- События развиваются в нашу пользу. Это пока держится в тайне, но имейте в виду, большевиков обойдут. Есть силы, которые больше нас заинтересованы в том, чтобы Красная Армия не вступила на Балканы.
- Вот это дело, такие новости мне правятся! - радостно и возбужденно воскликнул Игнатов…
Этой психологической инъекцией Манев и Додев надеялись разбудить в своих коллегах дремавшие силы для сопротивления.
Игнатов приехал в Лозец в полдень поездом. Безоблачная радость наполняла его душу при мысли о предстоящей перемене. Он сразу же собрал взводных командиров. Держался необычайно приветливо. Слановский наблюдал за ним со скрытой тревогой. "Должно быть, задумал какую-нибудь подлость", - подумал он. Но Игнатов не торопился раскрывать карты.
- Завтра днем выступаем. Утром в наше распоряжение будет предоставлено два вагона. Обоз и лошадей сегодня же вечером отправить в Нижний Сеновец. Пусть там их погрузят в эшелон батальона. Всем заменить сапоги.
- На сколько дней выдать сухой паек, господин поручик? - спросил Станков.
- Приказано на два дня. После этого нас зачислят на довольствие при батальоне. Горячую пищу будем получать там.
- Наконец-то! Мир увидим, себя покажем, - шутливо подмигнул курсант Лило. - Прокисли мы в этом селе.
- Мир увидим, пороху понюхаем. Собирайтесь! - ударил кулаком по столу Игнатов.
Через час все в роте знали, что их направляют на румынскую границу.
Поздно после обеда Слановский сидел задумавшись на походной койке в канцелярии роты и уныло слушал. Марин говорил с откровенным беспокойством:
- Не могу понять, почему скрывали до сих пор? Лиляна уехала, когда мы были на операции в районе Зла-Реки. Сообщила, что благополучно прошла через все мытарства. А с баем Райко мы повздорили.
- Из-за чего? - уныло спросил Слановский.
- Он велел ничего вам не говорить. А я никак не могу понять, кто и почему сует в наши дела свой нос.
- Ты что имеешь в виду? - прервал его Слановский.
- Кто-то вмешивается в наши дела грязными руками… Опять старая песня с расстрелом, и говорят, будто вы - подставное лицо…
- Больше ничего? - вздохнул он. - Ну что ж, живы будем, разберемся, кто прав, кто виноват…
* * *
Эшелоны вереницей быстро потянулись к румынской границе. Большинство солдат впервые видели великую реку Дунай - свидетеля кровопролитных боев, преграду опустошительным набегам. И всего несколько десятилетий назад через нее перешли братья освободители - русские.
Полковник Додев, все такой же неутомимый, теперь был не в состоянии скрыть свое раздражение и беспокойство. Говорил он и смеялся через силу, делал вид, что все, о чем он говорит и что делает, в этот момент самое правильное, но простые и вместе с тем страшные мысли не оставляли его в покое. Он был достаточно хитрым и наблюдательным, чтобы не заметить, что на лицах солдат и офицеров написаны тревога и недоверие.
Полковник Додев собрал командиров батальонов. На первый взгляд он выглядел необычно мягким и чересчур любезным, однако нервы его не выдержали. Взбесило его молчание майора Пеева. Пока остальные офицеры вносили предложения, спорили между собой с единственным намерением найти самое правильное решение, как защитить границу, майор молча, и равнодушно слушал, как будто его все это не касалось.
Додев язвительно спросил:
- Майор Пеев, вы что, больны?
- Никак нет…
- Испуганы? - прервал он его тем же язвительным тоном.
По привычке Пеев поправил ремень и портупею, окинул взглядом остальных командиров батальонов, адъютанта, который записывал в своей записной книжке последние распоряжения Додева, затем встал и сказал твердым голосом:
- Господин полковник, вы достаточно умный человек! - На языке у него вертелось: "И очень хитрый", но он сразу же оценил, что это сейчас не так важно. - Разве вы не убеждены, что наше прибытие и нахождение здесь совершенно излишни?
- Как? Вы осмеливаетесь говорить это мне, своему командиру полка? - закричал Додев и смахнул с походного стола несколько бумаг, которые лежали возле его правой руки.
Пеев встал по стойке "смирно". Додев, задыхаясь, кричал ему в лицо:
- Я отдам вас под трибунал, вы дезертир!.. Пятнадцать лет вас кормил, одевал и обувал его величество… А теперь, перед лицом врага, - он показал в сторону Дуная, - вы предлагаете своему полковому командиру сложить оружие?! Ах, - застонал он, - какое падение! - Рухнув на походный стульчик, Додев закрыл лицо своими костлявыми ладонями. Потом в наступившем неловком молчании он вдруг встал и отчаянным жестом указал на дверь командирам батальонов. Те, словно только того и ждали, быстро разошлись.
Сигарета слегка дрожала в руке Додева. Время о времени его левая щека под глазом едва заметно дергалась в нервном тике.
- Позовите Пеева! - приказал он своему адъютанту. - Да-а, похоже, что конец уже близок, а мы будем теми слепцами, которые прозреют последними.
- Наш долг перед отечеством… - поднялся со своего места Манев.
- Оставь, оставь, - устало махнул Додев.
Пеев снова встал перед походным столом Додева. Отдал честь и спокойно доложил:
- Прибыл в ваше распоряжение, господин полковник.
- Садитесь, - пригласил его утомленным голосом Додев и глазами показал Маневу на дверь.
Около минуты оба молча смотрели друг на друга. Додев понимал, что поторопился на какое-то мгновение и это может дорого ему обойтись. Но и Пеев со своей стороны упрекал себя за то, что слишком рано так откровенно поделился своими мыслями.
- Майор Пеев, могу ли я узнать, что вы имели в виду, когда были таким категоричным в оценке обстановки?
- Господин полковник, присмотритесь повнимательнее и сами убедитесь: ни у кого нет намерения сражаться против Красной Армии.
- Неужели в их сердцах погасла и последняя искорка любви к отечеству? - спросил Додев.
- Мне кажется, что именно в сердцах и не следовало бы искать причину.
- А где? По-вашему получается так, что надо поднять руки до того, как будет сделан даже первый выстрел?
- Если мы не намерены испить горькую чашу до дна, необходимо учитывать интересы, желания и настроения большинства. Вы сами пожелали говорить откровенно, не так ли?
- Да, да. А еще что вы имеете в виду?
- Разве этого недостаточно?
- Да, достаточно, - вздохнул Додев. - Прошу вас, ответьте мне самым чистосердечным образом, даю вам честное слово, что все останется между нами.
- Готов, если только я в состоянии это сделать.
- Какими комбинациями вас соблазняет и на что толкает вас майор Диманов?
Пеев покраснел от неожиданного вопроса Додева, который не спускал с него глаз, подперев подбородок костлявым кулаком.
- Господин полковник, как всегда, вы очень хорошо осведомлены, но…
- Но вам не ясно, почему мы здесь? - язвительно прервал его Додев.
- Очень сожалею, но не могу удовлетворить ваше любопытство. На прощание майор Диманов, вы ведь знаете, что он теперь в министерстве, сказал мне, что мы исключены из всяких комбинаций.
- Что означает это?
- Что мы должны ждать развития событий.
- То есть камень на шею - и в Дунай, не так ли?
- Вы не так меня поняли, господин полковник. У меня тоже есть основание для беспокойства, но оно вызвано отнюдь не страхом или какими-то капитулянтскими настроениями…
- А чем же? - прервал его Додев.
- Безвыходным положением, в котором мы оказались из-за отсутствия какой бы то ни было гибкости. Немцы проиграли войну…
Додев чуть поднял руку, моргнул несколько раз, наклонил слегка голову и тихо заговорил:
- Пеев, даю тебе честное слово, этот разговор останется в стенах этой палатки. Понимаю твою тревогу. Для нас было бы безумием упустить и последнюю возможность для спасения отечества. Могу дать совет не хуже, чем ты, командиру дивизии, но уверен, что и он, как я, пожмет плечами. Потому что и над ним довлеет воля самого высокого начальства. Известно ли тебе, что в Каире ведутся переговоры? Только бы бог был милостив к нашим священным вожделениям…
Но как только они расстались и Додев остался один перед своей палаткой, в его душе утвердилось глубокое убеждение, что ни бог, ни какие другие силы уже не в состоянии спасти их.
С востока с каждым часом все приближалась с тяжелым грохотом и подземным гулом огромная лавина войны.
Далекие и нестихающие пожары; обжигали мутный горизонт востока и севера. И этот тревожный свет с востока наполнял радостью сердца Марина, Ангела, Пени, Кутулы, Слановского и тысяч других солдат в полку, потому что они таили в своих сердцах надежду на то, что скоро увидят солдат Красной Армии.
Глава десятая
Известие о капитуляции Румынии нанесло тяжелый удар по надеждам на спасение даже самых отчаянных оптимистов.
Телефоны непрерывно звонили, но никто из начальства не давал точных указаний и распоряжений, потому что не было ясно, какие еще неожиданности принесут им следующие часы.
После бессонной ночи Цено Ангелов вошел рано утром в кабинет своего начальства. Тот только что переговорил по телефону с министерством. Предложил сигарету Ангелову и устало сказал:
- С румынами покончено.
- Теперь наш черед, - желчно просопел Ангелов.
- Сверху все еще идут указания, надо послать нарочного в Никопол.
- Зачем? - с досадой спросил Ангелов, глубоко убежденный, что никакие меры в этом безнадежном положении не могут спасти их.
- Надо следить, как будут уходить немцы и не предпримут ли русские попытку переправиться на болгарский берег. Хотя бы для нашей личной осведомленности эта мера имеет известное оправдание. Думаю, что необходимо послать человека посерьезнее. Что ты скажешь о Костове?
- Ничего не имею против, - развел своими короткими руками Ангелов, - но есть ли в этом смысл?
- Пусть едет, а там будет видно…
Они обменялись еще несколькими унылыми общими фразами и расстались с чувством, что давно все сказали друг другу и им не осталось ничего другого, как только подумать о своем собственном спасении…
Уже в сумерки Костов прибыл в заброшенный городок, расположенный на берегу Дуная. Мотоцикл остановился около районной управы. Постовой, улыбнувшись виновато и несколько фамильярно, отдал ему честь.
- Скажите что-нибудь новое, господин Костов, а то мы, хотя и в Болгарии, только берег Дуная и Румынию видим.
Костов вздохнул:
- Новостей теперь сколько хочешь. Где начальство?
- Только что было здесь. Может, уже в ресторане.
Костов заколебался, заходить ли в здание ресторана; но мотоциклист сразу же угадал его мысли и поехал через площадь.
Через десять минут начальство предстало перед Костовым и успокоило его, сказав, что до настоящего момента в городе и на берегу все тихо и спокойно. Костов выслушал с досадой. Страшно уставший, он попросил, чтобы ему приготовили постель и разбудили только в крайнем случае.
Канцелярия управы пропиталась запахом табака и застоявшейся пыли. Из-за комаров окон не открывали, поэтому в помещении было душно и противно, но Костову было не до придирок.
Он лег на спину, подложил руки под голову и даже не попытался уснуть, как ни томила его тяжелая усталость. Эта ночь как будто была предназначена для того, чтобы он дал себе точный и ясный отчет в том, что сделал для людей за свою жизнь. За десять лет через его руки прошли сотни и сотни мужчин и женщин. Он вспоминал имена самых сильных, самых упорных, кого он мучил до последних сил, а потом со злорадным удовольствием отправлял на виселицу.
Но если до вчерашнего дня у него еще оставалась единственная надежда на гитлеровцев, то завтра ему уже не на кого будет рассчитывать, потому что события развивались с головокружительной быстротой.
В такой кошмарной полудреме он дождался рассвета. Вышел на пристань. Поеживаясь от влажного пронизывающего ветра, он не спускал глаз с буксира, который тянул против течения несколько груженых барж. На румынской пристани в Турну-Мэгуреле виднелись сваленные как попало громадные ящики и тюки. Две длинные речные баржи застыли возле пристани, ясно и отчетливо доносились скрип грузового крана, окрики грузчиков, тревожные свистки какой-то машины. Над этой суетой, надо всем этим шумом где-то далеко на востоке слышался непрестанный глухой гул артиллерии.
Уже к вечеру со стороны Турну-Мэгуреле от берега отделилось около десяти лодок, полных солдат. За полчаса на берег высадилось несколько сот человек. Высокий русый немецкий офицер с синими холодными глазами и шрамом на подбородке построил солдат на площади перед пристанью. Отдал несколько коротких отрывистых команд, и солдаты разделились на две части. Одна половина направилась в восточную, а другая - в западную часть города.
До вечера лодки непрестанно перевозили солдат и офицеров. И когда с одной из последних лодок сошел полный немецкий полковник, подразделения, которые высадились первыми, уже окопались на высотах южнее города.
В маленьком затерянном городке, где еще совсем недавно скука была постоянным и неотделимым спутником людей, началась паника. Пустили слух, что немцы окапываются для боев с Красной Армией. Кое-кто собрал свои пожитки и приготовился бежать, но все еще не решался, потому что было непонятно, куда бежать.
С половины седьмого вечера Костов звонил по телефону. Ни угрозы, ни ругательства в адрес дежурной телефонистки не помогли ему - Цено Ангелов как будто сквозь землю провалился. В какой-то миг он даже подумал, не убежал ли Ангелов к турецкой границе. Но это подозрение рассеялось к одиннадцати часам вечера, когда Ангелов сам позвонил ему. Костов доложил о положении в городе, о панике и тревоге, о приготовлениях немцев. Но разве мог, еще вчера всесильный, Ангелов распоряжаться теперь так, как раньше? Нет, теперь он удовлетворился тем, что обратил внимание своего первого помощника на то, что ему необходимо остаться в городе, чтобы следить за развитием событий.
Утром немцы заняли все выходы из города. На перекрестках и улицах появились вооруженные патрули.
Городской барабанщик разгласил приказ немецкого коменданта, гласящий что никто не должен покидать своих домов и что при сопротивлении или неподчинении будут стрелять без предупреждения.
Костов снова связался с Ангеловым, который успокоил его, сказав, что в Никопол выехал генерал Янев, от которого и следует ждать дальнейших распоряжений.
"Конец! Никто уже не в состоянии ничего сделать", - тревожно поглядывал Костов из окна управления на спокойные воды реки, где несколько канонерок на большой скорости шли на запад.
Районный управитель стоял около окна и тяжелым взглядом следил за рекой. Он обернулся к Костову.
- Уходят, - вздохнул он, - а нам куда?
- Если голова на плечах есть, то, пока не поздно, и нам надо бы с ними, - усмехнулся Костов.
- Что сообщают из области, есть ли какие-нибудь обнадеживающие новости? Кто к нам едет?
- Генерал Янев, он нас спасет.
- Военным надо было занять для обороны берег здесь, а не в Русе, как ты уже слышал.
- А разве это имеет какое-нибудь значение?
- Может быть, и не имеет, но, по крайней мере, умрем с честью.
- Этого не миновать, - повел неопределенно плечами Костов.
Зазвонил телефон. Управитель поднял трубку.
- Сейчас идем. - Он положил трубку и потянулся к вешалке. - Генерал прибыл.
Оба молча спустились по ступенькам. На площади перед управой остановилась машина Янева. Генерал спокойно курил и разговаривал со старостой. В двух-трех шагах от них адъютант Янева что-то записывал.
Когда они подошли к генералу и старосте, стало ясно, что те разговаривают о том, что случилось ночью.
- Ничего, ничего, - успокаивал генерал, - они все еще наши союзники. Нехорошо платить им по-собачьему. Друг познается в беде. Давайте спустимся к пристани.
На перекрестке у складов с зерном их встретил немецкий патруль. На этот раз Янев в качестве адъютанта взял с собой переводчика дивизии, который и спросил немецких солдат, где находится их комендант. Немец два раза щелкнул каблуками и коротко доложил, что комендант сейчас находится на пристани.
Помещения пристани были переоборудованы в штаб. Через открытое окно было видно, как радиотелеграфист передает шифровку.
Их встретил молодой офицер, который тут же вышел, чтобы доложить о них начальству.
Пока они ждали, мимо прошел солдат и четко отдал честь. Янев проследил за ним глазами, пока тот не скрылся за деревянным сараем, вздохнул и тихо сказал:
- Только немец способен на такое великое самопожертвование - до конца верить в дело и в свое великое призвание, а мы…
- Так точно, господин генерал, - ответил адъютант, - еще вчера мы курили им фимиам, а сегодня готовы закидать их камнями.
- Эх-х, - тяжело вздохнул Янев, - большую свинью подложили нам эти румыны! - Он бросил рассеянный взгляд на противоположный берег.
К ним приблизился немецкий полковник, полный, со слегка отвисшим животом. Однако, несмотря на полноту, он шел легко и энергично. Остановившись в нескольких шагах от них, отдал честь. Переводчик поспешил объяснить ему по-немецки:
- Господин генерал Янев хотел бы знать, в чем нуждаются господа офицеры и солдаты германской части, которая сочла необходимым высадиться на болгарской земле.
Немецкий полковник кивнул головой:
- Хайль Гитлер! Полковник Шульц, - представился он.
Янев подал ему руку. Вежливо улыбнулся и раскрыл свой портсигар. Шульц взял сигарету и щелкнул каблуками в знак благодарности. После этого скороговоркой объяснил, что выполняет специальное задание, возложенное на него его командованием. Тогда Янев обернулся к переводчику:
- Передайте ему, что у нас все тихо и спокойно, что мы до конца остаемся их верными и искренними союзниками. И несмотря на объявленный нейтралитет, имеем тайное распоряжение нашего правительства оказывать им всяческое содействие.
Шульц выслушал переводчика, довольно кивнул головой и сказал:
- Измена румын создала для нас дополнительные трудности.
- Мы очень сожалеем, - добавил генерал.
Полковник продолжал:
- Фюрер принял необходимые меры. Поступок румын не окажет существенного влияния на конечный исход войны.
Когда переводчик перевел слова немецкого полковника, Янев от умиления прослезился. Он обратился к своим сопровождающим взволнованным голосом:
- Господа, поучитесь патриотизму! Они верят фюреру и в свои собственные силы, поэтому они непобедимы. А мы готовы при первой же неприятности отречься даже от своих родителей. Этого не переводите, - обернулся он к переводчику и продолжал: - Передайте господину полковнику, что мы со своей стороны не помешаем им принять меры предосторожности.
Полковник молча выслушал переводчика и ответил;
- У нас есть сведения, что ожидается нападение партизан на город.
- Кто пустил этот слух? - обратился Янев к Костову.
Тот пожал плечами.
Янев пригласил на обед полковника и его штаб. Немецкий офицер принял приглашение генерала с готовностью.