Он заспешил к воротам. Борис и Роман, отступив в темноту, следили за крыльцом. Из сеней друг за другом выходили комсомольцы, пересекали полосу света, выбивавшегося из окна, крались к воротам и бесшумно скрывались. Когда в полосе света мелькнула последняя фигура, у Бориса часто забилось сердце: это была Надя, она провожала друзей. Борис с трудом сдерживал себя, хотелось броситься к девушке. Но вот она направилась от ворот к повети. Видимо, отец сказал ей о том, что они здесь.
- Я пойду за Камлюком, - вдруг заявил Роман. - Все разошлись, теперь можно начинать и нам.
Он быстро скрылся. "Не хочет мне мешать", - улыбнувшись, подумал Борис и, увидев перед собою Надю, порывисто бросился к ней.
Она стремительно обняла его, прижалась лицом. "(Соскучилась", - подумал Борис, целуя ее глаза.
- Я весь промок… Осторожно!
- Осторожно? - она обиженно разняла руки и отступила на шаг назад. - Больше двух недель не виделись, и теперь - осторожно? Почему так долго глаз не казал?
- Не сердись, Надюша. Бродил в разведке по соседним районам, - Борис расстегнул свою накидку, прикрыл Надю полою. - Знала бы ты, как я соскучился по тебе. Где бы ни был, сердце всегда рвалось, сюда, в деревню. А когда узнал, что заданий тебе надавали, да все они опасные, так совсем лишился покоя:
- Да, дел было много. Платон и Роман привозили одно задание за другим, еле успевала поворачиваться. Но все прошло хорошо, мой милый…
Они вошли со двора в сени, но в хату идти не торопились: хотелось еще побыть вдвоем. Только когда на крыльце послышались, шаги, Надя нехотя оторвала руки от Бориса.
Первым вошел Камлюк. Осветив сени карманным фонариком, он поздоровался с Надей, лукаво заглянул в глаза ей, а потом Борису и шутливо спросил:
- Что, милые, немного отлегло от сердца?
Все засмеялись.
Камлюк отряхнул от дождя свою плащ-палатку и направился в хату, следом за ним пошли Надя и Борис. Вскоре появились Роман и дядька Макар, которые задержались во дворе, расставляя посты.
Дядька Макар, интересуясь делами на фронте, сразу засыпал гостей бесчисленными вопросами:
- Ну, что там? Как Америка и Англия? Открыли второй фронт или только зубы заговаривают? Что в Северной Африке?
Старик удивлял своей пытливостью и знаниями. Отвечая ему, Кузьма Михайлович поглядывал на Бориса и усмехался, словно желая сказать: "Ну и тесть у тебя!" Старику дали сводки последних боев, несколько газет и брошюр. Макару хотелось скорее перечитать все это. Он вооружился очками и углубился было в газету, но тетка Арина, которая до этого возилась у печки со сковородкой, помешала ему. Ставя на стол закуску, она сердито сказала:
- И как тебе не стыдно, старик! Гости торопятся, а ты за газету схватился. Неси настойку.
- И то правда! Ну ничего, люди свои, простят, - оправдывался он, идя в клеть.
После короткого ужина старики вышли в переднюю половину хаты. Арина полезла на печь, а Макар, светя сам себе лучиной, принялся читать газеты. Партизаны остались за столом. Надя держала в руке лучинку - светила, а Кузьма Михайлович, поглядывая на нее, вполголоса говорил:
- Ответственное задание тебе. Сходишь к Перепечкину, принесешь от него вести. Он знает - Платон передавал ему, - что ты придешь… Передашь ему письмо и пачку листовок.
- И от меня просьба, - добавил Роман. - Зайди в Калиновке на явочную квартиру секретаря городской подпольной комсомольской организации. Там будет для меня передача, принеси ее.
- Вот сколько поручений мы тебе надавали. Трудновато будет.
Кузьма Михайлович внимательно посмотрел на Надю, желая узнать, как отнеслась она к новому поручению. На ее лице он не уловил ни испуга, ни разочарования, она стала только более серьезной, задумчивой.
- У тебя память неплохая, это очень важно для подпольщика. Все держи в голове, записывать не советую.
Надя внимательно слушала, запоминая каждое слово. Встречи с Камлюком, выполнение его заданий было для нее своеобразной школой. И не удивительно. Ей, недавней десятикласснице, было чему поучиться у такого человека.
Камлюк говорил спокойно, сдержанно, но когда хотел подчеркнуть какую-нибудь мысль, повышал голос. Зеленоватые глаза его сейчас, при неровном свете лучины, казались колючими. Было заметно, как на скулах его изредка подергивались мышцы. "Он сегодня какой-то суровый", - подумала Надя и помрачнела. Камлюк вдруг улыбнулся. "Неужели догадался, о чем я думаю?" - промелькнуло в ее сознании. Камлюк поднялся из-за стола, подошел к Наде и, словно в доказательство того, что может быть и не суровым, коснулся рукой ее волос.
- Косы у тебя, Надя, как у моей Алены, - длинные.
Он стал ходить по комнате, видимо, вспоминая жену, детей, потом резко остановился, провел рукой по глазам, словно отгоняя воспоминания, и обратился к Борису и Роману:
- Пожалуй, поедем?
- Что ж, поедем… - тихо вздохнул Борис и, вынув из сумки сверток, перевязанный шпагатом, передал Наде. - Листовки…
Они вышли из-за стола. Кузьма Михайлович, свертывая цигарку, пошел с Романом одеваться в переднюю половину хаты.
Борис и Надя на минуту остались одни. Они смотрели друг на друга, без слов понимая, что происходит в душе у каждого. Борис знал, что она все сделает, все выполнит, но волновался за нее. Надя понимала это и взглядом, полным ласки и признательности, благодарила его.
Одевшись, Камлюк вернулся в комнату и шутливо сказал:
- Вы еще не попрощались? Ай-яй-яй… Давайте быстрей. Не стесняйтесь, поцелуйтесь… Я у вас, вероятно, посаженым отцом буду.
- Обязательно, только прежде вам придется сосватать нас… - ответила Надя и засмеялась, пытаясь под шуткой спрятать свое волнение.
От смеха дрожала лучинка в ее руке, длинные тени скакали по стене.
Простившись с Надиными родителями, все вышли из хаты. Роман направился снимать с постов Сеньку и Платона. Во дворе все еще шел снег с дождем. Было так темно, что Борис и Надя, идя под одной плащ-палаткой сзади Кузьмы Михайловича, совсем не видели его фигуры, и только по голосу догадывались, где он.
- Какая погода… - говорил Камлюк. - На руку нашим хлопцам. Сегодня еще один эшелон полетит под откос.
В садике остановились, стали прощаться.
- Будь здорова, - Борис обнял Надю и выпустил ее из-под крыла своей плащ-палатки.
Она быстро побежала назад - подгоняли дождь и ветер. Вскочила в сени, стала стряхивать воду с платка. Отец, увлеченный чтением, даже не оглянулся, когда скрипнула дверь. Надя разделась и подошла к нему.
Старик отвел глаза от газеты, держа пальцем то место, где читал, и проговорил:
- Серьезные сообщения! Под Сталинградом и на Кавказе наши пошли в наступление. Пора, давно пора! А то залезли фашисты черт знает куда - к Волге, к Моздоку. Как получилось - просто не верится. А теперь наши рванули. Молодцы! Только бы после этого не остановились.
- И пойдут. Сила у нас есть, папа. Наши покажут еще не такое!
Надя присела к столу, перечитала сводки и затем, подойдя к кровати, стала раздеваться, хотя спать еще не хотелось. Лежала и задумчиво смотрела в потолок, думая о Борисе, о завтрашнем задании.
Отец, кончив чтение, спрятал газеты в матрац.
- Чего не спишь? - спросил он дочь.
- Так, не берет сон.
- Не волнуйся, доченька, спи. Все сделаешь. А трудно будет - меня покличь на помощь… Видишь, сам Камлюк приезжал. Видимо, что-то серьезное задумал…
Старик свернул цигарку, прикурил от лучинки и, погасив свет, лег. Курил долго, взатяжку, думал.
Надя тоже не спала.
7
Полевая дорога привела к большаку, и перед Надей открылась Калиновка. Легкий вздох невольно вырвался из груди, - облачко пара на мгновение затрепетало в прозрачном воздухе и развеялось. Что труднее: пятнадцать километров, пройденные от Нивы, или триста - четыреста шагов, оставшиеся до окраины города, до контрольно-пропускной будки?
Этот вопрос она задает себе каждый раз, приближаясь к городу. Год назад, когда Надя шла в Калиновку со своим первым заданием, неожиданно, возник этот вопрос и вызвал в ней чувство большого волнения и даже страха. Потом она стала более спокойной и сдержанной. За год подпольной работы ей десятки раз приходилось ходить и ездить по этой дороге. В город она доставляла партизанские листовки и газеты, приказы, мины и многие другие вещи; из города партизанам переправляла оружие и донесения, медикаменты и бумагу, соль и спички. Не раз ей угрожала смертельная опасность, не раз ее жизнь держалась на волоске. Но нужно было ни перед чем не останавливаться. От задания к заданию рос ее опыт подпольщицы, закалялся характер, она становилась более умелой и сообразительной. Когда-то при любой внезапности она терялась, теперь и встречает и преодолевает опасность спокойно, с расчетливой сдержанностью.
Замедляя шаги, Надя шла по обочине большака. Над головой, стряхивая с седых веток иней, перешептывались старые придорожные березы. С запада прямо в лицо дул густой, студено-колючий ветер, трепал бахрому ее вязаного платка, приподнимал полы пальто. "Назад будет идти легче - ветер в спину", - в который раз за время дороги подумала Надя. Она перекинула с руки на руку корзинку и пошла быстрей, неотрывно глядя вперед, на город.
Калиновка - небольшой районный город, каких в Белоруссии немало, - раскинулась в низине. Когда-то это было обычное местечко, люди называли его большим грязным селом. Но шли годы, и Калиновка вдруг стала удивлять своими переменами. Грязные, топкие улицы были выровнены, замощены, по ним, как с гордостью говорили калиновцы, хоть на боку катись. Выросли десятки красивых новых зданий, появился водопровод, электрический свет, раскинулись молодые сады. Были построены заводы и цехи по обработке льна, дерева, разные мастерские. И тогда забылось прозвище "большое грязное село", люди с уважением начали относиться к своему городу.
Теперь Калиновка была полуразрушена. Населения, которого перед войной насчитывалось уже около десяти тысяч, почти наполовину убавилось. Понурый и насупленный, молчаливо лежал город над широкой подковой реки, окруженный с юга, запада и севера лесными просторами.
От Заречья неожиданно долетел цокот подков. Не желая выдавать своего беспокойства, Надя едва повернула голову: по дороге, шедшей наискосок к большаку, ехали верховые. Их было человек десять. Цокот подков гулко разносился над землей, скованной гололедицей. Некоторые из всадников зевали, потягивались. "Не выспались, измучились, - злорадно подумала Надя и вспомнила стрельбу, которую слышала на рассвете, когда выходила из дому. - Как ни старайтесь, а все равно будете выбиты из Зарёчья, как из Подкалиновки". Она пошла еще тише: пусть всадники выберутся на большак и едут впереди, а то еще пристанут. Она была озабочена не тем, как избежать встречи с этой группой полицейских - в конце концов, мало ли их придется видеть в городе, - а тем, что вот-вот, еще каких-нибудь сто шагов - и уже контрольно-пропускной пункт, место, которое всегда вызывало в ее сердце большую тревогу. На этом пункте не только проверят документы, но и осмотрят тебя с ног до головы, ощупают: в последнее время оккупанты стали особенно осторожны. Кроме того, у контрольной будки часто несет службу Федос Бошкин. Для Нади встреча с ним - что нож в сердце. Скаля зубы, Федос будет ехидничать, хихикать, а ты должна терпеливо выслушивать его. А еще хуже - пристанет, как смола, и будет волочиться вслед, не даст возможности выполнить поручение. В прошлый раз так и получилось. Правда, тогда ей удалось у торговой конторы скрыться в толпе.
Всадники въезжали на большак. Они были шагах в пятидесяти от Нади, еще минута и проедут. Вдруг она заметила, что один из них - не Бошкин ли это? - решительно остановил своего коня и, откинув с головы капюшон плащ-палатки, обернулся назад:
- Быстрей катись, эй ты!
Да, это был он. Его голос, его наглая усмешка с оскаленными зубами. Эту его усмешку, его зубы она теперь скорее представляла, чем видела. "Боялась, что встречусь с ним у контрольной будки, а довелось вот где… Как будто суждено! Тьфу ты!" - подумала она, подходя к Бошкину. Поравнявшись с ним, она сдержанно и суховато ответила на его приветствие.
- Что ты мямлишь, будто не ела сегодня? - грубовато, с нотками пренебрежения, спросил он.
- Устала за дорогу, - проговорила она, не глядя на него. - Все эта соль проклятая…
- Тоже забота! Я тебе этой соли могу столько навалить, что надорвешься, - хвастливо сказал Бошкин. - У меня и соли и всякой всячины - возами возить. Весь дом добром набит. Мать и жена в масле купаются, в шелках ходят.
- Да, мы в деревне слышали об этом. Твоя тетка Хадора часто рассказывает о твоих богатствах. Что ж, коль так, значит повезло твоей Ядвиге, пусть радуется.
- Говоришь, повезло? Гы-гы-гы… А тебе что - на сердце от этого скребет? Гм… Ревнуешь, а?.. Чего молчишь?.. Ну и характер же у тебя!.. - И неожиданно он спросил: - Пойдешь за меня замуж, если разженюсь?
- Твой тесть так тебя разженит, что места себе не найдешь!
- Плевать я на него хочу! Опротивело все: и он и его дочка. Подсунули мне колоду и хотят, чтоб я любил ее. К дьяволу! Вот переведусь служить в другой район и разженюсь… Ну, что ты скажешь на это, а? - он помолчал, ожидая ответа, потом, спохватившись, продолжал: - Приезжает ли к тебе тот бандит с цыганскими глазами?
Надя поняла, о ком спрашивает Федос, но не подала виду. Удивленно подняв брови, она спросила:
- Кто это?
- Что ты прикидываешься? Злобич!
- Вот еще что придумал! Очень я ему нужна. Может, так, как и ты, прибился к какой-нибудь…
- Говоришь, не приезжает? И никто из них?
- Чего ты пристаешь? Чего мое сердце терзаешь?! - воскликнула Надя, понимая, что только решительным ответом она сможет убедить Федоса, рассеять его подозрительность. - Так же приезжает, как и ты.
- Ну, не злись, не злись, - вдруг смягчившись, сказал Федос.
- Как не злиться? Убежали из деревень в Калиновку, а теперь пристаете, обвиняете. А в чем, в чем такие вот, как я, как твоя тетка, виноваты?
- Ну, хватит. Скоро мы опять будем в деревнях, все вернем. Комендант сказал, что для партизан готовится горячая баня. А то стали такими нахальными! Подумать только, сегодня на рассвете из минометов и пулеметов по Заречью и Калиновке били.
- Не из боя ли ты?
- А как же! Около часу бились. Отогнали все-таки!
На пропускном пункте стояли двое полицейских. Один из них, как столб, неподвижно торчал у контрольной будки, второй, с заложенными за спину руками, важно похаживал посредине дороги. Заметив Надю, идущую рядом с конем Бошкина, они приняли ее за арестованную.
![Микола Ткачев - Сплоченность [Перевод с белоруского]](/s3/pi/17/5e6cd359d287f9e7fa3f6d319993f1db.jpg)
- Конвоируешь, Федос? - спросил тот, что похаживал по дороге.
- Гы-гы-гы… Конвоирую… - как тебе сказать? - ее сердце… Гы-гы… Проверяйте… Если что, могу проконвоировать и в другом смысле…
- Вот как! - воскликнул полицейский у будки и сразу же очутился возле Нади. - А-а, так это же из Нивы…
Не ожидая приказа полицейского, Надя стала показывать ему, что несет в своей плетеной лозовой корзине. Большой горшок, доверху наполненный маслом, десятка два яиц, завязанных в белый ситцевый платок, и для себя, на время дороги, кусок сала и краюха хлеба. Что и говорить, продукция довольно мирного характера. Полицейский ощупал карманы пальто, взглянул на ноги.
- А за пазухой что? Листовок нет?
- Ищите, - и Надя начала расстегивать пуговицы пальто.
- Не надо, - безразлично пробормотал полицейский и, взглянув на Бошкина, который боком сидел в седле и ждал, сострил: - За пазухой обыск сделаешь ты, Федос, ладно?.. Го-го-го…
- Нахал! - не выдержала Надя и решительно двинулась вперед.
Следом за ней под гоготанье постовых тронулся Федос. Он несколько минут ехал молча, усмехаясь про себя. Увидев, что командир конной группы машет рукой - приказывает подтянуться, сказал:
- Кличут меня. Ну и собака! Отпустил, а теперь зовет.
- Дисциплину любит. Что ж тут плохого?
- Какая там дисциплина! Выскочка он! С форсом любит мимо комендатуры проехать… Как же быть? Я хочу еще поговорить с тобой. Где ты будешь?
- Где? - Надя едва заметно вздохнула и, подумав, не торопясь ответила: - На базаре.
- Я тебя найду там.
Он пришпорил коня и поскакал. Словно гора свалилась с Надиных плеч. Она облегченно вздохнула и, переждав, пока Бошкин скроется за поворотом, повернула в переулок. На минутку остановилась у двора бывшей конторы "Заготскот", расположенной на углу переулка и Зареченской улицы. Теперь здесь помещалась немецкая торговая контора "Восток". Возле нее было многолюдно. С корзинами и мешками, с гусями и курами в руках в длинной очереди толпились люди. В стороне, под высоким и плотным дощатым забором, стояло несколько крестьянских телег. За большими стеклами окон были видны два пожилых немца. Покрикивая время от времени на покупателей, они бойко торговали.
- Ну как же это можно один стакан? - слышала Надя женский голос из конторы. - Это же такой гусь! Насыпь еще один!
- Никс, нике… Соль маль… Самолетом… гу-гу… сюда… - объяснял немец.
- Ну, тогда отдай гуся назад. На базар понесу продавать. Слышишь? Отдай! - настойчиво говорила женщина.
- Пашоль… свинья! - вдруг крикнул продавец и, схватив женщину за плечи, вытолкнул из конторы.
- Хапуги!.. - послышался голос.
В толпе зашумели. Какой-то старик, обращаясь к обиженной женщине, громко сказал:
- Э-хе-хе… Пошел бы я сюда, если б не приспичило…
Надя постояла еще минуту и затем решительно зашагала от конторы. Прошла по одному переулку, повернула во второй. Ей хотелось, минуя центр города, базарную площадь, где снова можно встретить Бошкина, незаметно пробраться к дому Перепечкина. Но и в переулках сегодня сновали люди.
Был базарный день, и потому запустелые улицы и переулки сегодня оживились. Слышался пронзительный скрежет несмазанных колес, свист кнутов, фырканье лошадей, людской говор. Надя хотела остаться незаметной, невидимкой проскользнуть по улицам. Ей казалось, будто все смотрят на нее, следят за ней. Она настойчиво твердила себе: держись возле домов, не выделяйся.
Немного успокоилась, когда впереди, с правой стороны ближайшего переулка, показался дом с зелеными ставнями. Дом Андрея! Над крышей его простирались ветви старого клена. Напротив дома - небольшой сквер, окаймленный молодыми каштанами. И клен и каштаны щедро выбелены зернистым, словно рис, инеем.