- Как видишь, стою на ногах. Выходит, мы с тобой в сорочках родились!
- Есть хочется, - сказал Алесь, - и пить. - Он снял с плеча холщовый мешочек. - У меня сухарь есть. Хлопцы-партизаны вчера мне отдали. Давайте съедим его! Понюхайте, как он хорошо пахнет - кленовым листом! Мама всегда сажала хлеб на кленовые листья.
Партизан протянул руку к мешку.
- Ну-ка, покажи.
- Чур, только не есть…
- Не бойся.
Партизан взял хлеб, взвесил его в руке, поднес к носу.
- И верно, душистый. - Он повертел его так и эдак. - С полкилограмма будет… - Потом сказал: - Так вот что, хлопче, на-ка положи назад в сумку. Завтрак отменяется.
- Почему? - опешил Алесь. - Я есть хочу. Кишки к хребту присохли. Вчера почти весь день не ел. Нет, давайте съедим, разделим пополам, а там, как говорят, бог - батька!
- Ох ты, какой нетерпеливый! Попал под мою команду, так слушайся. Кстати, мы даже не познакомились. Второй день вместе, а ни имени, ни роду-племени, как говорится, не знаем.
- Я из Сырого Бора, звать Алесем.
- Из Сырого Бора? Да мы почти соседи, я из Крыжовки. Учитель. Зовут меня Вадимом Николаевичем. Фамилия - Мурашко. Таких, как ты, у меня было три десятка. И мальчишки и девчонки. Учил их, а теперь вот, видишь, воюю.
- Вижу, - согласился Алесь, - так говорите, завтрак отменяется?
- Да. Мы ведь еще не знаем, что у нас впереди. Вот когда прояснится обстановка…
- Ой, когда она еще прояснится, - вздохнул мальчик. От голода, усталости и волнений последних дней он совсем сник.
- Подымайся, пойдем. Смотри, уж светает. Нам нужно выиграть время.
- Куда мы пойдем? К своим? - Алесь показал в сторону болота. - Или пробиваться будем через окружение?
- Подожди, хлопче. Я было надумал к своим. Может, ты прав? Если попробовать прорваться через окружение? Нас же только двое. Вдруг сумеем? Ты хлопец юркий, сообразительный, да и я вроде не лопух какой-нибудь. А?
- Да, хорошо бы прорваться. - В голосе парнишки была такая тоска, что Вадим Николаевич внимательно заглянул ему в лицо.
- Посмотреть бы на свое село, - продолжал Алесь, - может, кто из моих и спасся. Все село наше фашисты сожгли и людей…
- Что, каратели налетели? Партизан искали?
- Да нет, все не так было, - досадливо махнул рукой Алесь. - Тетка одна подвела. Развесила уши, наслушалась, что ей фрицы напели. Вот и… - Глаза мальчика повлажнели.
- Хватит, успокойся, хлопчик, в другой раз расскажешь… фашисты еще получат свое. Сполна. - Вадим Николаевич крепко сжал руку мальчика, помог ему подняться.
Быстрым шагом они направились к знакомой протоке, которую вчера переходили вброд. Под ногами хрустели сломанные ветки. Камыш заметно редел. Послышался легкий всплеск воды. Вадим Николаевич схватил Алеся за плечо:
- Ничего не понимаю! Мы же не туда вышли! Вокруг вода. А берег вон где. - В голосе его были удивление и досада.
- Как не туда? Кажется, мы вот здесь влезали в камыш. Вот, он тут примят…
- Кажется… - перебил Вадим Николаевич. - Плохо, что нам с тобой все кажется. Давай-ка быстрей отсюда. Ночь на исходе, а мы… Эх, недотепы!
Они повернули назад.
- Глядите, глядите, бомба ил разворотила и камыш поломала, - сокрушался Алесь.
Учитель молчал. Он шагал медленно, руками раздвигая заросли. Штык винтовки, что торчал за его плечом, цеплял за стебли камыша, а некоторые и отсекал, как бритвой.
Алесь подхватил на ходу срезанный стебель, бережно расправил в ладонях длинный узкий лист и стал разглядывать. Теперь, осенью, он стал шершавым и ломким.
Под босыми ногами беглецов хлюпала вода - была она мутной, холодной. Алесь позавидовал учителю: вон в каких сапогах. В таких везде пройдешь! Он с содроганием подумал о том, что придется опять лезть в протоку, а там вода по самую шею, а то и глубже.
Вдруг Вадим Николаевич остановился как вкопанный, будто наткнулся на какую-то преграду.
- Опять вода, опять озеро…
- А где же протока? Где болото?
- Убей меня гром, ничего не понимаю! Смотри, Алесь, вокруг вода. Мы же были в камышах, возле берега…
- Были, - подтвердил мальчик.
- В чем же тогда дело?
- Может, вода в озере поднялась, и берег затопило?
- Глупости! Ночью дождя не было.
- Не было, - опять подтвердил Алесь.
- Тогда, выходит… - размышлял Вадим Николаевич.
- Мы на острове! - подхватил Алесь.
- Возможно, и на острове… Черт побери. Неужели на острове? Как же это случилось?
- Может, бомба все наделала, - предположил мальчик. Рванула - и отсекла наш зыбун от суши.
Вадим Николаевич засмеялся:
- А ты догадливый хлопец.
Алесь покраснел от смущения.
- Какой класс закончил?
- Восьмой, Вадим Николаевич, если б не война…
…Они стояли и смотрели на широкую озерную равнину. Одна половина ее тускло мерцала в предрассветной мгле, зато другая розовела, наливалась яркостью наступающего утра. Резкие голоса чаек вспугивали тишину. Поднялся ветер.
- Мы же плывем, Вадим Николаевич! - крикнул Алесь и подбросил вверх свою перепачканную грязью старенькую кепку со сломанным козырьком. - Значит, мы уже вырвались на волю! Ура!
- Вырвались, вырвались… однако…
- Теперь-то уж не догонят нас фашисты с овчарками! И из автоматов не обстреляют! Знаете, Вадим Николаевич, я уж думал, что мы погибнем, я только вам не говорил!.. А теперь давайте отметим нашу победу!
- Отметить победу? Чем же это? - Учитель явно не разделял восторга мальчика.
- Очень просто! Съедим сухарь! - Алесь схватился за сумку.
- Ты снова за сухарь! - покачал головой Вадим Николаевич. - А ну не тронь. Какая же это победа? Нас вынесло в озеро, вокруг вода. Не погибли под пулями, погибнем здесь. Берега-то вон как далеко.
Алесь сразу сник.
- И то верно… Но есть-то хочется!.. - оправдывался он.
- Ну хорошо, съедим твой сухарь, а дальше? - рассудительно сказал Вадим Николаевич. - Давай уж будем приучаться к дисциплине.
- Приучаться голодать? - пробурчал Алесь. Учитель не ответил. Он сосредоточенно осматривал берега, потом снял с плеча винтовку и прислонил ее к коряге, а сам тяжело опустился на кочку.
- Мы и тут партизаны, пойми это, партизаны.
- Партизаны, которые отвоевались.
- Ой не то говоришь, хлопче, не то.
Глава третья
Оба путника замолчали и задумались. А восток между тем заалел, предвещая стремительное наступление нового дня. Первые лучи солнца высветили на небе кудрявые облака, и они засверкали, заискрились.
Но ни Алесь, ни Вадим Николаевич не радовались наступлению утра. Темная ночь укрывала их от врага, оберегала от шальных пуль, а днем всюду подстерегала опасность - ведь теперь они отрезаны от земли. Вплавь до берега добраться невозможно, а когда их плавучий остров пристанет к суше - неизвестно.
Со стороны болота послышались глухие взрывы.
Алесь вздохнул:
- Начинается…
Учитель молча кусал былинку. Лицо у него было строгое и печальное.
- Что будем делать? - спросил он как бы сам себя.
Алесь вытащил содержимое мешочка.
Вадим Николаевич махнул рукой:
- Давай! Что будет, то будет!
- Пополам?
- Ни в коем случае. По строго отмеренной порции. - Вадим Николаевич аккуратно разломил сухарь на две части, а потом каждую еще на две и протянул кусочек мальчику.
Как ни старался мальчик подольше продлить удовольствие, сухарь был съеден в одно мгновение. Алесь вопросительно посмотрел на Вадима Николаевича. Тот развел руками:
- Дисциплина!
- Ладно, - буркнул Алесь, - пусть уж остается в мешке, авось подрастет!
- Давай обследуем наши владения. Во-первых, выясним, плывем мы или нет.
- Кажется, плывем. Только очень медленно.
- А может, зацепились и стоим на месте? Нужно палку опустить в воду, и тогда все станет ясно.
Алесь поднялся на ноги, оглянулся вокруг и увидел мохнатую сосновую ветку. Он показал ее учителю.
- Бомба подкинула нам, - сказал Алесь и стал обламывать тяжелые хвойные лапы.
Вадим Николаевич как-то безучастно следил за стараниями мальчика.
- Думаю: ветка коротка - здесь глубоко.
Так и оказалось: до дна ветка не достала.
- Если глубоко, значит, плывем. И нас несет ветром вон в ту сторону!
- К Лиховичам, - уточнил учитель.
- А до Лиховичей километров, километров…
- Считай, все двадцать.
- Если в сутки по километру…
- Через двадцать суток…
- Так мы же погибнем, Вадим Николаевич!
- А мы будем сопротивляться.
- У нас же есть нечего, и холода скоро настанут. Вон как зябко сегодня. До костей пробирает. Давайте построим шалаш.
- Шалаш?.. Надо подумать.
- А что думать? Наломаем жердей, поставим пирамидкой, обложим камышом - вот и дом.
- Ух ты, какой скорый. Нужно, хлопче, прикинуть, чтобы демаскировки не было. Вдруг глянут фашисты в бинокль, увидят: шалаш! И примчатся на катере или лодке - будет нам с тобой тогда…
- И правда!
- А мы все же плывем, Алесь, - сказал спокойно учитель. - Я слежу за тем берегом, за желтым пригорком. Видишь, он хоть и медленно, но движется в сторону.
- Там, за пригорком, Сырой Бор, - вздохнул Алесь.
- Расскажи-ка мне все по порядку, хлопче.
Алесь понурился:
- Не умею я рассказывать, Вадим Николаевич. - Однако тут же заговорил: - Как я ненавижу фашистов! Сколько горя они принесли, проклятые! - Алесь стиснул кулаки. - Слышите выстрелы? Опять они…
- Да, только уж пора бы нам привыкнуть. Ну я слушаю тебя, хлопче.
И Алесь понемногу разговорился и рассказал учителю о родном селе…
Сырой Бор - село немаленькое. Хорошим шагом с одного конца до другого добрых полчаса топать. Тянется оно по обе стороны большака. Большак ведет в районный центр, мчатся по нему грузовые и легковые машины и телеги, запряженные лошадьми. Сыроборцы давно привыкли к шуму моторов и пронзительным гудкам. Раньше, бывало, парни-подростки, уцепившись за борта машины, лихо проносились вдоль села, а самые отчаянные залезали в кузов.
Теперь только старожилы помнят, как в селе был организован колхоз, как открылся клуб, магазин, а в самом центре села выросло новое красивое здание - сельсовет. А потом и очень полюбившаяся сыроборцам общественная баня: на песчаном островке, что находился посреди пруда, поставили дом под черепичной крышей. Каждую субботу собирались здесь люди с мочалками да вениками, перебрасывались шутками, обленивались новостями…
А вскоре появилось в селе невиданное доселе чудо - радио.
Но особой гордостью села была школа. На широком школьном дворе, обсаженном старыми липами, целый день звенели веселые голоса ребятишек…
Кажется, так недавно все это было.
Сейчас Сырой Бор захвачен врагом. Тревога и отчаяние охватили сельчан. Как теперь жить? Что будет дальше? Как одолеть врага и освободить родную землю? Так думал каждый, видя, как хозяйничают в селе гитлеровцы.
Фашисты облюбовали себе самое красивое здание - школу и разместили там комендатуру. На школьном дворе поставили походную кухню на толстых резиновых колесах.
Ранним утром в село отправлялся наряд из трех вооруженных солдат. Один из них, самый здоровенный детина, нес большой мешок. С громким гиканьем вваливались они в первый же двор и начинали "боевую операцию": автоматными очередями расстреливали всю дворовую живность, попавшуюся на глаза. Хозяйка причитала, кляла на чем свет стоит непрошеных гостей. А те невозмутимо запихивали в мешок кур и гусей. Довольные удачной охотой, громко хохоча, солдаты уходили, а хозяйка еще долго посылала им вслед проклятья.
Немцы наглели с каждым днем, "реквизировали" и коров, и овец, и свиней…
Алесь рассказывал, как однажды к ним во двор зашел тот самый детина, которого люди прозвали "мешочником". Он был почему-то один, с автоматом и в железной каске. Как-то раз он уже побывал у них, и после этого в хозяйстве осталось только две курицы да голенастый петух, спасшийся от немецкой пули благодаря своим мощным крыльям и петушиному уму. Услышал стрельбу и, отчаянно заголосив на весь двор, перелетел через забор да на огороды. А там скрылся в свекольной ботве и просидел аж до самой ночи.
Сейчас петух важно шествовал впереди несушек, не подозревая, что над его головой опять нависла беда.
Отец Алеся, Прокоп, был в это время в хлеву, укреплял подгнившие бревна. Он первый услышал, как скрипнула калитка. Выглянул наружу: гитлеровец с мешком стоял посреди двора.
Прокоп отложил топор и потихоньку прикрыл дверь. "Забирал бы уж последних курей, - подумал он, - только бы овцу не тронул".
Немец увидел петуха с несушками, кинул под ноги мешок и почему-то остановился в нерешительности. Автомата с плеча не снял. Неужели услышал блеяние овцы?
Тяжелые сапоги застучали по направлению к хлеву. Солдат остановился у самых дверей, прислушайся и потом громко замолотил по ним сапогом.
Прокоп затаился в темном углу. Мелькнула мысль - пристукнуть немца топором. Но немец был осторожен. Он снова ударил сапогом в стенку, потом сунул дуло автомата между створками дверей, открыл их.
- Кто тут есть?! - громко крикнул он и шагнул вперед.
- Ах ты гад, что тебе надо? - прошептал с ненавистью Прокоп, однако отступил и опустил топор.
- Ты хотел делать капут? Э? - спросил немец, щуря глаза. - О, меня нихт обманывать. Вы не любить нас. Натюрлих. Но я есть твой камрад, нихт фашист.
- А кто же ты? Все вы черти из одного болота. Зачем пришли к нам? Что вам у нас нужно? - Прокоп совсем осмелел: - А ну, сказано: поворачивайся и чеши к своим Гансам, пока цел.
- О! Ты грозишься. Некорошо, русский хозяин. Говори руих, а то нас услышат.
- Пускай слышат. Я ничего ни у кого не украл.
- Рихтиг. Ты есть короший русский человек.
- Ты мне зубы не заговаривай. Зачем пришел? Курей похватал, теперь овцу хочешь в мешок затолкать? Думаешь: мы так и будем молчать? Говоришь, потише! Да тут на весь свет надо кричать!
- Ну покричи. А я, как это, садиться около тебя. - Немец по-хозяйски потрогал укрепленный Прокопом столб и прислонился к изгороди, предварительно оглядев овечий закуток.
- Ты что, издеваешься? Бери все, что хочешь, только душу не трогай! - Прокоп со злобой плюнул себе под ноги, заткнул топор за пояс и хотел было выйти из хлева.
- Погоди, камрад! Разве ты не есть коммунист?
- Тьфу! Прилепился как смола!
- Рот фронт! - выкрикнул внезапно немец. - Русский, ты понимайт: Рот фронт!
Прокоп, услышав знакомые слова, которые на время вычеркнула из памяти война, насторожился всерьез и еще раз недоверчиво окинул взглядом стоящего перед ним немца.
- Говоришь "Рот фронт", - проворчал он, - а на грудь нацепил автомат. Вранье все. Вам бы нажраться да погулять. Вот и весь ваш "Рот фронт".
На ломаном русском языке немец шепотом продолжал убеждать Прокопа.
- Ты не веришь, русский камрад? А я пришел к тебе с добром!
- Пришел - так говори!
- Посмотри, никого там нет?
Прокоп приотворил дверь. На дворе тишина, было еще слишком рано.
- Никого. - Прокоп тоже перешел на шепот. Обстоятельства складывались совсем не так, как он мог предположить.
- Я долго искал встречи с вашими люди, - начал немец, с трудом подбирая слова, - не спаль ночей, мучился, думаль, кому рассказать о себе, где найти камрада? Ты меня хотель убить? - Он покачал головой: - Не меня надо убивать, не меня. Фашистов! А я честный немец. Мой камрад - Тельман. Я хочу, чтобы и ты был мой камрад… Понимайт? Понимайт?
- Чего тут не понять! - хмуро отозвался Прокоп. - Ободрал как липку, а теперь друг-камрад. Если ул< ты мой друг, отдай мне вот эту цацку.
- Автомат? О найн, найн…
Прокоп усмехнулся, сказал с издевкой:
- Кончай, браток, свою песню, не городи огород!
Немец наклонился к Прокопу:
- Слушай, камрад, я должен сказать. Некорошее.
- Ну? Что еще?
- К нам в комендатур ходит с деревня Ляховичи один человек. Толстый, голова болшой. Нос такой, как это… - немец приплюснул себе нос, - вот такой. Приносит папир. Там коммунистен, комсомол. Тебе надо зиайт этот человек. Это я должен сказывать тебе. Фашисты - враги, а ваш человек - предатель. Вы ему должны за это, как у вас говорят… по рукам. Ему нужно голову так… - Немец провел рукой по шее. - Ты приходи к нам, к школе. Он будет там восемь, абенд, вечер… это рихтиг, совсем правильно. Абер, - он погрозил указательным пальцем, - надо идти очень тихо и молшать. Тс-с-с…
Солдат поправил каску, остановился около дверей:
- Мы еще встретимся. Рот фронт! - Он поднял кулак и вышел во двор.
Прокоп был в полной растерянности. Верить или не верить этому немцу? В дверную щель он стал наблюдать за ним. Тот не спеша прошелся по двору, поднял с земли свой мешок и, не глянув даже в сторону петуха с несушками, вышел за калитку.
Отец все еще стоял неподвижно. Вот так встреча в собственном хлеву! Ай да немец! Вот тебе и мешочник! Оказывается, у него проснулась совесть. Надоела охота на кур, потянуло в другую сторону, кажется, ищет связи с партизанами?
Не очень-то верилось в это - уж слишком непохож был немец на друга Тельмана. Однако то, что он рассказал, похоже на правду. Нужно было проверить эти сведения.
"Сегодня вечером…" Кто же ходит из Ляховичей в комендатуру? Что это за продажная шкура?
Весь день Прокоп был сам не свой. Жена заметила это, спросила:
- Не заболел ли часом?
Он буркнул что-то, взял лопату и отправился в сад окапывать деревья. Алесь побежал ему помогать. Стоял сентябрь - воздух был настоен на антоновке, на грибной прели. На солнце посверкивали легкие серебристые нити паутины.
Прокоп был озабочен и угрюм: "…Случается же такое, решил было трахнуть немца по башке, рисковал жизнью, а гляди, как оно повернулось!.. Необходимо сегодня же опознать предателя!"
Неожиданно на тихой сельской улице раздался громкий бабий плач. Это билась в горе Марина, сестра Прокопа. Немцы схватили ее сына-комсомольца и увезли в райцентр, в Митковичи. Марина прибежала к Прокопу.
- Ой, братик, ой, родненький, выручай! - голосила она. - Убьют Аркадия фашисты.
Ее утешали: мол, выпустят хлопца, вернется он домой. Видно, по доносу взяли…
Прокоп сжал кулаки. Еще одного погубил предатель. "Ну, держись, бандит! Все силы приложу, а узнаю, чьих рук дело".
Убитая горем Марина побрела в свою опустевшую хату.
Прокоп неторопливо поднялся с порога и кивнул сыну. Алесь понял, что отец хочет поговорить, и тоже поднялся, пошел следом. В саду гулял уже по-осеннему свежий ветер, хотя полуденное солнце еще припекало. Стаи скворцов деловито разгуливали по сжатому полю.
Отец побрел в самый дальний угол сада, к старой груше, опустился там на землю. Алесь присел рядом.
- Видишь, сынок, что делается на свете, сколько горя принесла нам вражья свора.
- Аркадия, верно, убьют, - сказал Алесь.
Отец подозрительно посмотрел на него:
- Откуда ты знаешь?
- Он ходил в лес, копал нашим солдатам-окруженцам землянки.
- Вот оно что! И мать ничего не знала?
- Нет.