Косули уже пасутся на острове. По его, Циммера, личному приказу солдаты обошли остров, прочесали его вдоль и поперек.
…Раздался легкий стук в дверь. Вошла Оксана. Лицо ее было хмурым, недовольным. Неприязненно взглянула на коменданта, кивнула, привычным жестом поправила волосы и села за стол. Комендант, как всегда, не спрашивая разрешения, вытащил сигарету, закурил.
- Фрейлейн Оксана, - заговорил Циммер, - конечно, в душе вы меня осуждаете за мои промахи в воспитании, - он кивнул на сигарету, - я понимаю, это невежливо…
- Что вы, - спохватилась девушка, - не выдумывайте, пожалуйста. Вы любезный и воспитанный человек, господин комендант.
- О! Я стараюсь быть таким. Но бывает… Что ж, нужно понимать: работа есть работа и порой забываешь о людях, которые тебя окружают. Но я из тех, кто исправляет свои ошибки. Сегодня и завтра, фрейлейн, вы свободны. Отдыхайте, набирайтесь сил! Тогда и работа пойдет лучше, не так ли?
Оксана насторожилась. С какой стати комендант проявляет к ней столько внимания и заботы? Тут что-то не так… Видимо, за этим кроется что-то серьезное…
- Благодарю вас, господин комендант. Я могу уйти?
- Подождите, еще несколько слов и…
- Я слушаю.
- Утром у меня была встреча с полковником Носке. Вы знаете, он высоко ценит вас и ваш талант переводчицы. Он считает, что даже в фатерланде у него не было таких достойных, как это говорится, помощниц. Он мне говорил, что уже готов был сдать свою дивизию под ваше, фрейлейн, командование.
- Какой вы насмешник, господин комендант, - нахмурилась Оксана. - Зачем же так?
- Я просто отдаю должное вашим женским качествам и обаянию - неужели вам это неприятно?
- Ну хорошо… Так вот, у меня разговор с полковником был, мы говорили о Годуне.
- И это мне известно, - кивнул головой Вильгельм.
- Господин комендант, я прошу понять меня…
- Понимаю, все понимаю. Скажу больше: я уже отдал распоряжение освободить Годуна.
Оксана вздохнула:
- Отпустите его поскорей, господин комендант, он еле жив и может не дождаться свободы.
- Фрейлейн Оксана! Вы слишком верите людям. Не нужно этого делать, - подчеркнул он и добавил уже мягко: - Вы молодая, наивная, еще плохо знаете наш грешный свет и кто чем дышит. Не следует так легко подставлять свою голову под удар. - Циммер затянулся сигаретой. - Я узнал, что у нашего уважаемого полковника сегодня и завтра небольшой отдых, разминка перед очень важной операцией. Он боится, что будет скучать. Я посоветовал ему проведать островок на Буян-озере, кажется, Черный Дуб или что-то подобное. Словом, райское местечко, местная экзотика. Предложение принято. Но нужен гид, и я подумал: лучшего гида, чем вы, нам не найти! Ну как? - спросил комендант. - Кстати, там, на месте, и поужинаете. Видите, фрейлейн, какой чудесный отдых вас ожидает! Ну, счастливо. - Комендант встал из-за стола, ласково потрепал девушку по плечу.
- Постойте! А Годун? Он должен…
- Завтра, дорогая фрейлейн, завтра. Слово чести немецкого офицера!
Оксана еще не сообразила, как отнестись к предложению Циммера. Первым побуждением было отклонить, под любым предлогом отклонить! Но с этим предложением, если подумать, связана судьба Федора Годуна. Он принес ей партизанский приказ, она его как могла выполнила. Алеша поплыл по озеру в блокадный район… Нет, Федора Годуна нужно освободить любой ценой!
- Господин комендант, - смиренно сказала Оксана, - если вы возлагаете на меня такую миссию…
- Вот и умница! - искренне обрадовался Циммер. - Я всегда был самого высокого мнения о вас, милая фрейлейн. Счастливо!
Глава двадцать вторая
Егор Климчук с трудом отдышался. Пот заливал лицо, глаза слезились, очень хотелось есть. Затвердевшая одежда больно царапала тело.
Сложным и безрадостным оказалось на этот раз его возвращение в партизанскую зону. Раньше, бывало, когда он отлучался на встречу с офицерами СД, все выходило у него легко и просто. Никто ни разу не задержал его, да и приключений особенных не бывало. Куда же делся Русак? Нужно уж как-то вместе добираться до своих, да вдобавок дотащить этот проклятый мешок… Если подумать, все неприятности начались из-за него. Задержка на полдня - это по теперешним временам очень много! А если еще затормозит дорога? И где этот мальчишка-адъютант?
Климчук огляделся - нигде не видно было Мишки Русака. Небось как ошалелый ищет своего коня. Не найдет он его, ясное дело, не найдет. Вот чудак…
Климчук отлично понимал, что в пропаже коня виноват он. Русак, добрая душа, бросился его спасать и про коня своего забыл. Уж он, Егор, такой глупости не сделал бы!
Отдышавшись, он в последний раз вытер лицо, взвалил на спину мешок и поплелся к лесу. Шел и нарадоваться не мог твердой земле под ногами!
Интересно, где все-таки конь Русака? Найдет его хозяин или нет? И где он сам-то сейчас мотается? Вряд ли скоро вернется. Может, в драку ввязался, а там и до стрельбы дело может дойти. Но ничего, жив будет, про Егора не забудет, да и про мешок тоже. Сам разыщет или другого кого подошлет, но боеприпасы заберет и все расскажет дядьке Андрею.
Вот и березняк, здесь сухо, светло.
- Эгей! Эгей! - закричал Климчук.
Но ответа не было.
Внезапно под ногами на узкой тропинке, что петляла между березками, он заметил следы крови, потом еще… И тут же увидел Русака. Он сидел на поваленном дере ве и плакал.
- Мишка, - сказал Климчук, - а я тебя искал. Чего ты?
Михаил всхлипнул, показал рукой к лесу.
- Проклятые, что наделали! Погубили коня… Та кой добрый был конь…
Климчук вышел на прогалину, поросшую невысоким; елками. Там остались кровавые следы расправы, кругом белели кости.
Но кого тут судить, кого обвинять? Голод!.. Проклятый голод этому виной… Климчук видел - это было три: дня тому назад, - как для спасения людей в отрядах отбирались старые или больные лошади. В партизанской зоне давно не осталось ни одной коровы, козы или овцы. Даже собаки исчезли. Вот и Мишкиного коня постигла та же участь.
Климчук вернулся к Мишке.
- Сочувствую, брат. Могли же они узнать, что конь непростой, командирский. Да, с тобой не посчитались. Только бы урвать свое, животы напихать. Таких к стенке надо! Я так понимаю…
Русак ничего не ответил.
Криворотый подсел к нему, опять забубнил свое:
- Гады проклятые, чтоб у них руки и ноги отсохли…
- А ну, замолчи! - Михаил встал, поправил ремень и зашагал по тропке.
Климчук, насупившись, взвалил на плечи мешок, побрел за ним.
Они шли уже довольно долго, как вдруг откуда-то потянуло дымком.
- Может, завернем? - несмело предложил Климчук. - Может, те злодеи пируют.
Михаил ничего не ответил, но повернул в сторону леса.
Где-то за деревьями звенела и дзинькала пила, слышался громкий детский плач.
Из-за сине-зеленого ельника вырвался столб дыма.
…На большой поляне, окруженной старыми деревьями, было людно, как на базаре. Стояли старые неуклюжие повозки, валялись бочки, хомуты, какая-то рухлядь. Тут же, среди всего этого крестьянского скарба, сидели женщины, под брезентовым навесом возились детишки. На самом краю поляны, под дубками, горел костер. Черный дым поднимался высоко в небо. Вокруг костра стояли и сидели люди.
Михаил подбежал к ним, закричал:
- Вы что, спятили?! Кто разжег костер? Это же демаскировка! Фашисты бросят бомбу, и всем вам конец! Быстрей потушите огонь!
- А ты кто такой? - К Мишке подошел старик, весь в черном, спросил спокойно, с достоинством.
Мишка глянул в его сторону и увидел на пне, на широкой деревянной доске, куски свежего мяса. От него шел тяжелый запах крови и требухи.
"Так вот кто прикончил Байкала!" Михаил огляделся: вокруг костра стояли на раскаленных углях кастрюльки, чугуны, чайники. А на двух рогатинах был подвешен большой котел. Под ним билось малиновое пламя костра.
- Так это вы!.. - дрожа от ярости, крикнул Михаил. Рука невольно потянулась к автомату.
- Кто ты такой, хлопче? - тихо спросил старик. - Не кричи, будь гостем нашим. Накормим, вижу, что голоден. Сегодня у нас удачный день.
"Они, они загубили коня… И еще издеваются - "гостем"!.. Пострелять бы вас всех!.." - Михаил чуть не задохнулся от возмущения:
- Гостем!.. Гостем, говорите?!
Но его перебил голос молодой женщины с ребенком на руках:
- Люди добрые, да что это с дитем моим? Гляньте - совсем синий, заходится… Ой, сыночек, не помирай!.. Не помирай, миленький! Ой, кровиночка моя родненькая!..
- С голодухи это, Гануля. Не видишь - сводит у него живот.
- Иди, поешь, может, и молоко прибудет - ребе-ночку-то и полегчает… - И увели плачущую мать.
Михаил смотрел им вслед, и возмущение, закипевшее было в нем, усмирялось, затихало.
- Что у тебя за беда, хлопче? - Старик сочувственно смотрел на Мишку. - Поговори с нами. Может, ты голодный?.. Главное, за нас не волнуйся. Подумаешь - дым! Мы смерти не боимся.
- Эх! - горестно махнул рукой Мишка и, круто повернувшись, пошел от костра.
Климчук ждал его в сторонке. Михаил хотел взвалить мешок себе на плечи, но Климчук не дал, отвел его руку:
- Я тут носилки разыскал. Теперь нам будет легче… А что там? - кивнул он в сторону костра.
- Беда! Вот что. Голодные как волки. Не люди, а тени. Одежка висит как на колах.
- Это они?.. С конем…
- Кто их знает, а может, кто другой. Тут же народу - тьма…
Русак и Криворотый взвалили мешок на самодельные носилки, поплевали на руки и, ухватившись с двух сторон, двинулись в путь.
Глава двадцать третья
От крутого берега, на котором росла старая кривая верба, отчалили две большие лодки. Пассажиров было не так уж много: в первой лодке, на носу которой развевался красный вымпел со свастикой, разместились Носке, Циммер, Оксана и лейтенант штаба, плечистый детина с маленькой круглой головой на длинной шее. На веслах сидел коренастый здоровяк солдат. Во второй лодке сидели повар и три солдата из комендантского батальона.
Носке глубоко вдыхал свежий воздух и то и Дело крутил головой, разглядывая живописные берега озера. Все настраивало на благодушный лад - и эта пригнувшаяся к самой воде верба, и легкий ветерок, ласкавший лицо, и чуть слышный плеск волн, и скрип весел в уключинах… Циммер понимал настроение Носке и довольно усмехался про себя.
- Тут будут жить наши соотечественники, господин полковник, - говорил он, - мы построим великолепные поселки с красивыми домами на наш, немецкий лад.
- О, конечно, дорогой Вильгельм, - с готовностью откликнулся Носке. - Мы здесь все переиначим, поднимем на новую ступень. И даже назовем все по-новому. Вот это озеро, как оно называется? Фрейлейн Оксана, подскажите, - обратился он к девушке.
- Буян-озеро.
- Видите, никудышное название. Не звучит.
- Фридрих-озеро! Так мы его назовем, господин полковник, - нашелся Циммер, - в честь вашей победы над лесными бандитами. Чтобы помнили соотечественники, что тут пролилась кровь немецких воинов.
- Вильгельм, - недовольно поморщился Носке, - пожалуйста, не надо о крови. Я постараюсь победить партизан без особых потерь с нашей стороны. Пусть льется кровь русских, за это мы и будем молиться.
- Конечно, конечно, кровь русских… - пробормотал комендант и принялся пристально рассматривать озерные дали.
Оксана слушала разговор гитлеровцев, внутренне негодуя и ненавидя их: "Ваше озеро… Ваша победа. А вилы в бок не хотите?.."
Мысли были невеселые. Судьба Алеши Годуна очень беспокоила Оксану. Где он, добрался ли до партизан, не сразила ли его шальная пуля? Как легко и просто, не думая об опасности, пошел он на задание. Имела ли она право рисковать еще и жизнью парнишки?..
Путь к партизанам через озеро - самый короткий и удобный. Алеша поплыл, конечно, когда совсем стемнело. Темнота охраняла его и берегла от посторонних глаз. Утро следующего дня - Оксана хорошо это запомнила - было как на заказ: тихое, туманное. Только к полудню поднялся ветер и разогнал туман. Хотела она тогда же прибежать к озеру, но этот Циммер… Возможно, что озеро парнишке удалось переплыть без приключений, но сколько опасностей ожидало его на берегу…
Оксана незаметно вздохнула. Мысленно твердила, как заклинание: "Пусть все будет хорошо. Пусть счастливо стелется перед ним стежка-дорожка. Нет, не ошибся дядька Андрей, когда обратился ко мне… Никогда мы с ним не виделись, не встречались. Видно, Рубис подал ему весть обо мне. Где он теперь? Если с дядькой Андреем, значит, мы встретимся". И Оксана вспомнила тот памятный день на вокзале, важный разговор о подпольной работе, пароль, который он дал ей тогда…
Резкие крики чаек вспугнули невеселые мысли девушки. Стремительно, как белые молнии, носились птицы над озером.
Носке изредка посматривал из-под козырька высокой, с блестящими позументами фуражки на северный берег озера. Там, над болотом Комар-Мох, колыхались высокие столбы дыма. Полковник, нахмурясь, отвернулся. Скоро, очень скоро все будет кончено с бандитским гнездом на болоте. Настанет день - и он уже недалек, - когда можно будет отослать в Берлин телеграмму. Лично фюреру.
- Господин полковник, - внезапно заговорил Циммер, решив разрядить затянувшуюся паузу. - С нами чудесный гид, фрейлейн Оксана. Я вижу, она о чем-то задумалась и, по-моему, скучает. Попросим ее рассказать… - комендант запнулся, как бы подбирая нужное слово, - ну хотя бы…
- Я вам расскажу про наше озеро, - с готовностью отозвалась девушка. - Вы имеете намерение, как я слышала, - она слегка улыбнулась Циммеру, - его переименовать. Фридрих-озеро, конечно, звучит. Но мне кажется, не надо забывать историю, фольклор. Мы все интеллигентные люди, - она опять улыбнулась, - и понимаем, что это такое. Хотите, я расскажу вам одну прекрасную легенду, связанную с озером?
- Легенды я люблю! - кивнул Носке, любуясь разрумянившимся лицом Оксаны. - Но только действительно интересные. Предупреждаю.
И Оксана начала свой рассказ.
Легенда о Черном Дубе
- Седая старина подарила нам это преданье. Как и теперь, селенье Митковичи находилось в давние времена у озера. Селенье было небольшим, всего одна-две улицы. На горе, на самом краю поселка, откуда бежит дорога на Туров, на том месте, где сейчас школа, стояла богатая усадьба в античном стиле, с колоннадой. Здесь жил помещик Стефановский. Жил, как говорят, на широкую ногу, владел всеми окружающими деревнями и почти всеми здешними землями.
А норов был у пана Стефановского не приведи боже: человека убить, замучить - ничего не стоило.
И вот у одного бедного крестьянина, которому долгое время бог детей не давал, родился мальчик. Родился прямо в поле, под копной ржи. Как обрадовался крестьянин, что наконец и ему, бедолаге, посчастливилось!
Жена завернула ребенка в зипун, который прихватила с собой на поле, и попросила мужа проводить ее до дому. Посадил он ее на воз и поехал. Поглядел на сынишку, видит: глазки, как звездочки, светятся, личико румяное, как утреннее солнышко.
Еще больше обрадовался крестьянин. Песню затянул веселую. Потому не услышал, как догнала его панская тройка.
"Ах, пся крев! Песни поешь, с поля убежал. Радуешься! Вот тебе покажу, быдло этакое!" И начал хлестать мужика и его жену по чему попало. Едва дотянули до села, слезли с воза, взяли в руки сыночка и понесли в хату. И только переступили порог, рухнули на пол и испустили дух.
Но сынок остался жив-здоров. Заплакал мальчик, будто понял, что остался один.
Добрые люди хотели приютить сиротинку, но пан приказал - не трогать! Думал, что хлопчик зачахнет, погибнет. А он живет себе да живет. К нему забегали сердобольные соседки, кормили кто чем.
И так начал хлопец расти, как тот грибок в лесу, не по дням, а по часам.
Когда ему исполнился годик, взял хлопчик ведро, пошел к колодцу, принес воду. А в три года Ян - такое имя ему дали - уже мог помериться силами с деревенскими парнями. И не было случая, чтобы он внизу очутился. Дивились люди: ну и силушка у сиротины! И прозвали его Буяном.
По натуре хлопец был очень добрый и ласковый. И улыбка почти никогда не сходила с его губ. В шесть лет он уже был ладный паренек: крепкий, как коряга, а ростом перегнал самого высокого мужика в селе. Начали заглядываться на него девчата. И он высматривал себе любимую. Приглянулась ему Настенька, красавица писаная: стан прямой, как у тополька, глаза что спелые сливы, личико румяное, как яблочко.
Прослышал пан, что Ян тянется к Настеньке, казаком ходит, не по нутру ему их любовь. Пан как раз овдовел. Велел он привести Настю в усадьбу. "Так и так, - говорит, - выходи за меня замуж - озолочу. Посажу в палаты каменные, будет тебе не житье, а царство небесное".
"Не хочу, - ответила девушка, - царства небесного. Мне люб Ян, и не променяю его ни на какое золото".
Отпустил пан девушку, а сам задумался, как сжить со света Яна. Понимал, непросто это будет: хлопец умный, сильный, как лев. А тут к пану пришел сам Ян.
- Может, ты и против, господин, - сказал Ян смело, - да женюсь я на Настеньке.
Усмехнулся пан:
- Что же ты женишься на бедной горемыке? Не мог себе побогаче приглядеть? Ну смотри, чтобы потом не каялся. Но слово последнее за мной, и я тебе его скажу.
- Что за слово, господин?
Опять усмехнулся пан:
- У меня три условия. Выполнишь их, осилишь - женись, не буду тебе перечить. Первое условие такое: на своем коне перескочи через мой дворец. Подготовься. Даю сроку три дня.
Услышал это Ян, крепко задумался. Разве перескочить через панский дворец на его тощем, неказистом коне?
Вернулся парень домой, вывел коня на двор, сел на него, а тот еле стоит на ногах от такой тяжести. Горестно вздохнул Ян:
- Ах, коник любимый, что же мне делать?
Тяжело на душе, как в осеннюю ночь. И вдруг конь шевельнулся под Яном, заржал, а потом сказал человеческим голосом: "Отпусти меня в лес, Яночка". И больше ни слова. Парень подумал, что все ему почудилось. Но с коня слез - все равно, какая от него корысть. Решил так: пусть идет куда хочет - в лес, в болото, хоть на край света.
А конь мотнул головой и побежал в лес.
Ян вернулся в хату, сел у окна, от горя черный как туча. Тоскует, проклинает пана и свою сиротскую долю.
День сидит думает, два думает. Легче ему разобрать-разбросать дворец руками, чем перескочить на коне.
На третий день вышел он во двор, посмотрел на небо, какое оно чистое да высокое. Через окно оно ему виделось перед этим в тучах, носились по нему молнии.
И теперь в чистом небе внезапно вспыхнула молния. Не успел парень удивиться такому чуду, как задрожала земля, зазвенела струной. Видит: стоит перед ним его конь. Со звездочкой на лбу, такой ладный, такой красивый, с пышной золотой гривой. Повеселел Ян.
А около панского дворца тем временем собралось людей видимо-невидимо. Всем хотелось посмотреть, как решится участь красавицы Настеньки.
Ян Буян сел на коня, прискакал к панскому дворцу, остановился и, сняв с головы шапку, низко поклонился людям. А конь так и танцует под хлопцем.
"Люди добрые, смотрите, свидетелями будьте. Мне пан задачку задал. Трудная она, но я попробую ее осилить".