Сапоги были дрянные, почти совсем разбитые, и не похоже было на то, что соответствуют они нужному размеру. Но Слободкин был в полном восторге.
- Откуда это, товарищ старшина? Нельзя ли еще? Брага красноречиво перевел разговор на другую тему:
- В роту-то когда?
- За нами дело не станет.
- За кем это за вами?
- За мной и Кузей.
- Ну-ну, вы с места-то не рвите. Поаккуратней. Ты-то, гляжу, ничего, а ему бы еще полежать. И до рэнтгэна надо бы…
Глава 8
Всеми правдами и неправдами Кузя и Слободкин к утру были в роте. Поборцев встретил их поначалу грозно:
- Откуда такая команда?
- Из медсанбата, товарищ старший лейтенант, - за двоих доложил Кузя.
- Кто разрешил?
Все присутствовавшие при этой сцене притихли, ждали, что скажет Кузя. А он посмотрел на стоявших вокруг товарищей, на Слободкина и опять за двоих ответил:
- Никто не разрешил, товарищ старший лейтенант.
- А как же?
- Сбежали…
- Что-что?…
- Сбежали, товарищ старший лейтенант.
- Вы это серьезно?
Слободкин сделал шаг и встал рядом с Кузей.
- Мы легкораненые, товарищ старший лейтенант…
- Вы отвечайте на вопрос. Сбежали?
- Сбежали.
Поборцев только руками развел. Потом вдруг так же неожиданно и так же подкупающе откровенно сказал:
- Ну что ж, понять вас, по совести говоря, можно.
Так Кузя и Слободкин снова вернулись в свою роту. А рота готовилась к боевым действиям "по специальности". Ребята совсем воспрянули духом, когда поняли, что снова становятся парашютистами. Правда, выброски массового десанта пока не предвиделось, но зато небольшие группы для выполнения особых заданий срочно формировались и приводились в полную боевую готовность. Конечно, массовое десантирование, к которому парашютисты так тщательно готовились в мирное время, устроило бы их гораздо больше, это было бы настоящее дело, но обстановка на фронте пока подсказывает другие формы борьбы с врагом.
Поборцев объяснил подробно, чем это вызвано, и все его хорошо поняли. А потом старшина от себя кое-что добавил:
- Мы и над Берлином дернем еще колечко. А покуда - дрибнесенько!
Как откапывал он такие слова в своем украинском языке, ребята не знали, но какое бы слово ни молвил, любое было понятно без всяких дополнительных объяснений.
Итак - дрибнесенько. Но и это совсем неплохо, кто понимает. Представить только: группа в составе трех человек получает задание выброситься в районе Гомеля, взорвать мост, по которому днем и ночью идут немецкие войска! А в группе, предположим, Брага, Кузя, Слободкин и еще несколько таких же молодцов. Хорошая группа? Отличная! Таких групп создается много. У каждой свое задание.
Но до того, как лететь, всем дается общий отдых - три дня.
- Три дня и три ночи, - уточняет Брага. - Жаль, нет моря под боком целый отпуск бы получился.
И обращаясь непосредственно к Кузе:
- Везет тебе, Кузнецов: из отпуска в отпуск! Недавно в Москве побывал, теперь снова.
Недавно? Услышав это, Кузя задумывается. Действительно, вроде бы не так уж много времени прошло с тех пор, как он мерил шагами улицы и переулки Москвы, выполняя поручения товарищей, а сколько воды утекло, сколько событий! Сколько протоптано в сторону от границы, в глубь нашей земли! Сколько горя встречено! И конца не видно еще…
Старшина становится вдруг сердитым:
- Все-таки тот ваш немец прав был - слишком быстро мы отступаем, слишком легко города сдаем.
- Мы с вами ни одного города не сдали, товарищ старшина, - поправляет Слободкин.
- А Песковичи?
- Спалил их немец.
- Было б все в порядке, так не спалил бы. И мы не ползали б по лесам, как комашки.
- Мы тут все-таки ни при чем.
- Один ни при чем, другие ни при чем. Кто при чем-то? Просто зло берет, сколько мы отмахали.
- Но мы ведь не виноваты. Так сложилось. Теперь на самолеты сядем - и в бой.
- Все равно душа болит. Болит, понимаешь?… Старшина хотел еще что-то сказать, но только вздохнул.
Умолк и Слободкин, потом его кто-то окликнул, он ушел. Разговор сам собою кончился.
В этот момент где-то коротко, но отчетливо буркнул орудийный гром и тут же замер. Старшина насторожился:
- Наши или нет?
- Одно из двух, товарищ старшина, - отозвался Кузя, до сих пор мрачно молчавший.
- Вот за что я тебя люблю, Кузя: муторно на душе, на фронте еще хуже, а ты настроения не теряешь.
- Не теряю, товарищ старшина. Настроение - это как город: потеряешь вернешь не скоро.
- Я ж говорю, молодец! - улыбнулся Брага, но видно было: нынче он все-таки сам не свой. - Настроение солдата - это на фронте все.
Старшина достал кисет, развязал, протянул Кузе:
- Завернем?
И опять Кузя почувствовал: болит душа у старшины. Болит не только сегодня, и вчера, и позавчера болела, но он обычно не показывает это на людях, а вот сегодня не в силах совладать с собой.
- Товарищ старшина, а у вас что-то случилось?
- Чего там! Одна у нас всех боль, а еще вот…
- А еще?
- Письмо получить бы из дома…
Кузя посмотрел на старшину. Брага такой же, в сущности, человек, как и все в роте. Только некогда ему о себе подумать. Неизвестно было даже, есть ли у него семья, есть ли дом. Оказывается, дом есть. При этом слове Кузя задумался. Есть или был? Брага ведь с Украины родом, а Украина, как и Белоруссия, уже давно вся в огне. Спросить? Или не надо? Не надо, решает Кузя. Зачем? Если нужно, Брага сам скажет.
Брага ничего больше не сказал. Ни о чем не спросил его Кузя. Они молча курили, думая каждый о своем, только два разных дымка над их головами свертывались в один - голубоватый, летучий, не растворявшийся в воздухе, несмотря на то, что его сносило ветром, который несильно, но настойчиво дул с той стороны, где все слышней начинал ворочаться гром орудий.
- А вот теперь сразу и наши, и чужие, - сказал Кузя, - хорошо слышно.
И действительно, канонада закипала в двух противоположных сторонах. Впечатление создавалось такое, будто десантники находились где-то как раз посредине, между двух огней.
- Наши там, - сказал, шагнув с кочки на кочку, Кузя, и вдруг лицо его перекосилось от нестерпимой боли.
- Э-э, хлопец, куда ж ты годишься! - Брага пристально посмотрел в глаза Кузнецову.
- А что?
- Ты же сказал - здоровый.
- Здоровый. Нога вот только…
- Враль ты, Кузнецов.
- Что? - виновато спросил Кузя.
- На задание не идешь.
- Товарищ старшина! Здоровый я, здоровый!..
- Я думал, ты честный человек, поверил тебе, а ты, оказывается… Ну как это назвать? Кто за тебя отвечать будет?
- Я ж не маленький, товарищ старшина. Все понимаю.
- Ничего не понимаешь. О себе беспокоишься. Как бы тебя кто в слабости духа не обвинил. А о деле не подумал. С такой ногой любую операцию завалить можно. Несознательный ты элемент, Кузнецов. Я тебе как человеку уважение сделать хотел, а ты… И Слободкин твой такой же. Вот разделаюсь с тобой и тут же примусь за него. Где он? Скрылся уже? Учуял, в чем дело.
- Где-то тут он, товарищ старшина.
- Далеко от меня не уйдет. Разыщу и доставлю до докторов.
- Товарищ старшина…
- И слушать больше не хочу. Отставить! Кузя хорошо знал характер Браги. Уж если он что решил, так тому и быть.
- Давай покурим еще раз на прощанье, - сказал старшина. Курили долго, сердито сплевывая едкие табачные крошки с языка, обжигая пальцы и косясь друг на друга.
- Теперь пошли, - сказал Брага, глотнув последний клубок дыма.
- Обратно?
- Сам понимаешь.
Когда они приблизились к палатке, пропахшей лекарствами, Брага последний раз внимательно поглядел в глаза Кузе.
- Попрощаемся.
Они обнялись. Брага не видел, как в этот момент снова от острой боли исказилось лицо Кузнецова. Не видел и Кузя, каким печальным стал на мгновение взгляд старшины. Но только на мгновение. Потом они легонько оттолкнули друг друга.
- Бывай…
- Что сказать медицине-то? - спросил Кузя.
- Все на старшину вали. Старшина, мол, меня уволок, он же и вернул обратно. Приказал, чтоб лечили лучше. Повтори.
- Товарищ старшина…
- Повтори, тебе говорят.
- Чтоб лечили лучше…
- Правильно. Эх, Кузя, Кузя! Сколько мы с тобой?…
- Ни много ни мало - два годика.
- Два годика и начало одной войны. Длинная она будет или короткая, не знаю, но кончать ее хотел бы с такими хлопцами.
Брага еще раз обнял Кузю и, резко повернувшись, пошел от него не оглядываясь.
Глава 9
Начинались активные боевые действия парашютистов.
Прибывший к десантникам представитель Ставки приказал диверсионные удары по врагу сделать непрерывными, все нарастающими. Одновременно следовало осуществить переброску в наш глубокий тыл закаленных в боях парашютистов в формирующиеся новые десантные соединения, используя для этой цели и раненых, которые смогут в скором времени вернуться в строй.
Представитель Ставки так и сказал:
- Всех раненых немедленно доставить в Москву. Там их капитально отремонтируют, и мы еще с вами им позавидуем.
Услышав это, Брага порадовался за Кузю и Слободкина, которого он таки "разыскал и доставил" к докторам. Гордый за свою военную профессию, старшина действительно никак не мог допустить мысли, что его боевые друзья станут бескрылыми комашками. Нет, нет, он с большим уважением относился к артиллеристам, саперам, конникам и конечно же к самой матушке пехоте. Без них нет и не может быть победы на войне. Но воздушный десант все-таки превыше всего. Кто может сравниться с десантом? Разве что летчики…
- Навестили бы дружков перед отправкой, - сказал старшине Поборцев.
- Уже навестил, товарищ старший лейтенант, - ответил Брага. - Ранения у них неопасные, но ослабели очень. Месячишко продержат, пожалуй.
- Ну, это в общем-то к лучшему, - удовлетворенно вздохнул Поборцев. Попадут в настоящее дело, по крайней мере. Большой десант впереди.
- Большой, - в тон ему повторил Брага.
Послушал бы кто-нибудь этот разговор! Только что из одной переделки. Накануне следующей. А размечтались уже о той, в которую оба поспеют или нет, еще неизвестно. Хорошо бы поспеть, конечно. Кузя и Слободкин вот почти наверняка поспеют.
- Счастливчики, - вздохнув, сказал командир роты. - Нечего их жалеть.
- Я и не жалею. Мне роту жалко, товарищ старший лейтенант. Без таких людей и рота не рота.
- Рота всегда рота, тем более такая, как ваша. Из этой роты еще новые будут. А вы знаете, как на фронте погода меняться начнет?
- Как?
- С внезапности. То немецкая внезапность была. Мы с вами ее хлебнули. Через край даже. Потом наша внезапность пойдет. Пусть отведают. Вот ветер и повернется.
- И скоро?
- Думаю, не долго ждать, ноги у меня гудят, как всегда, к перемене погоды.
Оба рассмеялись. Не очень еще весело, но и не мрачно уже. Нет, нет, не мрачно. Озорно скорее, по-молодому. Да и в самом деле, ведь молодость! Еще военная, но молодость, черт возьми! Брага так и сказал:
- Погляжу я на вас - совсем вы еще молодой, товарищ старший лейтенант.
- С чего вы взяли?
- Не приуныли ничуть.
- А зачем унывать? Профессия не та. Потом у меня зарок: когда тебя бьют, головы не вешай, а то прибьют насмерть.
- Правильный зарок.
- И еще есть один.
- Какой же?
- Сдачи давать. Всегда, при всех обстоятельствах. Так меня отец мой учил. А это тоже весело надо делать, иначе каюк.
…Два самолета почти одновременно выруливают на взлетную дорожку. Тяжелый, неповоротливый ТБ-3. И маленький, юркий У-2. В разные стороны лежат их пути.
Одному предстоит пересечь линию фронта, дойти до назначенного места и выбросить группу десантников, получивших особое задание. Только что из тыла и снова в тыл. Но теперь уже с крыльями за спиной, полностью экипированные, заново вооруженные.
Другому лететь на восток. На фюзеляже не нарисован красный крест, но машина перевозит раненых. Все будет идти как по расписанию: несколько часов полета, посадка на энском аэродроме. Тишина госпитальных палат, зоркий глаз докторов…
Два самолета. Большой и маленький. По одной взлетной полосе почти одновременно они подымутся в воздух. По земле будут бежать в одном направлении, словно уходя на общее задание. Потом развернутся, каждый ляжет на свой курс. Но люди, улетающие в том и другом, перед взлетом, наверное, еще увидят друг друга.
Так и есть! Вот один все время нервно высовывается из кабины У-2. Это Кузя. Слободкин улетел часом раньше, и теперь он уже далеко. Встретятся ли они? Этого никто не знает. Война есть война…
Кузя внимательно всматривается в открытую еще дверцу бомбардировщика. Кто летит там? Брага? Его невозможно узнать: с головы до ног во всем новом - в новом шлеме, в новом комбинезоне. А рядом? Поборцев? А дальше? У Кузи глаза разбегаются. Он знает, до взлета остались считанные минуты, может быть секунды даже, хочется поймать взглядом и того, и другого, и третьего… А тут еще сумерки. И моторы уже гудят. От этого вроде бы еще темней становится. Или это обман зрения? Конечно, обман, при чем тут моторы? Стояли б самолеты чуть ближе, можно было б всех разглядеть, всем помахать рукою. А моторы ревут все сильней и сильней. Глаза начинают слезиться от поднятого винтами ветра…
Дверца ТБ-3 захлопывается. Машина содрогается и подпрыгивает на месте, словно от нетерпения. Сейчас разбежится и взлетит.
Разбегается. Черные колеса не катятся, а бегут, перескакивая через неровности дорожки. Еще не в воздухе, но уже не на земле. Вот наконец совсем отрываются, повисают под плоскостями. В полете!
ТБ-3 ложится на заданный курс. На взлетную дорожку выруливает новый бомбардировщик…
Нет, кажется, никакого единого пульта управления боевыми машинами. Они взлетают порознь, послушные только тем, кто сидит за их штурвалами. Но от каждого самолета тянется незримая ниточка и завязывается в узелок в одном месте.
Под соснами распласталась палатка, с виду точно такая же, как и те, санитарные, распялена на четырех колышках. Но в палатке на крохотном столике карта, из угла в угол расчерченная, густо усеянная флажками. Люди, склонившиеся над картой, все время поглядывают на часы.
Через час будет на месте группа Поборцева.
Еще через час выброска группы Капралова.
Вот-вот достигнут цели группы Карицкого, Пахмутова, Гилевича…
В палатке так тихо, что слышны звуки морзянки в наушниках радиста: та-та, та-та-та… Или это комар забрался под полог? Нет, нет, ни один комар на свете не смог бы прожить в этой удушающей махре и нескольких минут, а морзянка поет-заливается который час без умолку.
Представитель Ставки придвигается к радисту поближе:
- Ну как ваш "комарик"? Справляется? Радисту нравится шутка:
- Вполне, товарищ полковник. Только разве это комарик?
- Точная копия.
- Вы бы в этих болотах с наше побродили. Вот это был комарик! Туча на туче.
Невозможно это представить, товарищ полковник. Только испытать надо. Ну совсем заел гнус, хуже всякого немца.
- Вполне с вами согласен.
Радист удивленно глянул на представителя Ставки, но ответить сразу ему не сумел - опять загудело в наушниках. Радист настороженно слушал минуту-другую, потом снова обратился к полковнику:
- В московских краях таких комариков нет, конечно.
- Да как вам сказать… Скорей всего нету. А в общем, врать не буду, не знаю.
- Вы ж из Москвы?
- Нет, я питерский. Там учился, там работал. А последние три года…
Опять заныла морзянка. Полковник умолк, но ни он, ни радист не хотели обрывать разговор на полуслове. Как только наступила пауза, радист спросил:
- А последние три года?
- В Пинске служил. Точнее - в Пинских болотах. Слышали?
- Вы же представитель Ставки, товарищ полковник! С высокими полномочиями…
- В Москве не был лет десять уже. А насчет полномочий не ошиблись - и высокие, и из самой Москвы. Только получил их по радио. По такому же вот "комарику", как ваш.
Радист недоверчиво поглядел на полковника, но возражать начальству не стал. Покрутил задумчиво ручку настройки, потом сказал:
- Теперь все понятно. Это даже лучше, считаю.
- Что именно?
- Что свой брат фронтовик в таком высоком чине. С места-то всегда все видней и понятней…
- Так как же насчет комаров? - перебил радиста полковник. - Хуже немца, значит?
- Насчет комаров, товарищ полковник, вы сами, выходит, знаете.
Всю ночь работал радист. Всю ночь слетались в палатку вести одна другой важней и серьезней.
Из-под Барановичей сообщал Поборцев:
"Сели точно в назначенном пункте. Приступаем к выполнению задания".
Из Столбцов докладывал Капралов:
"Железная дорога Брест - Москва взорвана. Связь с партизанами устанавливается".
Карицкий, Пахмутов, Гилевич один за другим радировали о том, что под прикрытием ночи они благополучно миновали заградительный огонь зениток, приближаются к месту выброски…
Маленькая палатка становилась штабом больших операций.
- Вот что значит крылышки появились! - сказал представителю Ставки радист, доложив об очередном сообщении десантников.
- Крылышки? - удивился полковник.
- Так у нас парашюты зовут. Стосковались мы по настоящим делам, товарищ полковник. Кое-чем промышляли.
- Я сам стосковался. Что поделаешь! На войне всяко бывает. Это уж вы мне поверьте. Ну ничего, теперь наверстаем. А насчет комариков вы совершенно правы. Попили они нашей кровушки. Но их пора отошла. И немцев пора отойдет.
- Отходит вроде.
- Скоро вашего большого десанта черед. Очень хорошо кто-то выразился большой десант!
- А вы-то случайно не десантник, товарищ полковник? - спросил радист.
- Бомбардировочная авиация. Два раза имел удовольствие прыгануть. Так у вас говорят, кажется?
- Точно! - обрадовался радист. - Прыгануть! А если еще придется?
- Можно и еще. Вот нога подживет маленько, и я в вашем распоряжении. Полковник легонько постучал палочкой по носку сапога.
- Ранены?
- Заживает уже. А у вас что с рукой?
- В общем-то ничего серьезного, но пока никуда не пускают.
- Выходит, мы с вами одного поля ягода, - добродушно заметил полковник.
Радист надел снятые было наушники, в палатке снова застонала, заныла морзянка - тревожно, настойчиво, требовательно.
Ночь кончается. Утро застает тарахтящий У-2 уже где-то совсем далеко за Днепром.
Сырая полутьма несется на Кузю со скоростью сто двадцать километров в час. Видит он только голову пилота перед собой и маленькое зеркальце, в которое тот наблюдает за своим единственным пассажиром. От этого однообразия, от усталости и ритмичного шума мотора Кузя засыпает.