- Интересно, почему поменяли пункт назначения, - задумчиво произнес Давид.
- Британцы не вывели свои войска из Хайфы. Там военный порт и они объявили, что пока не выйдут, Хайфа закрыта, - объяснил Саша. - Так капитан сказал.
- А… А мы сегодня же сойдем на берег? - Генриху не терпелось поскорее покинуть пароход.
- Это вряд ли, - Саша глянул на приплясывающего Генриха и пояснил: - Нас же принимать-оформлять надо. Все работники пера и чернил уже небось давно отдыхают. Так что придется потерпеть до завтра.
Саша оказался прав. Поманеврировав на рейде, корабль занял отведенное ему место, спустил пары и отдал якорь. Впервые за две недели пассажиры наслаждались тишиной. С берега долетала музыка, в бинокль можно было разглядеть ярко освещенную набережную.
- Гуляют, будто и войны нет, - усмехнулся Давид, глядя на сверкающие огнями кафе и рестораны и фланирующую публику.
- Погодите, еще немного и мы тоже будем там гулять, - сказал Мозес и непроизвольно сглотнул. - Отбивную хочу. И коньяка с лимоном.
- Отбивных ты здесь не найдешь, - сказал Саша. - Вряд ли здесь держат свиней.
- Да, об этом я не подумал, - Мозес пригорюнился, но тут же нашел выход: - Зато тут наверняка подают баранину!
Последнюю ночь на корабле Генрих почти не спал. Все уже давно храпели, а он все никак не мог заснуть, ворочался, думал. Он внезапно понял, что то, что ждет его на том берегу, будет иметь мало общего с тем, что было до того. Надвигающаяся неизвестность пугала, заставляла чаще биться сердце. Неизвестность - и надежда на лучшее, светлое. Еще призрачное и неосязаемое, но порой кажущееся единственно реальным в ставшим зыбким и неопределенным мире. Пугало то, что его новые друзья этой надежды не разделяли. Они старше, может быть - Генрих с трудом признавал это, умнее. Может, они видят что-то, чего не видит он? Генрих заснул под утро, когда через грязный иллюминатор забрезжил рассвет. Разбудил его шум машины. Ему показалось, что он проспал всего лишь мгновение, но взглянув на часы, он увидел, что уже восемь утра.
- Ну, вот и все, - Саша, уже одетый, увидел, что Генрих проснулся и стал его поторапливать. - Одевайся и пойдем наверх.
На палубе было не протолкнуться. Все население парохода собралось посмотреть, как судно будет входить в порт. Только на носу, у кабестана, было пусто - выстроившись цепочкой, матросы отогнали пассажиров. Пароход, стуча машиной, разводил пары. Капитан рявкнул в рупор что-то неразборчивое, и якорная цепь стала с лязгом наматываться на кабестан. За кормой забурлила вода, пароход содрогнулся и медленно пошел вперед. Впереди него, в паре кабельтовых, дымил небольшой катерок. Следуя за ним, пароход неторопливо вошел в акваторию порта и проследовал к причальной стенке. Медленно развернувшись, он стал сближаться с берегом. Когда до стенки оставалось совсем чуть-чуть, матросы стали перебрасывать ждущим на берегу портовым рабочим причальные концы. Одетые в оранжевые жилеты рабочие надевали их на причальные тумбы. Натянулись тросы, и борт парохода мягко ударился о вывешенные вдоль стенки кранцы. Пассажиры разразились радостными криками, многие обнимались, были такие, что плакали.
Различные формальности и сверка списков заняли еще несколько часов. Генрих весь измаялся, ожидая, пока их наконец-то выпустят с парохода. Наконец с проверкой покончили, и пассажиры стали небольшими группами сходить на берег. Неразлучная четверка сошла среди последних.
- И что, это все? - разочарованно протянул Генрих, ступив на твердую землю. После двух недель в море ему казалось, что земля качается под ногами. На них никто не обращал внимания. Сидя на тумбах, рабочие курили и скалили зубы, глядя на своих новых сограждан.
- Все, - кивнул Саша. - А ты чего ждал? Оркестра? Может, тебе почетный караул построить?
- Нет, но я думал…
- Можешь поцеловать землю, - хохотнул Саша, показывая на идущую перед ними пожилую пару. Старик вдруг остановился, стал на колени и принялся исступленно целовать грязный растрескавшийся асфальт.
- Вот еще! - взвился Генрих. - Ничего я целовать не буду!
- Тогда иди, не задерживай, - стоявший сзади Давид подтолкнул Генриха вперед и они пошли к стоящему неподалеку зданию, откуда призывно махала рукой сотрудница порта. Над зданием развевался бело-голубой флаг, и он показался Генриху настолько к месту, что тот, отбросив сомнения, со спокойной душой поспешил вслед за товарищами. Впереди ждала новая жизнь.
Глава 2
- Да, это не Рио де Жанейро, - Саша отхлебнул кофе, поставил чашку и полез за сигаретами. Сидящий напротив Генрих удивленно уставился на Сашу. Давид улыбнулся уголком рта - они с Сашей читали одни и те же книги. Мозес, казалось, вообще не услышал реплики. Он задумчиво смотрел на идущих по улице прохожих. Прохожие привычно огибали выставленные прямо на тротуар столики. Квартал Неве-Цедек с наступлением темноты утопал в свете, льющемся из многочисленных ресторанчиков и кафе. Многоязычная пестрая публика неспешно текла по тротуару. Тель-Авив отдыхал. После европейских городов он казался вызывающе провинциальным. А еще все было маленьким, точно уменьшенным в масштабе - маленькие дома, низенькие деревья, даже люди маленького роста. Генриху все было в новинку - пальмы, деревья без коры, сам воздух казался незнакомым, точно он был на другой планете.
- А мне нравится, - Давид погладил полированную поверхность столика. - В Марселе, конечно, выбор побогаче, но на то он и Марсель. Но и тут неплохо, совсем неплохо. И не скажешь, что война идет.
- Да уж, после вчерашних новостей, - хмыкнул Саша. Новость о том, что новорожденному государству объявили войну сразу пять арабских стран, оптимизма не прибавила. - Теперь пойдет совсем другая война. Регулярная армия, это вам не банды.
- Ну, значит, повоюем! - Генрих придал лицу воинственное выражение. - Так дадим, что они покатятся!
- Да уж вы дадите, - Саша насмешливо глянул на Генриха.
- Не знаю, как вы, а я не хочу сидеть сложа руки, когда страна воюет, - поддержал Генриха Мозес. - Потому и в добровольцы пошел. А ты что, не с нами?
- С вами, - усмехнулся Саша. - Комиссар меня в покое не оставит. Не сегодня-завтра повестку вручит. Надеюсь только, что в армии кормят лучше, чем в этом, как бишь его… "мерказ клита"? Надоела до чертиков баланда, еще на пароходе. А в кафе каждый день ходить никаких денег не хватит.
- Да, кормят вкусно, это тебе не суп из столовки, - Мозес посмотрел на пустую тарелку и потянулся за кофе.
- Вот! - поднял палец Саша. - Если в армии будут кормить хотя бы вполовину так же, я согласен и повоевать.
- Не пойму я тебя, Саша, - Мозес вытащил из Сашиной пачки сигарету и закурил. - Ты как-то негативно ко всему настроен.
- Зачем же ко всему, - ответил Саша. - Только к властям. Русский писатель Салтыков-Щедрин нам завещал, не путать "Отечество" и "Ваше превосходительство". У власти свои интересы, у народа свои и они редко пересекаются. Разве что в войну…
- Так ведь тут наша власть, еврейская!
- Я это уже слышал, дома, - пожал плечами Саша. - Тоже нам с трибун, из газет, радио вещали: "власть ваша, рабочее-крестьянская". Люди верили, и я верил, дурак. А дошло до дела - и что? Пшик? Сколько лет недоедали, во всем себе отказывали - к войне готовились. А началось - и погнали нас так, что только под Москвой опомнились. Я помню, как в 41-м народ винтовки бросал и разбегался. Не хотели за большевиков воевать, хоть ты их режь.
- Ты-то винтовку не бросил, - заметил Давид.
- Не бросил. И другие были, кто не бросил. И только поэтому мы сейчас с вами здесь сидим. Только они не за власть воевали. За Родину! Вот когда поняли, что от немцев ничего хорошего не будет - тогда и уперлись. А потом и назад их погнали, до самого Берлина. Да только вот моей семье это не помогло.
- Кстати, ты не рассказал, что было дальше. Я имею ввиду, эту… Парасковью, - спросил Генрих.
- Да ничего особенного, - поморщился Саша. - Я тогда снова пошел в НКВД, писал заявления. Они мне долго голову морочили, пока один капитан, честный мужик, не объяснил. В общем, им сверху спустили распоряжение - сажать только активных пособников. Тех, кто с оружием в руках и все такое. А таких, как Прасковья, не трогать, потому что их слишком много. Вот если бы она подпольщиков выдавала - тогда другое дело. А она всего лишь каких-то евреев… За что тут наказывать?
- Это похоже на советскую власть, - горько усмехнулся Давид.
- А что было дальше? - не унимался Генрих. - Что ты дальше сделал? Или утерся, промолчал? Что стало с Прасковьей?
- Она умерла, - отрезал Саша. - И хватит об этом! Что, у нас другой темы нет, кроме этой?
- Моше, лучше скажи, как тебе новое имя, - сказал Давид, пряча улыбку.
- Ты опять начинаешь? - Мозес побагровел и сжал кулаки.
- Без обид, - Давид поднял руки в жесте примирения. - Но ты так резко реагируешь, я просто не могу удержаться. Комедия…
- Да чтоб их! И тебя! - Мозес шумно выдохнул. Генрих рассмеялся. Мозес глянул на него зверем и прорычал: - А ты чего зубы скалишь? Тебя тоже переименовали. Арье ты наш…
На этот раз засмеялся Саша и вскоре все четверо ржали, как кони, даже Мозес.
- Да уж, с именами они переборщили, - отсмеявшись, весело сказал Саша. - А уж как они на тебя орали вчетвером, а, Мозес?
Мозес скривился - вспомнил, как на него орали сразу четыре сотрудницы Еврейского Агентства. В порту, когда всех вновь прибывших регистрировали и выдавали временные удостоверения личности, сотрудница спросила у Мозеса, как того зовут. Мозес ответил. Она переспросила, кивнула и сказала: "А, Моше! Беседер, так и запишем!". Мозес на иврите не говорил, но немного понимал и заспорил. "Родители назвали меня Мозес, а не Моше", настаивал он. "Это одно и то же", отмахнулась сотрудница. Мозес вежливо попросил исправить. Сотрудница напряглась и тоже уперлась. Тогда Мозес потерял остатки самообладания и стал кричать, что не потерпит, чтобы его имя коверкали. За Мозеса вступился уже прошедший регистрацию Саша. Потом на шум прибежали еще несколько человек, что только подлило масла в огонь. В конце концов, Мозесу пришлось уступить. Пока он разбирался, за ними скопилась огромная очередь - остальные сотрудники побросали все дела и регистрация забуксовала. Видя, что дело затягивается, очередь сначала глухо роптала, но надолго терпения не хватило - вскоре в ход пошли руки. Брыкающегося и сопротивляющегося Мозеса просто выволокли наружу и бросили на землю. Следом сотрудница вынесла документы и швырнула их ему в лицо. Следующим в очереди был Генрих. Помня о судьбе Мозеса, он и не думал протестовать, когда его переименовали в Арье. В возникшей суматохе он чуть было не потерял друзей, еле успел вскочить в уже отъезжавший грузовик.
- Не вижу ничего плохого в изменении имен, - сказал Давид, заслужив гневный взгляд Мозеса. - Вспомните, Мозес был единственным, кто протестовал. А многие сами просили сменить имя на ивритское.
- Тебе легко говорить - тебя-то никто не тронул, - проворчал Мозес, остывая. Генрих затрясся в беззвучном смехе.
Саша как в воду глядел. На следующее утро в "мерказ клита", куда определили часть пассажиров, пришел Цви. Гладко выбритый, подтянутый, под мышкой пробковый шлем, на поясе кобура. Он прошелся по комнатам, собирая своих.
- Собирайтесь, - приказал он и посмотрел на Сашу. - И ты тоже. Вот официальная повестка - тебя призывают. - Он достал из командирской сумки бумагу и протянул Саше.
- Во как, - присвистнул Саша. - А я-то думал, что армии еще нет.
- Все так, официально армии еще нет. Но Временное Правительство уполномочено призывать на службу тех, кого сочтет нужным. Все вооруженные отряды сводят под единое командование, так что и армия скоро будет.
- Как у вас быстро. А ну как не пойду? Силой заставишь? - прищурился Саша.
- Не заставлю. Надеюсь на твою сознательность, как еврея и как гражданина. Но если не хочешь, можешь не идти. Обойдемся! - Цви смерил Сашу взглядом.
- Так-так, ну-ну, - Саша выдержал взгляд, но отвечать не спешил. Все в комнате замерли, ожидая, чем все кончится.
- Так, что встали? Живо во двор! - прикрикнул Цви. Народ тут же засобирался и Цви с Сашей остались одни.
- Вот что, - Цви пододвинул стул и сел. - Давай начистоту.
- Давай, - весело тряхнул головой Саша.
- Формируется новая бригада и я назначен командиром взвода. Весь взвод - "олим", репатрианты из Европы. Ты же сам видел, с кем плыл. Там хорошо если один из ста винтовку в руках умеет держать. А нам отчаянно нужны опытные бойцы. Положение критическое. На нас наседают со всех сторон, все висит на волоске. Арабские банды, а теперь и регулярная армия. Времени учить их военному делу как следует, не будет. В бой придется идти, как есть. А люди необученные, посылать их в бой нельзя. Я же вижу, что ты опытный солдат, это не скрыть. Поэтому я тебя прошу, не приказываю, прошу - помоги, - Цви посмотрел Саше в глаза и Саша разглядел в них то, чего не видел раньше - отчаяние.
- Я одного не понимаю, - задумчиво сказал Саша. - Зачем вообще набирать людей, зная, что времени обучить их не будет? Ведь это же убийство. Зачем людей понапрасну губить?
- Другого выхода нет. Сейчас решается судьба страны! - ответил Цви и отвел взгляд. - Кроме того, есть соображения.
- Соображения?
- Наверху считают, что новички не внесли никакого вклада в создание страны. Что они получают на блюдечке все, за что заплачено нашим потом и кровью. Они должны внести свой вклад, чтобы стать полноправными членами общества. Пролить кровь…
- Ясно, - усмехнулся Саша. - Нужна жертва. Ритуал такой, да?
- Не я это придумал! - Цви вскочил и заходил из угла в угол. - Я вообще считаю, что это абсурд и глупость. Но меня никто не спрашивает. Я получил приказ и выполню его в любом случае! Но с тобой у нас будет больше шансов выжить и победить!
- Понятно, - протянул Саша. - Да, парень, командир из тебя получится. Ты мне просто выбора не оставил. Ведь если я откажусь, получится, что я ребят бросил, предал. Молодец, ничего не скажешь. Н-да, задачка…
- В общем, так, - Цви подошел к двери и обернулся. - Мы отправляемся через три часа с центральной автостанции. С тобой, или без тебя. Решай.
- Погоди, - остановил его Саша. Цви вернулся и вопросительно посмотрел на Сашу.
- Знаешь, почему я не стал офицером? - задумчиво сказал Саша. - Меня хотели послать на командирские курсы, но я уворачивался. То морду кому-то набью, то напьюсь. В общем, каждый раз буквально с подножки уходящего поезда соскакивал. Знаешь, почему?
- Нет. Почему?
- Хреновая это работа, быть офицером. Пока ты солдат, ты отвечаешь сам за себя. Идешь, куда пошлют, делаешь, что приказали. А вот офицер… Послать в разведку боем Иванова. А почему не Петрова? А потому что Иванов хреново стреляет, а Петров меткий стрелок и на фронте давно. И если его убьют, плохо придется всем. А Иванова не жалко, помер Максим и хрен с ним, - Саша подошел к Цви и пристально глядя тому в глаза, жестко сказал: - Выбор и ответственность. Большая ответственность и постоянная необходимость решать, кому жить, а кому умереть. А потом жить с этим. Вот это самое сложное, жить с этим. Я когда это понял, перестал лезть в начальство. Не мое это…
Цви пошел пятнами, повернулся и медленно пошел по коридору, не сказав ни слова. Саша пристально глядел ему вслед, потом вернулся в комнату, сел на кровать и задумался. За окном раздались команды, послышался шум отъезжающего грузовика, а Саша все сидел, подперев подбородок кулаком.
- Вот это автобус! - Генрих, открыв рот, ходил вокруг автобуса, трогая блестящий свежей оливковой краской борт. За время скитаний по послевоенной Европе он видел разное, но такой автобус впервые. Громадный, угловатый, обшитый броней кузов, бронированные жалюзи, прикрывающие радиатор, вместо окон - бойницы. - А снаряд такая броня выдержит? И вообще, зачем это?
- Не выдержит, - расхаживающий по платформе Цви услышал вопрос и снизошел до ответа. - На дорогах постреливают, поэтому автобусы бронировали.
Припекало солнце. Время приближалось к полудню, и островок тени под навесом становился все меньше. Генрих был единственным, если не считать Цви, кто рискнул высунуть нос из-под полукруглого навеса. Остальные - человек тридцать, теснились в тени, стараясь не прижиматься друг к другу. Среди них было много знакомых лиц - и Чистюля и капо и другие с парохода.
- Да когда же мы, наконец, поедем? Командир! Ведь все уже давно собрались! Чего ждем? - обмахиваясь газетой, простонал кто-то.
- Когда я скажу, тогда и поедем! - резко ответил Цви и вперил взгляд в спросившего. Тот побледнел и чаще замахал газетой. Подавив бунт, командир взвода продолжил мерить шагами платформу, поглядывая на часы. Вокруг прибывали и отходили автобусы, из динамиков что-то неразборчиво бормотал хриплый голос диспетчера. Широкая площадь, со всех сторон окруженная деревьями, была заполнена шумом моторов и гулом голосов. Центральная автостанция жила своей жизнью. И только маленькая группа на дальней платформе продолжала ждать.
- Не придет он, - вполголоса сказал Давид, когда Генрих вернулся под навес. - Наши пути разошлись.
- Ну не придет, так не придет, - хлопнул себя по колену Мозес и спросил, обращаясь к Генриху: - Где здесь туалет?
- Там, за домом направо, - показал рукой Генрих. Мозес быстрыми шагами направился туда. Сидевшие в тени проводили его ленивыми взглядами. Вскоре он вышел из-за дома и неторопливо пошел назад. Генрих ждал, пока он подойдет, чтобы поздравить с облегчением, но Мозес вдруг свернул в сторону и подошел к группе людей, ждущих автобуса под одним из навесов. Генрих потерял его из виду и направился туда, больше от скуки, чем из любопытства. Подойдя к навесу, за которым скрылся Мозес, он увидел, что тот разговаривает с какой-то женщиной. Женщина была не одна, с ней было двое детей, один подросток, почти юноша и мальчик помладше, лет десяти-одиннадцати на вид. Лица женщины Генрих не увидел, ее заслонял Мозес. Лицо старшего мальчика Генриха удивило - бледное, напряженное, с поджатыми губами. Ненавидящее. Мозес что-то горячо объяснял. Жестикулировал. Женщина слушала, а потом отвернулась. Мозес тронул ее за рукав, и тогда женщина отвесила ему пощечину. От пощечины голова Мозеса мотнулась, он шагнул назад и между ним и женщиной тут же встал сжавший кулаки подросток. Мозес постоял, затем повернулся и как побитая собака пошел прочь. Когда он проходил мимо, Генрих увидел застывшее, точно неживое лицо Мозеса и отшатнулся. Мозес пошел мимо, как деревянная кукла.
- Что случилось? Что такое? - спросил ошарашенный Давид, у Генриха, увидев, что Мозес вернулся сам не свой. Мозес не ответил, тогда Давид вцепился в Генриха: - Что с ним?
- Да там какая-то баба с детьми. Они разговаривали, а потом она ему как даст пощечину! А он… - возбужденно затараторил Генрих. Мозес невидящим взглядом смотрел куда-то в сторону.
- Ладно, ладно, - остановил его Давид. - Мозес, дружище, ты в порядке?
Мозес кивнул, все не поворачивая головы.