Говорят, музыканты - самый циничный народ
(с) С.Чиграков
По этой книге грамматику учить нельзя. И пунктуацию тоже.
Алексей Синиярв
Б Л Я Ж
1
- Ну, у меня скрипит, - неодобрительно опробовал панцирную сетку Лёлик. - Не лежбище, а скрипун-скрипунам.
- Спал бы да спал в скверике у вокзала на мягонькой скамеечке. Кто тебе не велел?
- Баночку я забил, - оповестил всех Минька, втискивая табуретку впритык к задней спинке кровати.
- Едят тя мухи, - пожелал ему Лёлик. – Аршин мал алан.
- Радуйтесь, радуйтесь, - сказал я. - Больно шибко радуетесь.
- Какие, милай, радости? Лично у меня на сердце ни безмятежности, ни покою, - удовлетворенно сказал Маныч, сложив ноги на перилах кровати. - Нету ее, светлой радости. Нетути. Недоделка там, бамбук и стоялые камыши.
- Развел оазисы, - буркнул Минька.
- Какого-такого, свет наш ясный?
- Если настроиться на задумчивый лад, - продолжил Маныч, - что сейчас для нас всех важнее и нужнее? Что нам нужно первым делом, касатики?
- Предохраняться?
- У кого чего болит, - выразил соболезнование Маныч. - Кушать нам нужно. Вкусно и полезно. И питательно. И всего-то навсего.
- Питательно - это хорошо.
- А вкусно - еще лучше.
- Так давайте, голуби, - зевнул Маныч. - Ох, что-то не высыпаюсь я с этими поездами. Давайте. Летите. Первым делом самолеты. А эти, в шортиках, никуда не денутся. В горы не убегут.
- Я убегу, пожалуй, - пригрозил Минька. - Я так убегу!
- По одной переловим, - успокоил его Лелик.
- Нет-нет, чуваки, дядя мысль глаголет. Пищеблок игнорировать - животом выйдет.
- Штыки примкнуть! даешь!
- Трёпла, - осудил Маныч. - Будете, умники, ушами хлопать, через недельку чижиками зачирикаете на этих пшёнках. Самих поймают. Сачком для кузнечиков.
- Мне, глубоко признавшись, с одного раза упёрлось. Я этими перловками на гарнизонном камбузе на всю оставшуюся жизнь. Во! Кырини, как эстонец Эндель говорил.
- Артуха, кстати, обратил внимание? на раздаче самый твой размер. Саския на коленях. Тебе и половник в руки, тэк скать.
- Маныч, ты парень видный, в меру упитанный...
- За меня, отрок, не боись. Я об обчестве пекусь. Не стану же, как какой-то, на чистом сливочном трескать, глядя, как вы куски по карманам тырите.
- Я и говорю: на тебя вся надёжа. Ты же спец по пищеторгам.
- А мы с флангов поддержим. Артиллерийским.
- Пойду, пожалуй, орошу, - заявил Минька, повесив на шею то, что было когда-то полотенцем.
- Тоже, да? - с тайной надеждой спросил его Лёлик.
Вино местной укупорки, что выбраживается за каждым забором, - подозрительно мутное, цвета использованной марганцовки, на вкус тоже далеко не Абрау Дюрсо - виноград не виноград, свекла какая-то. А самое главное: КПД, как у паровоза - не дождешься упора и после третьего стакана. Трехлитровочку мы в четыре макара ополубили, но пока что результатов - только в клозет бегать.
- После обеда поварих за титьки - и купатеся , - наставлял Маныч. - А к вечеру чтоб шашлыки были! И пусть винище из погребов тащат, что для сэбэ, - грозно сказал Маныч и икнул. – Священный огонь, так и быть, - Маныч громко икнул еще раз, - за нами. О, началось! Чую, бабка нам отжимки втюхала, карга. Для себя-то изабели настаивают, где грязной пяткой не жамкали.
- Между прочим, я сразу вам сказал - лажа. "Вино, вино". Заборы красить этим вином. Не думают дальше своего плетня, станишники. Мы ж теперь в монопольку подадимся. На кой эти эксперименты доктора Абста? Гляньте, какая жижа на дне. Того и гляди - заквакают.
- У дома не лей, чтоб не воняло, - предупредил Маныч. – Скажут еще: облевали.
- И банку не выбрасывай, - крикнул Лёлик в спину.
2
Турбаза, с романтическим названием "Горный ключ", притулилась под крылышком уральского отделения Северной железной дороги, что по ново-лазаревско-михайло-архипо-осиповскому счету почти как у Христа в жилетном кармане.
Несерьезных организаций у нас не бывает, но из серьезных МПС не на плацкартной полке валялось - в любом маломальском деле нужен стрелочник, а у МПС их, как шпал, навалом. Помимо стрелочников, свистков и паровозов, у железнодорожных имеется ОРС , а кому знакомо сие волшебное словечко, тому не страшен и вал девятый. Гранд фанк рейлроуд!
Конечно, для усталых на государевой службе есть места и поприличней - что не только горному, но и разводному ключу понятно. Ему же, железному, ясно-солнечно, что задумка здешняя не для сцепщиков с сортировочной горки, а для чад непионерского возраста, которые есть тюльпаны и лилии жизни. Для их, голенастых, расшаркалась железная дорога тормозным башмаком: всего-то ничего по крутой лесенке до самого синего моря; котеджики типа "всё мое ношу с собой", рассчитанные на спартанскую идиллию; светлая горница с подшивками "Гудка" и цветной амбразурой самого тяжелого в мире телевизора; четырехразовое питание с преобладанием жирной свиной тушенки и макаронно-крупяных изделий; турники-городки, чтоб было где понадежней шею свернуть; бильярд с выгоревшим сукном и кривыми киями; душевые кабинки с теплой водой и, соответственно, козырек "я вам спою еще на бис" у выложенной плитняком танцплощадки - нашего нынешнего рабочего места.
Подфартило с этим так.
Если сказать, что ехали мы конкретно - это значит, ничего не сказать: ехали мы по точному адресу, с рекомендациями и уверенностью во всех завтрашних днях на месяц вперед. Но всем известно, что человек всего лишь предполагает, а погода делается на небесах. Там, куда ехали, нас, как всегда, не ждали, там уже окопался баянист с улыбкой затейника и забаррикадировался радиолой с пластинками. Само собой, обед не прошел в прохладной, дружественной и добросердечной обстановке. Обед попросту блыстнул. Его до нас - ага. Не получилось и разговоров на предмет досуга. По этому точному адресу с досугом уже было всё отель, как один наш общий знакомый говаривал.
Оставив Лёлика прогреваться в привокзальном скверике, с тем, чтобы оградить от посягательств воровского элемента орудия производства, мы, подтянув сбрую, дунули стипль-чез по пансионатам, санаториям и спортивным лагерям, коих в округе немерено.
К вечеру, солоно не хлебавши, стоптав копыта до коренных, прикандыбали на станцию с раздраженным сердцем и равнодушной душой.
Пока мы, разложив на газетке вокзальную пищу, ломали хлеб и макали крутые яйца в крупную соль, Лёлик признался, что когда солнце поднялось в зенит, а чахлая тень рододендронов сошла на нет, он, сговорив за юкс манат аборигена посторожить гитары, рюкзаки и колонки, отошел в пределах видимости, промочить горло завозным пивом, бесчеловечно разбавленным до бледно-желтой водички со слабым запахом натурального продукта и полнейшим отсутствием пены. Там же, у бочки, ополоснув жабры теплым пойлом, деятель покалякал за жизнь с отдыхающим и трудящимся народом и с тех пор поджидал нас, от нетерпения приплясывая. По его агентурным данным всего в километре отсюда по каменной дорожке было то, что должно было быть по точному адресу.
Как советуют умные головы - важно оказаться в нужное время в нужном месте, а на банальности нам с прибором, пробором и перебором. До сегодняшнего дня музыканты в нужном месте якобы были, и аж из самой собачкиной столицы края, но, оглядевшись, давеча переметнулись в санаторий, где не только диетически кормят, но еще и платят, что совсем уж невероятно, а для полноты счастья содержат в холе и неге, в нумерах с ванной и кондиционером, что несколько похоже на сказку, и как поется - на обман.
Для разведки боем, Маныч с Минькой сбили со щек пыль железнодорожной водой, облачились в мятые парадно-выходные бобочки, Маныч захватил для представительности футляр с саксофоном, чтобы фанфарным золотом произвести впечатление и...
Наша жизнь - железная дорога: вечное движение вперед!
Позади пыльный вагон с липкими столиками и мокрыми бледнолицыми отпускниками, позади непереводимая игра слов по адресу громоздкого и неповоротливого багажа "этих блядских музыкантов" из уст замотанных проводниц, позади молодая вареная картошка с укропом, недоспелые и перезрелые дары садов и бахч, что несут пенсионерки к скорому, расписание которого знают лучше дежурного по станции, позади абрек, заломивший за перевоз нашего погорелого кабака диковинную цифру в государственных казначейских билетах, отпечатанных на фабрике Госзнака, позади Москва...
3
Завтракать в восемь, это, пожалуй, покруче, чем ужинать при свечах. Завтрак в такой интимный час трудно даже обозначить на оси ординат - масштаб просто не позволит. Сказать: нетактично, - нет, здесь не подойдет - лезет гуманитарность, гринпис, нет войне. Выразиться с буквой ять - опять же, - не у тещи на блинах. Как ни крути, а придется называть вещи своими прозаическими именами. Такие, с нашего позволения, шпицрутены, скажем хором - верх бесчеловечности.
Осторожный голос пискнет: ведь можно завтракать в обед. Можно. Дело хозяйское. Но до обеда надо еще доспать. Если здоровья хватит. Надо еще постараться.
Часам к десяти в апартаментах уже абсолютно по Кельвину: воздух спекается в горячую вязкую массу, источник заразы молотит по стеклу, что Яан Пейс в "Спейс токин", голова деревенеет, а рукти-ногти чугунеют. Вариант "Омега" - с открытыми окнами и дверьми не пролазит. Ничто в полюшке не колышется. Вместо ожидаемого сквознячка, плотно, почти физически давит зноем, - в комнату будто насосом нагнетается кумар: за немного воздух настаивается до крепости кофе-экспрессо.
Северному человеку такие процедуры в лом. Приходится сползать с простынок и ковылять с закрытыми глазами до душа, чтобы, ополоснувшись, обрести некоторое подобие ясности мысли.
Спустя полчаса после водно-воздушных процедур организм начинает принимать правильное направление. Строго на северо-запад. К широким вратам столовой.
Справедливости ради, надобно отметить, что в цивилизованном свете существует весьма пользительная штука - ланч. Или ленч. Пишут по разному: кто Дип Парпле, кто Дип Пюрпле. Не в этом единство и борьба противоположностей: как горшок ни назови, а кушать хочется всегда.
Естественно, в распиздятке дня, что намалеван на большом фанерном щите правильными буквами, ланч не упоминается всуе. Контингент, по своему природному устройству, должен проголодаться, шагая по горным тропам в изучении местной флоры и фауны, и ланч для упорядочения аппетита ему противопоказан. Удар самоотверженно принимает на себя начальство и особы приближенные: водитель-экспедитор, завхоз, кастелянша, прочие белыя, а также те, кто дарит людям радость, как написал в газете один внештатный корреспондент в завязке.
Бредём гуськом через парадное кирелицо и садимся за свой столик, под пыльные листья фикуса, сохранившегося не иначе как с мезозойской эры.
- Рая! - завидев нас, кричит в окошко раздачи кастелянша Флюра Хамитовна, хлебающая компот на пару с водилой хлебного фургона, - коты пришли!
Это самое "коты" Флюра Хаммитовна произносит с вологодским акцентом, что придает нашей характеристике не только округлость, но и известное выражение.
Делаем Флюре Хамитовне симпатичное лицо. От улыбки станет всем светлей. Сама Хамитовна южной темной ноченькой запросто обойдется без фонарика, обналичивая, в нужный момент, передок сплошь из светлого желтого металла.
Прилично упомянуть, что выражение признательности на наших постных, заспанных физиях объясняется прежде всего тем, что с недавних пор возлежим мы прынцами на горошине, подложив под тощие зады аж по три матраца, а вместо вафельных портянок, на тронутых ржавчиной перилах кроватей висят морозной свежести махровые полотенца. Ласковый теленок двух маток сосет.
А вот и Рая. Качнув общепитовским бедром, Рая ставит на стол поднос с запотевшими после холодильника бутылками "Боржоми", стаканами самой что ни на есть густейшей сметаны, сардельками, лопнувшими от напряжения по бокам и еще скворчащей яичницей, плавающей в сливочном масле.
- Волшебница, - глядя снизу вверх, проникновенно говорит Маныч.
- А какие ямочки на щечках, - чмокает Минька. - Ух!
- О, - скромно восклицаем мы с Лёликом.
- Кушайте на здоровьице, - певуче желает Рая с краснодарским прононсом и уходит к кипящим бачкам.
Вот он ланч. А вы что думали? Каша-размазня и кусок сахару?
Заслуга здесь чисто Маныча. Всё это буйство калорий на его дивидендах. Не помогли ни гусарские усы Лёлика, ни минькины кудри, ни мои анекдоты. Много вас тут таких, что за титьки и купатеся. Эка, шустрые, как электровеник. Орешек оказался тверд. Но и мы не привыкли отступать. Спереди нас рать, и сзади нас рать, и битвою мать Россия будет спасена. А что до остального, то цыпляток по осени не досчитаются.
Насытив чрево, и, спев на три-четыре "спа-си-бо" в окошко раздачи (на мелодию "Сэсибо" и, естественно, по-орэровски на четыре голоса), выползаем под ясно солнышко и по лесенке-чудесенке спотыкаемся на бляжок, погуляти.
Общая купальня влево от турбазы, там песок и лежаки, отдыхающие вяло перекидывают мяч, орет транзистор, визжат дети, в взбаламученной воде плавает дизентерийная палка. Если же повернуть направо, криво-косо ступая по выжженным добела булыжникам, уже метров через сто вода становится изумрудно-чистой, только тут и там качаются белые сопли медуз. Здесь, на камешках, тоже лежат, подставив бока под ультрафиолет, в основном парочки да неорганизованные дикари, но немного - от цивилизации все же далеко. Но нам не лень, мы идем дальше, до того места где с обрыва журчит скромный родничок, а высоко наверху, по камням густо намалевано белой краской: "пиздюк Перетыкин С.И".
У родничка уже облюбовали место дебелая тетя, обгоревшая не по последнему разу, и ее спутница - девица пубертатного возраста с наглыми мячиками вьюношеской груди и очень даже приличными ногами. Противоположный пол устроился со знанием хороших манер: надувные матрацы, на которых так буржуйски-важно качаться на волне, панамы из китайской соломки, книжки, не прочитанные никем далее восьмой страницы, дефицитные сигареты с ментолом, зеркальные очки-стрекозы.
Мы шумною толпою залезаем в самое черное в мире и минут двадцать отмокаем, фыркая. Надувных матрацев у нас нет, зато есть покрывала от Флюры Хамитовны, шахматы с солонкой вместо белой ладьи, и колода карт, видавшая фокусы, пасьянсы, конечно же, подкидного дурака, покер, секу, буру, козла с шамайкой, очко, пьяницу и прочие пасквили. Само собой, дамы приглашаются проявить умственные способности в азартных играх. Упрашивать не приходится, тети забираются с ногами на покрывало, Минька, демонстрируя ловкость рук умелого игрока в "тысячу", картинно сдает, козыри, естественно, крести - хоть пиши картину "Трудящиеся в общесоюзной здравнице".
Обмен любезностями, кто-откуда, обнаруживается, что Маныч давал в их затруханском крае гастроль, помнит даже какую-то достопримечательную каланчу-развалюху, на что патриотки Козлодоевска радостно восклицают, Маныч же автоматически переходит в разряд дальних родственников. Засим следует торжественное приглашение новых знакомых на танцевальные вечера в Харный Ключ. Далее мы узнаем массу ненужных подробностей о местной светской жизни, ценах на фрукты-овощи и койкоместо, несчастных случаях на водах, очередях на переговорном пункте и тому подобных болтливых разностях.
- А что, винцо у вашей хозяйки водится? - интересуюсь я у молодой-симпатичной для затравки разговора.
- Продает, - отвечает пляжница.
- И хорошее?
- Не пробовали.
- Мы такое не употребляем, - категорическим тоном поясняет тетя.
- Что так? - участливо спрашивает Лёлик.
Тетя смотрит на него недоуменно:
- Только ликеры. Немножко. С десертом. Домашнее вино, по-моему, это ужасная антисанитария.
Лёлик, которого пронесло с той самой пертусинной банки, решительно соглашается.
После нескольких партий, где победитель никакого значения не имеет, пляжницы сдувают матрацы, подпрыгивая на них пятой точкой, и, загрузив свое добро в сумки, отчаливают обедать. Пожалуй, пора и нам. Окунувшись, шлепаем по камням, оценивая перспективы знакомства.
- Жрут они это винище стаканами, долбежницы.
- Если сегодня на танцы приползут, значит хочут.
- Хочут, хочут рыбку съесть.
- Маныч, ты тетку эту берешь или мы ее пожалеем?
- Белые начинают и выигрывают, - понесло Маныча.
- А Рая? На два фронта?
- Не вздумай, Маныч, камбуз облажать.
- Артуха, мы тебе доверяем. Береги Раю, Артуха.
- Рая - мечта гурмана, - успокоил Маныч. - Спрашиваю, чего ты такая белая? снежный человек позавидует. Говорит, мне, дескать, с таким бюстом стыдно на пляж появляться. На бляж, я ее поправляю. Что? спрашивает. Ничего-ничего, говорю, такой бюст как у тебя - это народное достояние. А я, говорит, все равно стесняюсь. На меня лифчик невозможно купить.
- Да, мейфы там знатные.
- Надо запасной вариант прорабатывать, - обеспокоился Минька. - Что та клава, которая повариха во второй смене?
- У нее абрек, вечерами встречает. Зарэжэт, слюшай.
- Это ее муж. Кстати.
- А другая? смуглявенькая? Типа молдаваночки. Может сходить? картошек с ней почистить?
- Она еще юннатка. Там без толку. И каш она не варит.
- Оставьте молодняк, - покровительственно сказал Маныч. - На крупного зверя надо охотиться.
- Вот если начальницу столовой завалить...
- Будем с чешским пивом.
- Хотеть не вредно.
- Пива?
- Пива тем более не вредно.
- Пива бы сейчас не слабо...
После сытного обеда с горы сползает тень и мы, по закону Архимеда и с сознанием хорошо выполненного долга, отдаемся Морфею.
Любим мы это дело. Надо же хоть что-то в жизни по-настоящему любить.
4