Мы поговорили, и Линас отошел от бара к роялю. Мелодия из фильма об автогонщике и его женщине, которую он терял и находил на случайных перронах настраивала на сентиментальный лад, и я решила, в противовес, закурить.
- Не нужно! - тут же среагировал он, и, подхватив на руки, отнес меня на второй этаж этого сказочного замка в деревянную резную спальню. Бурного натиска прошлого вечера не последовало, я чувствовала себя весьма ценным объектом научного изучения. Проверялись все мои реакции, по ходу следствия менялись методики и результаты тут же заносились в потайные файлы его большого мускулистого тела. Казалось, чем бы он не занимался, результат предполагался быть положительным и только положительным.
Рано утром я открыла глаза и натолкнулась на пытливый взгляд серых глаз. Один Бог знал, о чем думал сейчас этот человек, но я не любопытствовала, мне было все равно.
- Я ухожу в редакцию, - сообщил он, - вставай, я покажу тебе хозяйство.
Подобный наказ получала, насколько я могла вспомнить, только Золушка, но я приняла вызов и полила грядки, собрала клубнику, выполола сорняки в картофельных рядах, вымыла полы, приготовила обед и покормила собаку. Линас появился около четырех с большой сумкой, переполненной всякими мясными продуктами, и застал Золушку на рабочем месте, перемазанную, как и полагается по сюжету, грязью, с мокрым подолом и красными от репчатого лука глазами.
- Тебе не кажется, что ты уже купил лошадь? - спросила я, но получила в ответ широкую улыбку, поскольку зрелище ему явно понравилось. Золушка была отправлена приказным порядком в душ. Я сидела без единой мысли на хорошо струганной лавочке, не в силах раздеться от усталости, когда Линас, ввалился в душ, успев, очевидно, осмотреть результаты моих трудов. Быстро скинув одежду, он подошел ко мне, и так же быстро раздел, поворачивая как большую куклу с незаведенной пружиной. Струи горячего душа ласково полились на мое измученное деревенским трудом тело, он легонько вскинул меня на грудь и …
Я отдавалась его ритму с покорной бездумностью, но в какой-то момент внутри ожили ласковые слова, так обжигавшие меня в тот свадебный вечер, и мое тело, занемев на секунду, затрепетало в острых сладких спазмах. Положительный результат был, наконец, получен, и принят партнером полностью на свой счет.
Поджаривал мясо и накрывал стол он сам, потом я полчаса полежала, и усталость исчезла.
- Брат, похоже, выкарабкается, - сказал он, - утром я ездил в больницу с его женой.
Сегодня он был разговорчивее и рассказал о семье брата, о своих родителях и погибших в сибирской ссылке родственниках.
- Мне хочется сфотографировать тебя в национальной одежде, - сделал Линас неожиданное предложение и повел меня в кладовую, где в большом деревянном сундуке с темными металлическими заклепками хранились наряды его покойных бабушек. Я тут же ушла в изучение фасонов и отделок, и он терпеливо ждал, пока я, наконец, не облачилась в узорчатое великолепие той из бабушек, которая имела приблизительно мои размеры, и не спрятала волосы под высокий кокошник. Работа фотомодели была не из легких, но меня подстегивала та смесь восхищения и горделивого довольства, которой светились его глаза в промежутках между щелчками фотоаппарата. Я распускала свои длинные русые волосы над старой прялкой, фигурировала на фоне деревянной резьбы, томилась у колодезного ворота и под деревом среди опавших летних яблок, которые завтра должна была убрать. Да, дела…
Пока я убирала наряды в сундук, кормила собаку, мыла посуду и занималась другой всячиной, фотографии уже были готовы. Он, действительно, был мастер своего дела (или своих дел), но вечером все же потерпел сокрушительное фиаско, когда все его усилия волнами разбивались о жесткие конструкции, скрывавшиеся в ватном теле механической куклы Суок. Мои искренние усилия реанимировать свой труп - вот что привело его в подлинное отчаяние. Но Линас был упрям, как и все его сородичи, и, после долгого молчания, решил не сдаваться.
- У нас есть время.
- Ты помнишь наш разговор на сеновале?
- Да, ты сказала, что у тебя что-то произошло. Но я не спрашиваю ни о чем, меня это не касается.
- Как сказать! Мне жаль, что мы не встретились немного раньше.
- Давай спать, у вас говорят, что утро вечера мудренее, - и он положил на меня свою руку, тяжесть которой я ощущала почти до самого утра, когда, наконец, забылась долгожданным сном. Когда я проснулась, его уже не было, и солнце вовсю светило в окна, и маленькие вампиры пищали в затейливых дырочках кружевных занавесок. Бог дал мне кое-что, и десятью днями ранее я, наверное, приняла бы этот дар, а сейчас это выглядело только усмешкой небес. Собрав вещи, я написала короткую прощальную записку с благодарностью за гостеприимство, проставив по привычке число и точное время, и оставила ее в двери.
Ворота деревянного замка захлопнулись, залаяла собака, и я ушла, сократив путь к вокзалу узенькой тропинкой через небольшой луг, расцвеченный клевером и ромашками.
Внезапно вынырнувшая из травы пушистая серая зайчиха поздоровалась со мной нежным голосом:
"Lab diena!", и исчезла, оставив ворох встревоженных бабочек. Я узнала заячью богиню Медейну, хозяйку здешних лесов, и ее поддержка в этот нелегкий день сняла мой ступор, и кожа опять стала ощущать тепло солнечных лучей и свежесть разгонявшего лучи ветерка.
Да, история плачущей Норы выглядела сейчас лишь утешительным призом. Она умела водить смычком по скрипке, и техническая сторона дела ее давно не пугала, но принц подарил ей старинные ноты и так прелестно подыграл на клавесине, что ей немедленно захотелось стать владелицей именно этого каменного замка, и никакого другого, и желание уже преобразовывало этот мир, и все в нем, начиная с серой зайчихи, уже полнилось неизъяснимыми тайнами и сакраментальными прелестями в самом ужасном значении последнего слова. Вернусь, вот, как ни в чем не бывало!
До отхода электрички оставалось еще полчаса, и можно было вдоволь налюбоваться кирпичным фасадом вокзального здания, густо заросшим диким виноградом. Я уже садилась в вагон, как чьи-то руки обхватили сзади мои плечи, и поезд отправился без меня. К изумлению бывшей Золушки, активистом хрустальной туфельки оказался вовсе не местный принц, а всего лишь Андрей Константинович Селиванов. В индийских фильмах на этом месте запели бы, а в отечественных лентах полагалось броситься на грудь и зарыдать. Неплохо было бы действовать в национальном варианте, но я не смогла, потому что не знала, что же делать после рыданий.
- Я сам отвезу тебя в Пакавене, - сказал он, - уж извини за дерзость.
Я молчала, прокачивая ситуацию. Выдают только лучшие друзья, и я быстро вычислила своего полуфашистского предателя.
- Я проезжал через этот город вчера днем, в пятом часу, но не знал, что ты здесь.
В начале пятого я была в душе, а найти меня здесь, однако, можно было единственным образом, прочитав записку в двери.
- Зачем ты читаешь чужие записки? - спросила я.
- Не чужие, и они меня касались, - ответил Андрей Константинович, - адрес я узнал в Пакавене.
- Ну что ж, следующий поезд через четыре часа, я вынуждена принять твое предложение, - сказала я, и мы отправились в путь.
- Знаешь, - сказал он, - все выглядит какой-то страшной нелепицей. Ты позволишь мне объясниться?
- Пожалуй, да, но не сейчас. Иначе тоже придется давать объяснения. А мне неясно пока, стоит ли вообще нам утруждаться.
- У нас еще есть время, - внезапно произнес водитель.
- Боже мой! - подумала я, - докатиться до текстуального сходства с оппонентом. И впрямь, все мужчины одинаковы.
- Чего ты хочешь от меня сейчас?
- Позволь мне по-прежнему находится рядом, больше ничего.
Отказываться было глупо, было совершенно очевидно, что маленькая гордая Джейн Эйр так и не смогла забыть своего мистера Рочестера. Впрочем, викторианские условности для этого серого воробушка уже ничего не значили, и его планы вполне соответствовали морали современной тусовщицы среднего возраста.
- Хорошо, но не сегодня, - сказала я, - включи что-нибудь!
Грустит сапог под желтым небом, Но впереди его печаль.
Зеленых конвергенций жаль, Как жаль червей, помятых хлебом…
- "Предчувствие гражданской войны", - определила я сходу.
- Марина! Что ты делала в доме холостого мужчины? - спросил меня Андрей, надеясь, очевидно, на чудо, - мне все-таки нужно знать точно.
- Ничего, кроме той малости, которую не успела сделать с женатым, - ответила я твердо, потому что обманывать человека, не поленившегося разыскать меня по другую сторону реки, мне уже не хотелось.
Недолго помолчав под музыку, мы прибыли в Пакавене. Мне сообщили, что лесничиха умерла от инфаркта, но думают, что до смерти ее довел лесник, потому что ссорились они ужасно и собирались расходиться, но не могли поделить имущество. Лесник, однако, наотрез отрицал свое присутствие у Кавены перед смертью своей жены, хотя, где же он был в это время, говорить отказывался.
Все гадали, куда делся звонарь, лесничихин отец.
Барон гостевал за озером вместе со всем своим семейством, но продукты тетке были доставлены им в срок. На него можно было положиться, если речь шла не о мелочах, но в мелочном масштабе это был отъявленный сучий сын. Три года назад, когда у Жемины не было коровы, я брала молоко за несколько домов отсюда у Терезы. Она оставляла его мне на пеньке у своего дома, поскольку подняться к утренней дойке мне было не под силу, но, хотя я и расплачивалась вперед, сиротливый вид белой баночки, часами стоявшей на пеньке, заставлял ее нервничать. Однажды Барон долго и слезно клялся темной ночью в беседке сбегать за забытой мной с утра банкой, если я дам ему еще пятнадцать капель. Приняв дозу, он немедленно отказался от клятвы. "Ты же обещал не кусаться!" - хором процитировали наблюдатели гусеницу, укушенную муравьем в конце переправы. Ответ муравья был широко известен, но Барон даже не смутился.
После дворовых разговоров я занялась стиркой, а потом поднялась в свою комнату, где меня давно ждали захватывающие романы Дюма и Апулея. Думать не хотелось, и я читала, пока на турбазе не кончила играть музыка, и не стихли последние шаги всех моих соседей по дому. В соседней комнате тоже было тихо, и я тихонько отвернулась к стене, где на выцветших цветастых обоях уже много лет красовалось расписание местных автобусов, нацарапанное шариковой ручкой кем-то из моих предшественников. Прошло еще два часа, а я все ждала, пока сон избавит меня от прошедшего дня. Теплый ночной ветерок снова и снова пытался рассказать о красоте звездного неба, сияющей там, за открытым окном. И я, прельстившись, наконец, рассказом, доверилась его нежным струям и унеслась к вершинам ночных сосен. Открывшаяся черная бездна и была вечностью, и в ней маленькими огоньками светились непохожие друг на друга миры.
Я опустилась в первом попавшемся мире на краю оливковой рощи. На горизонте виднелась вершина большой коричневатой горы, окутанная легкими облаками. Там бушевали страсти, и какой-то тип громовым голосом старого Станислава сулил всяческие неприятности своим домочадцам. У рощицы было тепло и тихо, и серый осел щипал неподалеку молодую зеленую травку. Внезапно послышался топот, и мимо меня по тропе пробежали полуголые белокурые атлеты, и первый из них нес большой горящий факел.
- Эй! Добрый день! - крикнула я, но они не ответили и исчезли за поворотом, оставив дух молодых разгоряченных тел.
- Ну, и Бог с вами, - подумала я и перелетела в следующий мир, густо украшенный высокими готическими замками и массивными низкими домами с красной черепицей крыш.
В этом мире лил страшный дождь, сверкали молнии и старый Таранис голосом Станислава возмущался новоявленными христианскими порядками. Двери одного из домов были открыты, и я, прячась от дождя, поднялась по лестнице, усыпанной мертвыми мужскими телами в красивых бархатных одеяниях. В спальне у кровати лежал раненый, и я сразу его узнала.
- Вставайте, граф Де Бюсси, - прошептала я, - нужно уходить, сюда уже идут враги.
Граф открыл свои дивные глаза и сказал с горькой усмешкой:
- Уходи, ты все равно не сможешь изменить финал, - и я ушла, заплакав от горя и бессилия.
Следующий мир казался хорошо знакомым, и я нырнула в его кудрявую березовую путаницу. Девицы водили хоровод, парни переминались с ноги на ногу, а старцы заседали под большим дубом во главе с круглоголовым старостой с занятной отметиной на лбу, обдумывая стратегию борьбы с коварным Ильей. Тот же разражался время от времени из-за облаков громовым хохотом, явно заимствованным у старого Станислава, и пророчил падение власти старцев.
- Эй, - окликнули меня из хоровода, - иди к нам!
- Сейчас, только отлучусь на минутку, - сказала я, и метнулась через космос в небольшой соседний мирок, заросший исполинскими соснами, потому что услышала оттуда тихий женский зов.
За грубо сколоченным столом около маленькой кузни сидела авторитетная комиссия из шести человек.
Согласия не было, и все попарно спорили друг с другом. Безусый Тримпс, заправлявший водными ресурсами, был одет в джинсы и короткий голубой хитон. Его волновали проблемы загрязнения подведомственной среды, и он доказывал свои экологические истины, непрерывно проливая слезы. Я откуда-то знала, что из правого глаза у него текли пресные слезы, а из левого - горькие и соленые. Его противником был мертвенно бледный старец с клочковатой седой бородой. Министерство старого Патолса ведало разведкой подземных богатств и горно-перерабатывающей промышленностью, и то, что творилось на водах, его совершенно не волновало. Эти спорщики имели по два решающих голоса, поскольку они беспрестанно раздваивались в соответствии с указами сверху о разделении министерств.
Пергрубрюса, ведающего сельским хозяйством, уже не волновали военно-полевые страсти весенней посевной, и теперь этот молодой генерал с веночком привядших первоцветов на голове попивал местное пиво, пререкаясь со своим сверстником из министерства леса и деревообрабатывающей промышленности, гонявшим муху над пивной кружкой свежей веточкой бузины. Оба были одеты в камуфляжные костюмы, и последний своим надменным и слегка хмурым видом напомнил мне Линаса Пушкайтиса. Расходились во мнениях они по мелочам, потому что оба обожали военную дисциплину, и приказы о смене сезонов или времени суток исполняли с точностью, потрясающей ленивых штафирок.
Третью пару составляли мускулистый тип в белом халате и пузатый господин в цилиндре.
Мускулистый, сверкая глазами под низко надвинутой таллинкой, доказывал пузатому, что здоровье за деньги не купишь, а тот в опровержение тряс жирными щеками, и золотые монеты в его карманах тоже возмущенно звенели. Я тут же узнала главного здравохранителя Аушаутса и главного финансиста Пильвитса, и у них явно был шанс договориться, поскольку в оздоровительные центры одного без денежек другого лучше не стоило соваться.
Слева от стола с потупленным взором стояла красивая молодица с белой курочкой в руках, а справа на поляне два старца разглядывали друг друга в весьма воинственных позах. У более низкого, свирепого и волосатого, на поясе висел большой меч с рукояткой в виде звериной головы, а второй, высокий, был безоружен и несколько нервничал. Наконец, из кузни вышел человек крестьянского вида и отдал высокому сверкающее желтое копье, украшенное венчиком из разноцветных перьев.
- Ух! - крикнул высокий голосом старого Станислава и бросился в бой.
В это время знакомый женский голос позвал меня из зарослей можжевельника. Там стояла женщина, удивительно похожая на Лауму, но это была не она, а княгиня Шумская - у нее был большой фольварк в Пакавене. Рядом стоял мужчина средних лет в военном мундире, ловко обхватывающем стройную спину.
- Меня так утомляют эти петушиные бои Перкунаса, - томно пожаловалась княгиня. - Приглядывал бы лучше за своей курочкой! Да, кстати, знакомьтесь, это мой кузен - барон Кирш фон Дранговец.
- Мы не могли встречаться раньше? - спросила я его, пока он целовал мою руку. Уж очень знакомым мне показалось его лицо. В глазах офицера забегали чертики:
- Как же, как же! На балу у вице-губернатора в Санкт-Петербурге я танцевал с вашей родственницей, приятной замужней дамой.
Я тут же ощутила, как кружилась голова этой дамы от близости этого красивого пруссака. Боже, как давно это было!
- Я недолго пробыл в Санкт-Петербурге, но, спустя положенный срок, эта дама родила хорошенькую девочку, вашу прапрабабушку. Ее назвали Варенькой, но своим отцом она всегда считала мужа своей матери.
- Тогда, княгиня, мы связаны с вами узами крови, - сообразила я, обратившись к Шумской.
- Мне очень, очень приятно, и это дает мне право обратиться к вам с маленькой просьбой.
- Я счастлива быть в вашем распоряжении, княгиня, - ответила я, не подозревая подвоха.
- Тогда летим! - и она уселась на массивную черную метлу. Я уселась позади, а наш родственник, щелкнув шпорами, приспособился на хвосте. Летели мы недолго, но лес становился все реже и безжизненней.
- Вирус занес, сволочь, - сказала о ком-то Шумская, указывая на оголенные ветки ржавых сосен, - и жуков колорадских притащил.
Она добавила еще что-то, но я ее не услышала, отбиваясь от рук доблестного кавалера, решившего сравнить объем моей талии с изученным ранее в санкт-петербургских гостиных объектом. Мы остановились у глубокой темной пещеры. В ее чреве на каменистом субстрате лежала большая и отвратительно мохнатая тень.
- Вот он, - с ненавистью сказала княгиня, - наелся и спит, а ведь я только вчера его убила. Я никак не могу убить его до конца. Поможете мне? - обратилась она ко мне. Я кивнула, но в это время тень зашевелилась, и в пещерной тьме сверкнули красные глаза. Ужас сковал все мое существо, пора было просыпаться.
Глава 6
Проснувшись, я обнаружила, что порядок в мире не изменился, и мои окна, выходившие на восток, привычно залиты солнечным светом. Андрей ждал меня в беседке, и мы уже за завтраком, не сговариваясь, выбрали тот дружелюбный и безличный стиль отношений, который ни к чему не обязывал. После завтрака решили отправиться на Кавену, и по дороге он все же сказал мне:
- Марина, я не мог остаться, я уехал в отпуск с этим условием.
- Это все уже не имеет значения, сказка все равно кончилась.
- Сказка кончилась, когда ты усомнилась в моей искренности.
- Я не спорю, моя реакция могла показаться излишне бурной. Сегодня и мне кажется, что эмоций было многовато.
- Мне уехать? - спросил он, и мы остановились.
- Ты все время торопишь события, я не успеваю за этим темпом.
- Я не знаю, что делать, а это не так уж часто случается. Я не могу ни обнять тебя, ни уйти от тебя. Из меня словно батарейки вынули.