Их малиновые погоны предвещали мало хорошего, ещё меньше, чем чёрная, по-штабному холёная эмка, спешившая с другой стороны, - наверняка обкомовская. А тут ещё ленд-лизовский раздолбанный виллис проскакал рытвинами неухоженных складских задворок. А уж от ревности и резвости, не ускользнувших от внимания Якова, ревности и резвости, с которыми "делегация встречающих" чуть ли не наперегонки рванула в сторону самолёта, несло вообще скверно, как из адского котла. Так и представлялось, как минут десять-пятнадцать тому, когда НП противовоздушной обороны только сообщили о прохождении в радиусе прослушки вернувшегося "Ли-2", расплевались горячечной слюной штабные аппараты: "Сразу по приземлении, сюда!"
Куда именно - гадать не приходилось.
Не успели полностью угомониться лопасти пропеллеров, не уселась вздыбленная пыль, и только лишь в сердцах сплюнул механик, разглядывая лохмотья дюралюминия на пробитом крыле, как началось:
- Штаб партизанского движения… - торопливо, не успев окончательно выгрузить свою рыхлую тушу из приземистой эмки, просипел с одышкой. - Майор Достанян… - козырнул короткими пальцами кто-то из замов начштаба Булатова. И только потом, спохватившись, напялил на раскрасневшуюся лысину фуражку, забытую под задницей на сиденье. - Пленных ко мне в машину!
- Смерш! - загородил ему дорогу звонкий отутюженный лейтенант, с которого, кажется, ещё и складскую стружку полностью не обмели, и представился с величественным хладнокровием: - Лейтенант Столбов, отдел фильтрации! Всех в кузов.
- Майор Тихомиров, - с иронической ухмылкой в усы подал наконец голос и третий "делегат" от встречающих, развернувшись на сиденье джипа без дверок. - Контрразведка флота. Вообще-то, пленные взяты моими ребятами по заданию разведштаба флота.
И почему-то кивнул при этом через плечо на двух молодцев, с флотской вальяжностью развалившихся на заднем сиденье "виллиса", будто это именно они умудрились взять в далёком оккупированном Крыму только что доставленных "языков". Молодцы в тельняшках под армейскими гимнастерками тотчас же подскочили с сиденья и с конвойным дружелюбием перебрали "шпагиных" из-за спины под локоть.
- У меня распоряжение Центрального штаба! - то ли воинственно, то ли с перепугу, - одним словом, "по-индюшачьи" заклокотал горлом Достанян.
- Смерш НКВД! - с вдохновением заклятья повторно прозвенел лейтенант Столбов, несколько удивлённый, что с первого раза магическая формула не подействовала.
- Да иди ты?.. - вполголоса хмыкнул Тихомиров. - Ну и что? Мы тоже Смерш, так кому "корешки", кому "вершки"?
- Вы мне просто начинаете нравиться. Хрен вам всем… - устало, но членораздельно ответил за всех Войткевич, ещё более выразительно переложив "шмайссер" на колени. - Первая она, - кивнул он в сторону "сестрёнки", только что выпорхнувшей из фанерной кабинки госпитальной полуторки.
Девчонка, на ходу заправляя рыжий непослушный локон под косынку не первой свежести, деловито подвинула плечиком лейтенанта Смерша.
- Тяжелораненые есть?
- Для вас, мадам, всё, что угодно… - подмигнул Войткевич, спрыгивая с трапа. - Я, например, контуженый… С первого взгляда…
- И сразу на всю голову, - отодвинула хрупкая "сестрёнка" его коренастую фигуру и нырнула в сумрак грузового трюма.
- Петрович, носилки! - выглянула она уже через секунду наружу и скептически сморщила веснушчатый носик, глядя на офицеров, оцепеневших в немом, но оттого не менее напряжённом "противостоянии". - Мы вам не помешаем, товарищи офицеры?
- Ребята… - коротко скомандовал Тихомиров, и оба его бойца, забросив автоматы обратно за спину, живо сиганули из джипа наперехват пожилому "Петровичу", волокущему сразу двое носилок.
- Ну, что остолбенели? Грузить раненых!.. - отчего-то удушливо краснея, тут же раскричался на своих "краснопогонников" Столбов. - Бегом!
И первым, придерживая планшет, заспешил к самолёту сдержанной плац-парадной трусцой.
Беспомощно оглянувшись, майор из Крымского партизанского штаба открыл было рот, - но поскольку распорядиться, кроме водителя, сержанта, ещё более грузной комплекции, чем он сам, было некем, угрюмо проворчал:
- Говорил же, надо было конвой взять…
- И в чьи надёжные и нежные руки я передаю свой бесценный груз?.. - успел между делом, подхватив под колени очередного доходягу, поинтересоваться Яков Осипович у "сестрёнки", озабоченной "пироговским" первичным разбором. - А то у вас тут все представлялись, как воспитанные люди, а вы…
- А я не воспитанная, - мгновенно брызнула девчонка синей искоркой из-под насупленного на белёсые бровки платка. - Как и вы.
- Чем же заслужил столь незаслуженное обвинение? - вынырнул Яша с другой стороны и тоже не без дела, а с резиновым водительским шлангом, позаимствованным с бензобака полуторки.
- Спасибо, держите здесь, - затянула "сестрёнка" жгут маленькими, но крепкими ручонками и продолжила с тою же интонацией: - А тем, что у вас все раненые и больные стонут через раз, а вы треплетесь, как куплетист на эстраде. Поди тушёнку под одеялом жрать, - она, поморщившись, скрипнула резиновым узлом, - …изволили.
- Что вы, - криво усмехнулся Яша, вовсе не желая объяснять, что "треплется" он, выигрывая время, чтобы хоть чуть-чуть разобраться, в чьи руки и в чьё распоряжение придётся попасть и какую линию поведения при этом выбрать. Сейчас, когда он вроде как ещё владеет инициативой, пока идёт разгрузка и сортировка, он остаётся своим, и с каждой минутой зарабатывает если не "индульгенцию", то хотя бы человеческое к себе отношение. - Какая тушёнка, это всё от жестокого одиночества. Что там в лесу? Зайца поймаешь, погладишь промеж ушей - и всех тебе нежностей. А вас увидел…
- Страшно представить, - прыснула девчонка, едва не выпустив узел, - ваши партизанские нежности с зайцами.
- А уж зайцам-то?! - горячо подхватил Яша. - Им-то как страшно. Но вы за них не бойтесь. Мы держим себя в руках, - показал он мосластый кулак.
- Ну так и ещё подержите, - с лукавой серьёзностью посоветовала "сестрёнка". - В кулаке. Пока.
- А потом есть надежда? - оживился Войткевич.
- Потом найдёте в Первом госпитале ефрейтора медицинской службы Желткову, может, и поможет чем.
- Очень… - прижал к груди бледную руку (впрочем, не свою, а очередного раненого) Яша. - Очень надеюсь на помощь вашего ефрейтора.
- Петрович! - задавив в пухлых губах улыбку, не ответила ему ефрейтор Желткова. - Здесь лежачих полно! Спроси, может, аэродром ещё машину даст, хоть на одну ходку!
- А у меня тут баба… - невпопад отозвался Петрович, высунув немало удивлённую, стариковски морщинистую физиономию из дверного проёма в фюзеляже "Ли-2". - Связанная?!
- Ага, докопались, - спохватился Войткевич, вспомнив наконец о своём "бесценном грузе", оставленном привязанным к кронштейну, в самом конце грузового отсека. - Это не баба. Не в первую очередь. Военнопленная. Вынужден вас покинуть… - галантно раскланялся он, всучив перевязочный пакет самому раненому.
- В кулаке он держит, - фыркнула ефрейтор Желткова, провожая его взглядом из-под пушистых ресниц. - А в плен только баб берёт…
Но в правильный на первый взгляд расчёт Якова, да ещё предвещающий приятное знакомство, вмешался досадный, но, увы, очень даже реалистичный фактор. Очередное "шерше ля фам" весьма ограничило Войткевичу возможности выбора.
- Кто сопровождает пленных? - опомнился лейтенант НКВД Столбов, окончательно убедившись, что к рыжему симпатичному ефрейтору медслужбы никак не подступиться.
Нахальный небритый партизан, явно из фронтовиков - судя по манере обходиться без манер, - "окучивал" медсестру, демонстрируя при этом такую распорядительность в погрузке и ловкость в перевязках, что лейтенанту и подле крутиться не стоило. Только позориться. Но, поэтому же, и обрадовался он, когда на его вопрос, в этой суматохе почти риторический, откликнулся тот же "нахал".
Как оказалось:
- Лейтенант Войткевич! - небрежно отмахнул от козырька румынского утеплённого кепи "нахал". - Не пленных сопровождаю, а пленную. Одну. Унтер СС Толлер убит шпионом абвера, бывшим сержантом Приваловой.
- Каким сержантом?! Какой лейтенант?! Комиссар Портнов! - вклинился представитель Крымского штаба партизанского движения, размахивая предписанием. - Комиссар Портнов сопровождает пленных! Вот у меня приказ за подписью начштаба КШПД Булатова!
- Комиссар Портнов, с вашего позволения, почил, убит, - хладнокровно оборвал его Яков, даже не обернувшись в сторону гипертонически-румяного армянина. - Во время боя на посадочной площадке с немцами и татарскими "оборонцами". Есть начштаба Руденко, но он ранен, без сознания. Так что, - повёл он плечами, - поскольку мне было приказано доставить пленных в отряд Беседина, пришлось доставить их и до конечного пункта назначения.
- Пришлось, значит… - со зловещим пониманием протянул лейтенант фильтрационного отдела. - Но прямого приказа командования у вас не было?.. - уточнил он, выразительной "украдкой" покосившись в сторону "рыженькой": "Так что, барышня, кто тут настоящий герой - это ещё выяснить надо".
- Руденко приказал, - невольно напрягаясь, но пока ещё миролюбиво, пояснил Войткевич. - Лично.
- Ага… - криво ухмыльнулся Столбов. - Будучи без сознания?
- Что вы меня беременеете? - уже мрачнея, процедил Войткевич. - Есть что сказать?
- Я хочу сказать, - с плакатной суровостью отчеканил лейтенант НКВД, - что оставление в военное время расположения воинской части, равно и партизанского отряда, без приказа является дезертирством. И до выяснения всех обстоятельств вы задержаны.
Взгляд, брошенный им в сторону рыженькой медсестры, был почти торжествующим.
- И вообще, странно вы их сопровождаете, что они у вас друг друга убивают по дороге. Прошу следовать за мной! - сделал он окончательный вывод-приговор, то ли её фантазиям по поводу лейтенанта, то ли ему самому, пренебрежительно оставленному за спиной. Оставленному на попечение автоматчиков, тут же отобравших у Войткевича "шмайссер".
Впрочем, и для "рыженькой" нашлась пара слов, чтобы заметила в конце концов кто тут "в бою" днём и ночью без продыху, а кто неизвестно чем занимается. "Ох, как неизвестно…"
- Все легкораненые отправляются в фильтрационный лагерь, - глядя сверху вниз в красный крест белой косынки, оправил он гимнастёрку под портупеей. - Там им окажут необходимую помощь, так что, будьте добры, отфильтровать. То есть отобрать…
- Здесь нет легкораненых, - не поднимая головы, но довольно внятно буркнула "рыженькая".
- А я видел, что есть вообще нераненые, - с заговорщицкой интимностью пробормотал лейтенант, мол, "и так одолжение делаю, мог бы и за сарай отвести. По законам сурового времени…"
- Нераненые, - нехотя согласилась медсестра и подняла на него недобрый прищур глубоких синих глаз. - Но почти у всех ultimam animam agere…
- Прямо-таки у всех… - сглотнул комок чекист.
- Рискнёте? - простодушно распахнула синюю глубь глаз Желткова.
- В госпитале, - снова отдёрнул новенькую гимнастёрку Столбов. - На учёт поставим.
- Так, а что я?.. - растерянно помахал, словно веером, предписанием трагически, до бордового, раскрасневшийся комиссар Достанян. - Кого я?
Хроники "осиного гнезда"
База катеров "Иван-Баба". 1-31 августа 1942 г.
…Больше всех злился и нервничал Гельмут Тёнигес. Причина для негодования у него была, в сущности, точно такая же, как у всех остальных катерников, но сказывался, видимо, темперамент.
Понять любого из командиров, да и моряков из экипажей шнельботов, и самого корветтен-капитана Кристиансена было нетрудно. Всё ведь совпало. И лучший из черноморских противников, новёхонький, перед самой войной построенный советский крейсер, который по всем статьям превосходил свой прототип, "итальянца" , оказался и в непосредственной близости, в доступности, в считаных милях от базы катеров. И произошло это лунной ночью, при минимальном волнении, когда ничто не препятствовало торпедным атакам и преследованию. И три, а потом четыре катера участвовали в атаках, что давало возможность ударов изо всех секторов одновременно, чтобы сократить до минимума возможность "Молотова" уклоняться от торпед. Восемь "угрей", коротко сверкнув гладкими боками в лунном свете, врезались в солёную воду и мчались наперерез и вдогон двухтрубному красавцу, озарённому вспышками выстрелов его двадцати четырех орудий и четырёх крупнокалиберных пулемётов. И всё напрасно.
И ладно бы на том закончился б бой, что "Молотов" со своим напарником, лёгким крейсером "Харьков", умчался бы на всех тридцати шести узлах в Новороссийск или в Туапсе. Так нет же, во второй атаке самолётов-торпедоносцев (надо признать, атаке грамотной, с окружением противника и выходом на кинжальную дистанцию и сбросом торпед с бреющего полета) удачливый "хейнкель" влепил G7а рядышком с пером руля. "Молотов" потерял двадцать метров кормы и две трети своего замечательного хода…
Одно утешало в сиём очередном успехе люфтваффе: они крейсера-подранка так и не добили, хотя гнались за русским соединением почти до Новороссийска, до встречи с полудюжиной кораблей, высланных навстречу "Молотову" и "Харькову", и с неожиданно мощным истребительным противодействием. Ну и то ещё, разве, что бравые итальянцы на своих MAS, первыми обнаружив и атаковав "Молотова", истратили все четыре хвалёные свои торпеды типа "W", - и ничего, кроме дюжины осколочных пробоин и трёх раненых матросов в экипажах катеров, не приобрели.
Но нервничать, злиться и донимать попеременно свой экипаж и сослуживцев в офицерской столовой Тёнигесу пришлось целую неделю: авиационная и агентурная разведка, данные радиолокации и радиоперехватов свидетельствовали, что ЧФ не посылает ни одной своей посудины южнее широты Новороссийска.
Похоже, что нервничал и Георг Кристиансен - вступление в командование ведь желательно отмечать победами, а не бесплодными тщаниями с перерасходом дорогущих торпед, снарядов и моторесурса. Кстати, большой расход снарядов всеми катерами в прошедшем ночном бою и его, и снабженцев особо удручал - ну какая была необходимость палить из малокалиберных пушек осколочными по закованному в сплошную броню гиганту? Разве что краску оцарапать.
И вот, наконец, созрело решение организовать ночной поиск прямо в логове врага. "S-102" капитан-лейтенанта Тёнигеса, "S-28" капитан-лейтенанта Кюнцеля и старшего по званию, командира соединения и шнельбота "S-27", корветтен-капитана Германа Бюхтинга с наступлением сумерек 9 августа вышли на охоту. Сначала они забрали почти на десять миль мористее, чтобы наверняка остаться незамеченными возможными наблюдателями, а потом курсом на ост-зюйд-ост вышли на траверз Туапсе. И ещё до полуночи обнаружили цель. Транспорт, примерно 2 тысячи тонн водоизмещением, безо всякого эскорта направлялся куда-то на юг, в Батуми или в Поти, наверное.
Атаковать всем и на боевом ходу не имело смысла. "S-102" на крейсерской скорости, практически незаметный в южную полночь на слегка вспененном море, подошёл на дистанцию восемь кабельтовых и выпустил двух "угрей", и тут же заложил поворот вправо. Через две минуты и пару секунд грохнул первый взрыв, ещё через секунду - второй .
"Доброй охоты!" - прокричал по рации Кюнцель.
"Хорошая работа", - констатировал Бюхтинг.
Катера легли на обратный курс…
Следующий выход шнельботов в логово противника состоялся только 31 августа, - раньше не позволяла погода и необходимость профилактики матчасти. Несколько раз поиск откладывался из-за внезапно всплывших неполадок. Ещё пять дней отняло сопровождение транспортов и барж до Керчи и в Азовское море.
Вышли в поиск только два шнельбота - "S-28" капитан-лейтенанта Кюнцеля и "S-102" Тёнигеса. Вышли так же, вечером, и ближе к полуночи обнаружили и потопили близ Новороссийска транспорт "Ян Томп" (1988 брт).
Покой даже не снится
Туапсе. 1943 г. Отдел Смерша НКВД
Столкнувшись в коридоре бывших складов "Пряхинъ и сыновья", старший лейтенант Новик и лейтенант Войткевич узнали друг друга мгновенно, несмотря на своевременные окрики надзирателей: "Лицом к стене!" Оба были не из той породы, у кого коленки подгибаются от зверского рыка "вертухаев". "К стене, так к стене… чего орать-то, к этой, что ли?" Яков даже провёл взглядом через плечо фигуру старшего лейтенанта, остановив одним движением плеча растопыренную пятерню, которой собрался было надзиратель ткнуть его мордой в облупленную штукатурку. Взглядом провёл ироническим, и даже хмыкнул, отметив, как профессионально "не узнал" его Новик, словно Яков для него со штукатуркой слился облупленной. Да и сам Войткевич в заключение своего осмотра зевнул во всю ивановскую, куда уж безразличней. В общем, никак не "Два товарища…"
- "Что же его сюда занесло-то?" - подумал Новик, исчезая за дверью своей камеры.
- "Недавно тут, - отметил, в свою очередь, Войткевич. - Не протух ещё…"
На "завсегдатаев" бывших особых отделов он уже насмотрелся, имел несчастье. Помятые, глаза бессонно-красные, синяки с застоялой желтизной. А Новик бодрячком и даже в "домашних", хоть и казарменного покроя, тапочках.
"Значит, не из-за тех событий он здесь, - немного успокоился Яков, - что свели нас в Крыму весной… Что же тогда?"
Геррен официрен
Керчь. Лето 1943 г. 1‑я Митридатская ул.
Собственно, досадная неопределённость, - жив или благополучно убит Стефан Толлер, "расколота" ли и насколько "Еретичка" Привалова, жив ли и много ли сообщил своему руководству "Игрок" Войткевич, пока оставалась. И это было причиной, по которой гауптштурмфюрер Карл-Йозеф Бреннер, прибыв заранее, "промахнулся" мимо отдела 1 "С" 11-й армии, отдела контрразведки. Добрался поездом до Керчи, но не проявлял особого желания себя обнаружить чуть поодаль легендарной Митридатской лестницы на одноимённой горе, возвышающейся над городом.
Там в двухэтажном, но тесноватом домишке располагалась "Марине Абвер айнзатцкомандо" (команда морской фронтовой разведки). А может, даже и пряталась. Поскольку номерная вывеска её с легионерским орлом была практически анонимной, и не будь на высоком крыльце дома, - чуть ли не единственного из уцелевших, - парочки мышино-серых истуканов, да не отчаливай изредка от него курьерская мотоциклетка, то и в голову не пришло бы, насколько серьёзная команда тут располагается.