Как не помнить! Ведь он тогда же рассказывал и про подвал, и даже про того старичка, что спрашивал, когда, мол, прогонят ирода.
- Непонятное там происходит, - продолжал Наумов. - Своими глазами видел, заходили туда гады, а после боя тихо стало… Комбат приказал занять. Дело для тебя, Павлов, самое подходящее, - в голосе у него прозвучали мягкие нотки. - Бери людей, сколько надо, и ступай. Не впервой!.. Да поторопись, чтоб поспеть, пока луны нет…
Так вот она "работенка"! Выходит, и впрямь аккордная…
Павлов попросил себе в помощь только троих. Прежде всего Александрова и Черноголова. Здорово они действовали в тылу у врага. И еще - Глущенко, с которым Павлов подружился уже давно.
Обычная подготовка: вычищен автомат, все лишнее из карманов - долой. Вот только табаку и спичек не забыть. И уж конечно, дисков, гранат побольше…
Согласованы с артиллеристами цели, остается только ждать темноты, когда по сигналу - серия красных ракет - должны заговорить пушки.
Осенние сумерки наступают быстро. Только что огненный шар спускался к горизонту, и вот он уполз за тучку, где-то там, на вражеской стороне; потом погас последний луч. А вот уже и мгла окутывает землю.
Одна за другой взвиваются четыре красные ракеты. В неумолкающий ни на минуту артиллерийский гул вливаются новые раскаты. Под его прикрытием разведчики отправляются в неведомое.
Жуков лежал у наблюдательного пункта и жадно вглядывался в темноту.
Как всегда, с комбатом его связной, старшина Формусатов - кряжистый парень с добродушным лицом в рябинках.
Николай Формусатов стал связным командира батальона после той горестной весны, когда втроем с Вадчиком Авагимовым и Яковом Павловым они долго блуждали в Сальских степях, пока не добрались наконец до своей дивизии. За время скитаний Формусатов полюбил Павлова, колхозного паренька с характерным новгородским говорком. Бывало, долгими солнечными днями отсиживаясь до темноты в каком-нибудь заброшенной сарае, они не спеша рассказывали друг другу о себе, о мирной жизни. Яков вспоминал родной Валдай - разве есть где озера красивее?
В небе прогудит самолет. И всплывают новые воспоминания.
- Летать! Вот о чем мечтали все наши деревенские мальчишки, - говорил Яков.
И он рассказывал, как однажды в помещении правления колхоза повесили плакат Осоавиахима об авиации. Ребята подолгу глядели на плакат, и в их воображении рисовались волнующие картины… Вот они совершают героические перелеты, куда-нибудь далеко-далеко - на край света, вот они спасают затерявшихся в северных льдах участников полярных экспедиций… Слава о героях разносится по всей стране… Но они скромны, они готовятся к новым, еще более удивительным перелетам… И лишь выбрав свободный денек, навещают своих односельчан. Серебристая машина, распластав огромные крылья, делает над Крестовой несколько приветственных кругов. К восхищению ребятишек, самолет садится прямо на выгоне, и летчики виртуозно подруливают прямо к двери своей старой школы…
Как-то по деревне прокатился слух, что в Валдае появился самолет - трудно поверить: нет мотора, а летает! Ребята постарше и порасторопней растолковали "недомеркам", что это планер. И Якову страстно захотелось взглянуть хоть одним глазом на диковинный самолет. Чтоб попасть в город, пришлось уговаривать мать, надо было упрашивать соседа, ехавшего на базар, и потом всю долгую дорогу слушать поросячий визг. Жертвы оказались напрасными: в тот день дул сильный ветер, планер заперли в сарае, а самих планеристов словно тем же ветром и сдуло… Все же поездка была не совсем неудачной. В городе продавалась книжка про самолеты с картинками, и сосед, спасибо ему, не поскупился. Эта книжка и была последним толчком. Парень "заболел" авиацией окончательно…
Когда пришла пора идти в армию, призывная комиссия уважила просьбу Павлова. И вот новобранец прибыл в летную часть. На аэродроме выстроены истребители. Сказочные самолеты бороздят небо… Казалось, сбылась мечта! Его определили в школу младших авиаспециалистов. Это, конечно, не то, что пилоты, но все же еще одна ступенька к заветной цели. Он уже видел себя за штурвалом боевой машины. И тут произошел нелепый случай, из-за которого все пошло вверх тормашками; он попал в хозяйственный взвод.
О подробностях говорить было неохота, но Формусатов прилип как смола, и Павлов в конце концов рассказал:
- Спервоначала, когда мы, будущие специалисты, проходили карантин, нас учили ходить строем. Впереди меня шагал один верзила. Он только и делал, что ступал не в ногу. Я говорю ему негромко: смени, мол, ногу. Раз говорю, другой раз, а он - ни в какую. Мне же за разговоры в строю сыплются замечания. Ну, а потом - я даже сам не заметил - наступил ему на задник. А он, словно зарезанный, как завопит: "Павлов бодается!" И так сильно заковылял, что пришлось удалить его из строя. А меня за недисциплинированность отчислили из школы и направили на склад вещевого снабжения…
Этот рассказ сильно развеселил тогда Авагимова и Формусатова. Впоследствии они не упускали случая, чтоб не подтрунить.
И теперь, провожая друга в опасную разведку, Формусатову по какой-то странной ассоциации вспомнилось рассказанное - тогда в степи. Его вдруг охватила тревога за товарища. Захотелось оказаться рядом с Павловым, захотелось уберечь его так же, как он оберегает капитана Жукова, который лежит вот тут рядом.
Оберегает? А Дронова-то не уберег. Ведь ни на шаг не отходил от своего комбата, а пуля все же настигла… В этом Формусатов винил чуть ли не себя! С тем большим рвением он ходил теперь за Жуковым, своим новым комбатом, пока Дронов лечит рану в медсанбате.
…Прошли уже долгие тридцать минут. Противник, потревоженный внезапным артиллерийским налетом, тоже усиливает огонь. Теперь пулеметные очереди уже не смолкают. Чаще рвутся мины. Такой грохот стоит, что трудно разобраться - откуда стрельба.
И уж совсем непонятно, что творится в том зеленом доме, как там те четверо?
Проходит еще полчаса томительного ожидания. Беспокойство, овладевшее Формусатовым, нарастает.
- Разрешите, товарищ капитан, мне… - возбужденно произносит он.
- Только тебя там и недоставало, - хмурится Жуков.
В небе вспыхивает ракета-"парашютик". Не спеша, она опускается над площадью. И тогда Жукову в его бинокль хорошо видны темные глазницы окон, видны двери дома. Они раскрыты настежь, как бы приглашая войти… Но где они сейчас, Павлов и его люди? Почему так долго нет связного? Ведь должен же он появиться! Он обязательно появится, если только…
Но Жуков отбросил от себя тревожную мысль. Он решил выждать, пока обстановка прояснится. Хоть немного.
А Павлов тем временем действовал, как было задумано. Разведчики двинулись в путь, лишь только взвились послужившие сигналом четыре красные ракеты.
Первым пополз Александров. Небольшой, плотный, он как бы вдавился в землю, слился с нею. Метрах в десяти за ним ползли Павлов и Черноголов. Замыкающим был Глущенко. Самый старший из всех, он не уступал товарищам в проворстве и выносливости.
Вот и разрушенный сарай - бывший мельничный склад. Павлов приказал Черноголову укрыться здесь, в развалинах, и прислушиваться: сейчас они, втроем, поползут дальше. Может случиться, фашисты их заметят…
- Тогда дуй в роту за подкреплением. Понятно?
Но их не заметили. Дом черной громадой одиноко высился над площадью, пугая своим подозрительным безмолвием. Стреляли, казалось, со всех сторон, но только не оттуда.
Стоял теплый сухой вечер. Привычно посвистывали пули, заставляя теснее прижиматься к земле, а то и вовсе замирать, когда в темном небе повисала осветительная ракета.
К первому подъезду все трое добрались благополучно. Вскоре к ним присоединился Глущенко.
Теперь - не медлить! Полагаться на безмолвие в таких случаях опасно.
Павлов разделил свой маленький отряд пополам: Александрова с Глущенко он оставил на лестничной клетке. Одного - чтоб наблюдал за входами и площадью, а другому приказал быть наготове - вдруг противник появился сверху. Сам же он вместе с Черноголовым проскользнул в раскрытые настежь двери.
Зашли в одну квартиру, заглянули в другую - картина повсюду, примерно, одинаковая. Здесь, видать, уже похозяйничали, но теперь фашистов пока нет.
Стараясь не греметь, разведчики стали спускаться в подвал. Павлову помнилось, что где-то в конце узкого коридора должна быть дверь.
Кромешная тьма. Спертый, отдающий гнилью воздух.
А вот и дверь. Она приоткрыта. Сквозь узкую щель пробивается полоска света. Слышатся детские голоса.
Павлов припал глазом к щели. В глубине подвала - длинный стол. Вокруг него на стульях, на скамейках, едва освещенные тусклым светом, неподвижные фигуры с землистыми лицами.
Дверь скрипнула, и люди испуганно поднялись. В потемках не разобрать, кто вошел. Видно только, что вооруженные.
"Вот оно", - оборвалось сердце… С того момента как Лида принесла страшную весть, никто не находил себе места. Гитлеровцы, правда, в подвале не появлялись, но их с ужасом ждали каждую минуту.
- Здравствуйте, граждане! - бодро сказал Павлов.
Все в подвале облегченно вздохнули. Раздались удивленные и радостные вопросы:
- Яша-автоматчик! - воскликнула Зина Макарова. Голос вошедшего показался ей знакомым.
- Он самый, - подтвердил сержант.
- Небось пришел сказать, что ирода прогнали, - съязвил Матвеич.
- Все в свое время, папаша. - Сейчас Павлову было не до разговоров. - Вы лучше скажите: фашисты в доме есть?
- Никак не найдешь их, сынок? - продолжал своим скрипучим голосом старик. - Ты их вон там поищи, за стенкой, их там полно. А здесь пока не было…
Тетя Паша и тетя Нюра закивали головами:
- Они все в тех подъездах, там их полно… Лида вот сама видела, - кивнули они в сторону стоявшей тут девочки.
Лида подтвердила свой рассказ про гитлеровцев, подымавшихся давеча по лестнице.
Павлов с Черноголовым переглянулись:
- Ну что ж, друзья, спасибо вам и на этом…
Увидев, что Павлов с Черноголовым собираются уходить, обитатели подвала встревожились. Все эти люди с такой надеждой и любовью глядели на солдат в перепачканных гимнастерках, что Павлов почувствовал: он для них сейчас самый родной, и нет у них другой защиты.
- Больше не уйдете? - раздались голоса. В этих словах были и вопрос, и мольба.
Пришлось успокаивать:
- Как только управимся - вернемся… Чайку попьем, потолкуем…
Разведчики собрались на совет. Надо обдумать положение. Действительно ли в остальных подъездах полно врагов? Сомнительно. Если б противник тут закрепился, то не прошел бы мимо целой секции. Уж кто-нибудь да заглянул бы и в этот подвал. Но куда девались те, с которыми седьмая рота нынче вела бой? Ведь видели, как фашисты входят в этот дом.
Да что гадать! Надо продолжать разведку. И Павлов скомандовал:
- Айда, ребята, во второй подъезд!
Расстояние - всего метров пятнадцать. Но луна уже взошла, и ползком, когда на дворе такой "концерт", не проберешься. Подстрелят, как перепелку. Остается одно - бросок.
Для хорошего бегуна пятнадцать метров - дела на две секунды, но тут не гаревая дорожка!.. Все же управились быстро. Несколько перебежек из воронки в воронку, и вот все четверо уже у новой цели.
Действовали в прежнем порядке. Александров и Глущенко наблюдают на лестничной клетке, а Павлов и Черноголов разведывают квартиры первого этажа.
Начали с той, что направо. И в первой же квартире - сюрприз…
Узенькая передняя. Глаза еле привыкают к темноте. Ступать надо мелкими шажками - иначе, чего доброго, и загремит.
Из-за двери доносится чужая речь. Вот оно, мгновение, когда решает смелость и только смелость!
Павлов легонько отстранил Черноголова. Сильный толчок ногой - дверь распахивается настежь, и в комнату летят две гранаты.
В грохоте взрыва тонут крики, стоны. Сквозняком потянуло едкий дым. Послав для верности длинную очередь из автомата, Павлов врывается в комнату, Черноголов - за ним.
У окна - развороченный станковый пулемет. Повсюду - бумаги, осколки посуды, обломки мебели… Груда книг, сброшенных с полки. Из-под книг выглядывает большая кукла.
И тут же на полу - неподвижные, два убитых фашиста.
Здесь недавно жили мирные люди, работали, учились, им были дороги эти книги, заключенная в них человеческая мысль, они мечтали о том, чтобы маленькая хозяйка этой большой куклы росла спокойно и счастливо…
Враг разрушил мир и счастье советских людей. И вот она - справедливая кара!
Эти двое, сраженные гранатой советского воина, поплатились головой. А по площади удирают уцелевшие гитлеровцы. Через открытые окна их хорошо видно при луне и даже можно пересчитать: один, другой, третий, четвертый…
Как же они уцелели? Должно быть, сидели в соседней комнате я, застигнутые врасплох взрывами гранат, выскочили из окон.
Павлов и Черноголов послали им вслед очередь из автоматов, другую, третью - скосили еще нескольких. А оставшиеся в живых припустились бежать из всех сил. И через минуту скрылись из виду.
Разведчики продолжали обследовать дом. Они побывали в других квартирах первого этажа - там никого не оказалось. Пусто и в квартирах верхних этажей. И повсюду - следы поспешности, с какой люди покидали насиженные места… Вот накрытый стол. В тарелках еда.
…Прошло уже минут двадцать, как Павлов и его товарищи находятся в этом доме, а противник ничем не дает о себе знать. Но рано успокаиваться. Засада может притаиться за каждым углом.
Павлов и Черноголов, все также стараясь не шуметь, стали пускаться во второй подвал. На лестничной клетке их страхуют Олущенко и Александров.
Здесь тоже едва мерцает коптилка. Настороженная тишина.
Едва успел Павлов проговорить свое обычное "здравствуйте, товарищи!", как из глубины раздался знакомый голое:
- Павлов, ты? И тебя застукало? - Голос тревожный, приглушенный; это санинструктор Калинин.
- Как так "застукало"? Не пойму, про что ты говоришь.
- Тут же фашисты! - с отчаянием воскликнул Калинин.
- Нет их тут больше, - успокоил Павлов. - Были, да все вышли. Правда, не все поутекали: двое там лежат, да им уж не встать, - показал он наверх. - Скажи-ка лучше, как сюда попал ты?
- Раненый тут…
- Так вот что, - строго приказал сержант. - Вылезай-ка ты из подвала и давай с нами. Работы по горло. А за раненым народ приглядит.
- Приглядим, конечно. Не сомневайтесь, - живо сказала Ольга Николаевна. Ее поддержал нестройный хор голосов.
Теперь уже впятером, разведчики отправились в оставшиеся две секции. Квартиры этой части здания неплохо сохранились, хотя, судя но валявшимся возле окон стреляным гильзам, тут уже добывали "гости".
Спускался Павлов и в подвалы. Он обшарил все закоулки. "Индивидуалка" забилась в свою каморку, но, конечно, не осталась незамеченной, как и те трое, обросшие щетиной, которые тоже полагали, что притаились. Но сержант не стал тратить времени на долгие разговоры, он только еще раз коротко расспросил про "гитлеровцев.
Итак, картина ясна. Противника в доме больше нет. Управились быстро, пожалуй меньше чем за час.
Зато какого огромного напряжения потребовал этот час! Во всяком случае, устали больше, чем после боя…
Выбрав удобные для наблюдения места, Павлов расставил людей. Глущенко и Александров будет следить за площадью, Черноголов - за частью двора, примыкающего к подъездам. Передышки быть не может - атаку следует ждать каждую минуту.
А теперь надо послать донесение и приготовиться к обороне.
Вырвав из блокнота листок, Павлов нацарапал огрызком карандаша:
"Командиру батальона капитану Жукову.
Дом занял. Жду дальнейших указаний.
Сержант Я. Павлов".
- Давай, Калинин, неси быстрее комбату.
Калинин скрылся за дверью, и тотчас же совсем близко поднялась сильнейшая стрельба. Она шла где-то рядом, и пули еще чаще стали шлепаться о стены дома.
Сжалось сердце. Неужели Калинин погиб? А ведь все шло так хорошо!
Кто же доставит в батальон донесение? Послать второго человека? И весь этот дом-громаду оборонять втроем?..
Но долго раздумывать не пришлось.
- Идут! - раздался тревожный голос Александрова, наблюдавшего из окон второго этажа.
На площади появились темные фигуры. Их из окна хорошо видно.
Это ползли, плотно прижимаясь к земле, фашисты. Наконец-то они разобрались, что упустили ничейный дом, и теперь решили возместить утрату. Вражеские солдаты подползают медленно, с длительными передышками. При свете луны их даже можно пересчитать - десятка полтора, не меньше.
Александров и Глущенко заняли позиции на первом этаже у окон, выходивших на площадь. Оконные проемы быстро превращены в подобие амбразур. Для этого пригодилось все, что попало под руку: и батарея центрального отопления, валявшаяся посреди комнаты, и книги - их здесь много.
Не с легким сердцем два бойца закладывали окна томами Большой Советской Энциклопедии и собраниями сочинений Горького.
Не с легким сердцем смотрел на эту амбразуру и помогавший им сержант Павлов. Правда, не так уж много книг прочел он на своем веку. Но (все прочитанное даже в детстве крепко засело у него в голове. Уж если он что запоминал, так на всю жизнь! Случалось, в часы отдыха глядел он в выцветшее от летней жары высокое небо, где виднелось только одинокое облачко, и ему вспоминались стихи, заученные в давнюю школьную пору:
Тучки небесные, вечные странники…
А когда дивизия стояла еще на левом берегу Волги, усталый после учения, задумывался он иногда, глядя на выжженную, вытоптанную солдатскими сапогами, прибитую колесами машин и орудий заволжскую степь, и припоминалась ему другая степь - цветущая и тихая, о которой такими необыкновенными словами рассказал душевный писатель Чехов.
Да, хороша родная земля и хорошие книги написаны о ней, но сейчас недосуг их читать. Сейчас - ничего не поделаешь - надо укрываться за ними, чтобы вести смертный бой с врагом…
Оставляя двух бойцов у импровизированных амбразур, Павлов распорядился:
- Мы будем на втором этаже. Как услышите, что открываем огонь, так сразу и начинайте…
Черноголова, охранявшего вход, Павлов на время снял с поста. Правда, тут тоже неспокойно. И хотя оставлять вход без охраны опасно, все же пришлось рискнуть. На втором этаже боец нужнее.
Времени на то, чтоб превратить в амбразуры еще одно окно, больше нет. Со второго этажа хорошо видно, как вражеские солдаты приближаются. Они медленно ползут по площади.
Вот они отрываются от земли. Пригнувшись, с автоматами наперевес, ускоряя шаг, подходят все ближе…
Пора! Заговорили автоматы со второго этажа. Моментально подали свой голос и два остальных.
После секундного замешательства фашисты залегли. Прошло еще не" много времени - и они (повернули назад, оттаскивая убитых.
Наступило затишье. Правда, стрельба в ту сталинградскую ночь - артиллерийская, минометная, пулеметная - не стихала ни на миг. Но на площади, перед домом, враг больше не появлялся, а это и есть "затишье"…
На рассвете Павлов - в который раз - обходил этажи. Внизу его встретил озабоченный Глущенко.
- Товарищ сержант, там хтось стенку ломае та й клыче…