В ту хлопотливую ночь тревожные мысли беспокоили штаб полка. Как там первый батальон? Связь с ним прервалась окончательно. Что происходит за передним краем в тех домиках, левее военторга? После смертного поединка пулеметного расчета Павла Демченко с четырьмя гитлеровскими танками противнику удалось отрезать девятую роту. Ни один человек не вернулся. И никто никогда не узнает, что там произошло… Даже полевая сумка, найденная на убитом писаре, не расскажет об этом…
Да, недолго командовал ротой лейтенант Иван Бойко. Елину хорошо запомнился этот бравый комвзвода. Еще там, в заволжском резерве, бывало, на весь плац раздавалась его всем полюбившаяся прибаутка: "Не жалей коленок, не жалей локтей… у старшины одежды хватает!"
- Полегли, должно быть, ребята, - как бы отвечая мыслям Елина, произнес Кокушкин.
- Должно быть, полегли, Олег Иольевич, - глухо отозвался командир полка на голос комиссара.
Он не знал, кого именно имел в виду комиссар. Но Елин сам непрестанно думал все о том же: об отрезанной за домом военторга девятой роте, о первом батальоне, попавшем в тиски у вокзала, о разведчиках, отправившихся в зеленый дом… Идут вторые сутки, а оттуда никаких вестей.
И вдруг, словно в ответ на эти думы, в штольне появился боец. Его внешний вид говорил, что он побывал в переделке: без пилотки, весь в глине и известке, рукав шинели изодран. Он ввалился в помещение и прямо с порога выпалил:
- Товарищ полковник, разрешите обратиться!
Рука солдата дернулась - хотел, видно, отдать честь, но, вспомнив в потерянной пилотке, вытянул руки, по швам. Санинструктор Калинин - это был он - с трудом сдерживал волнение.
Блуждая в ночи по изрытым улицам, избегая наиболее простреливаемых участков, Калинин запутался в городских развалинах и не смог найти штаб батальона. Зато дорогу в штольню он знал хорошо. И вот он здесь, в штабе полка.
Елин, все еще занятый невеселыми мыслями, даже не взглянул на солдата, только молча кивнул.
- Я из дома Павлова! - четко отрапортовал Калинин.
Так впервые прозвучало сочетание двух простых слов - Дом Павлова, - впоследствии ставших символом солдатской славы.
- Что это за дом Павлова такой? - удивился полковник. Только теперь он обратил внимание на необычный вид бойца, на его возбужденное лицо.
- А это наш сержант Павлов занял большой дом на площади, зеленый, четырехэтажный, - уже без всякой официальности весело пояснил Калинин. И он вытащил из-за обмотки помятый листок бумага - донесение сержанта, адресованное капитану Жукову.
С тех пор как четыре смельчака овладели зеленым домом, прошли целые сутки. И уже второй раз за сутки исчезал в ночной мгле санинструктор Калинин. Кто знает, чем окончится эта вторая его попытка доставить донесение?
А напряжение в доме росло. Просто загадка - почему противник не штурмует? Не оставит же он в покое дом, являющийся ключом ко всему участку! Не может этого быть. Не иначе как что-то затевает. Скорей всего жди ночью гостей..
Из окон первого этажа Александров и Глущенко наблюдают за площадью.
Небо заволокло густыми облаками - лучам луны их не пробить. Пусто на площади. И подозрительно редко взвиваются осветительные ракеты.
Зловещая это тишина!
Но где-то там, в стороне, бой не умолкает. Со стороны заводских поселков доносится артиллерийская канонада да слышится приглушенный треск автоматов и пулеметов.
Глаза впиваются в пустынную площадь. Здесь все уже хорошо знакомо - каждая груда щебня, каждая воронка от снаряда. Вон из-за того домика, слева - до него метров полтораста, не более - прошлой ночью выползали фашисты. С каким упрямством лезли они под убийственный огонь четырех автоматов! Там еще валяются неубранные трупы…
Горячая была ночка! А что предстоит сегодня? Может быть, уже через час, через минуту? Удастся ли отбить еще один натиск? Патронов взято немало, но ведь всему приходит конец! Павлов проверяет свой запас: осталось только полдиска… Пожалуй, и у ребят не больше.
Наблюдение за двором ведет Черноголов. Эта сторона вроде благополучная. Там - свои. Но это лишь считается так. А на самом деле, кто разберется в этом "слоеном пироге", когда до противника порой сотня метров или того меньше - хоть переговаривайся! - а где-то позади тоже засели фашисты. Обстановка меняется каждый час, и тут знай только одно: держи ухо востро.
Для себя Павлов постоянного места не определил. Он патрулировал по всему дому. Еще в сумерки он отослал своих молодых помощников, добровольцев-связных Тимку и Леньку домой, в подвал - от греха подальше. Нечего мальчуганов тут держать, когда того и гляди начнется "заваруха". Зато теперь приходится самому носиться из конца в конец большого дома - от Александрова к Глущенко, потом к Черноголову и снова к Александрову. У каждого надо побывать, каждого проверить, а главное - подбодрить, чтобы человек чувствовал, что не один он тут. Да еще за площадью надо понаблюдать, своими глазами все посмотреть…
Но вот, кажется, и долгожданное подкрепление.
Темно - хоть глаз выколи! - а молодец Черноголов, все-таки узрел.
- Ну, сержант, видать, Калинин дошел, - радостно доложил он, когда Павлов появился с очередным обходом. - Вон туда гляди… кажется, ползут. Или померещилось?
Нет, ему не померещилось. Со стороны Волги действительно кто-то движется. Но кто заверит, что это - свои?
- Подпустить на самое близкое расстояние, - приказал сержант, - а я пошел туда, - и он кивнул в сторону первого подъезда. - Скорей всего они оттуда и постараются попасть в дом.
Павлов рассчитал правильно. Люди ползли по-пластунски и довольно быстро приближались к двери, за которой он притаился с автоматом наизготовку. В нескольких шагах от крыльца двое внезапно выпрямились во весь рост.
- Стой! Кто идет?
- Здорово, Павлов!
- Жив? Не убило!
Они ответили хором, и Павлов узнал голоса своих. Это были Афанасьев и Воронов.
- Рано меня хоронить. Не отлита еще для меня пуля!
- Ну и не тоскуй по ней, леший ее побери… А сейчас, комендант, принимай на постой. Там еще народ идет.
Следом, волоча станковый пулемет, подползли еще четверо - Иван Свирин, Идель Хаит, Алексей Иващенко и Михаил Бондаренко. Все они спускались по ступенькам вниз, вслед за Черноголовым, который показывал им дорогу.
- Хватит места в твоих хоромах? - спросил Афанасьев, наблюдая, как темнота подвала поглощает его людей.
- Хватит, дорогие гости, милости просим, - весело отозвался Павлов. - Всех устроим с удобствами. И работенка каждому найдется… Только потчевать нечем, - с деланной досадой добавил он.
- А нам не страшно, - в тон ему ответил Афанасьев. - Мы в дом со своим добром…
В эту минуту в дверях показался старшина роты Сидашев. Он полз одним из первых - вместе с пулеметчиками - и приволок термос с кашей.
- На чужой обед надейся, а свой припасай, - проговорил старшина, втаскивая увесистую посудину. Он был рад и тому, что добрался невредим, и тому, что наконец накормит людей, не евших целые сутки.
Из темноты вынырнули еще несколько фигур. Это были "сабгайдаки" со своими противотанковыми ружьями. У самого входа шальная пуля полоснула бронебойщика Нурматова. Он слабо вскрикнул и бессильно поник головой. Тщедушный боец, с которым они вдвоем тащили длинное противотанковое ружье, не смог и с места сдвинуть припавшего к земле напарника - тот был чуть ли не вдвое тяжелее. Но подоспел Рамазанов, такой же великан, как Нурматов, и быстро втащил раненого в дом.
Потом появились автоматчики Шаповалов и Евтушенко. Земляков из Лозовой Черноголов проводил вниз особенно радостно.
Приполз Нико Мосияшвили, за ним бывший повар Иван Шкуратов и, наконец, пятый автоматчик Камалджон Тургунов.
Последними - уже глубокой ночью - прибыли минометчики. Их привел младший лейтенант юркий и задорный Алексей Чернушенко.
Всех этих людей капитан Жуков снарядил сразу же, как только из полка сообщили, что появился Калинин с долгожданным донесением.
Отправляя отряд для подкрепления в зеленый дом, Жуков напутствовал Афанасьева и Чернушенко:
- Помните, товарищи, офицеров вас там пока будет только двое. На вас и ложится наибольшая ответственность. Дом фашисту не отдавать!
Бронебойщик Нурматов, раненный у самого входа в дом, оказался не единственной потерей в этом отряде. Путь был нелегок, местность простреливалась, и отряд имел жертвы: один солдат убит, а трое раненых возвратились на мельницу с полдороги.
Но зато теперь вместе с четверкой смелых разведчиков в Доме Павлова уже более двадцати человек. Сила! Есть кому встретить незваных пришельцев, а главное - угостить их есть чем!
Теперь надо, не мешкая, браться за дело: правильно построить систему огня и укрепиться.
С этого и начали.
- Ну, сержант, веди к своим огневым точкам, - обратился к Павлову Афанасьев.
- Какие там огневые точки, товарищ лейтенант! Два окошка, выложенные энциклопедией, вот и все наши амбразуры… Сам не пойму, чем продержались…
Словно радушный хозяин показывал Павлов "свой" дом. Афанасьев, Воронов, Сабгайда, Чернушенко намечали, где им сподручнее будет разместить пулемет, минометы, бронебойки.
- Это военторг. Узнаете? - показал Павлов на видневшийся из окна дом по ту сторону площади. - Там сейчас опять фашисты. Выходит, соседи…
- Что же, жить в соседях - быть в беседах, - ухмыльнулся Воронов.
- Да горяченьким погуще угощать, - подхватил Чернушенко.
Но вот обход закончен. Побывали и в подвалах, где люди спали хоть и на удобных постелях, собранных со всего дома, но сон их был тревожным и чутким.
Матвеича сон не брал. Он сидел за столом и при тусклом свете коптилки читал. Стариковские очки оползали на нос, давно сломалась одна дужка, и ее заменила повязанная за ухо ниточка. Увидев новых людей, Матвеич понял, что прибыло пополнение.
- Что, сынок, тяжело? - опросил он Афанасьева, разматывая ниточку на ухе. Старик не прочь вступить в разговор с этими, деловито обходящими подвал, людьми, да им, видать, недосуг!
Как ответить старику на вопрос, полный тревоги? Афанасьев не стал кривить душой и сказал то, что думал:
- Нелегко, папаша, нелегко…
Стали размещать оружие. Воронов поставил свой пулемет в дровянике с оконцем. В сектор обстрела попали те самые домики с северной стороны, откуда прошлой ночью лезли гитлеровцы. Теперь все расстояние до этих домиков, все полтораста метров, можно было надежно держать под огнем. А чтоб окончательно укрепить это наиболее опасное направление, в соседнем подвале расположились со своим противотанковым ружьем друзья-бронебойщики Рамазанов и Якименко. Амбразурой им послужило едва выдающееся над землей окошечко. Отсюда хорошо видно, да и маскировка удобная. Остальные два противотанковых ружья были направлены в разные стороны. И вместе с "бобиками" - минометами младшего лейтенанта Чернушенко - удалось создать круговую оборону дома.
Возле огневых точек бойцы сделали себе постели, чтоб не отлучаться даже для короткого отдыха. Павлов не зря обещал всех устроить с удобствами. Кроватей и диванов хватило.
Еще и еще раз обходят Афанасьев с Павловым дом, прикидывают… Эх, слабовато с западной стороны, с той, что глядит на площадь Девятого января. Здесь бы не помешало маленько усилить, да где взять оружие?
И вдруг кто-то доложил:
- Товарищ лейтенант, трофей нашли!
Это был немецкий танковый пулемет, бог весть как сюда попавший. Нашлись и патроны. Пулемет оказался очень грязным. Его разобрали, промыли - хорошо, что в доме нашелся керосин, - снова собрали: действует!
Вот когда пришлось кстати, что Афанасьев в прошлом был танкистом. Он показал Свирину, как надо обращаться с трофейным танковым пулеметом, и солдат быстро освоился с диоптрическим прицелом. Теперь была хорошо прикрыта огнем и последняя, западная сторона дома.
Однако все это лишь первые шаги. Предстояло положить еще много труда, пока дом превратился в неприступную крепость.
Вторая ночь тоже прошла в напряженном ожидании, но противник себя не (проявлял. Видно, враг еще не забыл вчерашний отпор. Зато с самого утра опять стали бить минометы. На дом обрушились не менее сотни мин. В дальнейшем гитлеровцы, со свойственной им педантичностью, установили ежедневный рацион: несколько десятков снарядов и до сотни мин.
Вместе с бронебойщиками, замыкавшими отряд пополнения, приполз со своей катушкой и связист Файзуллин. Маленький, толстенький, в неизменной каске, которую он, кажется, никогда не снимал с головы, он быстро пристроился в уголке подвала и, прокричав в трубку "Я - "Маяк"!", взялся за "талмуд" - так бойцы называли его толстейший блокнот. Он нашел его где-то еще в начале войны и о тех пор не расставался с ним.
Файзуллин слыл во взводе чудаком. Мало ему таскать тяжелое связистское имущество, так нет же - с ним еще и огромный блокнот, в который регулярно записывались все события дня. Минутка передышки - и парень уже приткнется где-нибудь возле коптилки, чтоб взяться за карандашик.
- Охота такой талмуд таскать, - подтрунивали товарищи. - Зачем он тебе?
- Как зачем? - возмущался Файзуллин. - Это ж надо для истории! Если меня убьют, память о наших днях останется…
Никто не знал, что записывал связист в свой дневник в ту тревожную ночь, но времени для этого у него было достаточно. Он только успел прокричать "Я - "Маяк"!", а, когда услышал ответный голос комбата Жукова - передать трубку стоявшему рядом Павлову, телефон безнадежно умолк. И сколько ни дул потом Файзуллин в мембрану, сколько ни кричал он: "Я - "Маяк"!" - безуспешно. Ясное дело - обрыв… Так и не удалось доложить комбату, что пополнение прибыло. Павлов в сердцах швырнул трубку, а Файзуллин уткнулся в блокнот.
В ту пору - в конце 1942 года - радиосвязь применялась еще не широко. Правда, существовал громоздкий радиопередатчик, так называемый "6 РПК", про него связисты злословили: мол, "эрпека - трет спину и бока", - но и этих аппаратов не хватало. И прибегали к помощи посыльных, как это сделал Павлов, отправляя с донесением Калинина, или же ценой больших потерь тянули телефонный провод. Он и был тогда главным способом связи. Кабель то и дело обрывался, и люди шли под огонь восстанавливать связь.
Связисты-сталинградцы… Подвиги их бессмертны!
Когда однажды, в разгар боя умолк штабной телефон, комсомолец Матвей Путилов пополз под рвущиеся снаряды. Он уже обнаружил оборванный кабель. Но тут осколок мины перебил обе руки. Теряя сознание, Путилов крепко зажал концы проводов зубами. Так и нашли его мертвым - с проволокой во рту. А штаб продолжал управлять боем. Электрический ток шел через безжизненное тело связиста…
Взвод связи третьего батальона понес большие потери. Давно уже убит командир взвода. Остался его помощник - старший сержант Думин. За все эти сталинградские дни взвод проложил немало телефонных проводов. И с каждой новой линией редели ряды связистов.
Жуков и Дорохов стоят у Думина, как говорится, над душой:
- Давай связь!
Но как ее дать? Чтоб все линии связи в батальоне постоянно действовали, за ними должны наблюдать не менее тридцати человек. А всего во взводе едва наберется десятеро. Вместе с пом-комвзвода.
- Товарищ капитан, давайте людей!
- Где я их тебе возьму?
О том, что у комбата нет людей, Думин и сам хорошо знает…
В прошлом донецкий шахтер - и лесогон, и крепильщик, и помощник машиниста врубовой машины - Сергей Думин в свои двадцать семь лет уже вдоволь повоевал. В 1939 году был ранен под Выборгом, участвовал в освободительном походе на Западную Украину, на войне с первых дней, да и тут, в Сталинграде, прошел уже хорошую школу.
Сколько катушек пришлось ему протащить под огнем! От одной только мельницы к командному пункту батальона вели четыре параллельные линии. Думин закалывал провод в израненную землю, маскировал его в развалинах, присыпал битым кирпичом и щебенкой, чтоб уберечь от мин. И в дом военторга тянул он связь, и в дом Заболотного - сам удивляется: как жив остался?!
Вот и сейчас. Файзуллин хоть и протянул ночью провод, да с первого раза не смог его упрятать как следует. Придется, значит, самому идти…
В ближайшие две ночи над телефонной линией для Дома Павлова уже работали чуть ли не все связисты из малочисленного взвода Думина. И "летописец" Файзуллин, и воронежский колхозник Яков Сиденко, и флегматичный худощавый парень Алексей Федотов, его называли - Везучий, это с тех пор когда мина оторвала угол телефонного аппарата, у которого он находился, а его самого не затронуло. Давно это было, еще до Сталинграда, люди во взводе почти все переменились, но прозвище за ним так и осталось. Похоже на то, что никому нет дела до его фамилии. Просто говорили: "Не видал Везучего?" Или: "А ты у Везучего спроси…" Федотов не реагировал на это и со временем даже стал откликаться.
Правой рукой у Думина был гвардейского вида широкоплечий парень Николай Пацеловский, в прошлом кавалерист-трубач. Духовой оркестр стал его страстью еще в юношеские годы. Он играл и когда служил в кавалерийском полку в Славуте, и потом, когда попал к Родимцеву. Вместе с дивизионным оркестром он переправился на правый берег Волги, но уже в первые же часы стало ясно, что здесь в чести совсем другая музыка. Духовые трубы тут же отправили назад, а музыкантов разобрали ротные и взводные командиры. Когда в штабе батальона распределяли людей, там уже оказался Думин. Прослышав, что расформировывается оркестр, он примчался сюда в надежде тоже заполучить и себе пополнение. Думину сразу же пригляделся рослый парень - связисту приходится таскать тяжелый груз и сила тут нужна. Разговорились. Выяснилось, что во время освободительного похода на Западную Украину помкомвзвода действовал в столь близкой сердцу бывшего музыканта Славуте. Это и сыграло решающую роль в том, что Пацеловский сменил свою медную трубу на пудовую катушку связиста.
Эти пятеро и проводили связь в Дом Павлова. Теперь провод уже замаскирован отлично. Все наиболее уязвимые места завалили битым кирпичом - его хватало! Поработала и саперная лопатка. Так что с первых же дней новый телефон начал действовать безотказно. И позывной ему присвоили символический - "Маяк". В самом деле: чем не маяк этот дом, так дерзко вклинившийся во вражескую оборону?
А позже, когда прорыли ход сообщения и кабель проложили по дну траншеи, то над связистами и вовсе стали подтрунивать, что у них теперь, мол, не жизнь, а масленица. Конечно, это было шуткой. Дел у них хватало. Не раз приходилось браться за автомат, за гранату, и Файзуллину все так же с трудом приходилось урывать минутку, чтоб остаться наедине со своим "талмудом".
По мере того как Дом Павлова превращался в укрепленный опорный пункт полка, все большей опасности подвергались оставшиеся тут женщины, дети и старики. Но люди этого не чувствовали. Так уж устроен человек - увидев себя под защитой, они повеселели. Не хотелось верить, что с ними может приключиться что-нибудь худое. Смогли же солдаты, которые здесь так по-хозяйски, прочно устраиваются, пробраться в этот дом и отогнать врага! С такими людьми не страшно.
А о том, чтоб отправить жильцов в тыл, нечего было и думать. Река находилась под губительным огнем авиации и артиллерии противника. И если была острая необходимость в том, чтоб плыли баржи с боеприпасами и продовольствием - хотя чаще всего это переправлялось на лодках, - то мирных жителей нельзя было посылать под огонь.