- Да, - сказал Чайка, - далеко не пустяк! Признаться, майор, я тоже частенько думаю о том дне, когда нам с вами разрешат уехать отсюда. Интересно, какой тогда будет Германия, как будет выглядеть город Дорнау, какими станут здешние жители?
Он вопросительно посмотрел на майора и продолжал:
- Вот проведена земельная реформа. От этого первого "удара" уже пошатнулись старые представления о Германии, она уже стала не такой, какой была вчера. Смотрит сама на себя, удивляется и узнать не может. Дальше - расширение полномочий самоуправлений, а затем - создание представительного органа, который объединит и направит усилия всех немцев, стремящихся увидеть свою родину единым демократическим государством.
Перечисляя, полковник энергично загибал на руке пальцы, образуя внушительный кулак. Вдруг все пальцы разом разжались.
- Много ещё у нас впереди работы и в области политики, и в области культуры, и в области народного хозяйства. Зато уж если добьёмся успеха, то это будет означать полное прекращение нашей с вами работы здесь. И вот тогда-то, майор, мы сможем спокойно вернуться в Советский Союз. Вернуться и сказать: задание выполнено, товарищи! Раньше была Германия пугалом для всего мира, а теперь, под животворным влиянием Советского Союза, превратилась она в подлинно миролюбивую страну, стала залогом мира в Европе. Стоит для этого пожить и потрудиться здесь. Честное слово, стоит!
Полковник всё больше и больше оживлялся, и теперь глаза у него стали совсем молодыми. Казалось, он уже отчётливо видит будущее этой большой страны, с которой у советских людей связано столько переживаний.
Он посмотрел на Савченко и улыбнулся.
- Что-то мы с вами, майор, сегодня размечтались, - сказал он. - Вы, как считать, пришли ко мне по делу или просто потолковать? - спросил он по-дружески.
- Дела неотложного у меня нет, - сказал Савченко, - и зашёл я к вам просто поговорить о жизни.
На этом их беседа прервалась, потому что в кабинет быстро вошёл капитан Соколов.
- Разрешите обратиться, товарищ полковник? - задорно сказал он и, не ожидая ответа, продолжал: - Имею честь пригласить вас обоих, товарищи офицеры, в гости. Мы даже представить себе не могли, что способны сделать из обыкновенного офицерского пайка умелые женские руки. Прошу! Хозяйка ждёт.
Соколов был откровенно счастлив. Это чувствовалось в каждом его движении, в каждом слове.
Савченко и Чайка переглянулись. Казалось, что счастье, излучаемое капитаном, коснулось их тоже и заставило зазвучать в душе каждого какую-то ответную радостную струну.
- А галушки будут? - скептически спросил Савченко.
- Теперь всё будет! - уверенно ответил Соколов, и они рассмеялись, сами не зная чему.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
На шахте "Утренняя заря" шла обычная жизнь. Это была одна из немногих в этом районе шахт, где добывался не бурый, а настоящий каменный уголь.
Однажды осенним днём Альфред Ренике, как обычно, отработал свою смену, и клеть подняла его на поверхность. Вместе с ним вышли из лавы и другие рабочие, совершенно чёрные от угольной пыли, только белки глаз и зубы сверкали на их лицах. Ренике вместе со всеми сдал свою лампу, зашёл в душевую, потом переоделся и зашагал домой.
- Глюкауф! - весело приветствовал он свою жену Гертруду.
В небольшой, аккуратно прибранной комнате всё ждало прихода хозяина. Гертруда привычно ответила на приветствие мужа и стала подавать обед, состоявший из сладкого супа и миски картошки.
- Не очень-то роскошно угощаешь ты мужа! - пошутил Ренике.
- Погоди, скоро и этого не будет! - вскипела Гертруда. - Вон в деревнях землю у помещиков забрали и роздали её крестьянам… Кто же теперь будет кормить Германию? Всех нас ждёт голод…
- Постой, постой, кто это тебе сказал?
- Об этом давно говорят. Только я не думала, что это так быстро случится.
Она чуть не плакала. Домашним хозяйкам действительно приходилось туго. Гертруде казалось, что земельная реформа неминуемо приведёт страну к бедствиям. Это убеждение появилось у неё после разговоров с соседкой. Кто пустил такой слух среди шахтёрских жён, неизвестно, но Гертруда была обеспокоена.
Альфред не придал большого значения словам жены. Никакого голода земельная реформа, конечно, не вызовет- это ясно. Скорее, наоборот. Но его всё это время интересовала другая сторона дела. Ведь если оккупационные власти приступили к проведению земельной реформы, значит, и передача промышленности в руки народа - не пустые разговоры.
Он наскоро пообедал, снова натянул куртку, взял кепку и вышел из дому. Совершенно необходимо с кем-нибудь обсудить все эти события, посоветоваться, навести порядок в собственных мыслях.
Ренике шагал по улице шахтёрского посёлка, почти сливавшегося с Дорнау. А мысль то и дело возвращалась к словам жены. Её жалобы, конечно, справедливы. Получают они далеко не всё из того, что значится в карточках. Правда, товарищи, приезжавшие из западных зон, расска-вывали, что они там не получают и четверти положенного.
С такими думами Альфред добрёл до города и на минутку остановился, размышляя, куда же теперь направиться. Конечно, можно зайти в какую-нибудь пивную. Там уж, наверно, услышишь последние новости. Но это не то. Ему нужно спокойно, серьёзно поговорить с кем-нибудь, посоветоваться, обменяться мнениями. Пожалуй, лучше всего пойти к Грингелю. Теперь Бертольд - коммунист, интересно, как он относится к событиям?
Альфред зашагал быстрее. Он даже чуть не проскочил мимо человека, остановившегося посреди тротуара и схватившего его за рукав.
- Товарищ Ренике! - воскликнул этот человек, и Альфред узнал Оскара Кребса, одного из деятелей городского комитета социал-демократической партии. - Вот хорошо, что я вас встретил!
Ренике не выказал особой радости. Ничего неприятного ему лично Кребс не сделал, тем не менее симпатии к этому человеку забойщик никогда не питал. Совершенно неожиданно Кребс заговорил с Альфредом, как с равным. Этот фамильярный, приятельский тон заставил Ренике насторожиться.
А Кребс, поговорив о всяких пустяках и, будто между прочим, упомянув о том, что социал-демократическая партия будет бороться за повышенные нормы снабжения, неожиданно спросил:
- Вам за последнее время не приходилось говорить с кем-нибудь из коммунистов?
- Да, говорил кое с кем.
- Они вам не рассказывали о том, что собираются нарушить демократические свободы и ликвидировать нас? Вы только подумайте: ликвидировать старейшую партию, партию немецкого пролетариата, основанную ещё Марксом и Энгельсом!
Про себя Ренике подумал, что Маркс и Энгельс никогда и не собирались создавать партию, похожую на теперешнюю социал-демократическую, но, не чувствуя себя достаточно подготовленным для возражений, промолчал.
- Словом, коммунисты хотят нас проглотить, - продолжал Кребс. - Но мы тоже не наивные младенцы, мы не дадимся. Я это вам говорю для того, чтобы вы знали истинное положение вещей. Если кто-нибудь из коммунистов будет вас агитировать, так и отвечайте: мы не согласны!
Он покровительственно похлопал Ренике по плечу и быстро пошёл дальше. Ничего не поняв, Альфред продолжал свой путь.
Уже стемнело, когда он пришёл к Бертольду Грингелю. Хозяин сидел у стола и чинил электрическую плитку. Когда к нему ни придёшь, Грингель всегда чем-нибудь занят! Вот и теперь Ренике пришлось подождать несколько минут, пока Бертольд не закончил ремонт. После этого Альфред, словно контролёр, включил плитку, чтобы проверить работу товарища, и лишь потом заговорил о том, что его интересовало.
- На селе провели земельную реформу, - не то спрашивая, не то сообщая, сказал он.
- Да, - ответил Бертольд. - А ты что, только сейчас услышал? Об этом же во всех газетах напечатано.
- Нет, я просто не думал, что это произойдёт так скоро. Неужели русские и вправду думают выжить всех помещиков и капиталистов из советской зоны?
- У меня такое впечатление, - ответил Грингель, - что они не собираются сами этим заниматься, а предоставляют всё дело нам. Что касается деревни, то начало уже положено и результаты отчётливо видны. Русские разрешили крестьянам поделить помещичью землю, а сами лишь контролируют.
- Моя Гертруда утверждает, что это приведёт к полной разрухе и голоду.
- Глупости! Крестьяне будут обрабатывать свою землю во сто крат лучше, чем помещичью. Урожаи повысятся, а значит, и продуктов будет больше.
- Я тоже так думаю, но женщины очень волнуются.
- Волноваться тут нечего.
Несколько минут они помолчали, думая о последних событиях.
- Но раз отобрали землю у помещиков, значит, и фабрики должны перейти в руки народа, - рассуждал Альфред.
- Это пока ещё не решено. Однако, надо думать, большевики на полпути не остановятся. Кто сказал "а", должен сказать и "б".
- Да, это правда. Значит, русские действительно приступили к исполнению своих обещаний.
Снова долгое молчание. Приятели уже давно привыкли к таким паузам. И никогда при этом не чувствовали ни малейшей неловкости. Просто каждый думал о своём.
Вдруг, вспомнив о встрече на улице, Ренике рассказал:
- Меня по дороге Кребс остановил. Он чем-то изрядно напуган, говорит, будто вы, коммунисты, хотите проглотить нашу социал-демократическую партию.
- Провокатор он просто у вас, вот и всё! - категорически заявил Грингель. - Кому это нужно - глотать целую партию! Достаточно невкусная еда, особенно если в ней попадаются такие гнилые кребсы .
Оба посмеялись над этой нехитрой остротой.
- Но, должно быть, некоторая доля правды всё же есть в его словах? - спросил Ренике.
- Нет, - ответил Грингель. - Ни капли правды здесь нет. Правда заключается в другом: многим честным людям, взявшимся за создание свободной Германии, непонятно, почему это вот хотя бы мы с тобой находимся в разных партиях. Оба мы рабочие. Оба мы, безусловно, заинтересованы в том, чтобы жить в демократической стране.
- Ну и что же? - насторожённо спросил Ренике.
- Нам нужна одна партия, которая могла бы преодолеть раскол в германском рабочем движении и объединить усилия всех людей, действительно стремящихся строить демократическую, миролюбивую Германию. Такое предложение выставляют не только коммунисты. Многие деятели вашей партии тоже подумывают о необходимости объединения. Пока это, к сожалению, только разговоры, хотя, по-моему, давно пора уже браться за дело.
- Ты всегда был очень решителен и в мыслях и в поступках, - сказал Ренике и вдруг рассмеялся: - Постой, постой, теперь я начинаю понимать, почему господин Кребс так взволнован. Его вряд ли устроит, если фабрики перейдут к народу. От кого же он тогда будет получать жалованье?
Ренике намекал на факт, который приобрёл когда-то широкую огласку. В газете писали, будто Оскар Кребс получил изрядную сумму от ИГ Фарбениндустри за то, что предотвратил забастовку на химическом заводе. Доказать это, правда, не удалось. Всё было сработано чисто.
Но рабочие хорошо знали, кто их предал в решительную минуту.
- Да, пожалуй, он-то уж не жаждет, чтобы мы объединились, - добавил Альфред.
- Должно быть, найдутся ещё такие же, как он. Но я уверен, что всё равно так и произойдёт. А разговоры Кребса, будто коммунисты хотят съесть социал-демократов, похожи на бабьи сплетни о земельной реформе, которая-де непременно вызовет голод.
Долго сидели Ренике и Грингель в тот вечер, беседуя о самом важном и сокровенном. Они пока ещё не ощущали себя настоящими хозяевами своей страны, однако предчувствие больших перемен уже заставляло их думать не только о личной судьбе, но и о судьбе всего государства, всего народа.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Об открытии ресторана "Золотая корона" полковника Чайку уведомила фрау Линде. Всячески стараясь казаться приветливой, она просила господина коменданта почтить это скромное торжество своим присутствием. Полковник сам не поехал, но поручил капитану Соколову побывать в "Золотой короне".
Когда капитан рассказал об этом Любе, та задумалась:
- Мы туда пойдём?
- Конечно. Нужно посмотреть, какая у них там концертная программа. Кстати, а ты свой урок уже выполнила?
- Да! - гордо ответила Люба. - Второй акт совершенно готов.
Весь этот месяц Люба с помощью преподавательницы немецкого языка трудилась над переводом советской пьесы. Вся работа была разбита на уроки. Люба по-настоящему увлеклась: перевод обогащал её знание языка, давал практику, не говоря уже о том, что пьеса могла войти в репертуар здешнего театра.
- Ну, значит, заслужила, - пошутил Соколов. - Пойдём часов в девять.
А в ресторане "Золотая корона" происходили знаменательные события. В этот вечер впервые за многие годы на всю улицу засияла неоновыми буквами вывеска. Для немцев, привыкших за годы войны к полному затемнению, это было неожиданностью. Ярким светом был залит и самый зал. Над высокой стойкой, всем управляя, возвышалась фрау Линде. Для торжества открытия она затянулась в корсет и надела своё лучшее платье. Три девушки, работавшие у неё ещё во время войны, подавали к столикам пиво.
Концерт, организованный фрау Линде, проходил вполне пристойно. Жители Дорнау и впрямь соскучились по развлечениям; утверждая это, хозяйка оказалась права: даже простейшие эстрадные номера вызывали шумные аплодисменты. Но с особенным нетерпением все ждали выступления Эдит Гартман, о чём извещал огромный плакат у стойки, как раз под золотой короной - эмблемой ресторана. Большие красные буквы на плакате кричали: "Сегодня у нас поёт Эдит Гартман!".
В антрактах между номерами фрау Линде перекидывалась шутками с посетителями и с господином Штельмахером - неудачливым актёром, исполнявшим обязанности конферансье. Штельмахер когда-то действительно подвизался на сцене, но так как никакого таланта у него не оказалось, театр пришлось покинуть и искать случайных заработков. Кроме платы от фрау Линде, он получал возможность спекулировать здесь сигаретами.
Уже перед закрытием, когда программа была почти исчерпана, Штельмахер объявил продолжительный перерыв. Тем больший эффект, считал он, произведёт последний номер - Эдит Гартман.
Остановившись у стойки около фрау Линде, Штельмахер лениво разглядывал посетителей. На несколько секунд внимание его привлёк человек явно деревенского типа. Он пил пиво за столиком, всё время поглядывая на эстраду. Это был Эрих Лешнер, он явился сюда посмотреть на Эдит. Правда, Эрих приехал в город не только за этим. Проведённая недавно земельная реформа выдвинула перед новыми хозяевами множество вопросов, разрешить которые можно было только в магистрате. Возвращаясь оттуда, он увидел большую афишу и, конечно, не мог уже пройти мимо ресторана, не послушав Эдит.
Гость из деревни недолго занимал Штельмахера. Широко расставив свои необыкновенно длинные ноги и прислонясь спиной к стойке, конферансье говорил, вполоборота поглядывая на владелицу ресторана:
- Начало, конечно, довольно скромное, фрау Линде, но вы не горюйте. Наши жители просто ещё не пронюхали, что у вас, кроме трёхпроцентного пива, имеются всякие небесные напитки. Когда люди об этом узнают, тут протолкнуться негде будет. Это - чрезвычайно многообещающее дело. Ещё один коньяк, фрау Линде!
- Прошу, - ответила хозяйка. - Пятьдесят марок.
Удивлённый Штельмахер даже свистнул:
- Но ведь первую порцию я пил за сорок пять, фрау Линде, я это хорошо помню.
- Коньяк дорожает.
- Действительно, - ответил Штельмахер, - дорожает на глазах у изумлённой публики.
- А кроме того, - продолжала фрау Линде, - предыдущую пачку сигарет вы мне продали за семьдесят пять марок, а за эту взяли уже восемьдесят. Удивляться нечему.
- Действительно нечему, - подтвердил Штельмахер. Можете быть уверены, следующая пачка будет стоить ещё дороже.
- Вы не знаете политэкономии, Штельмахер, - с сознанием своего превосходства объявила фрау Линде. - Я-то найду другого поставщика сигарет, а такого коньяку вы в городе не достанете. Давайте не ссориться. Это будет лучше для вас.
Тем временем в большом низком зале появились новые посетители - бывший антрепренёр господин Пичман и фрау Янике, которая тоже некогда имела отношение к театральному искусству. Войдя в ресторан, они поздоровались с фрау Линде, как старые знакомые, и уселись за столик, где красовалась небольшая картонка с надписью "Для постоянных гостей". Когда-то это было немалой честью - считаться постоянным посетителем ресторана "Золотая корона".
- Два пива, - заказал Пичман. - Очень рад видеть ваш ресторан вновь открытым, фрау Линде.
- Наш город начинает приобретать прежний вид, - лениво произнесла фрау Янике. - Разве не правда? Ресторан "Золотая корона" сверкает огнями на всю улицу! Жаль, конечно, что он открыт лишь до десяти. И когда только снимут это военное положение!
- К сожалению, таков приказ нашего коменданта, - ответила хозяйка.
- А приказы надо исполнять, - подмигнул ей Пичман. - Ваше здоровье, Марго! - Подняв тяжёлый бокал, он сделал такое движение, будто хотел выпить его до дна, но отпил лишь маленький глоток и снова поставил пиво на кружок картона, предусмотрительно положенный на скатерть.
- Ваше здоровье! - ответила фрау Янике, так же бережно отпивая глоток.
В это время Эдит Гартман переодевалась в маленькой комнатке за стойкой. Она достала из чемоданчика и надела чёрное вечернее платье, отделанное кружевами. Когда-то это было очень красивое платье, и, выступая в нём, Эдит пользовалась большим успехом. Правда, с тех пор платье порядком поизносилось, но сегодня Эдит решила выступить именно в нём.
На душе у актрисы было смутно. На память невольно приходил презрительный взгляд капитана Соколова во время их последней беседы в комендатуре.
"Должно быть, он прав, капитан Соколов. Стыдно Эдит Гартман выступать в ресторане с пошлыми песенками!"
До сих пор ей казалось, что она совершенно свободна в своём выборе, и очень этой свободой дорожила. Исполнение эстрадных песенок и выступления в случайных концертах она считала печальной, но временной необходимостью, занятием, которое, по крайней мере, не требует участия души и пройдёт для неё бесследно. Конечно, порой приходила в голову мысль, что в таком существовании нет и намёка на элементарную независимость, как, впрочем, нет и искусства. Но такие мысли были неприятны, и Эдит старалась их быстрее заглушить. Она хотела создать себе хотя бы иллюзию свободы.
Больше всего поразили её во время разговора с капитаном слова о будущей, демократической Германии, перед которой когда-нибудь придётся держать ответ за нынешнее бездействие. Эти слова заставили Эдит внимательнее приглядываться к окружающим её людям и их поступкам.
От грустных мыслей её отвлекла Гильда Фукс. Очень возбуждённая и, кажется, даже слегка опьяневшая, она быстро и привычно надевала свой экстравагантный костюм. Злые языки утверждали, что на него не ушло и одного метра материи. Однако чувствовала она себя в нём прекрасно.
Эдит, взглянув на Гильду, вполголоса напевавшую весёлую песенку, поднялась и вышла в зал. Её вдруг испугала мысль: "А что если капитан Соколов тоже пришёл сегодня в ресторан?" Она окинула взглядом столики и облегчённо вздохнула, нигде не обнаружив золотых погон.
- Скоро начнём, Штельмахер? - спросила актриса.
Штельмахер не успел ответить: навстречу Эдит одновременно поднялись Пичман и Янике.