…- Будем учитывать реальность, - подытожил Георг Кристиансен. - Продолжать "штурм унд дранг" нашими силами сейчас не время. Осторожность, скрытное приближение, внезапная атака и быстрый отход. Не похоже, что флотилию серьёзно пополнят в ближайшее время - а может понадобиться каждый боеспособный катер.
С тех пор перестрелки, возникавшие между немецкими и советскими катерами, во всех случаях завершались уклонением немецкой стороны от боя. Командиры шнельботов приняли, что эти "МО", сторожевики и даже ТКА, не уступающие в скорости, но намного меньшие по размерам и вооруженности - не та добыча, ради которой надо идти на любой риск. Тем более что сталкивались они не с одиночками, а с группами катеров КЧФ, и в поддержку этим группам в какие-то полчаса поспевало подкрепление. Чаще всего - авиационное.
По-настоящему рисковать и вообще показать, что такое шнельботы, удалось только раз, в ночь на 23 октября. Nacht und nebel, ночь и туман, помогли скрытно подобраться к самому Туапсе. Мастерство штурмана соединения из четырёх катеров обер-фенриха Дитера Штубе нельзя было не отметить: практически вслепую, ориентируясь только по пеленгу на крымские радиомаяки и показания лага, он вывел шнельботы на точку всего в пяти милях от рейда Туапсе. А там береговой ветер отогнал в глубь моря слоистый осенний туман, и катерники разглядели во мгле силуэты трёх боевых кораблей, входящих в гавань.
Но спустя несколько секунд, когда ещё катера не набрали боевой ход, разглядели и их самих. Сначала ударили береговые батареи, десяток стволов малого калибра, но скорострельные. Скорее всего, это были зенитчики, и упреждение выставляли из расчёта стрельбы по воздушным целям, но густые ряды пенных всплесков по курсу не вдохновляли. Потом озарились вспышками и корабли - два крейсера и эсминец. Заградительный огонь стал настолько плотным и точным, что пришлось выпустить торпеды с дистанции чуть больше двух миль, отвернуть и поставить дымзавесу.
Это было не так уж страшно: на крейсерах не успевали поднять пары и совершить манёвры уклонения, но в дело вмешалась неточная разведка. Ни на трофейных лоциях, ни на планшетах аэрофотосъёмки месячной давности не рассмотрели катерники ещё один волнолом, который на самом деле оказался как раз на пути торпед. Пять "угрей" ударили в него и взорвались; ещё три проскользнули в проран, на внутренний рейд, но "нашли" там не бронированные борта крейсеров или эсминца, а причальные бочки и старый дебаркадер . Уходить пришлось на полном ходу, - орудия крейсеров стреляли вдогон сквозь завесу дыма, даже когда катера нырнули в туман и сразу же сменили курс. Это дало основание предположить, что бортовые радиолокаторы теперь появились не только на "Молотове" и "Парижской коммуне" и что русские осваивают стрельбу "вслепую".
Задача с двумя неизвестными
Оккупированная Керчь. Лето 1943 г. 1‑я Митридатская ул.
- Для меня это слишком сложно… - хмыкнул Нойман. - Вы серьёзно думаете, что можно потерять ведущего инженера военного завода, к тому же арестованного контрразведкой? - с плохо скрытой иронией уточнил он.
- Я ничего не исключаю, - развёл гауптштурмфюрер руками. - Когда дело касается "загадочной русской души". Тем более загадочной, когда она под погонами и движима такими смутными идеологемами, как "революционная бдительность".
Капитан-лейтенант с полминуты смотрел на него с видом человека, мучимого несварением и желудка, и мозга, - и так и не нашёл, что сказать. Так что вернулся к сути.
- И всё-таки я надеюсь, что ваш человек в штабе русского флота поможет нам прояснить ситуацию с "русским Бреннером", - пожалуй, что только из вежливости в вопросительном тоне предположил Мартин.
- Вообще-то, это не мои вассалы, - напомнил Бреннер "немецкий", гауптштурмфюрер, Карл-Йозеф, и услышал вполне ожидаемое:
- С абвером уже всё, разумеется, согласовано. И потом, насколько я знаю, вашего полку в штабе русского флота прибыло? - заметно кичась компетентностью, напомнил Нойман. - Партизаны переправили на Кавказ остатки разведгруппы, нашумевшей тут по весне, и среди них ваш агент.
""Еретик"… - закончил про себя гауптштурмфюрер. - Ася. Красноармеец Привалова А.И., 1922 г.р., член ВЛКСМ, уроженка Москвы. Студентка МПИ, факультет романо-германской филологии. В 1941 году добровольцем призвана в Красную армию. Окончила радиотехнические курсы центра диверсионной подготовки Московского ВО. И при первом же забросе в тыл армии Гудериана сдалась в плен, и после тщательной проверки отделом 1 "С" контрразведки армии, гефрайтер Привалова была переправлена обратно через фронт, уже в качестве агента штаба "Валли". Как выяснилось, подготовка русских разведчиков ничем не уступает практике "Абвер-Аусланд" , так что дополнительных курсов не понадобилось, да и тянуть нельзя было. И так выглядело подозрительно, что хоть и с нужными сведениями, но одна она через линию фронта вышла…"
- Ася… - вслух пробормотал, задумавшись, Бреннер.
- Вы в ней, как я погляжу, не слишком уверены? - чутко откликнулся капитан-лейтенант.
- Отчего же, - не выходя из задумчивости, возразил гауптштурмфюрер.
"Правда, в ходе нашей проверки не было выяснено сколь-нибудь личной, тем более драматической, мотивации девушки к измене Родине, вернее сказать, советской власти. По крайней мере, на этой разнице она настаивала с таким упорством, словно изучала брошюры Геббельса для оккупационных властей. Вполне счастливое пионерское детство, задорная комсомольская юность с поступлением в престижный институт, словно в чёрно-белой советской сказке о золушке капитализма и фее советской власти: "Здравствуй, страна героев!". И вдруг - совершенно неуместная, несоветская какая-то, наблюдательность. Выходит, промахнулись идеологи "обострения классовой борьбы". Порок оказался отнюдь не врождённым. С классовой точки зрения происхождение фройлян Приваловой, как раз таки, образцовое - "proletariy". Не внучка белого генерала, не потаённая баронесса и даже не дочь репрессированных родителей. Какой там, испокон веку Приваловы на "Посселя" горбатились, и вроде как поправила судьбу младшенькая, пошла дорогой светлою, - и вот тебе, на тебе, не туда куда-то вышла. Одним словом, "Еретичка"".
Вырвавшись из плена раздумий, Карл-Йозеф невпопад кивнул:
- Да, я думаю, два агента - это свобода манёвра, а она нам понадобится.
- Мы тут уже прикинули сценарий радиоигры, - увлечённо подхватил Нойман.
"Только не учли одно немаловажное обстоятельство, - продолжил про себя Карл-Йозеф, с невидящим взглядом поддакивая кивками фантазиям начальника айнзатцкоманды "Марине Абвер". - Характер дезинформации. Не учли то обстоятельство, что агент "Еретик" наверняка провален, и в случае, если она выйдет на связь, это будет значить только одно: советская разведка также ведёт радиоигру. Встречную. Это будет значить, что русские тоже играют краплёными картами".
Привычка - вторая натура
Туапсе. Лето 1943 г. Судоремонтный завод в/ч 67087
Вот уж не думал Павел Григорьевич, что будет когда-нибудь благодарен "матушке Гусыне" за её немецкий педантизм и немецкое же исповедание: "Anfangs Arbeiten - Сначала работа!"
Тётушку Хельгу, подлинного матриарха их большого семейства, "матушкой Гусыней" называли все русские Бреннеры, - с незапамятных пор и неизвестно, с какой стати. Наверное, за утиную её, вразвалку, походку. Так вот, тётушка приучала младших Бреннеров к "Arbeiten", как говорится, с "младых ногтей" - и сколько раз, бывало, он проклинал суровую старуху, когда она пухлой, но железной хватки рукой снимала его с лакированной доски трехколёсного скрипучего "буцефала". И вместо блестящего никелированного руля в руки Пауля препоручалось отполированное вековыми мозолями древко метлы. Но вот, пригодился и этот навык, вроде как не самый нужный для отпрысков вполне обеспеченной семьи потомственных морских инженеров.
Бреннеры, если верить россказням "матушки Гусыни", подтверждённым сомнительного сходства портретами, ещё под командованием Фёдора Фёдоровича бились в Керченском проливе и у мыса Калиакрия. А теперь престарелый - ну, по крайней мере, весьма не молодой отпрыск древнего прославленного рода, - Павел Григорьевич с равномерностью механизма шуршал прутяным веником по щербатому и надколотому кое-где бетонному полу. И, слезливо жмурясь на радужный отблеск металлической стружки, в конце концов сгребал её в жестяной совок и ссыпал в дощатый ящик с трафаретной цифирью: "67087".
Вчерашний рыбколхоз, некогда называемый чего-то там не то знамя, не то рассвет, сегодня устанавливал однотрубные торпедные аппараты на вчерашние рыбачьи сейнеры, возводя их в ранг "сторожевиков". И работа подсобником на нём не была ни иронией судьбы, ни хитроумным замыслом инженера, в недавнем прошлом ведущего специалиста "минно-торпедных средств" секретного завода Наркомата вооружений "Гидроприбор". В этом была своя, пусть и бюрократически извращённая, но логика. Часть эшелона, разбомбленного случайной эскадрильей "юнкерсов" под Мариуполем, с эвакуированными с морского юга страны зэками, теми, кто был хоть мало-мальски знаком с судостроением, направлялась к Архангельской базе Северного флота. Кто в судостроительные "шарашки", если знания на то претендуют, кто на мелкие судоремонтные заводы и заводики, если знания без особых претензий. Павел Григорьевич, оказавшись без сопроводительных документов, решил, что с него хватит, "претендовать" на что-либо большее не стал.
- Ты что ли, Севрюгин?.. - мучительно морщась, как от контузии, спросил его старший караула, слюнявя химический карандаш и припоминая.
- Так точно, - моментально согласился Пауль-Генрих и даже, в свою очередь, припомнил, - Петр Геннадьевич.
Не только фамилия свежеубитого зэка была не такая уж "вредительская", как Бреннер, но даже инициалы похожие. Да и самого Петра Геннадьевича геноссе Бреннер знал: заурядный работяга с "Гидроприбора", такой себе цеховой "принеси-подай", который то ли не туда понёс, то ли не тому подал, - и остался лежать в дверях столыпинского вагона, когда Павел Григорьевич из него вверх тормашками вылетел.
И совесть как-то промолчала, и тщеславие Пауля-Генриха не замучило. Слишком хорошо запомнилось ему ощущение сорвавшегося в пустоту сердца, когда расплылась самодовольством омерзительная морда начальника Особого отдела "Гидроприбора", комиссара госбезопасности 3‑го ранга Овсянникова:
- Пройдёмте, гражданин Бреннер.
Так что, если уж и не "товарищем", то "гражданином" Пауль-Павел Генрих-Григорьевич предпочёл быть как можно более неприметным.
Второй раз позабавилась с ним фортуна, когда выяснилось, что в связи с наступлением немцев на Киевском направлении, ни о Белом, ни о Баренцевом море и думать не приходилось. А где ещё мог пригодиться такой "специальный" контингент, как не на Чёрном море, на кавказском его берегу, куда перебралась база Черноморского флота? Тут, на верфях вчерашних судоремонтных баз и просто у причалов мастерских рыбколхозов, срочно превращались в бронекатера романтические "шаланды, полные кефали". Работяги траулеры и сейнеры, ощетинившись зенитками и пулемётами, обращались в больших и малых "сторожевиков", простые баржи - в баржи десантные. Впрочем, и названия всем этим воинственным производным от "тюлькиного флота" придумать порой сложно было. Впору ограничиться одним именем: "Зловредный", "Яростный", "Напугай". Новообращенный из рыбколхозных мастерских в военный завод "в/ч 67087" от прочих отличался ещё и сугубо торпедной специализацией, что, в связи с нестандартностью по военным меркам "плавсредств", придавало ему некоторый экспериментальный тон.
"Вот, даже своё проектное бюро имелось, - скрипнул фанерной дверью Павел Григорьевич, - где не только ломались головы, как на задранный бак СЧС присобачить торпедный аппарат без особого выноса над фальшбортом. Но и даже…"
Павел Григорьевич неспеша вынул из кармашка выгоревшей спецовки очки и, привычно оглянувшись, заправил медные дужки за уши.
"Что это за рационализация, позвольте полюбопытствовать? Ну-с… В общем и целом толково, - пролистал он бумаги, прижатые рейсшиной на запрокинутой чертёжной доске. - Вот только при таком угле вхождения, голубчик, никак нельзя игнорировать солёность…"
Не отдавая себе отчёта, к чему это может привести, подсобный рабочий "П.Г. Севрюгин", он же старший военспец и доктор физико-технических наук П.Г. Бреннер, взял в лунке кульмана тщательно заточенный карандаш, который минут через десять выронил морской инженер Фильченков, вернувшийся с обеденного перерыва.
Выронил, подобрал и заявил во всеуслышание:
- Охренеть…
- Чего там?.. - оторвался от рейсфедера его коллега.
- Он внёс коэффициент плотности соли в гидродинамические расчеты!
- Кто?
- При пологой траектории на это можно было и наплевать, но, - в изумлённом азарте не услышал его Фильченков и потянулся за синей плиткой конструкторской резинки. - Но, если первоначальный импульс задаётся в условиях погружения…
- Э-э, братец… - отодвинул его бедром товарищ, более умудрённый жизненным опытом, и отобрал резинку. - Не спеши. Это всё, конечно, очень важно, но, поверь мне, куда важнее сейчас выяснить, кто эти поправочки внёс, - ткнул он пальцем в карандашные столбики цифр. - Кто этот скрытый и скрытный гений. Кто здесь мог побывать, пока мы трапезничали, а? Я ключей никому не давал, а ты свои?..
- Да только этому, старикану с метлой, дяде Пете, прибраться, - отмахнулся озадаченный Фильченков. - Не думаешь же ты…
Хроники "осиного гнезда"
Декабрь 1942 г. - февраль 1943 г. База торпедных катеров "Иван-Баба" в Якорной бухте
Силы 1‑й флотилии шнельботов, подорванные потерями и долгим ремонтом, наконец-то возросли. У причалов в Якорной бухте готовы были выйти в море "S-28", "S-51", "S-72" и "S-102" - грозная четвёрка, опытные и решительные военные моряки. Кроме того, славный боец, шнельбот "S-40", на который возвратился излеченный Шнейдер-Пангс, а также вновь прибывшие "S-47" и "S-52" находились в качестве резерва в Констанце. Там же проходили ремонт потрёпанные в боях и в штормах "S-26" и "S-49". И существенно ускорилось боевое обеспечение, не говоря уже об улучшении бытовых условий - 6 декабря была наконец-то введена в строй плавбаза "Романия", которую ещё весной приобрели у румын.
Но выходов в море было немного, а удачных - и того меньше. Зимние злые черноморские шторма накатывали один за другим, обрекая малотоннажные кораблики на бездействие. Авиация тоже не многое могла сделать: рваные тучи стремительно мчались едва не по гребням крутых волн, да и темнело рано. Так что русские крейсеры безнаказанно выходили несколько раз к союзным берегам. Пересекали бурное море и обстреливали портовые сооружения, нефтехранилища и заводы. Это приводило и к болезненным потерям, и к очередным вспышкам ярости, по восходящей, Цилиакса, Редера и самого фюрера. В короткие же дни затиший и ясного неба вовсю работала авиаразведка ЧФ, а если и удавалось выскользнуть к кавказским берегам под покровом темноты, то поиск ничего не приносил. Складывалось впечатление, что русские на этом направлении затаились.
Хотя очень даже не затаились на Сталинградском направлении.
Но вот временное спокойствие или относительное затишье взорвал большой десант под Новороссийском. И с февраля 1943 года главной задачей 1‑й флотилии стало нарушение снабжения русского плацдарма на "Малой земле".
Поскольку перевозки туда осуществлялись исключительно малотоннажными судами, список побед шнельботов стал стремительно пополняться буксирами, шхунами и сейнерами. В ночь на 18 февраля подвернулась цель и посолиднее: пять торпедных катеров нашли и атаковали в районе Геленджика плавбазу "Львов". Но находка не обернулась победой: и её артиллеристы, и комендоры полдюжины русских катеров сопровождения открыли такой огонь, что пришлось выпускать торпеды почти с трёх миль. В свете прожекторов и разрывов пенные дорожки, тянущиеся за "угрями", были хорошо заметны, и "Львов", резко и умело маневрируя, уклонился, и все пять "угрей" растаяли в ночном море.
Существенный боевой успех пришёл только через девять ночей. 27 февраля удалось потопить у Мысхако тральщик Т-403 и буксир "Миус". Ещё один "угорь" снёс корму канонерской лодке "Красная Грузия". Канонерка потеряла ход и села на грунт у Мысхако. Торпед у катерников к тому времени не оставалось, но Бюхтинг (это был его второй выход в море после возвращения из госпиталя) передал по рации точные координаты канонерки в штаб. Ещё до рассвета неподвижную цель накрыли огнём дальнобойной артиллерии. Несколько прямых попаданий вызвали пожар, и часть команды перебралась на подоспевшие "морские охотники". Довершила дело бомбардировочная авиация.
Ловля на живца
Туапсе. Лето 1943 г. Штаб КЧФ. Разведотдел
- Кто бы мог подумать, - хохотнул начальник флотской контрразведки полковник Овчаров, будто и впрямь рассказал презабавную байку. - Мы его чуть ли не с миноискателем по всем архивам ищем, предписаниями "совершенно секретно" и "срочно к исполнению" добрых людей стращаем. А он, подобно немецкой цветочнице, в нашем же садике, понимаешь, хризантемы поливает из жестяной лейки!
Полковник Гурджава, начальник флотской разведки, в очередной раз скривился на словесную живопись Овчарова: "Задерёт пионеров байками, а потомков мемуарами, ей-богу задерёт, - если доживет до победы, конечно".
А дожить у полковника Овчарова были все шансы. Такого на фронт рядовым если и разжалуют, то только если он рождественскую открытку Сталину "Хайль Гитлер!" подпишет, и то собственноручно, и при скоплении народа, - а то ведь отвертится, счастливчик. И впрямь, начальнику флотского Смерша везло, как зайцу на минном поле. Вчера только Георгий Валентинович и сам морщился в предчувствии "разгона" за утерянного "секретного" инженера, к тому же бывшего царского военспеца, читай, потенциального шпиона. А сейчас с самым триумфаторским видом излагает подробный план операции по выявлению немецкого шпиона, а то и сети, и не где-нибудь, а в самом штабе флота. Используя того самого, казалось бы, "безвозвратно утраченного" П.Г. Бреннера как живца.
- Ещё раз напоминаю, товарищи офицеры, - постучал толстым ногтем по столу полковник Овчаров. - Строжайшая секретность! Итак…