И вот новое утро, и наблюдатели из Дома Павлова обнаружили очередной для себя сюрприз. Противник успел за ночь вырыть глубокую траншею. Теперь гитлеровские автоматчики и пулеметчики получили возможность держать под огнем подходы к дому из более надежного укрытия, чем та, сожженная баррикада.
Вечером Елин и Кокушкин собрали своих офицеров. Командир полка обратил внимание на противопожарное состояние Дома Павлова. Уже несколько раз фашисты стреляли зажигательными снарядами. И хотя защитники дома успешно боролись с зажигалками, но все же надо быть готовым ко всему. Беда в том, что в доме мало воды. А случись большому пожару?
Вое это необходимо предусмотреть. И первым делом вынести оборону за пределы дома. Надо соорудить дзоты - деревянно-земляные огневые точки, которые сообщались бы с домом тоннелями.
- Работа эта большая, не на один день, - заключил полковник, - но сделать ее мы обязаны. И тогда тем, кто находится в доме, никакой пожар не будет страшен.
Прямо из штольни Жуков отправился в Дом Павлова исполнять приказ командира полка.
Каждый раз, когда капитан сюда приходил, странная картина представлялась ему… Как будто драмкружок ставит пьесу из времен гражданской войны и приволок на сцену всю мебель, которая была под рукой… За короткое время люди уже успели здесь обжиться, даже создать какое-то подобие комфорта. Такой комфорт в доме, где постоянно рвутся мины, только усиливал это впечатление.
Посреди просторного подвала раздвинуты на всю свою длину два обеденных стола, покрытых разноцветными клеенками. Это - арсенал. На одном краю разложено оружие и боеприпасы, противоположный конец стола отведен под гранаты и бутылки с зажигательной жидкостью. В углу помещения сложено саперное оборудование: кирки, ломы, топоры, пилы, лопаты.
В глубине, у стены - две широкие двухспальные кровати с никелированными шишечками и добротными пружинными матрасами, на которых навалены одеяла и подушки с давно потерявшими свой цвет наволочками. Считалось, что здесь люди отдыхают. Но кровати, как и нары в штольне, большей частью пустовали…
Поближе к входу громоздился огромных размеров письменный стол. И эту часть подвала называли "штаб". С краю стола примостился телефонный аппарат, тот самый, что связывал Дом Павлова с командиром роты. Возле аппарата постоянно дежурил связист - либо широкоплечий Пацеловский, бывший трубач, либо его напарник Файзуллин со своей неизменной толстой тетрадью.
Письменный стол окружали несколько венских стульев, а самое почетное место отдано кожаному креслу с высокой спинкой, украшенной затейливой резьбой. Его называли трон.
На отдельном столике красовался патефон. Первое время к нему имелась единственная пластинка "Степь да степь кругом" с "Утесом" на обороте. Но позже кто-то нашел целую коробку пластинок.
У стены примостился еще один столик с двухведерным самоваром. Его преподнес защитникам дома обитатель подвала рабочий завода "Баррикады" Михаил Павлович. Это был исторический самовар. Он перешел к сыну по наследству вместе с профессией отца-туляка и стал семейной реликвией. Но, посоветовавшись с женой, старый оружейник решил отдать его бойцам. Пусть побалуются чайком! А когда бойкий сержант Яша-автоматчик, унося самовар наверх, так тепло сказал: "Спасибо вам, папаша, спасибо от всех наших ребят", Михаил Павлович перехватил ревнивый взгляд Матвеича. Веда вот как получилось! - старый человек ухмыльнулся в свою острую седенькую бородку. - Оказывается, Матвеичу завидно, что не он, а кто-то другой сделал ребятам подарок.
Подарок пришелся по душе, самовар усердно шумел, и бойцы, урвав свободную минуту, забегали глотнуть горячего "чайку" - так называли кипяток без заварки…
Капитан Жуков застал людей в обычных хлопотах. Афанасьев с Вороновым дежурили у пулемета, Чернушенко бодрствовал у своих "бобиков"-минометов, а Павлов с Сабгайдой находились то у автоматчиков, то у бронебойщиков.
Первым делом комбат направился в дровяничек - во взвод Афанасьева.
- Как, Воронов, пулемет - в порядке?
- В полной исправности, товарищ капитан!
- Дай-ка пару-тройку очередей вон по тому дому.
Пулемет действовал безотказно, и командир батальона в этом, убедился. Точно так же он проверил огонь бронебойщиков и минометчиков.
Вернувшись в "штаб" - к письменному столу с креслом-троном и телефоном, капитан собрал всех офицеров и сержантов - Афанасьева, Чернушенко, Павлова, Воронова, Сабгайду, а также тех бойцов, кто мог, хоть ненадолго, покинуть свой пост.
Командир батальона передал приказ полковника:
- Дом, в котором мы сейчас находимся, оказался одним из наиболее важных опорных пунктов полка. Фашист все рвется и рвется вперед, а мы столько пролили нашей крови, пока удалось остановить врага у самого берега Волги… Теперь нас стараются вышибить из этого дома. Но не выйдет! На участке, где на смерть стоят гвардейцы, врагу не пройти! Так приказал командир полка. И это для нас закон.
Тут же была определена внешняя линия обороны, о которой говорил Елин. Новое дело оказалось куда сложней только что прорытого хода сообщения. Придется работать на виду у противника!
И теперь без саперов не обойтись.
В ту памятную сентябрьскую ночь, когда полк преодолевал пылающую Волгу, в саперном взводе, которым командовал старший лейтенант Петр Керов, был сорок один человек. Они переправлялись одними из первых вместе с разведчиками и петеэровцами. Авангард полка создавал плацдарм для всей Тринадцатой дивизии. На прибрежных улицах Сталинграда - на Пензенской, Нижегородской и Пермской, на Ташкентской и Солнечной, - саперы, отложив на время шанцевый инструмент, взялись за автоматы и карабины, а то и за гранаты - выкуривали из руин засевшего там противника.
И лишь потом, спустя примерно неделю, полковые саперы приступили к своей прямой работе.
Как ни суров и опасен ратный труд пехотинца, но во много крат тяжелей и рискованней дело сапера. Это он, сапер, на виду у врага ставит мины и проволочные заграждения, это он роет траншеи и ведет взрывные работы, это он, сапер, делает проходы в минных полях, указывает одному ему известную безопасную узенькую тропинку среди ловко замаскированных мин. Когда разведчик отправляется в тыл врага, именно он, сапер, идет впереди. Он же первым встречает на минном поле возвращающегося разведчика. И всякий раз смерть подстерегает его на каждом неверно сделанном шагу.
Старший сержант Василий Гусев, крепко сколоченный, весь в веснушках сибиряк, стал командиром взвода после того как Керова назначили полковым инженером. И вот они, обычно втроем - Керов, Гусев и кто-нибудь из сержантов, - ползают по переднему краю при свете дня. Надо наметить места, где потом, уже ночью, будут устанавливать мины и заграждения.
Несколько тысяч мин поставили саперы перед фронтом полка и в глубине его обороны. То был доблестный подвиг и стоил он немало жизней. Остался спать вечным сном на волжском берегу и старший сержант Василий Гусев. Он отважно и мастерски действовал все дни боев в Сталинграде. Редко какая рискованная операция проходила без его участия. Погиб он трагически уже после разгрома гитлеровцев, когда разминировал площадь Девятого января.
…Сразу же после того как комбат Жуков передал приказ Елина о создании внешней линии обороны, в Доме Павлова появился Василий Гусев со своими помощниками. Пришли сержанты Виктор Паршиков и Михаил Часовских. И конечно же, Лука Власенко: предстоит строить дзоты, а Власенко по таким делам первейший мастер. Этот умудренный жизненным опытом высокий худощавый человек плотничал уже семнадцать лет - еще с тех пор, как служил на афганской границе, и потом, когда строил казармы, и в предвоенные годы, когда в Крыму, под Керчью, в Бешуйских копях мастерил геологам затейливые ящики для их бесконечных кернов. По мобилизации его взяли в пехоту. Понадобился год войны, чтоб попасться на глаза взявшему его к себе во взвод Керову. Разглядев в солдате природного умельца, он не ошибся. Власенко стал заправским сапером. Минировал и подрывал, делал проходы в минных полях, резал вражескую проволоку. Но лучше всего получался блиндаж или амбразура. Уж очень ловок был плотничий топор в этих натруженных крестьянских руках.
Два сапера - солдат и офицер - прошли бок о бок всю войну и закончили ее в Праге. А спустя десятилетия два пенсионера - садовый рабочий крымского совхоза "Лучистое" Лука Власенко и офицер запаса из Минска Петр Керов - шлют друг другу праздничные поздравления. Временами кто-нибудь из них получает письмо и из далекого Алейского района, что на Алтае: это напоминает о себе еще один из немногих оставшихся в живых гусевских саперов - колхозный пенсионер Михаил Часовских…
Придя в Дом Павлова, саперы без промедления взялись за дело. Власенко занялся своим плотничаньем. Он по-хозяйски обошел этажи, слазил на чердак, мерил, прикидывал, и вот уже в подвал стали таскать половицы, балки, дверные косяки…
И пока размечали места будущих дзотов, пока копали землю, он уже орудовал топором. И быстро, на глазах у вертевшихся тут же Тимки и ребят из его "молодежной бригады", росла в углу подвала горка рам, щитов, подпорок.
Места для дзотов выбрали с таким расчетом, чтоб они не сразу бросались в глаза. Это было разрушенное овощехранилище, остатки бензоколонки и большая воронка от снаряда. К этим местам в стали незаметно вести подземные ходы. Рыли по всем правилам. На глубине двух метров под каменной одеждой площади были выкопаны укрепленные подпорками тоннели. Ширина - метр. Высота - немного поменьше, но достаточная, чтоб быстро проползти.
Всю вынутую землю, так же как и в прошлый раз, когда копали ход сообщения, втаскивали в дом. Но теперь ее было куда больше, и очень скоро несколько комнат на первом этаже оказались засыпанными под самый потолок.
- Строим метро, - шутил Илья Воронов. Он распоряжался в штольне, которую Копали пулеметчики, сооружавшие для себя отдельный дзот.
С балагуром Вороновым состязался не менее острый на язык круглолицый большеглазый солдат Свирин. По возрасту он был старше всех - ему уже стукнуло сорок, имел два ранения еще в гражданскую войну и величали его не иначе как по имени и отчеству: Иван Тимофеевич. Ухмыляясь в свою острую рыжеватую бородку, которую он отпустил на фронте, пулеметчик, бывало, выговаривал Воронову:
- Что же получается, товарищ командир? Не иначе, медные котелки, как ты говоришь. У меня сын твоих лет, а ты мной командуешь…
Бессмысленное выражение "медные котелки" Свирин позаимствовал у Воронова же, который употреблял эти слова по каждому поводу. Никто не понимал, при чем тут медные котелки, но тем не менее прибаутка нравилась.
- Зато, Иван Тимофеевич, окончится война, вы поедете в Астрахань, домой к бабке, а нам, молодым, еще, дай господи, пахать и пахать, как медные котелки…
Помимо трех подземных ходов, прокопанных к дзотам, еще один тоннель - четвертый - провели к остову подбитого танка, прочно застрявшему на ничейной земле между Домом Павлова и вражескими позициями. Впоследствии этот танк, считавшийся мертвым, нанес противнику немалый урон.
Для временного укрытия была использована и проходившая вдоль дома канализационная труба. К ней прорыли два хода сообщения. Когда начинался сильный обстрел, туда перебирались все, кто мог, а на своих местах оставались только те, чьи огневые точки были в подвале - пулеметчики, минометчики, расчет бронебойщиков. Разумеется, не уходили и дежурные. Они патрулировали по всему дому и, если попадал зажигательный снаряд, не давали распространиться пожару.
Дзоты, тоннели, ходы сообщения… Защитники дома и в самом деле превратились в шахтеров. С легкой руки Воронова они стали именовать себя метростроевцами.
Как водится, не обошлось и без археологических находок. Пулеметчики наткнулись на сундук, в котором оказался футляр со скрипкой. Ее отнесли Пацеловскому. Музыка - это по его части. Ведь в прошлом он горнист эскадрона и даже, говорят, играл в духовом оркестре.
- Принимай подарок, - обратился к нему пулеметчик. - Тут и смычок есть, так что играй в полное свое удовольствие!
Пацеловский осторожно взял протянутый ему инструмент, слегка прикоснулся к струнам, ослабил волос на смычке и стал укладывать скрипку в футляр.
- Э-э! Да ты, видать, мастер лишь на дуде дудеть, - оскалил зубы пулеметчик. - А еще музыкант! Тебе бы только "Бери ложку, бери бак…"
- "А не хочешь, иди так!" - закончил известную погудку бывший горнист. Он не на шутку рассердился. - Это ж скрипка, нежнейший инструмент… Что ты понимаешь в ней, голова твоя садовая! - И Пацеловский аккуратно застегнул ремни футляра. - Пусть отдохнет. Придет и на нее время…
Скрипка, водворенная в "штаб", недолго находилась в одиночестве. В том же сундуке оказался и баян. А затем притащили с верхнего этажа вниз пианино. Чем не оркестр, хоть и обреченный на бездействие - Пацеловский категорически отказывался играть на инструменте, которым не владел. Правда, Воронов, улучив момент, когда связист отсутствовал, попытался было извлечь из скрипки звуки, но все в один голос признали, что с "максимом" он управляется лучше, и пришлось бросить.
Выручали гости. Немного играл на фортепьяно политрук Авагимов, часто бывавший в доме, да еще капитан Розенман, начальник полковой разведки. Тот был заправский пианист. И хотя появлялся он обычно в горячий час, когда было не до музицирования, враг давал концерты совсем другого рода - вое же ухитрялся исполнить начало своей любимой Лунной сонаты.
Пока глубоко под мостовой прокладывались тоннели, гусевские саперы самоотверженно трудились на поверхности. За две-три ночи перед домом создали широкий минный пояс, заложили противопехотные, противотанковые и фугасные мины. Впереди минного поля выросли три ряда заграждений из спиралей колючей проволоки.
Луна теперь всходила позднее, но не давали покоя осветительные ракеты - фашисты на них не скупились. Приходилось хитрить, таиться, пользоваться короткими перерывами между двумя вспышками. В наиболее тяжелом положении оказались те, кто строили заграждения вдоль фасада, выходящего к противнику. Здесь погибли два сапера, да еще двое были ранены.
Как ни таились, а противник, видно, все же обнаружил возню на площади. Но издали ему трудно разглядеть, что там происходит, а подобраться поближе мешал плотный огонь из Дома Павлова - пулемет Ильи Воронова, минометы Алексея Чернушенко, противотанковые ружья Андрея Сабгайды.
Точные данные нужны гитлеровцам дозарезу. Так что было ясно: жди разведку! И она не замедлила.
Стояла сухая, по-осеннему теплая ночь. В небе ни облачка, и лишь звезды мерцали своим тусклым светом. Но почему нет этих белых зонтиков, которыми враг обычно так щедро освещал ночное небо? Не спроста это.
- Сегодня, ребята, глаз да глаз! - наставлял Павлов, обходя посты. - С чего он вдруг перестал светить? Ох, не нравится мне это…
- Мабуть ракеты шануе… - высказался Глущенко.
- Не, Василь Сергеич, скорей себя бережет, а не ракеты, - в тон ему усмехнулся Павлов. - Ну, не беда. Мы сами ему дорожку посветим… Еще с полчасика подождем, а там и посветим. Авось как раз и: подгадаем…
На столе-арсенале в "штабе" среди прочего имущества уже дав-по лежала без дела ракетница с Набором ракет. Вот и наступило для нее время…
У амбразуры на втором этаже, наблюдая за окутанной мраком площадью, стоял Черноголов. Ему знаком каждый бугор, он на память знает каждую воронку, каждую груду камней. Привычные к темноте глаза впились в площадь. Что это? Неужели кто-то крадется. Эх! Чего там Павлов медлит с ракетой!
Черноголов решил не открывать огня. Пусть его лезет. Никуда не денется. Снять всегда успеется. И он растолкал своего напарника Турдыева, тот спал тут же, на диване.
- Быстро к Павлову - одна нога здесь, другая там. Скажи: "Лезет"!
Узнав, что гитлеровец лезет один-одинешенек, Турдыев высказал сомнение:
- Зачем тревожить сержанта? Лучше давай я положу гильзу в карман.
Меткий стрелок, он вел счет истребленных им врагов по гильзам: убьет фашиста и спрячет гильзу в карман. В те редкие часы, когда не было минометного обстрела, Турдыев забирался на чердак, откуда хорошо просматривалось расположение врага, и если уж замечал гитлеровца - не миновать тому пули.
Почему бы и теперь не прибавить гильзу к тем, которые уже позвякивают в кармане?
Но Черноголов цыкнул - сейчас на посту за старшего был он, - и Турдыев поспешил выполнять приказание.
И тут же взвилась выпущенная Павловым осветительная ракета. Оказывается, не только Черноголов сумел разглядеть при свете звезд этого вражеского разведчика. Его уже взял на мушку и Глущенко со своего наблюдательного пункта, и Хаит, дежуривший у пулемета.
Павлов послал по всем постам распоряжение - не стрелять. Посмотрим, почему он ползет один? А может, жди следом остальных? Тогда и встретим!
Но вот фашист достиг минного поля.
Взрыв.
Противник тоже следил за своим разведчиком, и стоило тому подорваться на мине, как началась сильнейшая стрельба.
Наши в долгу не остались.
В эту ночь никто больше не пытался подобраться к дому. Гитлеровцы убедились, что появилось минное поле, и на время присмирели.
Но зато уже с утра обстрел возобновился. На дом обрушился ураган снарядов и мин. Оставаться на месте во время такого налета опасно, и люди ушли в недавно приготовленные укрытия - в канализационную трубу, в дзоты.
А мины и снаряды продолжали ложиться. Особенно доставалось той секции, что выходила торцом на площадь. Стена стала постепенно крошиться, а потом и вовсе обрушилась. Фашисты, видно, решили дом доканать. Потом налетела авиация - хотя самолеты на этом участке уже давно не появлялись. И это понятно. В условиях уличных боев трудно применять авиацию. Противники стояли так близко друг от друга, что нужна ювелирная точность бомбежки. Чуть ошибся - и попал в своих. А если уж налетали, то кидали некрупные бомбы. Но зато не скупились на зажигалки.
Все же время от времени вражеские бомбардировщики над Домом Павлова появлялись. И было видно, что цель указывают ракеты, выпущенные из здания военторга.
Появились они и вскоре после того, как рухнула стена. Мосияшвили подал сигнал: "Воздух!"
Все бросились по местам - кто в нижние этажи к огневым точкам, кто на чердак - ловить зажигалки, а Павлов скомандовал Черного лову:
- Живо, гостинец - и наверх, ко мне!
"Гостинцем" назывался приготовленный набор разноцветных ракет. Заранее было выбрано место, откуда ракеты будут выпущены: квартира на четвертом этаже, та, что без стены. Оттуда открывается большой сектор обозрения.
Ждать пришлось недолго. "Юнкерсы" приближались, держа курс на площадь Девятого января, и вот они уже делают заход, готовясь к бомбежке.
Павлов с Черноголовым впиваются глазами в небо. Неужели ошиблись? Медленно тянутся секунды.
Наконец-то! Из дома военторга взвились сигналы - два красных и один зеленый.
- Такой товар и у нас есть! - облегченно проговорил Павлов, принимая из рук Черноголова ракеты.
Выпустить следом серию таких же сигналов, как и вражеские, - дело не долгое. Но если первая серия указывала направление на Дом Павлова, то теперь сигналы показали уже новую цель - чуть-чуть (правее. А там - гитлеровцы.
С затаенным дыханием следили Павлов и Черноголов за приближающимися самолетами. Уже хорошо видны фашистские кресты… Вот-вот откроются люки - и тогда посыплются бомбы… Куда они попадут?