Отпустив Криволапова, майор стал обдумывать всё, что было уже известно. Шестеро бежали из плена. Друг друга почти не знали. Могут ли эти пятеро отвечать за того, который сбежал? И куда сбежал? Просто дезертировал или знает, что по степи бродит банда дезертиров, и решил к ним примкнуть?
Со своими сомнениями майор пришёл к Панову. Генерал, стоя у карты, как бы размышлял вслух:
- Надо исходить из создавшегося положения. Немцы застряли под Орджоникидзе, поэтому усиленно ищут стыки частей кавкорпуса, чтобы вбить танковый клин. А для этого им надо разведать оборону Красной Армии, скажем, в районе Моздок - Кизляр. В распоряжении Клейста разведывательная школа Файста, в которой обучаются бывшие военнопленные…
- Понятно, - обдумывая слова генерала, протянул Игнатов. - У меня тоже есть подозрение, что эта шестёрка - явление не случайное. И в то же время… Вдруг они, действительно, бежали из плена?
- Продолжайте работать, - сказал Панов. - Кстати, что там с письмом?
- Ждём со дня на день, товарищ генерал. Им Чернов занимается.
Панов плотно сжал губы и сел к столу. Это означало, что майор может идти.
Из всей шестёрки Игнатова больше всего заинтересовал капитан. В первый раз, войдя в кабинет, он бодро и чётко представился, попросил папиросу. Эта вольность не понравилась майору и насторожила: мало соответствовала человеку, натерпевшемуся в плену. Но характеры бывают разные, один сразу скиснет, а другой и на пороге смерти будет шутить и хорохориться. Надо разобраться и лучше всего попробовать поддержать тон, заданный капитаном.
Валентин предложил Пшеничному сесть на диван, сам сел рядом, открыл коробку "Казбека", начал рассказывать о сводке Совинформбюро, о том, что наши войска на Волге бьют немцев.
- Да, да! - с воодушевлением поддержал капитан. - Я сегодня уже прочитал в "Известиях". Мы в лагере изголодались по правде. Ведь там что? Одно нам твердили: считайте, что Россия пала. А тут, оказывается, такие дела! В Москве нормальная жизнь, работают театры. Сибиряки плавки ударные льют одну за другой. Колхозники урожай хороший собрали. Ну… со мной такое… Будто заново на свет родился!
- Вы в армии не политработником были?
- Комбатом.
- Пехоты?
- Стройбата.
- Специальность?
- Техник-строитель. В Ростове кончал.
- Ростовчанин, значит?
- Родился в Таганроге, жил в Ростове.
- А в плен?
- Под Батайском попал. Тяжёлая контузия… И сразу лагерь. Мало того, что голод, холод, так ещё постоянное унижение. Одна мысль всё время была: бежать, бежать, бежать… Иначе не знаю, как бы выдержал.
Чувствовалось, что это капитан говорит искренне. Он судорожно затягивался папиросой, часто покашливал - видать, лагерь и путь по студёной степи даром не прошли. Но ни слова его, ни явная взволнованность не могли служить подтверждением того, что он именно капитан Пшеничный, а не майор Петров или полковник Сидоров. Что бы он ни сказал о себе, проверить его показания практически невозможно, во всяком случае, так быстро, как было необходимо. Ни Ростов, ни Таганрог не запросишь, там сейчас немцы, и сколько они пробудут, неизвестно. А правду надо знать сегодня-завтра. Человек ждёт решения свое судьбы, возможно, абсолютно честный, настрадавшийся. Такого зачем держать? Вон он, снова в бой рвётся. Ну, а если хитрит, хочет утомить, запутать? Дескать, потеряют терпение, в конце концов, и отпустят.
- Наверное, соскучились по жене, по детям?
- Не успел обзавестись, - вздохнул капитан.
- Значит, по родителям?
- Естественно! За мать беспокоюсь - в Таганроге она осталась. Отец где-то в армии. Ещё до плена связь прервалась. Может, погиб, а я даже номера части не знаю.
Итак, ни одной зацепки. Специально не даёт или действительно так сложилось? Орешек трудный, враз не разгрызть.
Вошёл следователь Гусев, хотел что-то спросить, но, очевидно, не решился, только несколько удивлённо приподнял брови. Сказал, что зайдёт позже, но через минуту уже звонил по телефону:
- Я веду допрос Скибы. Он рассказал, что в шестёрке капитан и Иванов держались обособленно. Скиба подметил на руке у капитана то ли часы, то ли компас. Ни того, ни другого при обыске не оказалось.
Игнатов положил трубку. Ну, что часы или компас? Мог потерять в суматохе. А почему надо верить Скибе? Неизвестно ещё, кто он сам. И всё-таки отпускать капитана ещё рано.
- Назовите лагеря, в которых находились во время плена.
- Вначале в Ростове, а когда немцы заняли Минеральные Воды, перевели туда.
- Весь лагерь?
- Нет, специалистов.
- Расконвоировали?
- Как вам сказать… Специалисты пользовались некоторой поблажкой. Даже вступали в контакты с местным населением. Главным образом, с женщинами.
- Вас бежало шестеро?
- Да, шестеро.
- Кто шестой?
- Вы имеете в виду Иванова? Так я ничего о нём не знаю.
- Он участвовал в организации побега?
- Участвовал… Эх, опять кашель… Разрешите закурить?
- Курите. Я скажу, чтобы вам дали аспирин… Как вы думаете, что побудило Иванова напасть на старшину? Ведь цель уже была достигнута: побег удался, вы встретили своих.
- Я сам удивился. Меня же не было там в этот момент. Может, испугался угроз?
Ну, что ж, вполне логично. Капитана трудно было в чём-то уличить. И вообще, производит впечатление делового, хваткого человека. Вот разве что излишне хваткого. Интересно, что он ответит, если спросить, видел ли в лагере бывшего офицера царской армии, разыскивающего "племянника"? Если скажет, что видел, надо тянуть ниточку дальше, если нет - можно прерывать допрос. Капитан ответил: "Не встречал".
Игнатов прервал допрос. Уходил капитан неохотно, даже задержался у двери, словно удивляясь, почему идёт в сопровождении конвоира, а не самостоятельно. Ведь всё ясно: в плену оказался не по своей воле, никакой военной тайны немцам не выдал, при первой возможности бежал, да ещё привёл пополнение Красной Армии. А в том, что один из шестерых бежал, его вины нет. Он там рядом не стоял и не знает, что и как случилось. Может, сам старшина виноват. Игнатов прочёл в его взгляде недоуменный вопрос: "Чего вы от меня ещё хотите?"
Панов собрал совещание, чтобы обсудить результаты допроса. Как ни старались все настроиться только на деловой лад, никому из сотрудников не удавалось скрыть повышенного интереса к генералу, подчёркнутого уважения к нему и радости, что вот он снова с ними и работает как обычно. Дело в том, что накануне, 19 ноября, поздно вечером немцы, участившие бомбовые удары по нашим штабам и стратегическим объектам, сильно бомбили Кизляр. Одна из крупных бомб попала в здание, где в это время находился Виталий Иванович. При взрыве бомбы часть здания рухнула, некоторые из присутствовавших здесь работников были ранены. Виталий Иванович, слава богу, и царапины не получил, а ведь всякое могло случиться, разорвись бомба чуть ближе к нему. И, кажется, все, даже "вечный оппонент" Кондратьев, осознали, как стал им близок и необходим их суровый с виду генерал.
- Так что у нас с этой шестёркой? - спросил Панов.
Игнатов коротко доложил. Выяснилось, что из пяти задержанных мужчин нет ни одного старше тридцати лет, никто не состоял в комсомоле, не привлекался к суду, не уклонялся от призыва в армию, не нарушал воинской присяги. Один - техник, второй - учитель, третий - механик, да двое колхозников. Все хотели бы вернуться в ряды Красной Армии. Анкетные данные четверых находятся на проверке. У капитана Пшеничного проверить их невозможно, так как он с той территории, которая временно оккупирована гитлеровцами.
- Что делать, товарищ генерал? Ждать или решать без запроса?
Панов коротко пыхнул искорками глаз:
- Не надо торопиться… Момент очень сложный, я бы даже сказал, кризисный. Враг скоро побежит. Тут только и жди диверсий… Поговорите ещё… Все свободны, Чернов и Игнатов, останьтесь.
Когда остальные вышли, Панов спросил:
- Что там с письмом?
Чернов с готовностью подскочил:
- Есть, товарищ генерал! Вот оно!
- И молчишь?!
- Да только доставили из Москвы.
Панов прочитал письмо и некоторое время сидел неподвижно. Потом негромко сказал:
- Не знаю, как у него, а у меня бы просто сердце разорвалось от таких слов.
- Да, уж письмо… - Николай покрутил головой. - Если бы мне мать такое написала…
- Неужели не подействует? - сказал генерал. - Он нам сейчас нужен, как никогда! Немцы, отступая, будут уничтожать всё и всех подряд. Не допустить, уберечь - это одна из главных наших задач.
- Ну, он такой хлюст, этот Гук! - недовольно проговорил Чернов.
- И всё-таки надо искать в человеке хоть каплю хорошего, светлого и использовать. Это тем более важно, что нам необходимо готовить Зигфрида и Анну для работы в новых условиях - сегодня поступило указание из Москвы. Зигфрида там лучше нас знают. О радистке судили по нашим данным, она произвела самое благоприятное впечатление… Как, Валентин Петрович? Что скажете? Ваша "находка".
- Думаю, она себя достаточно проявила, товарищ генерал.
- А раз так думаешь, сам и готовь. Для начала немедленно отправляйте Чернова с письмом к Гуку, посмотрим, как он отреагирует на материнскую боль. Где там Рыжов? Пусть прокладывает "коридор". С шестёркой разбирайтесь, пока не останется неясностей.
Самым спокойным из задержанных оказался бывший учитель Скиба. Он и Игнатову повторил то же, что говорил на допросах Гусеву, вёл себя сдержанно, но всё время подчёркивал одну деталь: однажды, когда капитан прикуривал от зажигалки, то взглянул на запястье левой руки, где у него были часы или компас.
Возможно, и был компас, по которому капитан ориентировался в степи, уводя шестёрку к своим. Вопрос о нём Игнатов приберегал, чтобы использовать в более нужный момент. А сейчас Пшеничный просто откажется, и ничего не докажешь.
Майор снова пригласил Пшеничного на беседу. Тот явился в хорошем настроении, сказал, что после приёма лекарств почти не кашлял, спал спокойно, за завтраком с аппетитом съел кусок мяса с картошкой, выпил сладкого чая.
- Наконец-то я почувствовал себя дома! - с воодушевлением говорил капитан. - Как вы думаете, дадут мне хотя бы взвод? О роте, тем более о батальоне, не мечтаю… Но взвод-то, взвод! Да мне и этих ребят достаточно, чтобы рассчитаться с немцами!
- Думаю, дадут, - согласился Игнатов.
Он взял папиросу из пачки "Казбека", предложил капитану и подошёл к окну. В кабинете было достаточно тепло, и довольный капитан, закинув ногу на ногу, с удовольствием курил. А за окном кружил мелкий сухой снег.
- Всё время такая теплынь, и вдруг стужа, - сказал Игнатов. - А каково-то теперь в степи… Жуть!
- Да-а-а, невесело, - поддержал капитан и тоже устремил взгляд в окно.
- Мне сообщили, что там найден труп загнанной лошади старшины Алёшина.
Игнатов сказал это как бы между прочим и тут же обернулся. В глазах капитана мелькнула тень, он медленно протянул:
- Да-а-а?
В этом протяжном "да-а-а" Игнатов уловил нотку испуга. "А ведь забеспокоился", - тотчас подумал он.
- Разведчики взяли и след конокрада, - продолжал майор. - Мда-а-а, в такой буран очень легко заблудиться, даже имея при себе компас.
Капитан молча пожал плечами, но левая бровь у него раза два дёрнулась. "Точно забеспокоился!" - удовлетворённо констатировал Игнатов и тоже умолк, глядя на Пшеничного. Пауза затянулась, и в тишине было явственно слышно, как гремел под порывами ветра кусок оторванного железа на крыше соседнего дома. Хорошее настроение капитана заметно гасло.
Игнатов был доволен удачным поворотом дела: наконец-то нащупал верёвочку, связывающую капитана с беглецом. Наверняка отдал Иванову свой компас. Но как докажешь? Есть лишь косвенные данные да интуиция. И вот он сидит перед ним, Пшеничный (а может, вовсе и не Пшеничный), и мрачнеет от растерянности, хотя и пытается это скрыть. Ведь он не знает, всё ли сказал ему Игнатов! А если Иванова уже взяли? Вот чего он испугался! Значит, есть причина для испуга.
- Ж-жарко у вас, - с лёгкой запинкой произнёс капитан и провёл рукой по слегка удлинённой голове с залысинами.
У него даже уши покраснели. То ли в самом деле хорошо натопили, то ли он волновался. Игнатов отметил про себя, что маленькие, похожие на пельмени уши, плотно прижатые к вискам, не соответствовали высокой и довольно крупной фигуре капитана. У кого он видел такие уши?
Игнатов отогнал от себя эту мысль и продолжал допрос, но теперь уже так уверенно обращая свои догадки в доказательства, что капитан не выдержал, обозлился. Его уши снова запылали огнём. Игнатов даже поморщился: дались ему капитановы уши! И вдруг осенило: он их не видел, он о них слышал! Зигфрид передал через Николая приметы агента абвера из разведшколы Файста, которого готовили для заброски в Грозный: маленькие, почти детские уши, прижатые к вискам!
Майор повеселел - теперь-то он знает, с кем имеет дело, а это намного облегчает задачу. Более двух суток мнимый капитан прикидывался патриотом. Но не зря же что-то в нём настораживало. Иной раз интуиция стоит факта. Теперь только прижать его каким-нибудь вопросом, намёком, и он не устоит. Уже, наверное, догадался, что ему и взвод не дадут. Игнатов мысленно улыбнулся своей шутке и быстро спросил:
- Хотите увидеться с Ивановым?
И тут же прочитал по глазам: нет, капитан этого не хотел. Теперь он уже не мог скрыть мрачного испуга. "Уверен, что Иванова взяли", - подумал Игнатов и пошёл "ва-банк":
- Кто вас инструктировал - "полковник Пушкин" или сам Файст?
На лбу капитана проступил пот.
- Ну! - резко поторопил Игнатов. - Вас лично! Кто из них двоих?
Инструкцию капитан мог получить от кого угодно другого, но Игнатова снова вывела на верный след интуиция: эти два имени нужны были ему для того, чтобы в соединении с Ивановым посильнее ошарашить капитана, не дать ему преодолеть испуг. Расчёт оказался верным. Капитан приподнялся, было, с дивана, но тут же сел, придерживая рукой левую бровь, которая снова начала дёргаться.
- К столу! - быстро скомандовал Игнатов.
Капитан послушно пересел.
- Ну что? Поговорим начистоту? Прекрасно знаете, что это в ваших интересах. Итак, Пшеничный - ваша подлинная фамилия?
- Н-нет, вымышленная.
- Псевдоним?
- Азовский.
- Куда шёл?
- В Грозный.
- Зачем?
- Должен был связаться с резидентом и участвовать в крупной операции по срыву снабжения горючим советских войск.
- Кто проводил инструктаж?
- Начальник абвергруппы № 101 Файст в присутствии генерала Кестринга ("так вот он зачем пожаловал!").
- Они, конечно, дали пароль к резиденту.
- Да.
- Устный или вещественный?
- Устный: "У вас не найдётся томика сочинений Пушкина?"
- Отзыв?
- "Найдётся".
- Дальше?
- Тогда я должен был попросить "Кавказского пленника".
- Зачем вы передали Иванову компас?
- Он должен был вернуться, чтобы доложить Файсту разведывательные данные, а также - что со мной. Я боялся, что он заблудится в степи, попадёт в руки красноармейцев, потому и дал компас.
- Что ещё должен был сделать Иванов?
- Кроме разведки частей корпуса генерала Кириченко, ничего.
- А чем же вызвано нападение на Алёшина?
- Ну… хотел уйти… Это как бы от меня отводило подозрение.
- Остальные?
- Остальные ни при чём. Мы с Ивановым на некоторое время перешли в лагерь и "организовали" группу для побега, чтобы всё выглядело достоверно.
Игнатов позвал конвойного, распорядился:
- Увести!
Прежде чем доложить Панову, Валентин сел за стол, задумался. Интересно, сумел ли Иванов вернуться в разведшколу? Если да, то Файст всё равно не знает, удалось ли вывернуться капитану. Подтверждением может стать только знак от резидента. Это надо использовать, тем более, что пароль известен. И он отправился с докладом к генералу.
Письмо
Зигфрид не был у Анны около трёх недель. Волнение, которое он испытал во время последней встречи, улеглось. Но иной раз ему так явственно представлялись её глаза с таившимся в них вопросом, что он начинал пристрастно сам себя допрашивать: чувствует ли он к ней то же, что она к нему? Анна из тех, кого обманывать просто преступно, кого нельзя водить на поводке надежды. Он невольно дал ей такую надежду, а сам не кажет глаз.
Стоящий на керосинке кофейник задребезжал крышкой. Зигфрид заварил кофе, налил в стакан, подошёл к окну, ожидая, пока чуть-чуть остынет. Вот и зима пришла. Снега пока немного, не то, что у них в Подмосковье, где он сразу ложится высокими сугробами. Но на улице так зябко, и так приятно сейчас сидеть дома, потягивая горячий кофе.
Однако ему надо идти. Непременно надо попасть в "берлогу" к Петровичу. Связь с Анной он сейчас держал только через него, передавал ей тексты радиошифровок. Она, конечно, молодчина. Прекрасно научилась владеть рацией, чётко передаёт тексты и принимает ответные распоряжения. Может, потому и прекратили за ним слежку, что установили его "непричастность" к рации: в то время, как он находился "под присмотром", радиограммы выходили в эфир. К тому же, разведгруппа провела ещё две операции "Дас Фенстер", удовлетворив просьбу Зигфрида о дезинформации гитлеровских ищеек. И узнал он об этом от… Шкловского.
Как-то вечером Шкловский опять был чрезвычайно любезен и уговорил Ларского поужинать в ресторане, посидеть за чисто мужской беседой. Они устроились за столиком, стоявшим в углу, Шкловский заказал много шампанского. Они уже изрядно выпили, когда Шкловский, похвалив сегодняшний спектакль и высказав восхищение фрау Луизой, неожиданно спросил:
- А вы что же, разочаровались в своей модисточке? Совсем никуда не выходите.
Зигфрид понимал: Шкловскому известно, что ходит он не к модисточке, но спросил, придав голосу оттенок недоумения:
- Вы меня опекаете? Даже до постели добрались.
- Не обижайтесь, Ларский, - засмеялся Шкловский. - Я чисто по-дружески. Она, конечно, очень мила, эта учительница, но, увы, слишком скромна. Или не очень?
- Ну, это уж слишком… - возмутился Зигфрид, стараясь понять, что ещё известно Шкловскому. - Я не сторонник пересказывать в подробностях свои отношения с женщиной.
- Ваше благородство уважаю. Ещё раз прошу не обижаться. Давайте лучше выпьем за прекрасных дам, они все этого заслуживают.
- За дам - дело святое, - полушутя поддержал Зигфрид.
- В таком маленьком городе все красавицы наперечёт, мы даже можем назвать их по именам, - продолжал Шкловский. - И вполне возможно, что одна из них - советская "пианистка".
У Зигфрида перехватило дыхание. Шкловский довольно много выпил, но не утратил способности к наблюдательности. Чтобы не выдать себя, Зигфрид поднёс к губам бокал шампанского и, слегка приподняв брови, едва заметно повёл плечами, небрежно взмахнул свободной рукой, всем своим видом показывая, что его привела в недоумение эта якобы абсурдная мысль.
- Впрочем, радистом может оказаться и мужчина, - сказал Шкловский. - Возможно даже, что он работает совершенно один, перемещаясь таинственным образом из города к линии фронта. Уже несколько раз одну и ту же рацию пеленговали то в городе, то около передовой.