- Ну и дурак, - беззлобно сказал Демии. Но немец обиделся:
- А твой отец верил?
- Ну, верил.
- Значит, тоже был дурак?
- Умнейший был человек. Но если бы не верил, был бы еще умнее. И вообще, ты моего отца не трогай!
На этом очередной спор окончился. Онезорг нырнул в отверстие люка. А Демин остался ждать. Через несколько секунд веревка, связывающая их, дернулась три раза. Тогда нырнул и Демин.
Он вынырнул из такого же люка, подтянулся, вылез. Каморку без окон и дверей освещали свеча и медленно горящая спичка в руке у Онезорга. У кирпичной стенки стояли штабелем ящики с тротилом.
- Здесь очень просто, - сказал немец, стуча зубами от холода. Он передал свечу Демину, а сам пошел к ящикам.
Онезорг легко обнаружил дополнительные взрыватели, от которых шли проволочки к стене, обезопасил их, вставив чеки, и перекусил плоскогубцами проволочки. Затем так же уверенно вскрыл один из ящиков и достал оттуда основной взрыватель - химический,
- Порядок! - сказал он, невольно повторяя словечко Демина.
Три гудка известили население о том, что опасность миновала, и сейчас же целая орда ребятишек кинулась к песчаному берегу, откуда их изгнали на время разминирования. День был жаркий, и дети, скидывая на ходу одежку, вбегали в воду.
…Неля встретила Демина и Онезорга у самой плотины.
- Я загадала: если все будет хорошо, мы пойдем купаться!
- Забудь ты эти свои "если", - улыбнулся Демин. - А идея неплохая. Немец-перец-колбаса, пошли, купнемся!
- Не имею костюм, - строго сказал Онезорг и пошел к "виллису". А Неля с Деминым спустились к воде.
- Хорошая жизнь. Второй раз сегодня купаюсь, - хмыкнул капитан.
Неля вышла из кустов уже в купальном костюме, придерживая верхнюю половинку руками.
- Витя, завяжите, пожалуйста. Я уже разучилась, - смущенно сказала она и погнулась к Демину спиной.
Костюм был старомодный: не с пуговками на спине, а с тесемочными завязками. Демин молча глядел на покатые Нелины плечи, на ложбинку между лопатками, покрытую светлым пушком, на родинку по-выше линии трусиков. Смотрел - и вдруг сказал с удивившей его самого злобой:
- Да не буду я ничего завязывать! Чего ты меня дразнишь?
Неля в растерянности обернулась к нему:
- Я? Дразню?
- Ну, не дразнишь, так смеешься надо мной! Ведь сказала: ничего между нами быть не может. Вот и не надо ничего!
- Виктор, но что тут особенного, я не понимаю…
- Не понимаешь, значит, и не поймешь никогда!
И Демин, не оглядываясь, зашагал по берегу. А Неля осталась стоять, придерживая злополучный купальник.
- А-а-а! - Онезорг закричал во сне, проснулся от своего крика и сел на постели. Демин тоже не спал. Сидел уже одетый и мрачно похрустывал костяшками пальцев. Было раннее утро, за окном слышался бодрый птичий гомон - домик, где они ночевали, стоял на окраине города.
- Опять приснилось? - спросил Демин. Немец кивнул.
- Да… Спина болит? Хочешь, буду потирать?
Демин безнадежно махнул рукой. Тогда немец пошел умываться.
…Они сидели за голым столом, обсуждая предстоящую работу. Онезорг говорил:
- Мы имеем впереди четыре объекта. Сегодня очень, очень просто, нет никакая проблема. Дальше… Э-э-э…
Тут вошла Неля с крынкой и бумажным фунтиком в руках. Как всегда, Онезорг при ее появлении встал.
- Я на базаре была. Сидите, сидите, Рудольф! Купила молока, земляники…
- Это потом, - оборвал Демин. - Садись, займемся делом.
Неля подсела к столу, и Онезорг стал объяснять, рисуя по ходу разговора на обороте какой-то справки:
- Сегодня простой объект, его минировали наспех. И следующий - мельница - тоже несложный. А вот третий объект - водонапорная башня, там будет очень трудно.
Неля переводила деловито и сухо; Демин первый предложил такой тон.
- Там капитан Шнайдер поставил самое сложное взрывное устройство, - объяснял Онезорг и показывал на рисунке. - Химический взрыватель заключен в бронзовую коробку. Она закрыта на два секретных замка. Чтобы открыть их, надо набрать цифровой код.
- А этот код ты помнишь? - поинтересовался Демин.
- Да. Это день рождения фюрера: двадцать, ноль четыре, восемь девять… Но начинать надо не с верхнего замка, а с нижнего - первые три цифры. А если начать с верхнего, сразу сработает дополнительный взрыватель. Но это еще не все. Вот тут имеется инерционный взрыватель. Его надо замкнуть магнитом. Только тогда можно открывать коробку.
- Хитро, хитро, - покрутил головой Демин.
- Его тревожит, - перевела напоследок Неля, - что там в помещении очень сыро. Это могло повлиять на взрывное устройство самым неожиданным образом.
Нахмурившись еще больше, Демин повертел рисунок в руках, отдал Неле:
- Положи в папку к другим бумажкам. Ладно, поживем - увидим. Хорошо, хоть сегодня простая работенка.
Из подъезда двухэтажного особняка выводили детей: больших, поменьше и совсем маленьких. Маленькие не хотели идти парами, баловались. Демин и Онезорг терпеливо ждали, пока детей выведут за линию оцепления.
- Детский-то дом зачем было минировать? - неприязненно спросил Демин.
Немец объяснил:
- Раньше это не был детский дом. Это был клуб советских офицеров.
- Дом офицеров, - поправил Демин.
В комнате, уставленной детскими кроватками, Онезорг отмерил четыре шага от подоконника и топнул ногой:
- Здесь.
Вместе с Деминым они отодвинули две кроватки. Достав из кармана мелок, Онезорг нарисовал на полу прямоугольник, разделил его на три равные части и отметил крестиком одну из них.
- Здесь так, - сказал он, слегка хвастаясь своей памятью. - Три коробки тротиль и один взорватель.
Действуя саперной лопаткой и топориком, они легко вскрыли пол, отложили половицы в сторону, и Демин увидел - точно там, где предсказывал Онезорг, - три зеленых ящика со взрывчаткой. К одному была прикреплена короткая алюминиевая трубка - кожух химического взрывателя.
В коридоре давно уже звонил телефон - переставал и снова начинал звонить. Демин подошел, снял трубку:
- У аппарата!..
В трубке послышался возбужденный Нелин голос. Послушав немного, капитан скрипнул зубами от злости:
- Ведь обещал же он! На чем мы теперь поедем?.. Куда уходит? Полчаса он может подождать?.. Ну, хорошо, задержи его на пять минут, я сам подойду… Машину не дают, - объяснил он Онезоргу через открытую дверь.
- Иди, иди, - кивнул немец. - Я буду ждать.
Военкомат помещался недалеко от бывшего Дома офицеров - почти сразу за линией оцепления. Демин и Неля вышли из дверей вместе с несколько смущенным военкомом. Попрощавшись с капитаном за руку, военком сел в пролетку и уехал по своим делам. А Демин быстро зашагал к Дому офицеров, ставшему детским домом.
- Мало ли что не давал! - говорил он еле поспевавшей за ним Неле. - Дал же, как миленький… Следующий раз беги прямо в горком. А если и там не пойдут навстречу…
Земля под их ногами дрогнула, раздался нестерпимый, рвущий уши грохот. Со звоном разлетелись стекла. Столб огня и черного дыма поднялся над двухэтажном особняком.
Плыли по воздуху кроватки, детские игрушки. Одна из них - кукла с волнистыми золотыми волосами - упала к Нелиным ногам, раскинув пухлые целлулоидные ручки.
Демин кинулся навстречу пыльному горячему ветру взрыва, крича:
- Рудик!.. Рудик!
Впервые он назвал так немецкого сапера, и Рудольф Онезорг, если бы услышал, был бы доволен. Но услышать этого он уже не мог.
Военком нервно переставлял с места на место сорокапятимиллиметровую гильзу, в которой у него содержались карандаши, и старался не глядеть на сидевшего по ту сторону стола Демина. Лицо у капитана обтянулось, застыло, как неживое.
- Вы считаете, это будет правильно? - с сомнением проговорил военком.
- Я считаю, только так и нужно.
- Ну, не знаю… Попробую согласовать.
На кладбище, где крестов было мало, зато много фанерных обелисков с красной звездочкой наверху, хоронили Онезорга - вернее, хоронили почти пустой гроб.
Отделение автоматчиков, подняв к небу стволы, выпустило короткую очередь. Военком не подвел, согласовал, и немца хоронили с воинскими почестями.
Народу на кладбище собралось немного: Демин, Неля, военком и представитель горсовета. И саперы - они принесли и теперь опускали в могилу гроб.
Койка, на которой спал прошлой ночью Онезорг, стояла голая - даже тюфяк унесли. А на другой койке, одетый, не скинув сапог, лежал поверх одеяла капитан Демин.
Потом Демин сел, поискал по карманам папиросы, не нашел и сразу забыл про них; он оперся локтями о стол и снова застыл в неподвижности. Потом стукнул ладонью по столу и застонал, как от зубной боли. В приоткрытую дверь заглянула Неля:
- Спина разболелась?
- Какая там спина! Ты мне скажи: зачем я тогда ушел?!
- А погибли бы оба - это лучше? - Неля подошла, села рядом с ним.
Но Демин как будто не услышал ее ответа.
- И этот бокс идиотский. Что я последнее могу вспомнить? Как бил его без пощады. Вот этим кулаком!
И вскочив, капитан саданул кулаком в стену. Ударил так сильно, что на костяшках показалась кровь.
- Перестань! - закричала Неля. - Ну что у тебя за характер? Из крайности в крайность! То терпеть его не мог, оскорблял совершенно напрасно, а теперь… Будто ты виноват, что он погиб.
- А кто, если не я?
- Никто! Судьба. Он же сам хотел гармонии, справедливости. А какая для него могла быть гармония? Такой человек, как Рудольф, не смог бы жить с этим грузом на душе.
- Ну, рассуждай, рассуждай, - глухо сказал Демин. - Неужели в тебе жалости нет совсем?
- Пока он был жив, я его жалела больше, чем ты. Понимала его и уважала.
Демин тяжело сел на койку.
- Побежал машину выбивать, помчался. Хоть бы шевельнулось что, хоть бы какое-нибудь предчувствие!
Неля хотела что-то сказать ему, утешить, но слова застряли в горле. Она обхватила Демина за плечи, прижалась к нему и беззвучно заплакала.
- Ну что ты, что ты? - Демин погладил ей волосы, потом обнял ее, поцеловал мокрую щеку. Потом поцеловал в один глаз, в другой, обнял еще крепче,
Неля вздохнула и сказала:
- Потуши свет, я разденусь.
Капитан Демин спал, по-детски положив ладони под щеку, и лицо у него было спокойное, умиротворенное, как у спящего ребенка. А Неля, уже одетая, сидела за столом и не отрываясь смотрела на Демина.
То ли от этого взгляда, то ли оттого, что солнце упало ему на веки, спящий проснулся. Посмотрел на часы, он никогда не снимал их с руки на ночь, и благодарно улыбнулся Неле:
- Вот это дал!
Он встал и подошел поцеловать Нелю. Она, правда, чуть отвернула лицо, так что поцелуй пришелся больше в щеку, чем в губы, но Демин этого не заметил.
- Все-таки эгоистичная скотина человек! - сказал он, виновато улыбнувшись. - Вот проснулся и не сразу даже вспомнил, что вчера было. То есть хорошее помнил, конечно, а плохое на минутку забыл,
…Поставив ногу на верхнюю ступеньку крыльца, капитан чистил сапоги - и без того блестящие, как казалось Неле.
- Хватит! Они и так, как лакированные, - уговаривала она. - Ну, давай я, тебе же больно нагибаться!
Демин отдал ей бархотку, с удовольствием разогнул спину. Пока Неля доводила сапоги до совершенства, он рассказывал:
- Наверно, доберутся до меня медики. Уволят в запас. Тем лучше, сразу поженимся. Если оставят, тоже неплохо. Будешь офицерская жена. А говорила, ничего у нас не выйдет, есть один человек, он ждет. Наврала про человека?
- Нет, правду говорила. Он действительно ждет.
- Ну, если ему нравится, пускай ждет.
Демин проговорил это со снисходительной усмешкой победителя. Неля смотрела на него снизу, откинув голову. С каждой секундой труднее было сказать то, что ей сейчас предстояло сказать.
- Витя, ты не понял. Я его люблю.
Она выпрямилась, поправила волосы.
- Не сходи с ума, - не поверил, вернее, не захотел поверить Демин. - Ты меня любишь! Меня!
Неля молчала. Тогда капитан отступил на шаг и сказал внезапно севшим голосом:
- Его любишь, а со мной… Разве так бывает? Кто же ты после этого?
- Так случилось. Но больше не случится.
- Обожди. Все-таки я тебя не понимаю. Если ты правду говоришь, зачем же мы вчера… - Но прежде чем она сумела ответить, Демин понял сам, и его прямо передернуло от боли: - Пожалела, что ли?
- Нет. Это больше, чем пожалела.
- Больше, меньше! Нечего меня жалеть! Жалей кого-нибудь другого.
- Вот, вот… - обиделась и Неля. - Знакомый мотив: "терпеть не могу, когда меня жалеют, не унижайте меня жалостью". Господи, да хоть бы меня кто унизил жалостью! Я бы терпела, я бы спасибо сказала.
Демин уже взял себя в руки:
- Любишь ты порассуждать об умном. Так и будешь всю жизнь рассуждать! - И спокойным деловым голосом он закончил разговор: - Неля, достань нашу папку и все его заметки переведи. Каждое слово… В письменном виде.
- Зачем? - Неля не была готова к такому неожиданному повороту.
- Так надо. Для порядка.
На пустой площади стоял двухместный шарабан. Кучер помогал Демину прилаживать на задке его пожитки: чемодан, миноискатели, сумку с инструментом. Потом оба они взобрались на сиденья, уселись рядом. И в это время к шарабану быстрым шагом подошла Неля.
- А я на чем поеду? - удивленно спросила она.
- Ты не поедешь. То есть поедешь, но позже. За тобой придет подвода, отвезет к поезду.
Какие-то люди остановились неподалеку от шарабана. Покосившись на них, Неля сказала:
- Это я понимаю. Но ты-то почему сейчас?
- Я еду по старому маршруту.
- Как это, по-старому? - испугалась Неля. - Ты собираешься сам разминировать? Один?
- А что такого? Где надо, помогут.
- Но ведь Рудольф говорил - там один объект очень трудный. Он даже сам боялся!
Людей на площади стало больше. Они, правда, не смотрели на Демина и Нелю, но, может быть, прислушивались. Понизив голос, Неля продолжала:
- Ты не имеешь права рисковать! Ты обязан доложить командованию. Можно эвакуировать эти объекты, и тогда пускай взрываются! Люди не пострадают.
- Неля, это моя работа, и ты в ней ничего не понимаешь. - Чем больше волновалась девушка, тем спокойнее и суше говорил Демин. - Есть его заметки, есть рисунки по каждому объекту. Прекрасно все разминирую.
А народ прибывал. Площадь, еще недавно пустая, была заполнена людьми - как будто весь городок пришел проводить капитана Демина в его опасную поездку.
- Тогда возьми меня с собой, - чуть не со слезами сказала Неля. - Я буду рядом и помогу.
- Поможешь? Чем? - пожал плечами капитан.
- Всем! Всем, чем ты захочешь.
- Мне пора. Давай прощаться. - И с некоторым трудом Демин добавил: - Желаю счастья.
- Я тебя не отпущу одного! Поеду с тобой, поеду!.. Я ведь понимаю - ты меня жалеешь, боишься, что взорвешься на моих глазах!
- Опять пошла философия, - нахмурился Демин. - Ты же любишь, когда тебя жалеют? Ладно, пора.
Шарабан тронулся, и в ту же секунду ожили, задышали репродукторы, установленные на столбе посреди площади. Торжественный, даже торжествующий голос диктора объявил:
- Говорит Москва! Говорит Москва!.. Работают все радиостанции Советского Союза!
Это передавали Парад Победы: было двадцать четвертое июня сорок пятого года. Шарабан, увозивший Демина, медленно пробирался через толпу. Люди стояли, подняв головы к небу, словно видели в черных жерлах репродукторов то, о чем рассказывал взволнованный голос из Москвы: маршала Жукова на белом коне, сводные полки фронтов, впереди которых шли прославленные полководцы, фашистские знамена с широкоплечими орлами, брошенные к подножью мавзолея.
Слушала Неля, затерявшаяся в толпе.
Слушал и капитан Демин. Правда, для него война не кончилась - ему еще предстояло победить или умереть. Но сейчас это было не важно. Сейчас важнее всего был Парад Победы.
Людские беды и горести отступили перед этой всеобщей, всесветной радостью. Раскатами "ура", громом оркестров сегодняшний парад окончательно утверждал великую Победу. Победу, которой так долго ждали люди, собравшиеся на площади, и за которую они так дорого заплатили.
МАСТЕРА СЦЕНАРНОГО ИСКУССТВА
С Юлием Дунским и Валерием Фридом мы сделали четыре фильма: "Гори, гори, моя звезда", "Сказ о том, как царь Петр Арапа женил", "Экипаж" и совсем недавно - "Сказку странствий". Согласитесь, все это ленты, совершенно различные по теме и жанру, по месту и времени действия, по кругу персонажей. Ю. Дунский а В. Фрид написали немало сценариев для других кинорежиссеров и студий, и в каждом был свой мир, своя, нисколько не похожая на другие драматургическая коллизия. Эта разноликость тем и жанров могла и насторожить: неужели нет в их сочинениях ничего такого, что отражало бы цельность творческой натуры автора? Да, да, именно автора, в единственном числе! Потому что все мы в течение многих лет, до последнего дня жизни Ю. Дунского, привыкли воспринимать их обоих как одного. Они были неотрывны друг от друга, и я уверен, что никто - может быть, даже они сами - в конце концов не смог бы определить, что внес в тот или иной сценарий Юлий, а что - Валерий. И это творческое слияние в сопоставлении с разноликостью их произведений еще более озадачивало.
У них была твердо устоявшаяся репутация профессионалов высокого класса. А что это означает - профессионализм драматурга? Расчетливый опыт? Широкая палитра ремесленных навыков в сочетании с изворотливым и ловким на вымысел умом? Как бы не так! До чего же поверхностно мнение, что профессия драматурга, мол, сродни инженерному делу - придумай, подсчитай, составь детальный проект и передай исполнителю. Не спорю, добротный проект - штука нужная; полезная. И действительно, нет в нашем деле никаких чудес - кроме одного. Волнение, которое было в первый миг озарения, какими-то странными, прихотливыми ходами в конце своего пути достигает другого человека. Была заложена страсть в начале пути, она может вспыхнуть в конце. Не было - никого не обманешь пиротехническим блеском мастерства. Профессионализм Ю. Дунского и В. Фрида- это артистичность, способность вспыхнуть и оживить огнем души и заселить живыми персонажами страну воображения. И привести все детали этого мира к единству замысла. В начале каждого их фильма было слово. Оно рождалось от взволнованных ударов двух сердец, от увлеченного, самозабвенного погружения писателей в мир их героев.
Ю. Дунского и В. Фрида соединяла дружба такая верная и крепкая, какой, мне до знакомства с ними наблюдать не доводилось. Началась она еще с детских лет, закалилась в пору тяжких невзгод и выдержала столь опасное и длительное испытание, как совместное творчество. Но видели бы вы их во время работы! Они ожесточенно ругались из-за реплики, из-за интонации, из-за слова в ремарке. Ругались так, будто это был последний день их совместного труда и надо было успеть бросить в лицо соавтору все самое обидное. Природа не обделила обоих ни остротой ума, ни словесной меткостью, и поэтому эти стычки зачастую превращались в каскад крошечных остросюжетных спектаклей. С той только разницей, что исполнители больше походили на гладиаторов, чем на актеров. С яростной обидой расходились они по разным комнатам и потом еще долго не разговаривали друг с другом.
Сначала я удивлялся: зачем же так? Подумал даже, что они изобрели такой своеобразный способ творческого самовозбуждения. Мало ли странностей бывает у людей! Но нет, все было проще и естественней. В каждом из них на первом этапе работы рождался свой мир героев. И один мир должен был прирасти к другому нервами, мясом, кровью. Тут компромисс был невозможен, он попросту не дал бы ничего дельного. И бушевали страсти, сыпались язвительные остроты, пока не рождалось единство, пока два представления об одном и том же не срастались в гармоничное целое, без швов и насильственных стыков.
Они думали над каждым словом и этим сберегали свои сценарии от непонимания, неточной экранной интерпретации, смещения акцентов. Оба блестящие мастера диалога, они знали цену и паузе, и молчанию, и пластике. Они дорожили найденным ими словом, но я не помню случая, чтобы возникшее во время работы решение заменить слово пластическим образом вызывало их резкий протест. Одного они требовали неукоснительно: чтобы при этом не терялась ясность. Тут они были непримиримы.
На мой взгляд, нет никакой необходимости комментировать публикуемый в альманахе сценарий "Время собирать камни", в нем самом есть та предельная ясность, какой отличались все произведения Ю. Дунского и В. Фрида. Горько лишь сознавать, что это была последняя работа Юлия Дунского…
Александр Митта,
Заслуженный артист РСФСР, кинорежиссер.