Часть экипажей оставили на берегу - направили на краткосрочный отдых в санаторий Гелек-су, в компанию к подводникам и итальянским катерникам. А шнельботы малым ходом отправились в Констанцу, поскольку ремцеха ни в Николаеве, ни тем более в Севастополе пока ещё не восстановили настолько, чтобы они могли производить замену двигателей. Да и доставлять ремкомплект в румынский порт из рейха было проще. После их ухода в Якорной бухте оставались лишь два катера, "S-26" капитан-лейтенанта Мюллера, который прошёл ремонт в августе и не участвовал, к досаде своей, в славных рейдах на траверзе Анапы, и только что переведённый из Нормандии на Чёрное море "S-49" Герхарда Брюгена. Выходили они вдвоём в поиск трижды, в ночи на 20, 24 и 28 сентября. Каждый ночной поиск командиры шнельботов считали удачным: три атаки с расходом по две торпеды в каждой - и уничтожено три судна суммарным тоннажем в 5000 брт.
Вот только из радиоперехвата узнали, затем проверили с особой тщательностью по картам, а потом ещё и воздушная разведка подтвердила, что с победными реляциями торопиться не надо.
"Угри" первых двух атак слегка выщербили две скалы чуть севернее Геленджика, а третьей - добавили ещё две пробоины в корпусе разбитого подводниками ещё в 1941 году старого транспортного парохода "Дон", который затонул только до шестого шпангоута, зацепившись килем за подводную скалу.
Смена курса
Туапсе. Лето 1943 г. По дороге в госпиталь Смерша НКВД
- И куда везёшь? - лениво поинтересовался старший сержант Сухоруков у водителя бесхитростно-чёрного фургона с зарешёченным оконцем, вскочив на подножку форда "ГАЗ-АА" и примерно игнорируя лейтенанта Столбова.
- Вообще-то не твоего ума дело, сержант, - рассудительно ответил пожилой ефрейтор, разглаживая казацкие усы большим пальцем. - Но…
Он насмешливо прищурился на новенький ленд-лизовский "студебеккер", внезапно перегородивший "автозаку" дорогу. Выскочил "студер", как чёрт из табакерки, из проходного двора, из-под деревянной террасы, в самой дореволюционной теснине, где и не развернёшься между теми столбами, что террасу подпирают, чтобы при этом не разворотить полдвора.
- Но, вообще-то, в госпиталь везу.
- Отставить, ефрейтор! - возмущённо взвизгнул лейтенант НКВД, выталкиваясь в фанерную дверцу полуторки. - Что вы каждому встречному! Что происходит?!
Происходило и впрямь нечто странное, нехорошее, несоветское что-то происходило. Вместо того чтобы с куриным переполохом шарахнуться в сторону, вжаться в трещины штукатурки, закатиться куда подале, свернувшись испуганной мокрицей, - с самоубийственной храбростью неизвестные перегородили дорогу страшному, почти инфернальному "воронку", да ещё и допрашивают тут… Можно сказать, самому Харону посреди Стикса проверку документов учиняют. "Это ж какая служба, какое подразделение себе такое позволить может?!" - возмущённо глотал душную пыль лейтенант Столбов, выскочив из кабины и решительно направляясь к пятнисто-зелёному "студебеккеру". Кипел он, лейтенант то есть, праведным гневом: де, кто это охамел до такой степени, что высочайше установленный порядок вещей на попа ставит? Можно сказать, единственно верное мировоззрение пересмотру подвергает?
Кипел-то кипел лейтенант, но как-то боязно, что ли, неуверенно. Сразу, до тошнотного ощущения в желудке, не понравился Столбову вид возмутителей его гордого, непогрешимого и неуязвимого спокойствия. Из камуфлированного грузовика на него с ленивым любопытством, через локоть, смотрел неизвестный майор с опытной сединой на висках, из-под молодецки задвинутой на затылок фуражки. И взгляд его серо-стальных глаз был неприлично-таки безбоязненным.
- Кто такие? - демонстративно поправляя кожаную кобуру нагана, спросил Столбов.
- 2-й разведотряд разведотдела флота… - подумав даже, дескать - а стоит ли? - нехотя ответил майор.
- Освободите дорогу! - решительно помахал рукой лейтенант.
- Разведотряд флота, - словно глухому, повторил ему майор.
- Я слышал, освободите…
- Слышал, да не слушал, - лениво почесал мизинцем подстриженные седые усы майор. - Разведотряд флота! - и ткнул большим пальцем за спину, в сторону брезентового фургона.
"Чёрт…" - слегка опешил лейтенант НКВД, наконец-то поняв, словно прозрев сквозь брезент рентгеном: там, в фургоне, ни много ни мало, - а целый разведотряд флота.
- Какого чёрта?! - всё ещё криком, но уже несколько истерично и поэтому сипло, ругнулся лейтенант Столбов.
- А вот это уже больше похоже на разговор, - оживился майор, стряхнув нагловатую ленцу. - А то орёшь, как глухонемой. Спрашивали - отвечаем.
Низкая дверца "студебеккера" распахнулась, заставив Столбова слегка попятиться - на коленях майора отблескивал зловещим глянцем "ППШ" - и майор соскочил на запыленный булыжник мостовой. - Там у тебя (он показал стволом ППШ) наши ребята…
- Там у меня двое задержанных… - прочистив горло для пущей твёрдости в голосе, отчеканил лейтенант, впрочем, на этот раз не забыл обратиться по форме, - товарищ майор, которых я должен доставить в госпиталь.
- Вот и молодец, - поощрительно похлопал его по малиновому погону майор. - Вот и доставляй, лейтенант, болезных, только… - майор интимно, чуть ли не козырек к козырьку, приблизил холодно улыбчивое лицо к лицу Столбова, панически пошедшему пятнами. - Только не в госпиталь НКВД доставь, а в наш, флотский. Всё ж таки наши хлопцы, мы за них переживаем, нам за ними утки и выносить, а?..
- Да я… - начал Столбов.
Несмотря на доверительный тон, стальной взгляд майора не смягчился. Да и полный фургон легендарных флотских разведчиков, так сказать, наводил на мысль, что неспроста, ох неспроста, знает откуда-то майор диагноз конвоируемых.
Столбов вдруг по-детски шумно растерянно шмыгнул носом, задумался. Отчего-то вдруг вспомнилось, что Кравченко и сам ох как не хотел, чтобы задержанные оказались в госпитале НКВД; а какая, к чёрту, разница? Больница водников или госпиталь флота? Всё водоплавающие…
- Да мне как-то, - неуверенно промычал Столбов. - Сказано в госпиталь.
- Так в госпиталь! - снова хлопнул его по плечу майор Тихомиров, командир 2-го разведотряда КЧФ. - Пристраивайся в фарватер.
Во флотском госпитале "задержанных" ожидал сюрприз в лице ефрейтора медицинской службы Желтковой с рыжим непослушным локоном из-под платка.
- Ну и видок у вас, товарищ лейтенант, - брызнула она на Войткевича синей искоркой глаз.
- Одно слово, засранец… - покорно согласился Яша, норовя пристроить взлохмаченную, мокрую от лихорадочного пота, голову на её крепкие загорелые коленки.
С дальним прицелом
Оккупированная Керчь. Лето 1943 г. 1‑я Митридатская ул.
- Возглавить направления, - эхом повторил гауптштурмфюрер Бреннер, выслушав предложение Ноймана по сути дела. - Но вы должны знать, капитан-лейтенант, что абвер уже разрабатывал подобную вероятность накануне войны?
- И от неё решено было отказаться… - согласно кивнул седеющей головой Мартин. - И отнюдь не потому, что ваш отдалённый кузен настолько проникся советской идеологией. Напротив, насколько я помню, ваши подходы к нему на родственных чувствах были не так уж небезуспешны.
- Самое большее, на что нам удалось тогда подвигнуть Пауля, - покачал головой Карл-Йозеф, - это встретиться со мной в Ялте, на базе отдыха Коминтерна. И то, должен напомнить вам, что дальше изучения совместного генеалогического древа от времен Священной империи до екатерининской колонизации дело не продвинулось. Даже вступить в переписку со своими родственниками Пауль не решился, правда, по вполне понятным причинам: как раз развернулась "Reinigung - чистка" в советской армии…
- Ну, вот видите, - с неоправданным оптимизмом, на взгляд Карла-Йозефа, подхватил капитан-лейтенант. - Родовой герб - весьма завораживающая штука. Так что, ссылка на вас и ваше почтенное древо должна расположить вашего кузена…
- Да ни черта не должна, - глухо пробормотал Карл-Йозеф, брезгливо уставившись в чашку с остывшим кофе, наконец, отодвинул её. - Как я вижу, "кузен" - это уже устоявшаяся кличка объекта?
- Пожалуй… - подумав, с улыбкой согласился начальник айнзатцкоманды "Марине Абвер". - А что, вас что-то в этом смущает?
- Не особенно. Больше смущает другое. Как вы будете ссылаться на наше родство, если… - я правильно понимаю? - вы понятия не имеете, где может сейчас находиться братец Пауль?
- И тут мы снова надеемся на вашу помощь, - подхватил, словно закончил за него предложение, капитан-лейтенант. - Поскольку то, чего не знаем мы, совершенно определённо должны знать в штабе Черноморского флота.
- Ой ли?.. - скептически поморщился Карл-Йозеф.
Но вряд ли капитан-лейтенант Нойман правильно понял его сомнение, поскольку воспринял его географически.
- Да, мы знаем, что "Гидроприбор" эвакуирован частями, в Каспийск и Туапсе, а некоторые специалисты отправлены под Архангельск. Но нам также известно, что завод в Каспийске до сих пор не пущен, и вряд ли дело дойдёт до этого, по крайней мере, в ближайшее время, а в Туапсе производства и не начинают, только наладка. Я уже сказал, русские вообще до сих пор расходуют довоенные запасы торпед, и нет данных, чтобы новые серии запускались в производство, - развёл руками Мартин, будто бы искренне сочувствуя русским морякам в связи с неразворотливостью Наркомата вооружений. - Так что, полагаю, большая часть специалистов по торпедному вооружению сосредоточена, так сказать, на переднем крае, на заводах и заводиках по ремонту и установке торпедного оборудования, в частности на кавказском берегу.
- Это - в общем, - скрестил на груди руки Бреннер. - А в частности? Пауль-Генрих на Кавказе?
- Точно нам это неизвестно, но в штабе Черноморского флота не могут не знать, где находится их ведущий инженер по торпедным разработкам.
- Ой ли… - снова повторил Карл-Йозеф и, заметив лёгкое раздражение, дёрнувшее желваки на челюсти капитан-лейтенанта, пояснил: - Не знаете, Мартин, вы русских порядков. Самый жёсткий бюрократический педантизм в работе карательных органов приводит к самому отчаянному бардаку - и, заметьте, в силу того же бюрократического педантизма…
Призрачный шанс
Туапсе. Лето 1943 г. Штаб КЧФ. Разведотдел
- Значит, так и не нашли? - констатировал Давид Бероевич.
- Как это не нашли, - отчего-то хохотнул Овчаров, немало удивив начальника флотской разведки. - Нашли и даже сразу расстреляли, как вредителя и предателя.
- Как расстреляли, зачем? - недоумённо поднял на лоб густые брови Гурджава.
- Не "зачем"… - хмыкнул Овчаров. - Не "зачем", Давид Бероевич, а почему?
- Ну и почему?
- Потому, что мы послали запрос в соответствующую лагерную администрацию, а те, в свою очередь, в соответствующее подразделение войск НКВД, обеспечивающих конвой… номера частей я тебе сейчас воспроизводить не буду, не помню, да и незачем, - коротко махнул рукой полковник. - Главное, что никто не захотел отвечать за пропажу столь ценного зэка. А это значит?..
- Что пропасть он не мог, - подумав, развил силлогизм Гурджава.
- Но и найтись тоже, - помог ему Овчаров. - Поскольку никакой уверенности в том, что он жив, ни у кого нет.
- Так что же они?.. - брезгливо поджал губу начальник флотской разведки. - Просто отписались?
- А может, честно расстреляли первого контуженного, который по беспамятству согласился признать себя Бреннером. Так что тайна сия велика, - развёл пухлыми ладошками Овчаров.
- Что-то я тебя не пойму, Георгий Валентинович, - поднялся со стула полковник Гурджава и направился к тумбочке, что солдатской простотой никак не вписывалась в антикварную обстановку кабинета. - То ты уверен, что Бреннера в лагерную пыль стёрли, то не веришь донесениям коллег.
Давид Бероевич открыл скрипучую дверцу, за которой оказалась вульгарная электроплитка с чайником.
- А что тебя удивляет? - пожал покатыми плечами полковник, заглядывая через плечо Гурджавы. Вид закопченного алюминиевого чайника его заметно разочаровал. - "Всё может быть" - это единственное, в чём я уверен после стольких лет службы. А на нашей службе, сам знаешь, насмотришься такого, что сто Дюма выдумывать запыхаются.
- И что же тебе, как Дюма, представляется наиболее вероятным? - поинтересовался полковник Гурджава, водрузив плитку с чайником на тумбочку.
Претенциозный вид дореволюционного кабинета сразу приобрел толику фронтового, блиндажного уюта.
- Когда спецэшелон попал под бомбёжку, задача конвоя если не полностью совпадала с заданием немецких летчиков, то чувства они, я думаю, в общем-то, разделяли: "Врёшь, не уйдёшь!" И когда мы сделали запрос, то, честно говоря, и я бы на их месте рапортовал в том же духе, - от греха и разбирательств подальше. Разве объяснишь, почему из сотен разбегающихся заключённых ты побежал не за тем, за кем надо?.. Если, вообще, духу хватило бежать куда-нибудь, кроме как мамке под подол.
Лето 1941 г. Район Мелитополя
Нет, Пауль-Генрих Бреннер, вопреки предположениям полковника Овчарова, не только никуда не побежал, но даже и отказываться от того, что именно он и есть Павел Григорьевич Бреннер, главный инженер спецучастка завода "Гидроприбор", не собирался. По крайней мере, пока. В смрадном сумраке столыпинского вагона он остался один, если не считать скулящего где-то в противоположном углу огромного мужика откровенно уголовной наружности, словно с него малевали плакат в отделении милиции: "Стыдно?"
Всю дорогу этот "стыдливый" маргинал третировал "сраную интеллигенцию", а теперь катался по свалявшейся, кисло-вонючей соломе, лелея обрубок ноги, из которого уже перестала пульсирующим фонтанчиком бить алая артериальная кровь. И Павлу Григорьевичу даже казалось, что он то и дело ловит молящий взгляд безумно-расширенных глаз, хоть он и отворачивался от него всё время и закрывал ладонями уши, чтобы не слышать этот, неожиданно тонкий для огромной туши, звериный вой. Тем не менее слышал и этот нечеловеческий вой, и снижающийся в тональности до раздирающего кишки рёва вой самолётов, и секущий свист бомб, триумфально оканчивающийся гулким ударом. Не хотел, но видел молящий взгляд изуродованного уголовника, и видел дымные от пыли золотистые просветы в досках, и чёрный шквал земли, пронёсшийся в огромном проломе, куда попрыгали все, кто не остался лежать замертво в кислой соломе после того, как засветились первые рваные дыры в досках. Видел, как после каждого громового толчка вблизи вагона подскакивали тряпочными куклами на полу те, кто остался. И, наконец, в щель между досками, справа, увидел бегущих гуськом конвоиров с закатанными рукавами порыжелых гимнастёрок, с пилотками, сунутыми под ремень, и с какой-то отчаянной весёлостью в испуганных ухмылках, по-настоящему испугавших Бреннера больше, чем стремительная тень "юнкерса", то и дело рябившая на степном сухостое.
Несколько секунд спустя Павел Григорьевич понял, почему. Почему этот "распоясанный" нестроевой вид конвоиров и эти их дурацкие ухмылки заставили закатиться сердце. Один из них вскинул на уровень живота "дегтярёв" - и отнюдь не навстречу вновь набегающей тени "юнкерса", а вослед разбегающимся подконвойным заколотилась деревянная погремушка длинной очереди. К ней присоединилась и пороховая россыпь винтовочных выстрелов. Словно пугливых куропаток, энкавэдэшники принялись выбивать из высокого сухостоя силуэты в серых бушлатах…
И тогда Павел Григорьевич снял свой с номером на груди бушлат и рванул к провалу в дощатой стене вагона - но только в другой, противоположной от конвоиров, стороне. И уже на самом краю железной рамы запнулся и бросил бушлат на скорченную фигурку, так и не добравшуюся до такой желанной, но неожиданной и смертельно опасной воли.
"Что делать? Бежать под осколки бомб и пули конвоиров? - стучало в голове Бреннера. - Или остаться? Может, они не расстреливают тех, кто не бежит?.."
Разрешить эту дилемму Павел Григорьевич так и не успел. Альтовый свист, сопровождавший его панические размышления апокалипсическим аккомпанементом, вдруг оборвался - и в следующую секунду толчок дощатого пола выбросил инженера на закопченную насыпь, во мрак небытия.
- Собрать, кто остался, и легкораненых, - опустил горячий пулемёт командир конвойной роты, по-прежнему вжимая голову в плечи, хоть пара "лаптёжников" и унеслась уже за степной горизонт. - Отчитываться кем-то надо, не поверят, что всех потеряли.
- Вот… что удалось спасти, - хрипя одышкой, доложил невесть откуда взявшийся старшина, указывая взглядом на кипу коричневатых опалённых папок.
- Какого… - раздражённо вырвал папки из его подмышки лейтенант и, оглянувшись на рассыпавшихся по степи подчинённых, зло зашвырнул бумаги в полыхнувший вагон. И в ответ на остекленевший взгляд старшины процедил: - Без бумаг их у нас заберут и спишут в расход по количеству, а если пофамильно… Ты будешь на каждую зэковскую морду докладную писать?
- Так точно, - понятливо козырнул старшина. - То есть, никак нет.
Минутой спустя Павел Григорьевич, он же Пауль-Генрих, очнулся от бесцеремонного пинка сапогом в рёбра…
Хроники "осиного гнезда"
Октябрь 1942 г. База торпедных катеров "Иван-Баба" в Якорной бухте
К середине октября во флотилию возвратились "S-28" и "S-102", и капитаны Гельмут Тёнигес, равно как Макс Кюнцель, сразу же потребовали выхода в поиск.
Но за считаные недели обстановка существенно изменилась. Сопротивление Красной армии усилилось на всех фронтах; кое-где наступление не просто замедлилось, но даже остановилось. Здесь же, на Чёрном море, у моряков с их наблюдательностью и развитой интуицией появилось ощущение, что русские дошли до какого-то своего последнего предела. И теперь всякая новая попытка удара будет наталкиваться на сильнейшее противодействие.
На языке оперативных сводок это звучало как "эффективность действий катеров у кавказского побережья резко снизилась".
Каждый род войск воспринимал и оценивал эти перемены по-своему. На совещании командного состава 1‑й флотилии, в котором принимал участие и только что выписанный из госпиталя и ещё не назначенный на новую должность Шнейдер-Пангс, отметили, что русские приняли специальные меры по борьбе со шнельботами. Вроде бы ничего особенного не выдумали, но в комплексе, похоже, это срабатывало.
В любую погоду, кроме штормовой, когда шнельботы никак не могли выйти из закрытой гавани, русскими осуществлялись ночные дозоры на быстроходных катерах. В бой дозорные не вступали, уходили в сторону берега - но гнаться за ними не следовало. С возвышенностей начинали бить противокатерные береговые малокалиберные батареи, причём по заранее пристрелянным участкам акватории, и приходилось резко маневрировать, уходя из-под обстрела. А ещё каждый вечер высоко над кромкой моря, скал и лесистых холмов начинали барражировать самолёты: русские вели воздушную разведку. Если удавалось договориться с командованием Jagdgeschwader, истребительного авиакрыла, базировавшегося возле Кроненталя, то прилетала четвёрка "мессеров" и добрые полчаса темнеющее небо расчерчивали инверсионные следы и разноцветные стрелы трассирующих пуль и снарядов. Пару раз случались одиночные потери - с обеих сторон, чего раньше как-то не происходило. Затем русские самолёты убирались восвояси, твёрдо зная, что в ближайшие три часа катера не домчат до траверза Новороссийска.