– А что Андрюха? Пусть спит.
Выходим в коридор. Толпа из 11–03 и народ из других комнат прыгает под "No Limit" в бывшей "ленинской комнате". Несколько человек стоят у стен или сидят на корточках. Ира говорит:
– Давай спустимся на десятый, мне надо зайти в свою комнату.
– Хорошо.
На десятом – тише, музыка и топот слышны только с других этажей. Комната 10–01 – напротив кухни. Ира говорит:
– Я сейчас.
Она открывает ключом комнату, заходит.
На кухне – никого. Две замызганные плиты, много раз перекрашенные столы. На бетонном полу – раздавленные зеленые горошины и пятно майонеза.
Ира выходит из комнаты.
– Пошли на балкон, я покурю.
У нее в руке – пачка сигарет "Cabinet" и зажигалка.
– Наверно, сегодня можно и здесь курить, никто не возбухнет…
– Нет, хочу на балконе.
На балконе валяются два сгоревших бенгальских огня. Я говорю:
– Смотри, сколько окон светится – все празднуют.
Ира прикуривает, выпускает дым.
– Ты читал Кастанеду?
Я трясу головой.
– Правильно, и не читай.
На балкон под нами выходят чувак и девушка. Она выхватывает у него бутылку вина, пьет. Он забирает бутылку, допивает, кидает вниз. Бутылка со звоном разбивается об асфальт. Парень и девушка хохочут, убегают с балкона.
Ира спрашивает:
– У тебя какое любимое животное?
– Как – какое?
– Просто – любимое животное: лев, гепард, рысь, слон…
– Никакого, наверно. А у тебя?
– У меня – жираф.
– Почему?
Она вынимает изо рта сигарету. Я целую ее. Губы пахнут табаком и шпротами.
Я спрашиваю:
– Ты любишь новый год?
– Нет.
Она выкидывает сигарету, мы целуемся.
Ира говорит:
– Знаешь, в чем главный прикол? Я захлопнула дверь, а ключ остался в комнате. – Она начинает хохотать.
Сидим на корточках в коридоре, под дверью 10–01. Где-то играет Дюна – "Привет с большого бодуна". Стучат по полу ноги танцующих. Я говорю:
– Что, может пойдем назад, к этим?
– Не-а. Меня ломает.
– Так и будем здесь сидеть?
– Не хочешь – можешь уходить.
Ира достает из пачки сигарету.
– Дай и мне.
– Разве ты куришь?
– Бывает.
Ира подносит мне пачку, я беру сигарету. Она щелкает зажигалкой, подкуривает мне и себе. Я затягиваюсь, выпускаю дым. Ноги затекли, я встаю.
Захожу в свою комнату. Дэмпа и Дрона нет. В окне – серый утренний город. На горизонте дымят трубы. По рельсам катится трамвай, на боку – реклама фирмы "Дайнова".
* * *
На фонетике – два человека из двух групп: я и Элла из двести пятой. Она красивая, всегда дорого одевается.
Анна Борисовна закрывает общую тетрадь.
– Помню времена, когда первое января было рабочим днем – ну и учебным, соответственно. И то приходило больше студентов, чем сегодня, хоть уже и второе. – Она поднимает глаза, смотрит на нас, морщит лоб. – Ну, мне-то, по большому счету, все равно: последний год работаю. Давно могла бы на пенсию пойти, да все просят остаться.
Элла спрашивает:
– А вам не скучно будет на пенсии?
– Как это – скучно? У меня – ученики, репетиторство. Хорошие такие дети, знают, что им надо – поступить в институты. Никакой нервотрепки, ну и деньги тоже, соответственно… Надо же детям, внукам помочь. А с вами что будем делать – занятие проводить или по домам?
– По домам, – тихо говорит Элла.
– Ну, как знаете.
Выходим из аудитории.
Элла спрашивает:
– Как новый год встретил?
– Нормально, в общаге. А ты?
– Я в Москве была, у своего друга. Cool! Сначала выпили бутылку шампанского из горла, прямо на Красной площади, потом всю ночь катались по Москве на его машине… Заедем в супермаркет, купим поесть и выпить – и дальше. Я вообще люблю Москву, Москва – это cool. Лондон, конечно, еще лучше, но и Москва – классно.
– Ты была в Лондоне?
– Да.
– А в Москву часто ездишь?
– Раз в месяц – как минимум. Я ее уже, наверно, лучше знаю, чем Минск. Ну пока.
– Пока.
* * *
Пишу темы к экзамену по английскому. Дэмп ходит по комнате.
– Прикинь – Клинтону пожать руку! Нехило, да?
– Ага.
– Народу было – как людей. Не протолкнуться. Но я все равно пролез, плечами всех растусовал – к самой охране. И руку сунул. А он такой довольный, улыбается, типа, "I’m glad to be here", и все такое.
– А что он еще говорил?
– Типа, там можно было услышать. Толпа, все галдят, охрана орет – не напирайте. Но мужик он нормальный, я тебе скажу, правильный. Не то, что наш Шушкевич – лысый хер. Говорили, из Китая целый самолет мебели притарабанил для своей квартиры.
Заходит Дрон.
– Ну что, как Клинтон?
– Нормально, я уже Вовану рассказал. Пожал руку, все как надо – нормальный мужик.
– И что ты ему сказал?
– Ничего не сказал. Я ж говорю – пожал руку, и все.
– Ну ты дурак. Надо было убежище политическое просить, или еще что-нибудь. Такой шанс был, а ты его просрал.
– Ладно, не базарь. Чего ты сам тогда не пошел?
– Как я мог пойти? У меня еще по немецкому допуска нет.
– Что сегодня будем делать?
– Как что? Учиться.
– Иди ты со своей учебой…
– А ты что предлагаешь? У тебя что, бабки на бухло есть?
– Не-а.
– А у тебя, Вован?
– Нету.
* * *
Антон зажигает газ, ставит чайник.
– Значит, ты только на выходные приехал, не на все каникулы?
– Ну да. Работа…
– Сколько тебе платят?
– Тридцать баксов за полставки.
– Ну, это еще нормально. Можешь мне одолжить?
– Сколько?
– Баксов сто пятьдесят – двести.
– Ты что, откуда у меня столько? И зачем тебе?
– Светка – моя подруга, ты ее видел летом – едет работать. В Чехию, на полгода. Ей на дорогу, туда-сюда…
– А кем она там будет?
– Толком не знаю. Она сама еще не знает. Может, официанткой. Или сельхозработы…
– А-а-а… А сам ты работаешь где-нибудь?
– Не-а. – Антон махает рукой. – В пизду. Хотел в одну контору устроиться – работы много, зарплата малая…
– А учеба?
– Две двойки, пересдавать надо… Я на вечер встречи ходил в школу, прикинь?
– Наших много было?
– Не-а. Маркевич, Журавенко, несколько баб и я. Все набухались в жопу. Я с пацанами, которые на год позже нас учились. Стою, тошню в туалете на втором – заходит какой-то хер. Типа, что за безобразие, хуе-мое. Я ему по ебалу, потом еще, еще… Смотрю – это Болотников, директор школы…
– И что, узнал тебя?
– Хуй его знает. Думаешь, он трезвый был? Они сами бухают – не надо баловаться…
Антон встает, выключает газ, льет кипяток в заварник.
– Маркевич знаешь, что говорил? Вэка посадили. Помнишь Вэка? Такая рожа похабная, всегда на всех залупался…
– За что его?
– Вроде, челюсть кому-то сломал. Еще говорил – Михевич поднялся здорово: киоск свой в центре, около Минского базара. Машину взял – "бээмвуху" восемьдесят второго года. А Гура погиб. Нашли в машине, в гараже, с какой то бабой. Оба задохнулись, выхлопным газом. Он в Польше рэкетом занимался… Даже, вроде, отсидел там полгода или около того. Такие вот дела.
* * *
Первый день после каникул. Пара в четыреста восьмой. Голубовича нет. Я – один на последней парте.
Дверь открывается, заглядывает чувак в трехцветном, желто-зелено-красном берете.
– Добрый всем день. Позвольте узнать – это двести вторая группа?
Трофименкова кивает головой.
– Благодарю. Значит, я буду с вами учиться. Меня зовут Влад. Спасибо за внимание.
Чувак доходит до моего стола.
– Свободно?
– Да.
– Тебя как зовут?
– Вова.
– А меня Влад – ты слышал, наверно.
Я протягиваю ему ладонь, он жмет ее обеими руками, бросает рюкзак на пол, садится.
– Я только второй день здесь. Год был в Лондоне.
– А что ты там делал?
– Как что? Учился. В школе.
– А как попал?
– Очень просто – друзья пригласили. Сначала письма писали, – я им, они мне, потом решили, что надо повидаться, и они мне прислали приглашение. Я поехал, и мы так классно пообщались, что решили – я поживу у них…
– А почему ты не остался насовсем?
– Не захотел. Соскучился по своим друзьям здесь. И надоело как-то…
Звенит звонок. Заходит преподаватель – маленького роста мужик в кожаной куртке. Очки с затемненными стеклами, прилизанные волосы с сединой.
– Добры день. Мяне завуть Сяржук Иванавич Буслович. Я буду выкладать у вас нямецкую мову. Пачнем са знаемства. Кали ласка, падымайтеся па чарзе и распавядайте трохи пра сябе.
– А что рассказывать? – спрашивает Трофименкова.
– Усё, что личыте рэлевантным.
Стоим с Владом у киоска, пьем пиво. Влад говорит:
– Мы там постоянно на растаманские тусовки ходили, на концерты. Музыка такая – регги, знаешь?
Влад снимает свой разноцветный берет, махает им в воздухе. У него большая голова и светлые, редкие надо лбом волосы.
– Знаю. Был на концерте – группа "Ночь". И еще слышал "Комитет охраны тепла"…
– Я "Комитет" не очень люблю. Они злые такие, социальные… А настоящий регги… Он – добрый, светлый… А Боба Марли слышал?
– Нет.
– Я тебе принесу. А что ты вообще слушаешь?
– Разное.
– Классно. Я тоже разное. Например, группу "The Residents". Знаешь их?
– Не-а.
– Такие американские чуваки веселые… А раста – религия очень светлая, солнечная. И музыка регги тоже, соответственно…
– То есть, когда плохо, надо притворяться, что хорошо?
– Нет, не надо. Просто если правильно все делать и правильно жить, то всегда будет хорошо, даже, когда плохо. В этом и смысл раста. Но я тебя, наверно, загрузил.
– Да нет, наоборот – интересно. А в кого верят растаманы?
– В бога Джа. Он черный, кстати. Бог растаманов – черный. Это – единственный черный бог. И еще они курят ганджа – это то, что обычно называют марихуаной, травой, шмалью, анашой, а у растаманов – это ганджа.
– И ты куришь?
Влад делает глоток пива, встряхивает головой.
– Да, курю. Мы в Лондоне с чуваками столько ее выкурили… Ты, может, думаешь, что ганджа – это плохо, потому что наркотик? Только люди, которые в этом не разбираются, могут говорить: "Наркотики – это плохо". Наркотики ведь есть разные. Есть тяжелые, как героин, например. Вот это – действительно опасно. А есть легкие – как ганджа. Водка, кстати, в тысячу раз опаснее ганджа, и никто ее не запрещает. В Англии, да и в Штатах тоже, давно уже борются за то, чтобы легализовать ганджа. Я не говорю про Голландию…
– А здесь ты можешь достать траву?
– Без проблем. Что, хочешь приобщиться?
– Ну так… Может быть…
– Оки-доки, скажи только – все будет.
* * *
Общее собрание в офисе. Пришел компаньон Кулакова, "инвестор". Он невысокий, полный, в синих вытертых джинсах и черном свитере под пиджаком. Клок волос прикрывает лысеющий лоб.
Кулаков говорит:
– Я недавно прочел в "Народной газете" статью про то, сколько стоит создание одного рабочего места. От пятидесяти до восьмидесяти долларов в месяц. Понимаете? До восьмидесяти долларов в месяц. Сюда входит и зарплата, и все остальное. И вовсе не всегда это приносит прибыль. У нас маленькая компания, и я мог бы сам делать очень большую часть работы – из экономии, можно сказать. А я вместо этого беру людей на работу, я хочу помогать экономике страны, создавать рабочие места. Но и благотворительностью мы заниматься не можем – здесь, все-таки, не собес.
Серега шепчет мне:
– Догадываюсь, зачем он это лепит. Видно, хочет зарплаты срезать.
– …и решили предложить новую систему оплаты труда. Пока только предложить, со следующего месяца, с марта. За февраль все получат согласно договоренности. А с марта зарплата каждого будет напрямую зависеть от прибыли фирмы, и, соответственно, от того, что каждый сделал для того, чтобы эту прибыль заработать. Да, кто-то получит меньше, чем в прошлом месяце, но это будет для него стимулом, чтобы лучше работать. А другие, наоборот, получат больше. Как вам такое предложение?
Все молчат.
– Ну, если возражений нет, то вернемся к этому вопросу первого апреля. И не удивляйтесь, это будет не шутка. Мы – коллектив маленький, и наша сила – в сплоченности. Борьба между конкурентами в туризме обостряется, но и люди начинают больше ездить. Так что, работы хватит всем. Есть, над чем подумать и на чем сосредоточиться.
* * *
Немецкий – в пятьсот второй. Бусловича еще нет. Влад рассказывает:
– Вчера целый день переводил миссионерам из Штатов. Нормальные такие чуваки все – не фанатики, а простые клёвые ребята. Радуются, что приехали сюда, от всего у них челюсть отвисает.
– А что они вообще здесь делают?
– Пропагандируют христианство. Свое, конечно, не наше. Вот эти – пресвитерианцы, например. Я раньше католикам переводил, баптистам, адвентистам седьмого дня… Презентации у всех одинаковые: песни поют под гитару, улыбаются, книжечки свои раздают…
– Твоя ж религия – раста…
– Ну да, но эти – не враги. Растаманы – они ко всем религиям относятся терпимо и дружественно…
– А что насчет травы? Помнишь, мы говорили?
– Хоть сегодня. Единица измерения – коробок.
– Какой коробок?
– Обычный, спичечный. Полкоробка – пять долларов, коробок – десять.
– А полкоробка – это много или мало?
– Типа, смотря для кого… Джойнтов на пять хватает.
– Окей, возьму полкоробка.
– Деньги с собой есть?
– Есть, только рублями.
– Не проблема, можно по курсу. Принимается любая валюта. После пары позвоним Вене – он доставит. Ганджа – это классно. От ганджа не бывает похмелья, ганджа не разрушает желудок – как алкоголь. Ну, ганджа – это просто… высшее. Мы на днях курили – просто супер, но ее из Германии, из Кельна привезли. У меня есть приятель – Боник. Он здесь познакомился с Маркусом, немцем – альтернативную службу проходил во второй больнице. И, короче, Маркус пригласил его к себе в Кельн, в свою растаманскую коммуну. Боник поехал – и они там неделю кайфовали, и еще дали ему с собой. Как он провез через границу – не представляю. Сам ничего не помнит, обкуренный был.
Впереди Карпенко шепчет Рублевой:
– Давай раскрутим немца на политические базары – вчера какая-то тусовка была, Народный фронт, а он – "фронтовец"…
– Это ты предлагаешь, чтобы я его крутила?
– Не хочешь – могу и сама.
Заходит Буслович, ставит портфель на стул.
– Добры день.
Рублева шепчет Карпенко:
– Он что – зимой в такой куртке ходит?
– Нет, ты что? Она у него типа пиджака. – Карпенко хихикает. – У него еще такой пуховик советский, он его сдает в гардероб.
Буслович говорит:
– Нехта з другога курса – можа не з вашай групы, а можа и з гэтай – написау у дэканат ананимку, што выкладчык размауляе на беларускай мове – мауляу, не разумее. Ну дык вось, беларуская мова у нас – дяржауная, и таму я выкладаю на ёй. Каму не падабаецца, могуть ехать у Расею и вучыцца там на расейскай мове.
Карпенко поднимает руку:
– Сергей Иванович, а вчера была встреча Народного фронта с избирателями в кинотеатре "Москва". Вы ходили?
– Не, не хадзиу, бо быу заняты, и вельми шкадую, што не быу. Нардны фронт – адзиная у стране палитычная сила, якая можа прывести яе да чагосьти добрага…
Спускаемся с Владом в фойе, встаем в очередь к телефону. Девушка в мини-юбке, с затяжкой на колготках, орет в трубку:
– Я по поводу работы. Официанткой с иностранным языком… Студентка, да… В инязе… Восемнадцать есть, да… Хорошо, перезвоню завтра.
Она вешает трубку, отходит.
Влад набирает номер.
– Привет, Веня. Как твои дела? Слушай, нужна половина. Подвози в два часа в иняз. Будем ждать на крылечке. Пока.
Он вешает трубку, широко улыбается.
– Все нормально – ты сам слышал.
Ждем на крыльце. Холодно. Капает с крыши. На газоне – корка грязного снега.
По ступенькам поднимается Наташа с испанского. Я не видел ее, может, полгода. Она кивает, улыбается. Я говорю:
– Привет.
Наташа заходит в дверь.
От метро идет чувак в оранжевой ветровке и красной шапке с кисточкой. Влад махает ему рукой.
Чувак подходит, сует руку Владу, мне. Влад спрашивает:
– Новый джэкет?
– Ага. Вчера взял в "секонде" возле себя. И штаны – "ливайсы", модель семьдесят седьмого года, давно снята с производства. – Он хлопает ладонью по колену расклешенных джинсов. – Ну, давайте, что ли, отойдем во двор?
Мы переходим дорогу, сворачиваем в арку. Старуха держит на поводке черную овчарку. Веня поворачивается к ней спиной, лезет в карман.