- В целом, да? Как тезис?
Сдвинули стаканы.
- А где Минька наш?
- К морю пошел. На обрыве посидеть. Депрессия у него.
- Депрешен?
- Деприссон де фуа.
- Надо позвать.
- Я схожу, - сказала Бацилла.
- Слушай, а где сигареты?
- А я забыл!
- Сказали же! Ну что за люди.
- Куротники вы!
- Забыл? Ты смотри, с этим будет всё хуже и хуже.
- На-ка. Перчиком закуси. В перце морфин - сразу будешь спокойный, как Стендаль.
- Артур, давно хотел спросить. А как тебя в музыку, да и в Москву, впрочем, как занесло?
Маныч уже свою дозу для рассказов принял. Еще с утра.
- А хотелось. В Москву, в Москву хотелось, как сестричкам из классики. А что? К большим огням. К фонтанам. К свершениям поехал. У нас фонтан в городе, как засох так и до сих пор и … А я фонтаны люблю. Нравится мне фонтаны.
- Родственники были? Знакомые?
- Да никого.
- Так смело?
- Лез напролом. Везде отчигнули. А кто нас когда к пирогам ждет? Без репетиторов, от сохи и одеждой на вырост? Там своих хватает. Но, слава Справедливости, все-таки существует что-то для равновесия. Негромкого такого. Есть, однако, вариант проходной пешки. Хотя б в слоны.
- Ты рассказывый. Не стесняйся. Мы поймем.
- Мы понятливые.
- В Москве есть губернский песталогический. Областной пед. Хоть пед да мед, как в народе бают, хуже нет, но - дорогая моя столица, золотая моя Москва. И кстати. Какой народ по коридорам ходил! Сливки взбитые! Все, кто не ко двору - там! Какие разговоры просвещенные, какие сотрясения воздуха! К тому ж по времени... Будто курочка ряба золотое яичко снесла. Буквально ж, обрушилось. И музыка, и литература, и остальные розы-мимозы. Всё с большой заглавной буквы. Хэм, Фолкнер, Камю, Кафка, Сэллинджер, Пруст. Дозы, конечно, гомеопатические, но и этого хватало, чтобы постоянно будто датым ходить. Да и то, что и говорить, если Мандельштама с Цветаевой видели только на восковке. "Иностранная литература" - сокровищем было бесценным. Тебя с ним на клочки разорвут - дай! Вот одна сторона. С другой - вельветовые мокасины, ресторан "Будапешт", и пиджак с ватными плечами, и носки в клеточку. Пиджака у меня не было, чего зря врать, а вот носки были, потому как брат у итальянских моряков в Новороссийске их чемоданами на шинковку скупал. Мокасины я самолично в ГУМе купил, шесть часов в очереди. Считай, дико повезло. Не совсем с дикого Запада, но для нас и Румыния почти Филадельфия... Потом. Бац! модернисты, тут и авангард - Пикассо, Дали - репродукции в музее выставили, очереди, как за хлебом в блокаду - этого же никто не видел. И наши пидорасы и говна собачьи тоже давай тараканов в краску макать и на холсте пасти.
- А музыка-то?
- А музыка... Что музыка? Тоже, можно сказать, рухнула кирпичиком на головку. Одно дело с "костей", другое - по "голосам" вылавливал, можно сказать, почти фантастические для тебя вещи, а тут перед тобой появляется. Живое. Как мамонт. Который вымирать и не думал. В мыслях не держал. Он еще не начинал, он только дудку к губам подносит, а у тебя мурашки по спине и в горле кадык дыбом встает. Пример - штука заразительная. Все идет через пример. Время пройдет об этом книги напишут. Придут наши в Берлин. А я до этого на роялях как-то... Баловался, скажем. А дудка сильно манила. Это сейчас, пожалуй, и не понять, когда из половицы гитары выпиливают. Эка дескать, что за невидаль? И вот случайность, а, по мне, промысел божий: шарился в клубе нашем, и за сценой, за декорациями нашел останки духового оркестрика, утки в дудки, тараканы в барабаны. А среди прочего медного - футлярчик драненькой. Расстегнул, себе не веря, но сердечко колотилось, врать не буду, и бэм-с! - дудка! Как сезам отворись. Еще довоенная, немецкая. Как попала туда? Какой любитель трофеев в сорок пятом завез?
- Ты его, конечно, зажилил?
- Мне же нужней. Все равно не продали бы. Да и списано все было давным-давно. Ладно. Чего там. Вспоминать. И радости и нерадости, всё было. Всего хватило. Город-герой Москва. И - пускай звучит мотив на ай лав ю. Я вам уже рассказывал. Давайте-ка, за мои именины.
- Давайте-ка, верно.
- Говори Москва, разговаривай, расея!
- Главное, запомнить, где капканы.
А тут и Минька с Бациллой подошли.
- А джаз? - спросил Минька
- А что джаз? "Плесень! Джазоубежище!" Которые лабухи и лес валить поехали. Опасная была занятия. Нота влево, нота право - в лагеря! Не хочу об этом. Наплескай по баклажкам. Давайте просто так. Без тоста. Каждый за свое.
Маныч выпил и лег на мотоциклетную попону, заложив руки за голову.
- Небо-небо-небо-небо...
- А ведь это все пройдет, - сказал Маныч, лежа. - И много лет пройдет, и нас не станет, а здесь кто-то будет также лежать. И до нас ему не будет никакого дела. И небо будет такое же. И море. А нас не будет.
- Грустно?
- 25 тысяч дней всего.
- Всего? - спросил Лелик. - Быть не может, что так мало.
- Всего. А ты как хотел? Торопиться надо.
- Или не торопясь, но и не откладывая, - сказал Рисовальник. - Каждый день.
- Так хотелось бы пожить-то, - сказал Седой. - Как там дальше будет? Любопытно.
- Да никак, - сказал Минька. - Только хуже.
- Это почему?
- По всему видно, - сказал Минька.
- У меня другое мнение, - степенно сказал Рисовальник. - Что ты вкладываешь - то и получаешь, то и переживаешь, что сам вложил. Поэтому надо вкладывать только хорошее. Твоё же к тебе самому и вернется.
- Куда "вкладываешь"?
- В природу, в мир.
- Природа - это загадка.
- Ну, почему? По мне: нет в ней никакой загадки, - сказал Рисовальник. - И не было. Она для того, чтобы человек считал, что у ней есть загадка и пытался ее разгадать.
- А чудеса разные?
- Да нет никаких чудес. Кто их видел? Боцман, Иван Митрофаныч, ты чудеса видел?
- Не знаю. Не приходилось, - ответил Седой.
- Чудеса встречаются постоянно, на каждом шагу, - снисходительно сказал Маныч, - но мы же хотим все по полочкам разложить, проанализировать. На небо посмотри, на море - не чудо? А сколько нелогичного, ненужного? Стрекоза вот. Её никто не ест. Она никого не ест. Летает себе, нарушая все законы термодинамики. Абсолютно бесполезная скотина. Но - красиво.
- Значит чудес нет? - спросила Бацилла. - Скучно.
- Все объяснимо, - сказал Минька.- Если не сейчас, так через сто лет. Все весьма логично. И математично. И стрекоза с стрекозлом логичны. Господь Бог не фокусник, чтобы зайцев за уши из цилиндра вытаскивать.
-А ты дай нам потрогать, как Фоме. Мы агностики. И те кто в церковь ходит - тоже. Только притворяются.
- Для чего у мышки хвостик? Я не знаю, я агностик.
- Да нет, ну что ты, какие мы в жопу агностики? - сказал Лелик. - Когда страшно крестишься? Крестишься. "Господи", "господи", приговариваешь? Еще как.
- Наносное, - сказал Маныч. - Мы, по сути, язычники. "Пока гром не грянет..." То есть один из богов для нас по-прежнему - Гром. Вытравливай не вытравливай. Солнышко - вот наш Бог. Ярило. И очень даже разумно и обоснованно. Потому как землица наша скудна. Человеку, на таких безумных просторах, Бог - только Природа. А как иначе? Никак иначе. Солнца, дождя в своё время: вот и не умрем, вот и поживем. Солнышко, к тому же, красивое, теплое и доброе. Жизненный Бог. Невыдуманный. С ним о смерти дум не возникает. Наоборот. Оно не пугает, по утрам будит. А крестили Русь, слово-то какое нехорошее - "крест", - смертью, и осталось чернота эта в душе, в подсознании. Так под теми вековечными страхами запуганные и ходим: что-то темно-непонятное, крест опять же, смерть с косой, жуть. И боимся вечно чего-то. А с семнадцатого годочка большевики почали колокола сшибать - и народ весь легонько с опиумом завязал. Так легонько, что странно даже. Кинули большевики в народ: давайте строить царство на земле! Гениальная в своей простоте идея. Строй здесь. Сейчас. Сегодня. И не что-нибудь - Царство для себя! Ну и что, что абстрактная идея? А религия не абстрактна? Лозунг-то архизамечательный. Зачем потом ждать, если потом ничего нет? Так что, правильно - агностики. Всё принимаем, перевариваем и космополитически осуждаем. Верю я, верю. Верую, как у Шукшина. В паровоз. В самолет. В то, что руками могу потрогать. А в справедливость относительную... Когда-нибудь, где-нибудь... Нет, не верю. Ты, спорщик чертов, веришь?
- Не верю.
- И я не верю. Нет справедливости. А религиозные истории - миф, литературщина. И не более того. Что и ежику понятно. Любая религия - всего лишь догма. Не допускающая ереси, малейших отклонений. И потому, как любая ограниченная идея - неинтересна. А вот искусство - бесконечно. Его формы и движения непредсказуемы и безграничны. Искусство - настоящая Религия. Без догм. Напротив - всё новое только приветствуется. Постоянное развитие и совершенствование. Разрушение и созидание. Хотя есть и свои каноны, образцы и вершины. Вот чему стоит поклоняться. Искусство – это всегда революция. Без войн. А религия утверждала себя войнами. Жесточайшими. Десятилетиями бились. За новые земли, за денежки, за власть. "Обращали в веру". Да-да. Красивые слова. А на самом деле? Жгли да убивали. Не сладкими ж речами. А стоит ли капля крови любой догмы? Ну, молились бы солнышку, ветру молились. Грому и молнии. Чем хуже? Да ничуть! В языческой религии не было ада-рая, смерть воспринималась достаточно спокойно. Язычник не боялся в лесу заблудиться, знал, что предок выведет. С ними запросто общались, ничего не боясь. Он пастух - значит там пасёт где-то. Охотник? У костерка лежит, в огонь смотрит. Рыбак - уху варит. Смерти не было. Относились к ней весьма спокойно. Дело житейское. Это и есть вера - не бояться. Это ведь самое главное. Если у тебя нет страха, беспокойства. Тогда ты и сам, будто царь. Представь себе такую идиллию.
- Тот царь, кто царь над самим собой, - сказал Рисовальник.
- Да дико. Осине еще молиться! - воскликнул Лелик. - Мы и так-то...
- Вот я, - сказал Седой, - в церковь не хожу. Обрядов не знаю. Крест не ношу. Я молитвы ни одной не знаю. Мне мимо абсолютно. Но и Перун для меня - пустой звук. А храм... Как никак, а уважение вызывает.
- А я там как-то даже и побаиваюсь, - признался Лелик.
- Вот как засрали. Головенку-то детскую. Ищи во всём смысл. Какая главная функция, скажем научно, церкви? Отпущение грехов. За просто так? Кстати, Христос был враг церкви. Революционер. Пуще всего кого ненавидел? книжников и фарисеев - догматиков церковных. Да и в храм не ходил. Каноны тогдашние для него все равно что кимвал бренчащий. Он ого-го замахнулся на что.
- Так в чем смысл? не убегай, - сказал я. - Ты сейчас полетишь огородами в соседнюю губернию. И не догнать тебя.
- Смысл прост. Копеечку нелишнюю отдавать некому. Вот в чем смысл. А если бы языческая вера не была уничтожена? Существовала параллельно? Не было бы харь розовощеких да толоконных лбов. Не зря пословица у народа родилась: у зимы поповское брюхо. Ненасытное. Потому-то никто и не верит по-настоящему - изнанку видно. Портосовскую портупею. Да и без этого: верим в "триединое царствие" мы "всего лишь" под страхом смерти. Которая в подкорочке. Тот страх, что Владимир тысячу лет назад "огнем и мечом". И вот заметьте любое религиозное учение насаждает своё, настырно и агрессивно. "Оцивилизовали"? Огнем и мечом культурку поклонения привили? А зачем? Кто просил? Веками сложенные хороводные песни да обряды нравоучениями с чужими именами заменили. А на хрена нам их истории о великом исходе, да как кому голень перебили, иль камнями закидали? Это ж настолько не наше! Чужое! До отторжения. Взять Ветхий Завет - кровавая ж книга. Сплошь на крови и костях. Как само собой. А искусство? Утверждается миром, а не войной. А искусство понятно людям абсолютно различных верований. А Моцарта слушают и любят миллионы людей. И это Понятие Всеобщее и Любовь Всеобщая, и говорит о том, что такое Истинная Религия. Чему стоит поклоняться.
- Очень даже ничего. Очень даже, - похвалил Минька.- Но как поклоняться тому, что понятно абсолютно всем? - спросил он. - У Поклонения должны быть тайны. Религия должна быть таинственной, загадочной. Чтоб сила воздействия была более могучей, потому как непонятной.
- Допустим, музыка, весьма тёмное искусство, - процедил Маныч. - Я за разгадку даже не берусь. И самое, к тому же, абстрактное. Существует, как оборотень, в нескольких видах. Невидимые звуковые колебания. Уже что-то мистическое. Вот пуля пролетела и ага. Потом, в виде некой литературы, но, черт дери, литературы только для посвященных. Кружки, черточки, линеечки. Тайнопись. Пляшущие человечки. Естественно, в виде "консервов" - пластинки, пленки. Затем закулисная сторона: все штучки для шоу: шарики с блестками, прожектора, инструменты для воспроизведения звука, абсолютно из совершенно различных материалов, от простейших - свистульки, до сложнейшей аппаратуры. Плюс целая индустрия, направленная на совершенствование звукоизвлечения и звукосохранения. Тайны - от секретов Страдивари до новейших разработок. Сплошной детектив. И наконец, на концертах: как шаманизм, ритуальные действия. Со стороны, непосвященному абсолютно человеку, если представить себе аборигена такого, с острова необитаемого - клоунада. Один руками, да ладно руками - палочкой волшебной в разные стороны машет. Шаман. Австралийский вуду да и только. Другие во что-то дуют, стучат, нажимают, дергают, короче, массу разнообразных смешных действий совершают. И в результате этих абсолютно различных действий воспроизводят слаженные стройные звуки. Красивые. Может быть даже до слез красивые. Что тоже странно. И даже страшновато как-то.
- Но эти звуки-то твои, как ты сам, перец, нам толдычишь, воздействуют, нет?!
- Ты каким местом слушаешь, дубинноголовый?
- А я тебе говорю - не рычи! Лучше скажи, если воздействуют - религия это? или не религия, спрошу я? А то - тёмная, абстрактная...
- Нет. Искусство - это Великое Искушение, - усмехнувшись, ответил Маныч. - Если тебе слово "религия" не нравится. Уж простите за описку. Искусством можно на такое толкнуть! Мало не покажется.
- Искусство, в общем-то, - это большая тайна, сказал Рисовальник. - Я так думаю. Источники искусства непонятны. Механизм неизвестен. Может ли Искушение быть Религией? Сомневаюсь я, однако. Искушает Зло. Дьявол.
- Искусство бескорыстно, - сказал Лелик. - А религия бескорыстной не бывает. Дай, дай. Мимо не пройдешь, норовят за рукав. Правильно, Маныч!
- Искусство бескорыстно? Не скажи, - возразил я. - Оно продается и покупается.
- Оно просто имеет цену, как всё настоящее, - спокойно сказал Рисовальник.
- А как эту ценность измерить? А кто будет измерять? И где критерий оценки?
- Искусство даже ребенку дано, - сказал Маныч. - И изначально всем доступно. В разной мере, конечно. Плотник тебе одним топором такой сортир забабахает - любо-дорого посмотреть.
- Нет, Артушенька, хрена с два, - возразил Минька. - Искусство не всем дано. А только своим наместникам на земле. В каменном веке художников на охоту не брали. Если умеешь на стенах рисовать - занимайся своим делом. Мы тебя не трогаем. Рыбу ловить да охотиться найдется кому, а вот делать то, что остальным не дано... А свой кусок мамонтятины мастеру принесут.
- Кость обглоданную, - возразил я. - И то - скорее собаке отдадут. Она пещеру охраняет. Охотник для племени важней и нужней. А эти мифы художники и сочиняют. Никчемные. Графоманы и мазилы.
- Не факт! Искусство бескорыстно. Оно от тебя ничего не требует. Ты сам платишь деньги. И бывает большие. И талант любят бескорыстно. Платят деньги за билеты, лишь бы достать! переплачивают, за книгу, за пластинку - а считают, что повезло, что досталось... Ага, искал-искал книжечку и наконец-то нашел, ура! Едешь домой в переполненном автобусе, жмут тебя со всех сторон, а ты счастлив: вот ужо поем, на диванчик лягу, и...
- Значит эта религия не для всех? Для избранных?
- Для всех, дура. Куда ты слушаешь?
- И понятна всем? Не надо ля-ля. Сейчас симфонию по радио найду - долго высидишь?
- Избранны те, кто несет эту религию в себе: музыканты, художники, писатели... Но если я от твоего произведения одуреваю, разве я не менее "религиозен"? Вы талантливо играете на скрипке, но я гениально умею слушать. И мы равны. Мы нужны друг другу. И не можем друг без друга. Одна составляющая. И развивающая. И улучшающая.
- Ни искусство, ни религия не улучшили человека, - сказал Минька. - Он стал только хуже.
- Да! Он стал только хуже, - поддакнул Лелик.
- И толку нет ни в культуре, ни в искусстве, - сказал Седой. - Это просто фикция для ума. Игры! Один играет на баяне, другой поет по вечерам. Развлечение. И всё! И больше ничего.
- Культура!.. Искусство... - Маныч поморщился. - Есть культура, не будет культуры - всё лабуда. Да, про то, что ее нет, интересней говорить. Но всё та же лабуда. Только противоположная.
22
Ласковым ранним утром в домик ворвался СС и, пнув пустую бутылку, стоящую у дверей, звонким от торжественной минуты голосом выкрикнул:
- Хватит! попили кровь, моральные уроды!
После чего, в течении десяти минут он поливал такой отборной идеологией, что любой другой на нашем месте тут же вступил хотя бы в пионерскую организацию и побежал тимуром на сбор отряда. Любой другой, но не наш брат, продавший душу империалистической разведке, ЦРУ и распроклятым эксплуататорам трудового народа. Мы не шартрезы, как говорит Седой.
СС, который два дня "решал вопросы" в краевых "учреждениях", не поленился зайти в управление культуры, долго морочил каким-то закрытым циркуляром и без того замороченные головы, добрался до кабинетов с красной ковровой дорожкой и на утро еле дождался первого автобуса до поселка, чтобы немедленно искоренить "гниль и заразу" с подведомственной территории.
Позавтракать мы все же позавтракали. Обед и ужин оставили врагу.
Рисовальник, войдя в ситуацию, съехал с гор и в три приема перевез имущество на свою площадку.
Вопрос встал параллелепипедом.