Если еще только вчера мы ныли о надоевшем засраном юге, сегодня же, злосчастно лишенные крова и пищи, чувствовали себя потерпевшими кораблекрушение и выброшенными причудами судьбы на необитаемый остров, который, однако, почему-то расхотелось покидать. Так нелогично устроен человек.
Минька с Манычем отправились в Огни Большого Разврата в смутной надежде поступить на место. Мы с Леликом сели на переправу, чтобы объехать близлежащие посёлки на предмет музыкального разнообразия жизни отдыхающих.
23
- Только без оргиев!
- Нет-нет, - заверил Маныч, - у нас режим.
- Знаем мы ваш режим. Вот у нас - режим. После одиннадцати закрываем. И не пускаем. Где хотите - там и ночуйте, если загуляли. Я тетка злая, - сказала заведующая пансионатом. - Если что - без всяких яких. И скажите спасибо Раисе Федоровне.
Это всё планеты сошлись, звезды разошлись, массовик-затейник запил, магнитофон и радиола сломались, луна другим боком повернулась, ветер-сирокко подул. Да и общепит, скажем дружно - страна неслыханных возможностей. Всё рухнет, всё смоет волна, рассыплются горы, растает Антарктида, на Марсе будет яблони цвести - а Общепит был, есть и будет. Может только обзовут более благозвучно…
Самое невероятное, что заведующая нашла в дальних закромах электроорган.
Музима. Маде ин демократическая Германия.
Мечта кабацких чуваков. И не только.
Вытащили пыльную клавку из кладовки, подключили, попробовали на живучесть. Пару клавиш западало, тембра хрипели, но для пансионатных танцев пришлось очень кстати, поскольку репертуар пришлось срочно подстраивать под спрос.
Контингент, здесь, как говорили в нашем "Утюге", - специфический. Преимущественно - мисс Нейлон.
Вспомнили Утесова и Магомаева, Арно Бабджаняна и Орэру, Поющих гитар и Майю Кристалинскую, Ободзинского и Аиду Ведищеву. "Я тебя, моя корова, что-то не пойму" - актуально. "По переулкам бродит лето, солнце льется прямо с крыш" - твистово. "Скоро осень, за окнами август" - волнительно. "Разбрелись возле самой реки, васильки, васильки, васильки" - переживательно. "Над рекой черемуха, белый дым" - печально-возвышенно.
"Лицензионное" здесь как-то было не к месту. Но "Странники в ночи" и "Мой путь" шли на ура. Но это же Маныч. Это - сам Маныч. Надо отдать ему должное. Может. После второго стакана.
С "оргиями" как-то складывалось чаще, чем на горке, на горе.
Или место было намоленное. Или что.
Каждый день пьянка без тостов, каждый день тетки, каждый день с песнями.
Каждый день с утра Минька с Манычем шли к соседям.
Извинялись. Поклоны били.
А ночами на стук в стену кричали: а идите вы в соединенные штаты!
Долго так продолжаться не могло.
24
- А это что за хуй?
- Будешь? – кивнул Лёлик на кровать.
На моей кровати голая девка нагло распахнула телеса.
- Если будешь - нагло сказала она, приподнимаясь на локте, - сначала закурить найди, понял?
- Вали, давай, сука, с моей кровати. Мандавошек тут только и не хватало. Всякую шваль в дом…
- Ты, мужчинка, - начала было девица, - я щас…
- Заткни ботало, швабра! Три секунды и усвистала. Пока под жопу не дал.
- А Христос таким ноги мыл, - сказал Лёлик.
- А тебя, клизма, сейчас подвешу за язык, будешь сипилявить.
- Ты чего такой злой?
- Да надоело всё! Выгоняют нас.
- Опять!??
- Не опять, а снова. К ебеням! Домой пора.
- А может и да? А, Серый? - спросил Лелик, - Да и ладно. Пора печенюшку подсушить.
- Надоело мне это уже. Скитаться.
Лелик пьяно призадумался. И озверел.
- А за что, спрашивается выгонять? А я вот не согласный. За что?! "Погоди же ты, погоди же ты, может быть не всё потеряно". Выпить не хош?
- Лёля! Ты сопьешься. Блин, ведь каждый день. Каждый!
- Скажи-ка, дядя, ведь не даром отцы травились "Солнцедаром"! Вместе сопьемся. - Лелик присел на кровать, и положил руку на лохматый черный треугольник. - Ладно бы каждый, Серый. Тут день, утро и вечер. Каждый день! каждое утро! каждый вечер! "А где был я вчера, да не найду хоть убей! Только помню, что стены с обоями…".
- Я вчера с вами не был.
- Или был? Или как? С факальным исходом? Я надеюсь. А где ты, кстати, был?
- В кутузке.
- Да иди ты!
- Девку к себе на этаж тащили вчера на связанных простынях?
- Откуда знаешь? Да не одну!
- А упала, Б пропала.
- А нам с Минькой одной хватило.
- А та - ногу сломала! Пиздюки!
- Смотри-ка ты, - удивился Лелик. - А ведь и не ойкнула. Попиздюхала себе. Вдоль да по аллее.
- До первого поворота. Собираем манатки, Лёля. Добрая тётя заведующая дала шестьдесят минут. Не всё про всё.
- Тогда я пойду что ли, мальчики? - спросила девица.
- Пиздуй, пиздуй, роднуля.
- Где ты таких страшных находишь, Лёля? - спросил я, когда за девицей закрылась дверь.
- Невиноватая я. Она сама пришла.
Закапало у Лёлика через три дня. Как по Конституции.
Свеженький.
Черноморский.
У какого молодца вечно капает с конца?
25
Адгур привел к скромной дверке на задах П-образного дома. Щелкнул замок, и мы оказались в спортивном зале. Зеленый пол, натянутая волейбольная сетка, брусья, турник, спортивный конь, маты.
- Маты возьмите. Спи на здоровье. Тепло, одеяло не надо. Девочку пригласишь на шуры-муры, широко, как страна родная. Душ есть, купаться можно. Туалет с унитазом! Скажи плохо?
- Не скажем, - обрадовались мы.
На танцах по обоюдной договоренности, платили от сборов.
Но настроившись на справедливое лучшее, мы несправедливо прогадали. Контролеры на входе забирали у входивших билеты, которые тут же продавались их малолетними сообщниками за полцены. Молодежь нагло лезла через высокую металлическую сетку, огораживающую "зверинец" от нечестного народа. Честной же народ, в клетку не шел, а предпочитал наблюдать за происходящим и обменивался впечатлениями, находя в этом не меньшее удовольствие. И хотя на танцплощадке нельзя было размахнуться, деньги текли мимо наших пустых карманов.
Поскольку на ситуацию повлиять мы никак не могли, решили находить утешение в простых земных радостях: пылких поклонницах, оценивших всю прелесть широких матов, да вине, текущим не только по усам.
Утро же, если не быть излишне пунктуальным, начиналось около часу дня с почти холодного сухого, что в автоматах по гривеннику за стакан.
Взятая с вечера трехлитровая банка, охлажденная на цементном полу душевой до приемлемого состояния, неторопливо осушалась на крылечке, под солнечные ванны и под то, что благодарный слушатель пошлет: перезрелыми огурцами-помидорами, не самой спелости фруктами, засохшим лавашем, случайной миской фаршированных баклажанов, иногда добрым кавуном, а чаще с "таком". С "таком" случалось так же часто, как редко со всем остальным.
Маныч ночевал строго у Раи и после танцев торопился на "переправу". Появлялся он уже к вечеру, иногда с сумкой, в которой еще не остыли турбазовские котлеты вперемешку с макронами, всё в той же расхожей трехлитровой банке.
Маныча ждали. Маныч был спасителем. Потому что кушать хотелось всегда.
Всегда дико хотелось жрать.
- Послезавтра играем у какого-то крутого мэна, - сказал Маныч, вынимая из торбы еду. - День рождения. Или типа того.
- "Сегодня теплый день"… А скока?
- Два стольника.
- Ой, ля!
- Машина для аппарата будет. Ничего сам не знаю, - предупредил он наши вопросы. - Мента у Адгура помните? Молоденького того, с палкой-выручалкой? Тагир. Он нас и сосватал. Спасибо парню, с лавэ будем. Кстати, коньяк ему надо будет поставить.
- За Серого еще не проставились.
- Значит, два раза почки царице.
А дело было так.
Пока наши сопляжницы играли с Манычем в подкидного, я, завладев надувным матрацем, убаюкался на волнах. Проснулся – берега не видно. Да и солнце клонится за горизонт. Не нужен нам берег турецкий. А куда грести? "Вода, вода, кругом вода". И матрац, если ухо приложить, противненько сипит. Он уже обмяк значительно и сипит, гад. С воздухом прощается.
Совсем что-то мне кисло стало. Мысли об акулах каких-то в голову полезли.
А тут бурун, катер пограничный мчит. Я радуюсь: спасите-помогите! а они - за длинные волосы, и руки вертеть.
Потом допрос. Кто, откуда, куда, с какой целью. Кто был с тобой еще. Где остальные. Когда погранцы привезли в ментовку, там на мое спасение, оказался Тагир.
26
Вдоль аллей стояли статуи. Копии античных скульптур, как пояснил нам культурно-образованный Маныч. Из самого что ни на есть мрамора. Интимные места были заботливо прикрыты фиговыми листочками. А на некоторых налеплены трусы и бюстгалтеры.
- Однако. Барокко и рококо.
- Да. Изячные произведения.
- Скажите, пожалуйста, - остановил любопытный Лелик пожилого человека в белом переднике, - зачем? - и показал на аляпистые трусы на "Венере Милосской".
- Как зачем? Дэти.
- А скажите, уважаемый, - спросил я. - Что это за база отдыха? Работников советской торговли?
- Зачем торговля? Почему база? Дом уважаемого человека.
- Дом?!!
- Раньше, да, не дом был, - сказал дед. - Один человек жил. Он здесь жил, его здесь охраняли. Ходит вокруг бассейна, руки за спину, ходит. Ходит и ходит. Километрами ходит. Много лет ходил.
- А кто такой? Берия что ли?
- Почему Берия? Берия расстреляли. Кто знал - не знаю, я знал. Борман! Кто еще знал, не знаю. Никто вслух не говорил. Он самый. Долго здесь был. Еще даже при Хрущеве. Потом один писатель, отдыхал здесь, Ляндрес, может знаете. Я ему много чего рассказывал, он тоже мне подтвердил. Сейчас что? никто не поверит. А тогда рот крепко закрой.
- А вы? Служили здесь, извините за любопытство?
- Охранником работал. Потом на кухне работал. В саду работал. Разные люди приезжали. Много больших людей видел. Уважаемых людей. Теперь на пенсии. Сюда зовут мясо приготовить. Людей много, помочь надо. Правда?
- Спасибо вам. Очень приятно с вами поговорить. Здоровья вам.
- Вы будьте здоровы. Отдыхайте хорошо. Кушайте хорошо. Когда хорошо кушаете - повара уважаете.
- Всего вам доброго еще раз.
- Смотри–ка ты. А?! Какие марципаны…
- Что за телки, а?- насторожился Минька. - Таких телок в обзоре местности не водится. По ним же танком надо ездить. Такие ландшафты!
- Эти телки на работе, - нравоучительно сказал Маныч. - Вы им, мистер Делон, абасалютно до абажура. На вертолете из города Сочи доставили. Так что...
- Понял. Буду сублимировать.
- А вот выражаться не надо!
- Не в лесу.
- На кой им хрен еще музыка? Тётки от Кардена, лимонад от Наполеона, статуя в лучах заката.
- Тебе чего? Башляют и ладно.
- Объясняю. Мы тут чужие, петя. Сегодня здесь, завтра ту-ту, голубой вагон бежит-качается. Уехали, и нет нас. Ни разговоров, ни балаболов. Вон тот, справа, - прокурор. Да не гляди ты так! Дубина! Худой - милиционер главный. Мне Адгур всех нарисовал. Самый здоровый, с брюхом - редактор газеты. Знать местная. Тут и райисполком, и винзавод, и… Лучше не знать. Эту знать.
Нам к такому не привыкать. В недалекие времена играли мы на свадьбе у больших людей, а после свадьбы с девочками из приличных семей оттянулись на гофмаршальской даче. А раненько утром, на выходе из резных ворот, сытые дядьки в штатском нас и прикнокали, а потом продержали три часа взаперти, пока выяснили кто про что. Не могли ж мы телок заложить папам-мамам, набалаболили, что спьяна уснули в теплице. В профиль-фас нас с Минькой не отсняли, пальцы не откатали, но фамилию-имя-отчество и адрес записали. Теперь ввек под подозрением.
- А что? Вполне-с, - сказал Маныч уже за столом, подливая коньяк. - Вполне теория. Борман один из всех и вертанул хвостом. Как мы через пятнадцать лет после войны да разрухи? И в космосе первые, и бомба у нас, и синхрофазатрон, и не только страну отстроили, но и пол Европы?
- А пол Африки с каких красивых глаз к нам рванула?
- Ну, ладно этим. С черепахами. Он с копьем полжизни бегал, а тут ему автомат подарили. Иди, пали в белый свет, как в копеечку. Калашников-ага, однако. Они за автомат… Им и хлеба-риса не надо. И так сильно радые. А деятелям на сытом Западе? Сверху джема с маслом еще маслинку положи. Они на мерседесах привыкли, по-другому не выйдет. На какие, спрашивается, шиши? С американцами надо было по лендлизу расплачиваться. Золотом. Это вам не в ре-миноре песенку петь. Репарации? Чих и тот больше стоит. Навезли железяк, половина заржавела. Половина не работала. Не знали "как" наши умные инженеры. Немцы это…
- Инженеров не трогай, - сказал Минька. - Где этот чертов инженер!? Я инженер!
- И я инженер!
- Кстати, как пишется?
- Жи и ши пишутся с буквой "и".
- А инженер после "ж" - с "е"!
- Опять хренасики-баджанасики!
Маныч уже по шляху, копыта гренаду отпевают, только пыль клубится. Его не собъешь, когда он удила закусил.
- Вот потому и хуевые у нас инженеры. Что не по правилам русского языка пишутся. Я настольную лампу полдня разбирал, потом выкинул в окошко, потому что русский инженер через "е" делал. Как он придумал ее, урод, через "е"? Вот в чем вопрос. А где, справшивается, партийное золото наци? Американцы, кроме картин ни черта, по сути дела, в пещерах Силезии не нашли.
- Слушайте, а там художник, - сказал подошедший Лелик, - он этих телок…
- Каких телок?
- Ну, проституток. Разрисовывал. Лилиями, цветами. Красиво, Левитан обзавидуется. Они сейчас в одних купальниках ходят.
- Мне тоже интересно поглядеть на это блядь-парад.
- А зачем разрисовали?
- Продавать их будут. Кто больше даст, тот и заберет.
- Лёля, тебе в шпионы надо, в борманы. Во всякую дырку залезешь.
Поиграть – поиграли, поели-попили. Шашалык по-карски, а?
Здесь умеют.
Жить. Пить. Кушать. Зарабатывать.
Мотать всех на удилище.
- Заработали, да, - сказал захмелевший Маныч. - А в жизни только искусство может вознаградить. Кругом нас постоянный облом. Кроме облома ничего постоянного. Всё живое, всё меняется и меняется, заметьте, всегда в худшую сторону: дом ветшает, крыша гниет, скалы со временем оседают и разрушаются, человек стареет. Так что, компас врёт. Нет ни севера, ни юга - одна фикция. Под компасом - топор и плывем мы совсем в другую сторону, а не туда куда нужно, к дикарям плывем. Потому, ничего впереди хорошего, никакого подъема, никакого расцвета и искусство будет чахнуть, хиреть, деградировать, вырождаться и в итоге отомрет на хрен. От ненужности. Таки остается быть таким же, как жизнь - меняться в худшую сторону, олицетворять несовершенное...
- А никто в лучшую и не меняется, - поддакнул пьяный Минька.
- Вот-вот. Надо - хата с краю, своей дорожкой. Выбрал свой язык, наработал ли его, придумал ли - и говори на нем. Тебе он понятен - и хорошо. Другим непонятен. И не надо. Когда сам для себя и сам за себя - надежней и прочней не бывает. Приобщился моей тайны, открылось тебе, выучил мой язык - соплеменник. Остальные чужие. Не надо вас, мы вам не навязываемся, ступай себе мимо. Раз не можешь понять. Не обязательно, что ты бестолковый, нет, скорее как раз наоборот. Всё аморфно, всё плывет-расплывается. Сегодня твердое - лед, завтра - уже вода, послезавтра - пар, облако, то есть почти воздух. А природа всех трех состояний одна. Аш два О. Нет в жизни твердого знака. Только мягкий. Твердая, застывшая жизнь - бессмыслица. Смысла в ней ни на грош. Попробуй-ка поспорить.
- Да ну в жопу. Надоела ваша философия. Эта тоже… С ногами немытыми. Трактаты, блин, она пишет. Заколебала уже ваша философия! Достала! Кругом одни философы доморощенные. Да мы где? В Древней Греции что ли? Симпозиумы, едреныть. Одни мы с Леликом нормальные. Минька и тот за фашистов в футбол играет. На хер! Поняли? Слышать больше этого не хочу! Пойду-ка я, в том саду при долине притулюся.
Налитый армянским коньяком по самый крантик, я отошел подальше за кусты, чтобы справить естественные надобности. И невольно стал свидетелем разговора.
У обрыва разговаривали два тяжеловеса.
- Слышал? В Ростове взяли ювелирный магазин.
- Нет. Своих дел, знаешь ли…
- И написали, мандюки, на стене: "Ленин помер, а дело его живет". Так теперь не милиция дураками занимается, а контора.
- Залупаться надо меньше, я тебе скажу. Загоруйко иностранную машину купил, а через месяц с обыском пришли. Чего ты, Вова, подпрыгиваешь, я ему говорю. Чего тебе на "Волге" не ездится?
- Мудак.
- Да не то слово.
- Что там у вас с узбеками?
- Всю партию вернули.
- Всю?
- Всю. Как есть. Ты понимаешь, не знаю как и сказать. Парадокс! У них, оказывается, жена не имеет права лицо от мужа закрывать. А тут, когда кофточку через ворот натягивает... Получается, что устав нарушают. Недозволено им такое. Только с обычной застежечкой, с пуговицами, на молнии, еще там как-то, но не через ворот. Не с закрытым воротом. А кто мог знать? Сам подумай! Дети гор!
- А что с туфлями? Гиви когда обещал?
- Ревизия у него, на комбинате. С кожей пока притормозили, а Арчил нос воротит.
Такие вещи слушать нам ни к чему.
Тихонько в сторону, да по бережку.
Цеховики. У них по всему побережью подпольные фабрики: кепочки, маечки, сумочки, тапочки.
У них большие тысячи. И может даже миллионы.
Народ серьезный. Любопытных не любят. Шутить не любят.
А тут крик.
Суматоха.
Челюсть упала под обрыв. Вставная.
И в море.
Ульк!
Вызывали аквалангистов.
27
Ну, никак мы не могли не побывать в главном городе Отечественного Разврата. К тому ж и деньга карман жгла.
Во понедельник, в такой же настный день, как и все остальные, что нельзя в поле работать, с утреца, прикупив по ноль-семь кавказско-кислого на нос, чтоб веселей веселилось, на катерочке, что именуют смешным словом "переправа", мимо берега крутого, курсом к городу большому, отдались на волю волн. И капитан был опытный, и все моря проплаваны, так что, спасибо, не утопил, довез с брызгами, с ветерком.