За двадцать четыре часа, минувшие после вчерашней встречи с "Валетом", Аллен Даллес успел проинформировать Вашингтон и получить оттуда инструкции. "Прорусские настроения", как называл их Даллес в своем донесении, вызвали беспокойство в Пентагоне и государственном департаменте. Ведь несколько месяцев назад Даллес сообщал в Штаты о том, что участники "Брейкера" - "верхушечной оппозиции" - готовы иметь дело только с Западом. Вероятно, успех русских под Витебском вызвал колебания в Берлине: может быть, надо и с Москвой вести переговоры?.. Может быть, отказаться от покушения, от переворота, а просто убедить немецких генералов открыть фронт на западе - пусть сражаются только с русскими. Надо заключить сепаратный мир. В этом и заключался новый план Даллеса.
Двенадцатого июля Ганс Гизевиус нелегально приехал в Берлин. Прежде всего он отправился к своему приятелю графу Гельдорфу, старому нацисту и полицей-президенту Берлина. Уж этого-то не заподозрят в измене! Полицей-президент сразу же согласился с новым планом. У него никогда не лежала душа к предложению уничтожить фюрера физически. Это и неприятно и рискованно. Граф Гельдорф вызвался сам поговорить обо всем с новым начальником военной разведки полковником Ганзеном.
Казалось бы, все шло как нельзя лучше, Ганзен тоже одобрил предложенный план, но предупредил, что действовать надо возможно быстрее. Накануне фон Штауфенберг уже пытался произвести покушение. Оно не состоялось из-за того, что на совещании был только Гитлер, Геринг почему-то не приехал, а Штауфенберг намеревался одним ударом покончить и с тем и с другим.
Преемник адмирала Канариса оживился, когда речь зашла о новом плане, исключавшем убийство Гитлера. Ему тоже до тошноты не хотелось этим заниматься. Он рассказал, между прочим, что фельдмаршал Клюге, новый командующий Западным фронтом, прислал в Берлин надежного человека и еще раз подтвердил, что согласен принять участие в перевороте. Это имеет большое значение. На Гюнтера Клюге можно надеяться. В самом деле, куда лучше сразу схватить быка за рога - открыть фронт англичанам и американцам, и баста!
Ганзен предложил Гизевиусу военный самолет. Пусть он слетает в Париж к фон Клюге и Роммелю. Все зависит от них. Ганзен еще раз предупредил - надо торопиться. Фон Штауфенберг просто одержимый - он намерен через два дня повторить покушение. Полковник посоветовал Гизевиусу немедленно встретиться с генералом Беком, а может быть, одновременно и с ним и с Карлом Герделером, который должен стать германским канцлером после переворота.
Генерал-полковника Людвига Бека заговорщики предполагали сделать президентом Германии. На его кандидатуре сходились все почти единодушно. Именно такой генерал, как Бек, должен возглавить военную диктатуру после устранения Гитлера.
Гизевиус сумел посетить Бека на другой день после своего приезда в Берлин. В квартире Бека собрался ограниченный круг заговорщиков. Кроме хозяина, здесь был Карл Герделер, полковник Штауфенберг, начальник управления генерального штаба Ольбрехт, несколько позже приехал Ганзен. Он задержался на совещании в штабе сухопутных сил, и все с нетерпением ждали его появления.
Начальник разведки привез самые последние новости. Они были неутешительны. Молча слушали полковника Ганзена.
- На центральном участке фронта мы снова потеряли по меньшей мере двадцать пять полнокровных дивизий, - говорил Ганзен. - Наших девятой и четвертой армий больше не существует. Они окружены в районе Бобруйска… Отдан Минск. За три недели советские войска продвинулись на несколько сот километров… На их стороне действует по меньшей мере сто тридцать дивизий…
Людвиг фон Бек, нагнувшись над столом, рассеянно вычерчивал на листке бумаги какие-то знаки: ромбы, полукружья, флажки, стрелы.
- Какие же меры предполагает принять генеральный штаб? - спросил он, не отрывая глаз от разрисованного листка. - Что думает фюрер?
Ганзен криво усмехнулся:
- Фюрер запрещает отступать. Но русские лезут вперед вопреки его запрещению… Гитлер снял командующего группой "Центр" фельдмаршала Буша. На его место назначен фельдмаршал Модель. Но это положения не меняет… Наши войска продолжают отходить к старой советской границе…
Гизевиус решил, что сейчас самый удобный момент заговорить о новом плане.
- Надо спасать положение, - сказал он. - Над нами нависает угроза с востока. Фон Клюге и Роммель должны немедленно прекратить сопротивление на западе и заключить сепаратный мир с Эйзенхауэром… Англичане и американцы пойдут на это.
- Вы думаете? - спросил Бек. По его тону нельзя было определить, как он относится к новому предложению.
- Да, я совершенно в этом уверен! - воскликнул Гизевиус. - Надо трезво смотреть на вещи. Оккупация Германии, на мой взгляд, неизбежна. Мы можем только выбрать - кто нас оккупирует. Я предпочитаю Запад. Сепаратный мир позволит англичанам и американцам без боя вступить в Германию и во всяком случае раньше русских оказаться в Берлине… Это лучше, чем безоговорочная капитуляция. А кроме того - нам не придется уничтожать Гитлера…
Предложение Гизевиуса вызвало новые споры. Кто-то спросил:
- А как же будет с Восточной Пруссией, с польским генерал-губернаторством? Вы согласны отдать их русским?
- О нет! Мы немедленно перебросим туда войска из Франции. Поверьте, Черчилль так же, как мы с вами, не любит большевиков.
Штауфенберг негромко спросил:
- А не слишком ли поздно, господин Гизевиус, вступать в контакт с западными державами? Россия становится не менее реальной силой.
Вот уж от кого Гизевиус не мог ожидать возражений! Фон Штауфенберга он считал сторонником западной ориентации. Успехи русских, вероятно, и его сбили с толку.
- Русские сейчас ближе к Берлину, чем Эйзенхауэр, - продолжал полковник Штауфенберг, указывая на карту протезом в черной перчатке. - Это нужно учитывать, господа. Я считаю, что надо начать переговоры с русскими.
- Вы думаете, русские пойдут на это?
- Может быть, если мы устраним Гитлера. - Штауфенберг придерживался крайних мер.
Спор продолжался. Карл Герделер высказался за предложение Гизевиуса, но генерал Бек возразил:
- Мы должны прежде всего освободить армию от присяги Гитлеру, - сказал он. - Без этого многие генералы не станут на нашу сторону. Гитлер должен быть уничтожен.
Гизевиус пытался отстаивать свой план..
Генерал Бек довольно резко перебил:
- Теперь не время затевать дискуссии.
"Людвиг Бек уже начинает чувствовать себя главой государства, - подумал Гизевиус. - Не рано ли?" Возражать он не стал.
Снова говорили о составе правительства. Оставалось неясным - кого же сделать министром иностранных дел. Решили, что все подскажет обстановка. Фон Гассель, бывший германский посол в Ватикане, будет незаменим для переговоров с Западом! Если же придется иметь дело с русскими - больше подойдет фон Шулленбург, бывший посол в Москве.
- При всех условиях, - сказал полковник Ганзен, - мы должны устранить Гитлера, но не нацистский режим. Режим должен остаться неприкосновенным… Кстати, господин полицей-президент, - обратился он к Гельдорфу, - наши правые социал-демократы затевают будто бы переговоры с германскими коммунистами?
- Да, недели три назад они вели такие переговоры. Но все это в нашей власти, - начальник берлинской полиции усмехнулся. - На днях и социал-демократы и коммунисты, которые явились на переговоры, были арестованы гестапо. Сейчас идут массовые аресты и обыски в рабочих кварталах. Мы можем спокойно осуществлять свой план. Красные не смогут воспользоваться переворотом.
Он рассказал о группе социал-демократов, стремившихся примкнуть к оппозиции.
Гизевиус наклонился к Гельдорфу и спросил шепотом:
- Скажи, ты тоже причастен к этим арестам?
- Я же полицей-президент, - неопределенно ответил Гельдорф.
Генерал Бек снова завел разговор: не целесообразно ли привлечь в новое правительство Генриха Гиммлера? Ведь сейчас в Германии около двенадцати миллионов иностранных рабочих. Это пороховой погреб, который может взорваться от крохотной искры… Гиммлер со своими эсэсовцами сможет обеспечить порядок.
И этот вопрос окончательно не решили. Вообще было много нерешенных вопросов. Фон Штауфенберг сказал, что через день на штабном совещании он еще раз попытается осуществить покушение.
Разброд среди заговорщиков встревожил Гизевиуса, но что он мог теперь сделать?
Шестнадцатого июля фон Штауфенберг предпринял новую попытку покончить с Гитлером - третью за последние дни. Он улетел в главную ставку на совещание.
К часу дня заговорщики собрались на Бендлерштрассе в штабе резервных армий. Отсюда было удобнее и безопаснее всего руководить переворотом. Командующий резервными армиями генерал Фромм предоставлял заговорщикам помещение. А полковник фон Штауфенберг был начальником его штаба. Здесь под руками была связь с любым пунктом Германии.
Толпились у телефона. Было договорено раньше, что как только произойдет покушение - из главной ставки немедленно позвонят на Бендлерштрассе. Ждали долго.
Наконец позвонил Клаус фон Штауфенберг. Трубку взял Ольбрехт. Все затаили дыхание. Условными фразами Штауфенберг спросил, как ему быть: Геринг снова не приехал на совещание. Нужно ли действовать?
Геппнер ребром ладони рубанул воздух - действовать!
Генерал Ольбрехт передал мнение заговорщиков - нужно немедленно действовать.
Снова потянулись минуты ожидания… Через четверть часа фон Штауфенберг позвонил еще раз. Он сказал, что когда после разговора по телефону он возвратился в зал, Гитлера там уже не было. И на этот раз покушение не состоялось…
3
Иные слова, как меченые атомы, могут указывать на взаимную связь пока еще не раскрытых явлений. И если бы современные лингвисты заинтересовались происхождением таинственного слова "Валькирия" в новом его значении, они несомненно сделали бы неожиданные политические открытия. Но языковеды, особенно на Западе, обычно далеки от политики, и эти сопоставления не пришли просто им в голову. Тем не менее происхождение названия "Валькирия" могло бы представить для них несомненный интерес.
Этим древнескандинавским словом Черчилль назвал покушение на Гитлера. Британский премьер вообще был мастером на всякие выдумки, когда дело касалось кодированных названий. И каждое название имело вполне определенный символический смысл. Немецкие генералы, замыслившие устранить Гитлера, не могли себе и представить, что наисокровенное слово "Валькирия", которое означает сигнал к правительственному перевороту, придумал глава воюющего против них государства - Уинстон Черчилль.
Валькирии - скандинавские богини войны, направляющие ход битвы по усмотрению бога Одина. Разве это плохое название для плана покушения на Гитлера?! Именно военный переворот в Германии должен изменить ход европейской битвы.
Черчилль остался доволен придуманным названием. Лишь бы его не подвели теперь воительницы - девы, незримо витающие над полем битвы. Но он им поможет! Наступление во Франции подготовлено. Как только раздастся сигнал "Валькирия!", экспедиционные войска ринутся вперед. Но почему так долго нет сигнала? Чего они медлят! Не лучше ли самому в нужный момент быть во Франции. Премьер так и решил - весть о перевороте в Германии он получит на фронте. Отсюда он сможет оперативнее управлять делами. События потребуют молниеносных решений.
Двадцатого июля Уинстон Черчилль на "Дакоте" прилетел в Шербур, который к этому времени был занят американскими войсками. К началу июля Дуайт Эйзенхауэр располагал уже миллионной армией в Северной Франции, у него было многократное превосходство над противником. Но в общем-то дело двигалось пока что медленно. Кое-где в печати появились желчные вопросы. Зачем надо было высаживаться в Нормандии, чтобы потом столько времени топтаться на месте? Но Черчилль хладнокровно относился к критике, он молчал и не обращал внимания на мелкие уколы. Он знал, что делает. "Валькирия" поможет наверстать упущенное и обеспечит политические выгоды.
Сейчас премьера занимало другое. Уже сколько времени Монтгомери никак не мог захватить Кан. Городок этот, сам по себе малозначащий, имел стратегическое значение. Взять его надо было во что бы то ни стало. Помимо всего, это затрагивало престиж британских войск. Взяли же американцы Шербур. Англичанам нельзя отставать.
Вечером 7 июля на мирный французский городок обрушился шквал огня. В течение сорока минут британские летчики сбросили на его кровли две с половиной тысячи тони бомб. Любители средних цифр прикинули - на каждого жителя, включая грудных детей, пришлось по пятьдесят килограммов смертоносного груза.
Линейные корабли "Родней", "Роберт Бельфас" и другие военные суда несколько часов подряд обстреливали Кан из орудий тяжелого калибра. На рассвете три английские дивизии пошли в атаку на городок. Они наступали с трех сторон, но единственным препятствием в продвижении солдат оказались глубокие воронки - авиация явно перестаралась. Гитлеровцы не оказывали сопротивления. Их совсем мало размещалось в городе. Потери немецких оккупантов были ничтожными. А французов, жителей городка, погибло больше двух тысяч.
Впрочем, и в других местах англо-американская авиация не особенно заботилась о последствиях своих бомбардировок. Часто они приносили неизмеримо больший ущерб французскому населению, чем немцам. Французский комитет национального освобождения вынужден был даже обратиться с меморандумом к правительствам Англии и Соединенных Штатов с просьбой соблюдать осторожность, чтобы избежать бессмысленных разрушений и человеческих жертв. Но все оставалось по-старому - бомб не жалели.
Прилетев в Шербур, Черчилль нетерпеливо стал ждать сигнала. Сигнал пришел той же ночью, но не тот. Берлинское радио передало о неудавшемся покушении на Гитлера.
В тот день, 20 июля 1944 года, события в Германии разворачивались стремительно и неожиданно.
С утра полковник Клаус фон Штауфенберг улетел в Восточную Пруссию. Самолет ушел утром, чтобы заранее доставить пассажиров в Вольфшанце. В эти дни Гитлер сам проводил военные совещания в главной ставке. Обычно на совещания вызывали командующих армиями, начальников управлений вермахта, приближенных фюрера. Почти всегда в таких оперативных совещаниях участвовало несколько штабных работников.
Командующий внутренними войсками генерал-полковник Фромм старался возможно реже попадаться на глаза Гитлеру. Поэтому он охотно перепоручал своему начальнику штаба фон Штауфенбергу присутствовать на совещаниях в главной ставке. Генерал-полковник был посвящен в заговор, но, расчетливый и осторожный, он уклонялся от активного участия в оппозиции. Надо посмотреть, как еще все обернется. Фромм будто не замечал, что его штаб на Бендлерштрассе превратился в главный штаб заговорщиков.
Самолет шел на небольшой высоте, и Штауфенберг развлекался тем, что наблюдал за бежавшей внизу тенью. Она скользила по крышам домов, по квадратам полей, пересекала паутину железных дорог, шла по воде. Полковнику надо было рассеяться и отвлечься. Он умел безукоризненно себя держать, гордился своим самообладанием, но все нее и его нервы начинали сдавать. Четвертый раз за последние две недели Штауфенберг предпринимал попытку осуществить покушение на Гитлера. Сейчас он загадал - если тень пройдет вон над тем одиноким хутором, покушение удастся… Ага - удастся! Самолетная тень проутюжила весь хутор.
Штауфенберг удовлетворенно отвернулся от иллюминатора. Кто-то позвал его. Это Хойзингер протягивал ему металлический стаканчик, наполненный коньяком. Офицеры завтракали в самолете. Штауфенберг большим глотком осушил стакан и закусил коньяк лимоном.
- Откуда лимон? - спросил он.
Хойзингер хитровато улыбнулся:
- Надо всюду иметь друзей… Скажи, Клаус, ты долго намерен докладывать?.. Я хотел бы сегодня же вернуться в Берлин.
- Нет, совсем недолго. У меня только основные цифры. Фюрер уже знакомился с материалом.
На сегодняшнем совещании полковник фон Штауфенберг должен был докладывать о том, как идет формирование новых резервных дивизий "фолькс-гренадер" - народных гренадеров из ограниченно годных людей, остававшихся до сих пор вне армии. Гитлер рассчитывал, что эта мобилизация даст ему двадцать - двадцать пять дивизий. Конечно, для этого придется прочистить все закоулки в тылах жесткой метлой. Геббельс уже объявил, что в Германии закрываются все театры, музыкальные и художественные училища, варьете, мюзик-холлы. Студенты, капельдинеры, актеры, билетеры - вся эта веселая команда, умеющая проверять билеты, петь фривольные песенки, играть на саксофонах, никогда в глаза не видавшая автомата, должна была остановить вторжение советских армий в Германию… Полковник фон Штауфенберг скептически относился к идее Гитлера, но выполнял все, что требовалось от начальника штаба резервных войск.
- Ты знаешь, как называют батальоны ограниченно годных? - спросил Хойзингер. - Желудочные батальоны! - Он рассмеялся. - Говорят, старики страдают несварением желудка. Им нужны клистирные трубки, а не оружие…
Штауфенберг тоже так думал, но он промолчал. Хойзингер вызывает на щекотливые разговоры, а потом может донести в гестапо. Он был одним из офицеров, которые готовили "план Барбаросса", и с тех пор его считали штабным специалистом по Восточному фронту. Штауфенберг недолюбливал этого назойливого полковника и старался прекратить разговор. Но Хойзингер не отставал. Он явно томился бездельем.
- Кажется, сегодня будет жарко, - сказал Хойзингер, глядя на озера, нестерпимо блестевшие на солнце.
- Не жарче, чем на Восточном фронте, - мрачно сострил кто-то из военных, но его не поддержали. Опасно отвечать на такие шутки.
Было около одиннадцати утра, когда самолет приземлился на аэродроме близ Вольфшанце и пассажиры отправились к поджидавшим их автомобилям. От бетонированных плит тянуло жаром, как из калориферов. Что же будет позже, если с утра такая жара… Спина, шея, лоб мгновенно стали у всех влажными от пота. Штауфенберг снял в машине фуражку, вытер платком виски и поправил на коленях портфель. Он ни на мгновение не выпускал его из единственной руки.
Кожаный портфель, который так оберегал фон Штауфенберг, по виду ничем не отличался от портфелей всех других штабных офицеров, в таком портфеле каждому из них приходилось возить пачки ответственных и, конечно, совершенно секретных бумаг. С такими материалами нельзя ротозейничать! Поэтому естественно, что никто не обращал внимания на полковника, который, может быть, немного больше обычного следил за своим портфелем. Мог ли кто подозревать, что на самом дне вместительного портфеля Штауфенберга лежит плоская бомба с часовым механизмом. Достаточно снять предохранитель, легким толчком включить механизм, и через несколько минут все окружающие будут разорваны в клочья…
Собрались в подземном бомбоубежище с непроницаемыми железобетонными стенами. Казалось, что вентиляторы только нагнетают зной. Генералы, полковники сидели под низкими сводами, поминутно оттягивали прилипавшие к шеям воротнички и ждали Гитлера. Казалось, что в такой жаре можно свариться заживо. Но вот пришел дежурный адъютант фюрера и попросил всех перейти в картографический кабинет - там немного прохладней. Все охотно приняли такое приглашение. Все, кроме Штауфенберга. Его бомбу пиротехники рассчитали так, что максимальный эффект она могла дать в закрытом бункере с прочными стенами.