* * *
Чугун не служил в армии и даже не открывал учебника по тактике. С минимумом военной терминологии, которую он употреблял не всегда правильно и невпопад, его познакомил Данчо Данев. Но это не мешало Чугуну справляться с самыми запутанными и сложными боевыми ситуациями, потому что он прошел сквозь огонь десятка схваток с полицией и жандармами. И перед лицом смерти, когда и малейшая, незначительная несообразительность стоила бы ему жизни, он изучил все тонкости сложной науки - биться и перехитрить врагов, как бы много их ни было.
В последние дни, казалось, даже воздух был наполнен тревожным напряжением, которое военные создавали своим последним отчаянным набегом. Но ни для кого из партизан не было тайной, что вокруг них стягивается плотное огненное кольцо.
Чугун понимал, что жизнь и судьба этих двухсот мужчин и женщин находится в его руках. Со многими из них он не раз переносил мучительный голод, физическую усталость долгих походов.
Но если в эти теплые августовские дни и ночи над лесами, холмами воздух был наполнен отчаянной жаждой мести власть имущих, то во сто раз большей была сила встречного грозового, теплого, весеннего ветра, который нес надежду на скорое появление Красной Армии. Гусеницы танков, огонь ее "катюш", железные колонны ее пехоты уже были на пыльных равнинах Румынии. Сбывалась десятилетняя мечта самых отчаянных - дождаться, дожить до того дня и часа, когда казачьи кони остановятся на водопой у тихого Дуная.
- Эй, ребята, - подбадривал Калыч еще не бывавших в серьезных боях партизан, - до победы рукой подать. Разве можно теперь осрамиться?
- Эх, была не была, - подмигнул еще совсем молоденький паренек с нежным, как у девушки, лицом. - Пусть только сунутся, мы им покажем.
- Хорошенько запомните, что я вам скажу. Все делает рука. Она сделала винтовку, она пашет, сеет, и голова тоже ей подчиняется.
- Это как же так? - удивленно смотрел на него черноглазый юноша; одетый в выцветшую ученическую куртку, тонкий и худенький, как ребенок.
- Да вот как. В бою рука должна быть крепкой. Ослабеет палец на курке, выпустишь приклад - готовься на тот свет.
- А вы никогда не боялись? - наивно спрашивал его рыжий, с веснушчатым лицом паренек.
- О, еще как! - расплывался в улыбке Калыч. - Нет человека, которому не было бы страшно. У меня не только поджилки тряслись, я сам весь подпрыгивал. Но побороть страх можно. Его надо, как камень, к руке зажать, и тогда держитесь, гады. А еще имейте в виду, - многозначительно подмигнул он, - добрую половину солдат насильственно гонят против нас. Им вдвойне страшно. Они и нас боятся, и начальства. Только жизнь-то им мила - кому хочется рисковать собой в этих кустах и дебрях? Есть, конечно, среди них звери, фашисты. Такому убить человека пара пустяков…
Если самые молодые, необстрелянные партизаны нуждались этой ночью в известной подготовке перед решительной схваткой, то перед проверенными во многих боевых действиях старыми и опытными партизанами стояла задача нацелить отряд на победу.
Данчо Данев стоял на посту у края глубокого и сухого оврага, скрытый между, кустами боярышника и шиповника. За последние десять дней он пришел в состояние полного душевного равновесия. Еще до появления в отряде Йордана он почувствовал, что с него, по крайней мере на какое-то время, сняты все подозрения. В эти дни он не раз упрекал себя за проявленную слабость, которая чуть было не стоила ему жизни. Но в эту теплую и тревожную ночь, лежа на песке и до боли напрягая слух, Данчо чувствовал, что там, за хребтом, идет подготовка к наступлению: то доносился резкий рев мотора поднимающейся по крутому скату машины, то слышалось ржание коня или тонкий, осторожный свист. Когда наступала звенящая тишина ночи, было слышно, как между собой соревнуются кузнечики. Можно было наблюдать, как с усыпанного звездным порошком неба падала бледная звезда, оставляя за собой кривой светящийся след, и медленно исчезала, приближаясь к земле.
Это была ночь для мечтаний или раздумий, но для многих она станет последней ночью. Смерть подстерегала на каждом шагу любого. Она, как холодная тень, опутала землю. Кого она сделала своим избранником? Никто этого не знал. Каждый надеялся, что его она пощадит. И, может быть, только Данчо Данев пытался увидеть в эту ночь сквозь невидимую завесу будущих дней, недель и месяцев свою собственную судьбу.
Рядом с ним лежал Давидко, который этой весной взорвал немецкий военный эшелон. Его поймали, но он сумел убежать от полицейских. Все в отряде знают, что у них с Данчо почти одинаковая судьба. Счастливая случайность помогла обоим вырваться из лап палачей. Но только Данчо испытал силу и боль этой лжи, потому что хорошо знал, даже лучше, чем Цено Ангелов, тех людей, которые не подняли вверх руки, не сложили оружие, когда гитлеровцы рвались к Москве. А что можно было сделать с ними теперь, когда воздух был наполнен запахом пороха, когда приближалась Красная Армия!
Опять появилась жажда жизни. Она давала ему уверенность, что будущее предложит новые выгодные обстоятельства, что он загладит свою вину делами, достойными почета и уважения.
Давидко приблизил голову к его уху и тихо прошептал:
- Говорят, что мухи больнее всего кусают, когда чувствуют, что их смерть близка.
- Да, да, - прислушивался Данчо к приближающемуся реву какого-то автомобиля, - завтра у них земля будет гореть под ногами; если кто и уцелеет, будет помнить нас до конца жизни…
Как только рассвело, Чугун и Чавдар увидели на голых скалах холма, который поднимался за селом Зла-Река, силуэты нескольких конных, которые стояли неподвижно около десяти минут, осматривая окрестность вокруг себя, и затем исчезли за холмом.
Дорога к Балканам была отрезана самыми сильными и проверенными частями - жандармским батальоном "Эскадрон смерти", моторизованной ротой и артиллерийским полком.
Чугун выбрал для отступления противоположное направление - на север, к полю. Основной расчет его замысла заключался в том, чтобы вызвать сумятицу и панику в рядах противника. Перед Данчо Даневым и Давидко была поставлена задача проникнуть по дну сухого оврага глубоко в тыл с южной стороны и первыми вызвать панику, создавая впечатление, что именно в этом направлении партизаны пробиваются.
К семи часам утра с севера к ним стала приближаться цепь полковника Додева. С востока одновременно были подняты части полковника Цанкова. Туда Чугун послал человек десять, поставив их один от другого шагов на пятьдесят. И когда солдаты приблизились к ним шагов на двести - триста, повар отряда Мечо прицелился в одного офицера. Выстрелив, он увидел, как офицер подскочил, замахал руками, будто хотел что-то поймать, и упал лицом вниз. Цепь залегла, открыла беспорядочный огонь. Партизаны не отвечали. Полковник Цанков расценил это как партизанскую хитрость, поэтому дал команду минометчикам открыть огонь по голым холмам.
Именно в это время Данчо и Давидко бросили несколько гранат на левом фланге полка Цанкова, там, где был стык полка с жандармами и полицией. Подпоручик, который командовал ротой, изменил направление из-за сильно пересеченной местности, отошел еще дальше на юг. Пересеченная местность не давала ему возможности для точной ориентации. Как только его рота появилась на открытом месте, она была встречена сильным пулеметным огнем. Подпоручик послал донесение полковнику Цанкову, что, партизаны атакуют, и просил о помощи и содействии.
Полковник Цанков, командир артиллерии полка, доложил по телефону генералу Яневу, что группа численностью около сотни человек упорно продвигается в направлении расположения его полка.
Янев оценивал обстановку быстро и точно. Он был уверен, что партизаны на этот раз будут прорываться к Балканам. Это его предположение оправдывалось. Через открытое окно школы слышалась сильная беспорядочная стрельба. Его сердце лихорадочно билось. Он дал приказ преследовать партизан и выйти навстречу к жандармам, а дороги занять моторизованной полиции. В эти фатальные тридцать минут команды и распоряжения летели одни за другими.
Янев был в своей стихии. Он дал приказ Додеву поторопиться, ускорить ход, чтобы не потерять непосредственную связь с отступающими партизанами.
Батарея полковника Цанкова открыла огонь по своим же солдатам. Только теперь растерявшийся подпоручик, поступивший в полк недавно, после окончания военного училища, которое закончил всего несколько месяцев назад, понял, что допустил непростительную ошибку. Он впервые видел кровь и раненых, хрипло звавших на помощь.
Полковник Додев с самого утра не слезал с коня. Он объезжал цепь с одного конца до другого, подбадривая и воодушевляя командиров взводов и рот.
Его полк уже приближался к месту, где расположились главные силы отряда.
Чугун внимательно и терпеливо следил за движением солдат. Еле живые от усталости приползли Давидко и Данчо. Чугун крепко стиснул их руки. Он был глубоко благодарен им: они выполнили свой долг до конца.
Йордан выбрал для пулемета позицию на самом гребне хребта. Замаскировавшись и окопавшись с самого утра, он беспокойным взглядом обшаривал местность перед собой. От напряжения губы его потрескались. Время от времени он жадно глотал слюну.
Сзади к нему подполз Монка, запевала отряда.
- Когда появится на открытом месте, - показал Монка ему пальцем, - открывай огонь.
- Знаю, - опять сглотнул слюну Йордан.
- Что с тобой? - участливо спросил его Монка. - Что, душа в пятки уходит? Успокойся, браток. Они нас больше боятся, чем мы их.
Лицо Йордана искривилось в вымученной улыбке. Монка спустился с холма и побежал вправо, где должен был передать еще одно распоряжение от Чугуна.
* * *
Цепь крайней роты, которая держала левый фланг полка Додева, вышла на освещенную солнцем поляну.
Полковник Додев все еще оставался в котловине. Его конь был весь в пене.
- Поскорее, ребята, отстаете! - подгонял он солдат. - Слышите, что там происходит? Уничтожили их, нам ни одного не останется! Давай, давай поскорее! - ободрял он, а сердце его трепетало от радости и самых радужных предчувствий. Он надеялся, что операция дивизии увенчается полным успехом.
Цепь 3-го батальона осторожно вышла на открытую поляну. Теперь Йордан очень хорошо видел, что солдаты шли без желания, их перебежки были короткими. Где-то в середине цепи семенил полненький и немного сгорбленный командир 7-й роты. В полку он, как и Игнатов, славился своей жестокостью. Сейчас он оживленно жестикулировал, сердито отдавал какие-то команды.
Сердце Йордана как будто перестало биться. Он прицелился внимательно и спокойно, удивляясь собственному спокойствию. Палец его лежал на курке твердо и уверенно. Конец мушки застыл на груди командира 7-й роты. Он нажал на курок. Послышалась ровная и знакомая песня пулемета. Несколько гильз со звоном ударились одна о другую. Командир 7-й роты пробежал вперед, зашатался на подогнувшихся, как у пьяного, ногах и упал лицом вниз. Солдаты залегли на открытой поляне и открыли беспорядочную стрельбу.
Все происшедшее сильно встревожило полковника Додева. Он не ожидал с этой стороны какого бы то ни было сопротивления.
Пришпорив коня, он бросился на правый фланг, догоняя майора Пеева. Здесь, напротив его батальона, стреляли из легкого пулемета.
- Майор Пеев, поэнергичнее наступайте! Другие батальоны уже давно ведут бой! - сердито пытался он перекричать грохот винтовок и пулеметов.
А в середине цепи 2-го батальона поручик Игнатов с автоматом в руке шел впереди 2-й роты. Слановский и курсант Лило шли впереди своих взводов.
У бледного, ошеломленного, находившегося в полном душевном смятении Слановского в этот миг было, казалось, только одно сокровенное желание: пусть первая же партизанская пуля попадет в него. И как будто только Кутула с постоянным своим бормотанием и руганью напоминал ему, что не только он, но и десятки других шли сейчас против своей воли и желания.
С вершины холма Чугун следил за наступлением цепи. И когда солдаты приблизились примерно на двести шагов, Чугун приподнялся и закричал, обращаясь к солдатам:
- Товарищи солдаты, поверните оружие против ваших командиров - жалких наемников буржуазных живодеров!
В цепи на время наступила тишина.
- Врешь! - истерично закричал подпоручик Манев.
- Товарищи солдаты, возвращайтесь домой! Не выполняйте преступных приказов фашистских офицеров! - еще громче крикнул Чугун.
Манев вырвал пулемет из рук солдата-наводчика, изумленно смотрящего на вершину холма.
- Почему не стреляешь по этому идиоту? Чего рот разинул, чучело огородное? - толкнул он его в бок и нажал на курок. На том месте, где только что был Чугун, пули подняли в воздух мелкие камешки и пыль. - Ну, - угрожающе стиснул зубы Манев, - живьем вас сожжем, подлые предатели!
Солдат молча взял пулемет и пробежал на несколько шагов вперед.
Чугун все еще не давал сигнала начинать стрельбу.
Полковник Додев в это время мчался галопом к 3-му батальону. Ловко соскочив с коня, он расправил плечи. От продолжительной езды болела спина, но полковник не сдавался. В глазах подчиненных ему хотелось выглядеть энергичным и неутомимым. Осторожно продвигаясь вперед, он вдруг вздрогнул от неожиданности: весь 3-й батальон не сдвинулся с места. Он даже отошел шагов на сто назад. И только командир 7-й роты ничком лежал на сухой траве.
- Русев! - закричал Додев. - Почему не поднимаешь людей в штыки?
- Стреляют в нас, господин полковник, - растерянно показывал командир.
- А ты хочешь, чтобы не стреляли?..
Чугун не слышал и не видел, как разговаривали Додев и Русев, хотя они были где-то недалеко от него. Но он понял, что наступил решительный момент. Он поднялся во весь рост и что было силы закричал:
- Товарищи, в атаку!
Партизаны поднялись. Иордан крепко держал пулемет. После первой перебежки он выпустил полдиска над головами солдат. Партизаны шли в атаку смело, и этого, казалось, было достаточно, чтобы вызвать неожиданную панику в рядах 1-го батальона.
Как только солдаты заметили силуэты партизан, кто-то из них панически закричал:
- Нас разбили, спасайтесь!
И началось беспорядочное бегство людей, которое определяется страхом за свою жизнь.
Они бежали и бросали все, что им мешало. Слышались короткие выкрики:
- Нас разбили!
- Мы окружены со всех сторон!
- Нас всех до одного переловят!
- У партизан есть пушки и минометы!
- С ними были русские парашютисты! - добавил кто-то, продолжая бежать и вытирая на ходу пот.
Слановский и курсанты 2-й роты сначала отстали от солдат. Они пришли в себя только тогда, когда Игнатов стал кричать на них:
- Остановите их! Верните! Я вас расстреляю!
Но как догнать тех, кого гнала паника?
Кто бы мог остановить Кутулу, который бежал и, задыхаясь, кричал:
- Эй, люди, подождите, дайте дух перевести!
- Беги, беги! - Пени на бегу взял у него пулемет. Он бежал, пригибаясь, делая большие заячьи прыжки.
Чугун повел отряд вперед, изменил направление и по чистому полю взял курс на северо-восток. Вошел в лес и, прибавив в скорости, смог скрыться от преследования.
За какие-то полчаса все изменилось. Янев чувствовал себя слабым и бессильным. И не мог ориентироваться в этом хаосе.
На мосту около села он подождал Додева. Казалось, что его помутневшие глаза сейчас выскочат из орбит.
- Полковник Додев, вы поняли, чего вы стоите? Всех до единого разжалую, ничтожества! - кричал он, задыхаясь. - Какой позор!
- Я их верну, господин генерал, - козырял Додев трясущейся рукой.
- На что они мне? Стыд и позор! - в который раз повторял Янев, стыдясь смотреть в глаза Цено Ангелову.
Жандармский батальон "Эскадрон смерти", моторизованная рота входили в село Зла-Река, с трудом пробивая себе путь сквозь толпы солдат.
Только километрах в десяти от села ротные и взводные командиры смогли собрать и построить своих людей. Но они были уже не в состоянии предпринять что-либо организованное.
В расстегнутой спортивной куртке, весь в поту, Цено Ангелов ругал командира жандармского батальона и указывал в сторону леса:
- Там они! Преследуйте их, не давайте им отдыха!..
В полдень колонны солдат снова подняли пыль над серым, выгоревшим полем. Они шли на восток, в том направлении, где, как предполагалось, скрылся отряд Чугуна.
Шум растаял в мареве, и только в школе села Зла-Река царило оживление. Полковые врачи оказывали первую медицинскую помощь раненым.
И вдруг как-то сразу над селом нависла тревожно-угрожающая тишина, словно раскаленное небо могло вот-вот обрушиться на унылое поле, на притихшую землю страшной и опустошающей бурей.
Глава девятая
Игнатов хотя и с большим опозданием, но понял, что ему суждено воевать на фронте без окопов, колючей проволоки и минных полей. А противник диктовал свой стиль борьбы вне правил тактики, так старательно когда-то им изученной.
После безуспешных действий в районе села Зла-Река, бегства солдат и паники, охватившей весь полк, в его душу незаметно вкралось чувство собственной неполноценности и беспомощности. Перед солдатами он делал вид, что не боится ничего, но скрыть тревогу и беспокойство, которые тлели в нем, как горячие угли, он был не в состоянии. В последние дни он мстил, солдатам по-своему: ночи стали для них днями. Около железнодорожной линии и моста через Осым по всем дорогам к Лозену и близлежащим селам были устроены засады.
Каждый вечер Игнатов менял места засад, так как подозревал, что солдаты поддерживают связь с партизанами.
Несколько раз ночью он просыпался весь в поту, и тогда обнаруженные рядом вещи вызывали у него вздох облегчения, и он был доволен, что избавился от сна, в котором его преследовал мальчик, убитой им по пути в село Зла-Река.
Утром Игнатов явился в штаб полка. Все еще оставались иллюзии и надежда, что открываются новые пути для деятельности и самоутверждения. В большой степени на него повлияло лихорадочно-возбужденное состояние полковника Додева. Командирам рот и батальонов он лаконично, но предельно точно сказал:
- Господа, на нас возложена ответственная историческая задача грудью прикрыть и защитить священные границы отечества. Полку под моим командованием приказано занять участок обороны на румынской границе вместе с остальными частями дивизии и армии. Срок выполнения задачи - три дня. Командирам батальонов будут даны специальные указания. Я твердо убежден, что вы покажете себя достойными наследниками наших славных дедов…
Когда Додев отпустил офицеров, они собрались группами около штаба и начали оживленно обсуждать его слова.
- Я оправдываю эту меру, - заметил поручик Генчев, - но прежде всего надо очистить тыл.
- Из двух зол выберем меньшее, - добавил кто-то.
- Большевики всегда были коварные и подлые, - хорохорился Игнатов. - Почему не остановились на собственной границе? Что им надо в чужих землях?
- Может, передумают? Ведь мы не румыны, - полушутя добавил третий.
- Я готов умереть с легким сердцем. Столько лет нас готовили к этому тяжелому дню и часу! - твердо заявил Игнатов.
А подпоручик Манев переходил от группы к группе и по секрету шептал: