Этой постоянно повторяющейся истории многие десятки, сотни тысяч лет: одна более организованная и сильная группа животных отнимает у другой менее организованной и слабосильной группы - Homo sapiens относящихся к типу Хордовых, подтипу Позвоночных, классу Млекопитающих, подклассу плацентарных, отряду приматов, семейству гоминид, короче говоря, - просто людей - принадлежавшую им по праву (на основании неписанного кодекса "первонахов"), вполне законную, и ниспосланную свыше - ДОБЫЧУ.
Патрульная машина, завернула за угол и, выехав на Волгоградский проспект, быстро скрылась из вида.
Постояв какое-то время у изрезанной и исписанной местными малолетками лавочки, мы с Роскошным, как два закоренелых лузера и мудака, понуро побрели исполнять свои незамысловатые
служебные
обязанности.
О стихах
Для того чтобы быть поэтом,
необязательно писать стихи.
Из раннего
Наверное, надо пояснить:
Я всегда хотел говорить с людьми именно так -
без излишней образности.
Не путаясь в силлабах,
не подыскивая
нужных рифм.
Разве можно отобразить в стихах такое, скажем,
детское воспоминание:
среди подмосковных разросшихся одуванчиков,
за стройными рядами дозревающей малины,
стоит известное всем сооружение из соснового горбыля
с выпиленной сердечком и,
как правило,
обосранной
дыркой.
Это деревенский туалет,
неотъемлемая часть
российского пейзажа.
Я иду в коротких штанишках в направлении этого
отхожего места,
сорвав по пути зеленое яблоко и
уворачиваясь от жалящих стеблей
подзаборной крапивы;
"Надо.
Давно не был.
Пришло время".
Или что там говорят в подобных случаях?
Мощным рывком открываю дощатую дверь.
И вот тебе на!
Там на корточках сидит
соседская девчушка
по имени Лилька,
которая иногда забегает к нам
пожрать малины и пострелять со мной
из самодельного игрушечного лука.
Она исподлобья смотрит то на меня,
то на яблоко у меня в руке и,
как ни в чем не бывало, заявляет:
- Ты знаешь, что есть в туалете нехорошо?
- Не знаю…а почему?
- У меня была знакомая в пионерском лагере,
она тоже ела пряники и конфеты,
когда ходила в туалет…
- Ну и что?
Лилька делает паузу и, бесстыдно
поправив трусы на щиколотках,
произносит:
- У нее от этого потом мама умерла.
Вообще-то весьма распространенное заявление
из области детской мифологии.
Все это производит на меня
чрезвычайно глубокое впечатление, и я
бормочу что-то вроде:
- Ну, и что дальше-то?
- Да ничего. Выйди, мне трусы надеть надо!
Я держу яблоко и слушаю, как Лилька аккуратно
шуршит нарезанной газетной бумагой
за прикрытой дверью.
В туалет мне как-то расхотелось.
С тех самых пор
я в такие места
с яблоками не хожу:
МАМУ ЖАЛКО!
Вот какова сила усвоенных в детстве
суеверий.
Ну и как, скажите мне на милость,
поведать такую историю
борясь с ускользающим размером
и подыскивая сочетание
миллионы раз использованных рифм?
…Самое смешное, что кто-то делает это
до сих пор…
ЦДХ
Это было на выставке
в Центральном Доме Художника
много лет назад.
Тогда разные художественные галереи
стали выставлять произведения наших авангардистов:
живопись, скульптуру;
была там одна инсталляция:
на маленьком белом постаменте
стоял старый замызганный таз
из оцинкованной жести, -
в таких тазах рачительные домохозяйки
обычно замачивали белье перед большой стиркой.
Таз был наполовину заполнен грязной почерневшей водой.
Такая вода
весной
стекает по улицам,
собираясь в лужи на
п
е
р
е
к о
с
о ё
б
л
е н н ых
тротуарах нашего города.
В тазу, в этой черной, грязной воде плавало три предмета:
морковка (покрытая двухнедельной плесенью),
ведро (пластмассовое, с такими дети ковыряются в песочницах)
и метла (вернее, грубые березовые прутья, увязанные в пучок).
Зрелище, прямо скажем - так себе…
Было непонятно - зачем все это показывать
зажравшейся художественной и
околохудожественной московской публике.
Я тогда мучительно переживал вторую,
самую большую,
влюбленность в моей жизни.
Разрыв уже состоялся.
Она,
сжалившись надо мной
и поддавшись на мои
многочисленные
уговоры,
решила сходить со мной в последний раз на эту выставку…
В последний раз.
На эту выставку…
Со мной.
Я почти не замечал картин,
не видел столпившихся там и тут
посетителей;
я держал ее за руку
(Это мне -
напоследок! -
было дозволено),
и несказанно радовался этому обстоятельству,
как ребенок.
Я! -
циничный хуеплёт,
переимевший полсотни баб
самого разного пошиба!
Зрелище оцинкованного таза
с плавающими в нем морковкой,
ведром и метлой зацепилось за край моего сознания и
как бы
застыло там
ничего не значащим пятном,
не вызывая во мне никаких видимых рефлексий.
До того момента,
пока не раздался ее смех;
явственный, довольно громкий
(для выставочного зала),
несколько грубоватый
смех:
- Знаешь, как эта фигня называется?
- Нет…
- Прочитай, там на боку написано.
На медной,
чересчур солидной
для такой инсталляции
табличке
было размашисто начертано:
"ПАМЯТИ СНЕГОВИКА"
Больше этим вечером она так не смеялась.
На этой выставке.
Со мной…
В последний раз.
А вот имя и фамилию автора
я позабыл,
не запомнилось как-то…
Извиняйте, люди добрые.
Фломастер
…Проходил сегодня мимо школы
через толпу "кавказцев"
(студенты - учатся рядом
в Налоговой Академии).
За оградой
бегают русские детишки.
У одной девчушки
В прозрачном модном рюкзачке
Живописно разложены
разноцветные
Ручки, маркеры, карандаши…
- Дэвочка, дай фломастэр.
Остановилась. Посмотрела:
- А писю покажешь?
(не боится - ограда высокая!)
Смеются.
Девочка лет
семи-восьми по виду.
не стал останавливаться,
пошел дальше.
Интересно,
чем это у них кончилось.
Про немцев
Возвращался я как-то домой.
Поздно вечером. Устал очень.
Зима. Автобус насквозь промерзший.
Зашли двое парней. Пьяные.
Одеты прилично. Явно иностранцы.
В те годы их по одежде легко можно было отличить.
Вслед за ними
на остановке вошел
какой-то негр.
Там общежитие у них располагалось
На "Банановом Проспекте" - по народному
определению;
по карте:
улица "Миклухо-Маклая",
Университет имени Патриса Лумумбы.
Шутка еще такая была:
- Ты куда?
- Да к черным, в патрисвоилумумбы,
жвачку выпрашивать…
Так вот:
Парни эти - белые,
Пьяные,
на негра посмотрели как-то странно,
бутылку достали плоскую из внутреннего кармана
с горячительным,
по глотку сделали, и один другого
сразу придерживать начал:
говорит, что-то - не пойму на каком языке -
быстро-быстро,
и к поручням его прижимает…
Негр отошел от них подальше
И затаился…
Вдруг, выбиваясь из потока сплошной тарабарщины,
пьяный парень отчетливо произнес:
"РАСИЗМ - ВЫСШАЯ ФОРМА ГУМАНИЗМА!"
И успокоился.
Еще глоток сделал
и сник.
…Мы с негром на одной остановке вышли.
Откуда они были, эти ребята?
Чехи?
Румыны?
Поляки?
Точно из соцлагеря.
Американцы или, скажем, французы
в те времена
по ночам
на общественном транспорте не ездили
без сопровождения…
А немцы
в конце семидесятых
до такой степени
не обнаглели еще…
Странно это было
тогда слышать.
А вы говорите:
"евреи,
Гитлер,
6 000 000
невинных жертв!"
Какой хуй!
Право слово…
Граф
Мне одна знакомая рассказывала:
- Красивый такой господин, седоватый,
с усами;
я смотрю на него, и понять не могу, -
где я его до этого видела?
А он мне:
- Может, в "Арагви" сходим?
Было бы недурно…
Голос бархатный,
речь такая правильная, ровная,
вальяжный такой…
Я ему наплела что-то,
мол, жених и все такое…
- Смотрю через неделю телевизор,-
про культуру что-то, -
смотрю - Он, среди приглашенных -
в обсуждении участвует;
в титрах потом: Андрей Битов.
Представляешь?
- Ну и что, не жалеешь?
- О чем?
- Ну, за одного Битова - двух НЕ битовых дают;
романчик бы закрутила -
то да сё…
- Да ты что! Это все равно, что с Толстым
перепихнуться…
Бррр - гадость какая.
Гердт
Никто не называл его Зямой. По крайне мере при мне.
Только Зиновий Ефимович.
Он пришел не один. С женщиной.
(Как позже выяснилось, -
со своей женой).
Я дежурил в тот вечер по зрительному залу
перед спектаклем (все студийцы
были обязаны этим заниматься по очереди, в строго установленном порядке).
Он хромал. Сильно. Последствие фронтового ранения. Эта хромота
серьезно повлияла на его профессиональную карьеру. Отсюда и
театр кукол, и несоразмерная его таланту небольшая занятость в кино;
хотя сыграл он много: хорошие, яркие роли.
(Один Паниковский чего стоит!).
Я встретил его у входа в зал, проводил до первого ряда и усадил в специально приготовленное для него кресло; его жена села рядом.
Обаятельный невысокий еврей
с мягкими манерами интеллигента,
приветливой улыбкой
и грустными глазами.
Спектакль удался на славу.
Артисты старались. Все знали, что в зале Гердт, - играли в полную силу, не халтурили.
В конце представления зрители вызвали на сцену режиссера; актеры выходили
на поклоны семь или восемь раз… Триумф полный.
Гердт,
по-молодецки поднявшись из своего кресла,
аплодировал стоя:
благородный жест и великая честь.
Прощаясь, он сделал пару комплиментов режиссеру и выразил пожелание
заглянуть в наш театрик еще раз.
Впечатление от встречи с ним осталось самое теплое, сердечное.
Не знаю почему, может быть в силу странности юношеского характера, может быть
просто из желания выпендриться и пошутить, но, делая запись о его посещении в журнал
"отзывов и предложений" (святая обязанность дежурного по залу), я настрочил:
На спектакле был З.Е.Гердт.
Когда аплодировал -
встал, как Хуй.
И все. Коротко и ясно; и совершенно
для меня теперешнего, -
повзрослевшего и уравновешенного, -
необъяснимо…
Два дня спустя в театре проходил сбор труппы. Присутствовали занятые и незанятые
в спектаклях артисты, кое-кто из администрации, технический персонал.
После довольно долгого обсуждения художественных и организационных проблем режиссер, увидев меня сидящим в седьмом ряду возле осветительской будки, саркастически произнес:
И о работе дежурных…Совсем недавно в театре побывал прекрасный артист и замечательный человек Зиновий Ефимович Гердт. Спектакль, насколько я знаю, ему понравился… Встретили его хорошо, вежливо, посадили куда положено. Молодцы.
Однако после его ухода в журнале "отзывов" была сделана запись, содержание которой,
несмотря на оскорбительный характер и нецензурную брань, я осмелюсь публично огласить…
И он процитировал мою краткую, но весьма красноречивую писанину.
Смеялись все: артисты и не артисты, осветители и рабочие сцены, буфетчицы и уборщицы, больше всех, кстати, ржала заведующая литературной частью,
которой и принадлежала сама идея ведения этого журнала.
Этот позор останется несмываемым пятном на моей совести
на всю жизнь,
до скончания века;
его я унесу с собой в могилу вместе с кошмарными снами, в которых
я выхожу на сцену и
напрочь забываю
досконально выученный накануне
текст.
Говорили, что при Зиновии Ефимовиче нельзя было ругаться матом. Вообще.
Нельзя было допускать грубых и резких выражений. По крайней мере, такая информация
размещена на одном из посвященных его творчеству порталов в Интернете. (Маловероятно. Это в актерской-то среде!) Единственное, что по прошествии стольких
лет может утешить меня и хотя бы частично смягчить мои душевные муки, - это странное ощущение не только моей - личной, но и
какой-то общественной, групповой вины перед этим человеком. Вина эта, по-моему глубокому убеждению, как бы
разлита в воздухе и сказывается на всем укладе нашей сегодняшней жизни.
Сейчас на сцене того самого театра идут пьесы, наполненные сложной какофонией
современных драматургических инвектив. И мне становится одновременно и противно, и как-то по-детски весело и светло, когда в зрительный зал со сцены
обрушивается
грязными напластованиями
разнузданный и филигранный
сорокинский мат.
Интересно, как Вы там себя чувствуете, Зиновий Ефимович,
на белом-белом облаке,
среди безгрешных и ласковых ангелов,
в той бескрайней и недоступной для людской брани дали,
где все равны перед Богом, -
и иудей, и эллин?
Также ли Вам необходима
трогательная ("под локоток") поддержка
Вашей жены, и
пользуется ли там успехом
принесший Вам известность
и всеобщее почитание
Ваш безупречный
и запомнившийся мне
с самого раннего детства
конферанс?
Зеленая
Она приехала с опозданием.
Съемочная группа давно уже
настроила аппаратуру,
выставила свет
(театрик маленький,
сцена крошечная);
про нее снимали документальный фильм:
ВЕЛИКАЯ АКТРИСА ВСТРЕЧАЕТСЯ СО СТУДИЙЦАМИ
ПОСЛЕ СПЕКТАКЛЯ; все в костюмах,
она при полном параде, бодро выходит
на авансцену, цветы,
восторженные возгласы,
ласковые прикосновения
юных студийцев…
С третьего дубля кое-как сняли.
Режиссер распорядился двум наиболее
привлекательным актрисам в кринолинах
под руки
с почтением
вывести ее со сцены.
Вывели
с почтением,
радостно улыбаясь.
Мне потом одна из них рассказывала:
- И правда - старый плавучий чемодан!
Я ее за руку беру, чтоб вести удобней было,
а руки прямо ходуном ходят -
у меня, у нее…
Она нам шепотом:
- Аккуратней, девочки, не упасть бы…
- А я ее боюсь! Говорят она это…
Не знаю в точности,
но слухи такие ходили.
Мне один знакомый поведал "по секрету"
(я тогда молодой был, верил всему),
что в искусстве их больше половины…
Куда им, мол, идти - семью не создавать,
детей не воспитывать,
своих…и т. д. и т. п.
Не думаю.
Их разве что треть,
да и та -
не наберется…
Просто "голубизна", как и "розовость",
вызывают болезненный интерес
и повышенное внимание,
даже у таких испорченных людей,
как артисты.
Но не это главное.
Весь ужас в том, что старость лишает тебя не только красоты,
но и
до определенной степени
таланта,
памяти,
возможности нормально общаться с публикой,
смотреть на все ясными глазами,
не то чтобы виртуозно, но
хотя бы
отчетливо выражать свои мысли;
держаться легко и независимо,
не вызывая брезгливой жалости
у окружающих тебя персоналий.
Конечно, старость бывает разная,
но во всяком случае, лучше стареть вдали от сцены,
без теле- и кинокамер,
цветов
и фальшиво улыбающихся тебе
молодых актрис.
Мамочка
М. Горькому посвящается
Я уже не помню, с чем это было связано…
она жила в "Никулино" (у метро Юго-Западная,
с дочерью, которую все звали Вороной -
Зинаида по паспорту: отвратительное имя,
ЗИ-НА-И-ДА… Вкратце поясню:
ЗИ - неприятное сочетания букв, почти непристойного свойства;
НА - здесь: и иди ты на…(по звучанию) и пошел бы ты на…в общем, как ни крути, -
ХУЙ
в ассоциативном восприятии этого слога практически неизбежен;
и - наконец -
И-ДА: Фемида… Изида… кариатида -
декоративно-скульптурный ряд, какой-то, на общественных зданиях
начала прошлого века. И все это сосредоточено в одном имени
улыбчивой низкорослой девчушки с длинным, похожим на клюв, носом.
Конечно, прозвище Ворона как нельзя лучше
подходило к ее миловидному полудетскому лицу,
которым она - даже отдаленно! - не походила на свою мать.
Рядом с ее домом находился универсам "Диета",
где работали мясниками и продавцами пива