот могло кончиться горючее. Благо ночи стояли тёмные, а с рассветом, когда самолёты противника начинали кружить в воздухе, угрожая не только колоннам машин, но даже одиночным машинам, самым надёжным средством передвижения становился велосипед… Знай только крути педали - и подальше от этого Камбре.
На аэродроме в полуразграбленных помещениях они всё же кое-что нашли: несколько банок мясных консервов, вино и даже бутылки шампанского незнакомой марки с горлышками, обёрнутыми серебряной бумагой. Все здорово проголодались, а о жажде, мучившей их, и говорить не приходилось. Сразу же набросились на еду, и никто не помешал их ночной трапезе.
И вдруг под столом, среди разбитых винных бутылок, Линдеман нашёл совершенно новенький Железный крест первого класса.
- Эрвин, ты среди нас один, у кого ещё нет такого ордена. - В басе Линдемана сквозила добродушная усмешка. - Так разреши же мне, дорогой, наградив обер-ефрейтора Зеехазе Железным крестом первого класса за его беспримерную храбрость. Предоставленный самому себе, без всякой поддержки со стороны… - Линдеман воткнул булавку ордена в сукно френча друга.
Но тут Зеехазе отвёл руку вахтмайстера и, содрав с себя Железный крест с серебряным кантом, бросил побрякушку фюрера на стол, как раз в винную лужицу, где уже валялась колбасная кожура: