С рассветом бой возобновился. Германские танки "пантеры" продолжали стрелять в упор. Среди поля горело еще сорок британских танков… Почти вся группа, предназначенная для удара на Кан, была уничтожена. Дивизия "Адольф Гитлер" потеряла тринадцать "пантер".
Адъютант разбудил Монтгомери глубокой ночью. Донес: немцы подтянули огромные резервы… Идет бой в окружении… Танковые части разбиты… Ошеломленный известием, Монтгомери бросился к телефону. Вызвал Черчилля. Надо спасать положение! Может повториться то же, что в Дюнкерке…
Но, к изумлению командующего, Черчилль очень спокойно отнесся к словам Монтгомери. Ничего! Положение восстановится! Не нужно нервничать!
Черчилль прочитал Монтгомери последнюю метеорологическую сводку.
Днем английский фельдмаршал полетел в Лондон. Синоптики обещали улучшение погоды.
- Это главное в боевых действиях, - сказал премьер. - Теперь все зависит от погоды. Как видите, прогнозы хорошие. Я уверен в успехе…
Уинстон Черчилль не сказал ничего конкретного. Не мог же он посвятить Монтгомери в тайну, которую он, казалось, готов был таить от самого себя!… Речь шла о государственном перевороте в Германии.
6
Положение в Польше все больше тревожило Лондон и Вашингтон. Советские армии вплотную приблизились к польским границам, и теперь нельзя было медлить ни единого дня.
Аллен Даллес специально пригласил "Валета" для разговора в Берне - на Херренгассе. Это было незадолго до июльских событий - до покушения на Гитлера. Даллес, проверяя свои данные, начал выспрашивать Ганса Гизевиуса про Армию Крайову - военную подпольную организацию польских националистов - про расстрелы в Катынском лесу и кампанию, поднятую в связи с этим вокруг убийства нескольких тысяч поляков.
Разговор о Польше имел самое непосредственное отношение к предстоящим событиям в Европе.
Настойчивые расспросы американского разведчика застали врасплох сидевшего перед ним агента. Ганс Гизевиус не мог сказать о Польше ничего внятного, он только пообещал собрать нужные сведения. Но зато в следующий свой приход на Херренгассе Гизевиус смог блеснуть умением оперативно добывать информацию, потребную для хозяина!
Эффектным жестом он положил на стол перед Даллесом несколько страничек, отпечатанных на машинке. С видом малозаинтересованного человека Даллес пробежал одну из них. Гизевиус перегнулся через стол и пояснил:
- Здесь выдержка из выступления генерала Бура на подпольном совещании. Его настоящая фамилия Комаровский. Он говорил это осенью сорок третьего года…
"Чем дальше находится русская армия, тем лучше для нас, - прочитал Аллен Даллес. - Мы не можем поднимать восстания против Германии до тех пор, пока она держит русский фронт, а тем самым и русских вдали от нас…
Следующим выводом является то, что мы должны быть готовы оказать вооруженное сопротивление русской армии, вступившей в Польшу… Мы хотим избежать борьбы с немецкой армией… В данном случае ослабление Германии как раз не в наших интересах".
- А это директива генерала Окулицкого, - сказал Гизевиус, когда Даллес перевернул страничку. - Генерал Окулицкий - начальник запасного штаба Армии Крайовой - это на случай провала генерала Бура.
Генерал Окулицкий писал командирам подпольных частей:
"Всем вашим подчиненным, - читал Аллен Даллес, - должно быть разъяснено, что большевики продолжают оставаться врагами Польши. Они хотят превратить Польшу и свою республику, чтобы затем сослать всех поляков в Сибирь".
- Откуда вы все это получили? - спросил Даллес. - Это достоверно?
- Так же, как то, что меня зовут Ганс Гизевиус! - Агент-двойник торжествующе откинулся в кресле. - Видите ли, - сказал он, - в Польше до недавних пор существовала нелегальная организация, которая называлась НСЗ - "Национальные вооруженные силы". НСЗ находилась в постоянных связях с гестапо… Недавно НСЗ влилась в Армию Крайову. Остальное вам, вероятно, понятно - я не растерял еще связей с гестапо…
Пришло время и Даллесу раскрыть перед Гизевиусом смысл всего этого разговора. Он сказал:
- Когда Гитлер будет устранен, встанет вопрос о сепаратном мире с Западом. Не так ли?.. Но нас интересует и Восток… Большевики не должны проникнуть в Европу. Если в Польше придут к власти сторонники довоенного режима, вступление русских в Европу будет затруднено… Вы понимаете меня, господин Гизевиус?
Да, Гизевиус понимал все… Он только не знал, чего от него потребует Даллес. Вскоре прояснилось и это.
- Не смогли бы вы посоветовать нам, господин Гизезиус, - спросил Аллен Даллес, - как сделать так, чтобы в определенное время, когда именно - я скажу вам позже, вокруг Варшавы оказалось бы возможно меньше германских войск… Ну и, конечно, в самом городе тоже… Это на тот случай, если бы польские национальные силы вздумали до прихода русских захватить власть в столице…
Даллес говорил осторожно. Он посвящал Гизевиуса в свои планы только в ограниченных пределах. Но "Валету" не нужно было разжевывать. У него сразу родилась идея.
- Я думаю, что для этого был бы полезен генерал фон Тресков - тот, который готовил покушение на Гитлера… Помните, с коньячными бутылками в самолете… Генерал фон Тресков и сейчас работает начальником штаба армейской группы "Центр". Он может по своему усмотрению перемещать войска…
В плане американской разведки - облегчить восстание в Варшаве - не хватало одного звена. Кто-то должен был отвести германские войска из Варшавы. И вот Гизевиус нашел это звено! Этот говорун и бахвал умеет приносить пользу…
Аллен Даллес поручил Гизевиусу связаться с генералом фон Тресков - пусть генерал уберет германские войска из района Варшавы. Конечно, это распоряжение должно исходить от руководителей военной оппозиции - предположим, от генерала Бека или кого-то другого…
Гизевиус продолжал играть роль равноправного собеседника. Он сказал:
- Было бы неплохо заверить нашу оппозицию в том, что правительство Миколайчика, после того как оно водворится в Варшаве, станет дружески относиться к Германии.
- Можете дать такие заверения, - согласился Даллес. - Тем более, что это подчеркивают документы, которые вы принесли…
В середине июля сорок четвертого года тайная директива руководства военной оппозиции дошла до генерала фон Тресков. В это время советские войска начали свое большое наступление на Центральном фронте, и генералу фон Тресков не представило большого труда оттянуть свои резервные войска из района Варшавы.
Глава вторая
1
Для Вилли Гнивке, оберштурмфюрера СС, неприятности в Житомире не прошли даром. Пришлось распроститься с теплым местечком. Хорошо еще, что не загнали на передовую.
Некоторое время Вилли Гнивке был не у дел, а потом его послали в Маутхаузен, в дивизию, охранявшую концентрационный лагерь. Конечно, и с тестем пришлось расстаться - на новой должности Вилли денщик не полагался. Теперь Карл Вилямцек служил где-то в генерал-губернаторстве. Но Эмми недовольна, упрекнула в письме, что Вилли никогда пальцем палец не ударит для ее родственников. И, конечно, сразу пример - вот муж Марты Рамке тоже оберштурмфюрер, но ее родители живут как у Христа за пазухой…
Какая неблагодарность! Вилли два года держал ее отца денщиком. Не такое это удовольствие, как ей кажется. А с чьей помощью тесть стал шарфюрером - унтер-офицером? Кто написал ему рекомендательное письмо в Варшаву? С его, Гнивке, помощью старика удалось пристроить чуть ли не к самому Баху-Зелевскому… И после всего этого жена ворчит, что Вилли невнимателен к ее отцу.
В дивизии, стоявшей на охране заключенных концлагеря, Гнивке занимался снабжением - вернулся к старой профессии. Ему частенько приходилось выезжать из лагеря, но жил он в коттедже, недалеко от каменоломни, похожей на глубокий кратер вулкана. В лагере был целый эсэсовский городок, благоустроенный и красивый. Домики, стояли по обе стороны дороги, выкрашенные в светлые тона, с клумбами и цветами. Каждый день в каменоломни гоняли заключенных. Все-таки хорошо, что здесь не было тестя. У него бы полезли глаза на лоб от того, что он увидел в лагере Маутхаузен.
В некоторых коттеджах эсэсовцы жили с семьями. К примеру, Цирейс, начальник лагеря. Он поселился напротив, в коттедже салатного цвета. Вилли завидовал - везет же людям! У Цирейса жена полногрудая пышка, как раз во вкусе Вилли. Она часами просиживает у раскрытого окна, сдвинув в сторону занавески. А вечерами через прозрачные шторы тоже все видно. Фрау Цирейс разгуливала по комнатам в таком виде, что Гнивке просто скрипел зубами.
Да, у Вилли на этот счет была собачья жизнь. Он тосковал без Эммы и хаживал в публичный дом, находившийся в отдельном бараке под охраной эсэсовок в черной форме, с пистолетами на боку и в высоких, будто жестяных сапогах. Дом терпимости открыли здесь для эсэсовцев и некоторых капо, назначенных главным образом из уголовников для надзора за командами заключенных. Разрешение на посещение дома да вал тот же Цирейс или его заместитель. Это стоило одну марку, она прикладывалась к заявлению.
В этот день Вилли Гнивке намеревался побывать в заведении оберауфзеерин Штанге, надзиравшей за публичным домом. Он зашел в канцелярию получить разрешение, и как раз тут писарь подал Вилли телеграмму. С остановившимся сердцем он прочитал.
"Дом разрушен, мальчик погиб. Приезжай немедленно. Эмма".
Телеграмма была кем-то заверена. Строки поплыли в разные стороны. Оберштурмфюрер тяжело опустился на стул.
Через два дня Вилли Гнивке вышел из разбитого, заваленного щебнем берлинского вокзала и сразу, будто в пекло, попал в июльскую духоту города, наполненную запахом гари, известковой пылью и чем-то еще, напоминающим смрад лагерного крематория. Гнивке не знал, где приютилась теперь Эмма, и поехал на Бендлерштрассе. Там он занимал квартиру экспроприированного еврея, которая досталась ему вместе с мебелью еще перед войной, вскоре после "хрустальной недели", когда громили еврейские магазины и тротуары были усеяны разбитыми стеклами витрин. Тогда они еще не были женаты. Эмми ахнула, когда Вилли привел ее в свою новую квартиру. В форме штурмовика, подтянутый и широкоплечий, он расхаживал по комнатам, раскрывал шкафы с одеждой недавних хозяев, включал и выключал горячую воду, показывал холодильник, распахнул даже дверь уборной. А Эмми как зачарованная ходила следом и всплескивала руками. В этот вечер Эмми согласилась выйти за Вилли замуж.
Потом у штурмфюрера родился сын. Ему, как царскому наследнику, салютовали пушки в Копенгагене - немцы в тот день занимали Данию. Вилли вспомнил, как сидел в трюме баржи. Ждали сигнала. Он вспомнил даже свои мысли. Вилли думал тогда о лебенсрауме - жизненном пространстве для великой Германии. Он рассчитывал получить ферму в Дании и мечтал, что на него станут работать датские скотоводы. О том же самом штурмфюрер Гнивке думал и на Украине. Там замечательная земля! Вот где Эмми должна бы качать колыбель его сына… И вот все рухнуло… О, как ненавидел сейчас оберштурмфюрер и русских, и американцев, и англичан - всех, кто разрушил его мечты…
Вилли прошел пешком от станции метро и остановился там, где раньше стоял их дом. Он узнал это место только по уличному фонарю, особой шестигранной формы, да вывеске, рекламирующей сосиски Ашингера. Она каким-то чудом уцелела среди этого хаоса.
На развалинах дома лежало несколько свежих венков, как на кладбище. В кучи щебня воткнуты колышки с табличками, как на огородных грядах тестя, где обозначал он сорта капусты. На картонках и кусках железа уцелевшие жильцы дома написали свои новые адреса. Вилли слышал об этих визитных карточках военного времени, теперь он сам их перечитывал. На дверце от холодильника, которым Гнивке когда-то обольщал Эмму, ее рукой было написано:
"Эмма Гнивке, урожденная Вилямцек, живет…"
Дальше панковский адрес тестя.
Бросив рюкзак на землю, Вилли стоял, пришибленный видом своего разрушенного гнезда. Он уже собирался отправиться в Панков, как вдруг увидел жену, подходившую к развалинам с другой стороны улицы. На Эмме лица не было. Она почернела, осунулась, на лоб свисали нерасчесанные пряди волос. Эмма увидела Вилли, остановилась, не веря глазам, потом бросилась к мужу и затряслась в рыданиях у него на груди. Она что-то бормотала в беспамятстве, но Вилли не понимал. Наконец Эмма подняла голову и сказала:
- В морге не разрешают долго держать. Мы не дождались тебя и вчера его похоронили…
Гнивке попытался ее утешить:
- Фюрер ждет от нас твердости, Эмми… Мы должны стойко переносить наше горе.
Эмма оттолкнула мужа:
- Можешь ты говорить по-человечески, Вилли?! Без фюрера ты не произносишь ни одного слова… Мне надоело это!.. Надоело!
Гнивке пугливо оглянулся. Слава богу - никто не слышал. Рядом никого нет, а те, что копаются в развалинах, заняты своим делом.
- Не нужно так, Эмми… - испуганно заговорил Вилли. - Еще кто-нибудь услышит… Война скоро кончится… Секретное оружие принесет нам победу. На Лондон ночью и днем летят наши фау… Фергельтунг…
Эмма давно об этом слыхала: радио и газеты прожужжали уши. Сейчас упоминание о возмездии только разожгло ее ярость.
- Фергельтунг?! Ты еще говоришь о возмездии!.. Вот оно, возмездие, здесь, а не в Лондоне! Какое мне дело, что там происходит… Ты готов благодарить фюрера даже за смерть собственного сына!.. Как я всех ненавижу!.. Фергельтунг!.. Я помню, как ты распинался о колыбелях… Вот она, колыбель моего мальчика! Фергельтунг… Фергельтунг!..
Эмми истерически кричала, повторяя одно слово. Она не то всхлипывала, не то хохотала, обезумев от горя. Вилли готов был зажать ей рот. Где это видано, чтобы кричали такое на улице!
Вилли почти силой увел жену из развалин. Он глазами поискал такси. Где там! Они подошли к зданию штаба резервных армий. На стоянке было несколько легковых машин. Вилли уговорил какого-то шофера отвезти их в Панков.
Эмми немного пришла в себя. Она сказала:
- Мы потеряли всё, Вилли. Под развалинами осталось и то, что ты присылал…
- Как? И камни, и золото…
- Да, - безнадежно выдохнула Эмми. - Все хранилось в шкатулке. Я, когда приехала из деревни, спрятала ее в ящик, где лежала старая обувь.
Вилли показалось, что земля уходит у него из-под ног. Всю войну он собирал это золото - коронки, зубы, обручальные кольца… Для этого приходилось и самому лазить плоскогубцами в мертвые рты… Вилли Гнивке не был брезглив, но был чистоплотен. Он всегда держал при себе чистый спирт в баночке с притертой пробкой. Прежде чем сунуть золото в мешочек из замши, он погружал его в спирт для дезинфекции… Пропало! Все пропало!..
- Но ты не пыталась искать? - У Вилли зародилась тусклая надежда.
- Нет, разве я могла?! Только вчера мы схоронили мальчика. - Эмми снова заплакала. - Ворочать кирпичи - не женское дело.
Вилли деловито спросил:
- Кого бы нам пригласить на раскопки? Чтобы надежный был человек.
- Не знаю, Вилли… Теперь каждый раскапывает свое добро.
- Но они могут найти и наше!..
Вилли решил сам заняться раскопкой. У него десять дней отпуска. Три прошло. Значит, дней пять в его распоряжении.
Рано утром, вооружившись лопатой и ломом, он отправился на Бендлерштрассе. Было 20 июля 1944 года.
2
В Швейцарии Ганс Бернд Гизевиус чувствовал себя лишь в относительной безопасности. Здесь его тоже могли схватить в любую минуту. Нейтральная страна напичкана гестаповскими агентами. Достаточно Генриху Гиммлеру сказать слово - и его здесь арестуют, отравят, просто убьют из-за угла. Да… после ареста Канариса рассчитывать на чью-либо защиту в Берлине не приходилось.
Адмирала Канариса арестовали в феврале - после той злополучной истории с мюнхенским спекулянтом. Гизевиус считал, что адмирал сам виноват в своем аресте. Нельзя же так безрассудно себя вести! Как раз перед высадкой союзников в Анцио Канарис приехал в Италию. Маршал фон Кессельринг попросил Канариса информировать его о намерениях врага. Есть слухи, что Эйзенхауэр собирается высадить войска в средней Италии. Канарис несомненно знал о предстоящих десантных операциях союзников. Но он заверил Кессельринга, что ни о каком вторжении не может быть и речи. Все это праздные разговоры… А через несколько часов союзные войска высадились в Анцио.
Конечно, адмирал Канарис допустил грубый просчет. Его недруги тотчас же донесли обо всем Гитлеру. Поведение руководителя имперской разведки давно уже вызывало у фюрера подозрение. К этому времени в гестапо накопились против Канариса новые материалы, и Гитлер приказал его арестовать. К счастью для заговорщиков, на место адмирала Канариса назначили полковника Ганзена, он тоже был связан с "верхушечной оппозицией". Ганзен прежде всего отправился к военному прокурору Заку, чтобы выяснить, сколь реальна угроза разоблачения других участников оппозиции. Прокурор не мог сказать ничего утешительного. Больше того, Зак заявил - он уже не может затягивать следствие по делу некоторых лиц, связанных с оппозицией. Зак предупредил Ганзена, что Гиммлер распорядился вызвать в Берлин Гизевиуса.
С этой ошеломляющей новостью и приехал тайно в Швейцарию доктор Штрюнк, директор страхового общества и связной между заговорщиками. Штрюнк на словах передал совет полковника Ганзена - Гизевиусу ни в коем случае не стоит появляться в Берлине. Надо прикинуться больным и лечь в госпиталь.
Штрюнк привез еще одну немаловажную, информацию. Стремительное наступление русских на Восточном фронте изменило настроения некоторых участников "верхушечной оппозиции". Они начинают раздумывать - правильно ли сейчас ориентироваться только на Запад. Россия становится грозной силой в Европе. Может быть, следует искать сближения с русскими. Правда, сторонники этой точки зрения сомневаются - захотят ли русские вести переговоры с представителями военной оппозиции.
Новости были настолько важными, что Гизевиус немедленно отправился к руководителю американской разведки. Для этого следовало принять обычные меры предосторожности. Он кому-то звонил, передавал что-то секретным кодом. Вскоре раздался ответный звонок - Гизевиуса приглашали явиться в условленное место.
Через час "Валет" встретил на улице уже знакомого ему большелобого парня по имени Бен, который и провел Гизевиуса тайным ходом в контору Аллена Даллеса на Херренгассе. Даллес пропустил мимо ушей рассказ своего шпика об угрожавшей ему опасности - просто набивает себе цену, но он заинтересовался новыми настроениями среди оппозиции.
- Кто же именно высказывается за переговоры с русскими? - спросил Даллес.
Гизевиус не мог на это ответить.
- Узнайте и сообщите, - распорядился американец.
На другой день он сам вызвал Гизевиуса для короткого делового разговора.
Даллес стоял и не предлагал сесть собеседнику.
- Вам нужно немедленно отправиться в Берлин, господин Гизевиус, и передать Герделеру или Беку новый план.
Гизевиус побледнел:
- Меня там могут арестовать, мистер Даллес… Я вчера говорил вам…
Даллес холодно поглядел на своего осведомителя. Очень тихо и внятно сказал:
- Господин Гизевиус, не мне вам напоминать, что вы должны быть патриотом своей страны… Новый план передадите от своего имени…