Он позвонил Торни на квартиру и сказал, что хочет встретиться с ним на улице, где Торни его и нашел: Гроув быстро шагал взад и вперед перед ветхой входной дверью, не обращая внимания на пристальные взгляды прохожих. Вначале он незаметно всунул Торни пригоршню гриф. Они оба закурили и быстро зашагали в сторону самых бедных окраин, мимо бойни, где даже улицы не были вымощены.
Там располагался небольшой запущенный парк, совершенно безлюдный в столь поздний час.
Они сидели на скамейке и разговаривали. Торни всегда считал грифы, и как раз на четвертой Гроув в своей обтекаемой манере предложил Торни сто тысяч долларов. Вечером перед встречей Гроув покурил, и Торни предположил, что тот просто плетет околесицу. Торни немного поиграл в эту игру, а затем, поскольку разговор о деньгах неизбежно напоминал ему о его собственном зыбком положении, замкнулся и уставился на тени листьев на земле рядом со скамейкой.
Маленькие автобусы грохотали мимо по долине к отдаленным деревням, освещенные изнутри тусклым голубоватым светом, а Торни думал о том, что богатство превращает людей в садистов. Гроув, которому, несомненно, сильно вставило, говорил так пространно и вдавался в такие подробности, что, в конце концов, Торни его оборвал.
- Слушай, - сказал он, - в тот день, когда я увижу сто штук, я, наверно, слягу с полиомиелитом или раком.
А Гроув воскликнул:
- Боже мой! Неужели ты до сих пор не понимаешь, когда я говорю серьезно? Ты хоть слушал меня?
Они снова встали и пошли; ветер из-за деревьев хлестал им в лицо, а в листве раскачивались уличные фонари. Гроув еще раз изложил свой план. Под конец Торни, несмотря на громадный интерес, покачал головой:
- Это может оказаться не так просто, детка. Это всегда не просто.
Сомнение, которое, как он теперь понимал, закралось с самого начала, пересилила привычка к слепому повиновению. Примерно месяц спустя Гроув вручил ему большую стопку машинописных страниц.
- Вот, наткнулся, - сказал он ему сдержанно. - Это просто случайные записи. Если хочешь, просмотри.
Они произвели на Торни желаемое впечатление: прочитав их, он сообщил, что готов участвовать в авантюре. Гроув не выказал ни удивления, ни радости, которых он ожидал. Ясно, что Гроув рассчитывал на него с самого начала.
Торни казалось довольно странным, что Гроув не соблюдал строжайшей секретности: ведь если собираешься совершить нечто подобное, просто идешь и делаешь все сам, никому ничего не рассказывая. Но главные сомнения, которые, не знай он Гроува так хорошо, полностью его отпугнули бы, вызывал размер предложенной суммы. Правда, это было всего лишь обещание, но Гроув всегда держал слово.
- Я все сделаю, детка, и ты это знаешь, - сказал он Гроуву. - Но я постоянно спрашиваю себя, почему ты не хочешь сберечь деньги и устроить все сам?
Гроув уставился на него, потрясенный его недогадливостью.
- Что? - закричал он. - Связать себя чувством вины на всю оставшуюся жизнь? Боже!
- А, ясно, - сказал Торни, - хочешь оставить Лючиту у себя?
- Как только все уладится, я смогу отпустить ее в Париж.
- Я и сам бы не прочь мотнуться, - задумчиво пробормотал Торни. - Можно на грузовом - на том, что три месяца идет до Палембанга.
Взгляд Гроува охладил его фантазии:
- Долго придется ждать. Ведь ты будешь жить на проценты. А какие еще непредвиденные доходы в подобном городишке?
Торни грустно кивнул:
- Ты прав. Боже, ну конечно!
На крутых поворотах дороги он то и дело поднимал впереди пыль, которая обволакивала весь грузовик, заслоняя белые скалы и кусты по сторонам, но не менял передачу и не сбавлял скорость. В тот раз он принял объяснение Гроува. Это было детское желание чувствовать себя ни в чем не замешанным; скорее всего, вручение денег явилось бы актом милосердия, который помог бы Гроуву поверить в свою невиновность. Но, даже признавая все это, Торни волновался.
Однажды он думал об этом целую ночь, а наутро позвонил Гроуву. В кафе напротив Коррео-Сентраль он промямлил:
- Я подумал. Мне кажется, я не справлюсь.
Гроув оборвал его:
- Слушай, как бы ты себе это ни представлял, все равно выйдет иначе. Так что лучше не представляй.
Впредь он помалкивал о своих страхах. В день, когда они отправились в Пуэрто-Фароль, Гроув передал ему небольшую коробочку.
- Одну сейчас, а потом через каждые два часа.
К полудню он уже пребывал в блаженном безразличии. Когда мчались по восточному склону сьерры, он сказал:
- Славные таблеточки. Кругом - будто подушки.
- Хорошо, - сказал Гроув и снова умолк. Торни полностью расслабился, просто радуясь тому, что сидит рядом с Гроувом - единственной константой в мире непрерывных изменений и хаоса. ("Гроув учел каждую деталь - даже игральные карты", - размышлял он в восхищении.)
Бунгало спряталось за кокосовыми пальмами возле пляжа. Темные стены выцвели от дождя, и слышался безнадежный запах плесени.
- И это все, на что способен Ромеро! - фыркнул Гроув. - Попробуй заставь его пошевелить своей толстой задницей.
- Но он с нами заодно, детка. К тому же, для тебя там есть кушетка, - сказал ему Торни. А затем поехал вместе со всем на машине в отель. Подкатив к плазе, увидел Ромеро, стоявшего на ступенях в вечерних лучах солнца.
- Hombre, cómo éstas?
Дружеские похлопывания по плечу, гнилые зубы - крупным планом. Наверху, в вонючей каморке рядом с душевыми, Ромеро сидел на краю кровати и выплевывал изжеванные кусочки зубочистки. Еще неотвязнее и въедчивее вони из туалета был обволакивающий запах ног Ромеро, обутых в кроссовки. Строго следуя указаниям, Торни принес наверх лишь одну бутылку виски из машины. Вынув ее, он налил Ромеро первый бокал.
Тот поел у себя в комнате. После ужина достали карты: Ромеро выигрывал, потел и снова пил, пока его движения не стали беспорядочными, и Торни демонстративно поставил бутылку на комод. Они продолжали играть. Постояльцы один за другим гремели за дверью, пробираясь в уборную, возвращались в свои номера и закрывали двери. Затем Торни встал и тоже направился в туалет: это дало возможность Ромеро выпить еще. Выйдя наружу, Торни тихо прошагал по балкону к соседнему номеру. Свет был выключен. Сердце у него теперь бешено колотилось, а таблетку можно было принять лишь после двенадцати. На обратном пути через балкон он пару раз налетел на растения. Когда Торни вошел в дверь, Ромеро еще сидел на стуле, положив локти на стол, но он уже здорово набрался: из глаз текли слезы, и он старался перебороть кашель.
Торни вынул из своего саквояжа карманный радиоприемник, сел и принялся крутить ручку настройки. Грозовые ливни в горах вызывали непрерывные атмосферные помехи. Зная, что Ромеро не собирается продолжать игру, Торни сидел неподвижно, дожидаясь, когда тот встанет и потащится вниз спать. Но вместо этого Ромеро опустил голову на стол и остался в таком положении. Торни еще посидел немного, играя с приемником.
29
Сквозь ширмы в бунгало долетал в темноте шорох пальм. С одиннадцати часов Гроув курил грифы одну за другой: он почувствовал, что чересчур разнервничался, и понял, что грифы были ошибкой. Он шагнул наружу и постоял минуту на песке, вдыхая неподвижный воздух. Затем пошел вперед к открытому пляжу. Воздух под деревьями был горячий и душный, но у воды дул легкий ветерок. Возможно, все происходило в эту самую минуту: не сознавая, что делает, он зажмурился и пошел дальше. Потом открыл глаза. На пляже никого не было. Он прошагал немного, а затем развернулся и пошел обратно, по-прежнему взвинченный и раздраженный. Когда он добрался до бунгало, в дверях уже стоял Торни и выглядывал его. Гроув протиснулся внутрь и, развернувшись, уставился на него.
- Они поменялись номерами.
Гроув не ответил - лишь открыл в удивлении рот. Потом закрыл.
- Где Ромеро?
- С ним все нормально. Практически в отрубе, - Торни махнул рукой. - Я сам сходил и посмотрел. Там какой-то старикан. Видно, у нее датчики. Заперлась в соседнем номере с женой того типа.
Это поразило Гроува, как ударом грома. Она думала об этом и боялась. Она знала его. И по-прежнему была там.
- Что же ты здесь делаешь? - спросил он сурово.
- Разве я не должен был тебе сказать?
Обороняющийся тон Торни вывел его из себя.
- Нет! Не должен! Какого черта ты сюда приперся?
- Хочешь, чтобы я влез в окно? - заорал Торни. - Пока там та, другая?
Гроув протянул руку и грубо схватил его за плечо.
- Слушай, Торнвальд, - сказал он, сильнее стиснув его мышцы. - Это твои проблемы. Этим занимаешься ты. Понял?
Он никогда не видел, чтобы у Гроува так сильно искажалось лицо. Когда тот мало-помалу ослабил хватку, он резко развернулся, выбежал на улицу и прыгнул в машину.
Возвратившись в отель, поднялся по расшатанной лестнице: Ромеро уже встал со стула и рухнул на кровать. Он громко храпел. Торни подвинул его к стенке и уселся на край матраса. Время текло, а он сидел, глядя на дверь, на окно. В час ночи вырубили электричество: он зажег свечу и стал наблюдать за тенями, подготавливаясь. Наконец, снял обувь и вышел.
Ночные звуки заглушили тот незначительный шум, который он, возможно, поднял, влезая в окно. Со шприцем в руке он прошел к кровати слева. Когда впрыснул кураре в мясистую шею, его губы неожиданно прошептали:
- Прощай, старая кошелка. (Она с самого начала не одобряла дружбу Гроува с ним.)
Она лишь слегка пошевелилась в постели, словно перевернувшись во сне. Он туго затянул простыню вокруг ее подбородка и вернулся к окну.
30
Позднее, когда рассвело и старый американец с женой уехали, а прислуга загремела посудой на кухне, он вошел еще раз и закончил свою работу. Возвращаясь на машине к бунгало, он с глубоким наслаждением вспоминал скорость и точность, с какими выполнил эту последнюю часть затеи. Гроув ждал его возле бунгало, сидя на пне пальмы. Они поехали вглубь материка через зеленый мир банановых плантаций и поднялись на вершину холма за городом, где остановились и наблюдали, пока пожар не потушили. Плаза почернела от народа. Потом они отправились напрямик через джунгли по узкой обратной дороге и выехали на прибрежную столичную трассу.
Все было сделано, причем единственным возможным способом, как это понимал Торни, но Гроув все равно был недоволен: его беспокоила американочка. Гроув снова и снова повторял: он никогда в точности не узнает, что же она видела. Она, конечно, спокойно уехала, но как ему удостовериться, что она не открыла случайно правду (наверное, та была вполне очевидна, если б девчонка почему-либо и впрямь посмотрела) и вместо того, чтобы впутываться, просто закрыла дверь и ушла, сохранив за собой возможность свободно рассказать обо всем позже?
- Нужно кое-что поменять, - категорично сказал Гроув.
- Поздновато, - возразил Торни, уязвленный тем, что Гроув не счел его работу блестящей.
Гроув промолчал. Когда они огибали поворот, Торни украдкой взглянул на него и почувствовал, что теперь от него отгородились. Гроув собирался совершить нечто безумное, не доверяя ему свою тайну.
Но, даже несмотря на это, он насилу поверил, что Гроув не шутит, когда, перевезя его в Лос-Эрманос, тот через два дня изложил ему новый жестокий план.
- Ты что, хочешь неприятностей? - медленно проговорил Торни. - Зачем тебе снова ходить по лезвию ножа, когда все уже в порядке?
- Затем, - обрезал Гроув. - Посидишь тут пару дней - и все. Они приедут сегодня вечером.
Он не спросил Гроува, почему девчонка так и не появилась. Утром третьего дня, когда им удалось хоть как-то утихомирить старика, Гроув заметил:
- Хорошо, что она такая восприимчивая к препаратам. Будь она похожа на него, Палома ни за что бы с ней не справилась.
Воздержавшись от критики, поскольку она была бесполезна, Торни просто сказал:
- Старикан - сущее наказание.
Он никогда бы не подумал, что Гроув способен на такое затяжное сумасбродство. Вместо того чтобы жить нормальной жизнью, спокойно ожидая вестей из Лондона или Монреаля, он истерически увлекся круглосуточной игрой с двумя американскими туристами: кормил их ЛСД, колол под завязку скополамином и морфием, усыплял и вновь пробуждал, устраивая специальные звуковые эффекты на каждом этапе программы. (Эта магнитофонная мания казалась Торни чистым инфантилизмом. В лос-эрманосской комнате должна была царить темнота, в которой изредка слышался нескончаемый шепот, едва различимый, если он не оставался там нарочно, чтобы послушать. Затем повторяемые фразы, казалось, набирали громкость и заполняли все углы.)
Этот период был самым напряженным: Торни с Дирком работали в две смены по четыре часа. Распорядок приходилось соблюдать с неукоснительной точностью. Каждый день Гроув по три раза ездил в столицу и обратно; по возвращении в Лос-Эрманос он часто бывал вспыльчив.
- Все равно, - сказал Торни утром, когда они ехали на вокзал и он помогал Гроуву переносить старика на поезд до Сан-Фелипе, - что бы теперь ни случилось, мы сделали все возможное.
Он не был настолько глуп, чтобы сказать: "Я сделал все возможное". Но Гроув оглянулся на него в раздражении.
- Что ты вечно бубнишь: "случилось, случилось"? - спросил он. - Ничего просто так не случается. Все зависит от человека.
- Ты прав, - согласился он и вскоре припомнил это замечание Гроува на ранчо. Тот позвонил ему на следующий день и сказал, что нуждается в нем; когда Торни приехал, он ждал его в маленькой библиотеке рядом со своей спальней, Гроув встал и закрыл дверь.
- Есть будешь здесь, - сказал он ему. - Твоя задача - настраиваться на любые разговоры, в какой бы комнате мы ни находились, и все записывать. Она со мной не откровенна.
- По-моему, ты говорил, что она восприимчива, - сказал Торни, подавив ухмылку.
- Это не означает, что сейчас она откровенна.
Торни слушал до, во время и после еды и был поражен. Без сомнения, никто из них вообще ничего не помнил о Пуэрто-Фароль: они были убеждены, что впервые встретили Гроува на пристани.
- Она что-то утаивает, - посетовал Гроув, изучив записи.
- Сведи ее с ума, если сможешь. Захвати врасплох, - посоветовал Торни.
- Она еще задаст мне хлопот.
Учитывая это, можно было не сомневаться, как Гроув отреагирует на новость о костре: полный дурных предчувствий, Торни зашел сказать ему. Утром Гроув велел ему сжечь стопку бумаг - в основном, машинописные заметки, которые он всегда делал. Торни не стал бы обращать на это внимание Гроува, если бы не заметил, как девчонка бродила по двору рядом с тем местом, где он разжег костер. Как только она вернулась в дом, он вылез из своего гамака в бамбуковых зарослях и подошел проверить. Он решил, что кто-то из прислуги, перед тем как отправиться на фиесту, видимо, залил пламя водой, поскольку бумаги сгорели не полностью. Подобрав остатки, он принес их в кухню, общипывая на ходу обугленные края. Он помыл над раковиной руки и, пока вытирал их, взглянул на верхний фрагмент.
езд
ак строительные леса д
(Примечание: для лечен
ий день - пляжная пленка в Лa-Либ
"Скоро наступит рассвет",
в КРАСНЫЙ блокнот
Ну и так далее - ни одного законченного предложения, лишь обрывки фраз да обрезанные слова. Но пришлось все же внести этот мусор в дом и доложить о случившемся.
- Что-о? - Гроув вскочил с кресла и выхватил бумаги. Торни промолчал. Он слышал, как во внутреннем дворе мерно работает разбрызгиватель, время от времени барабаня по большим банановым листьям. Через некоторое время Гроув сказал, глядя на него в упор:
- Это очень плохо.
- Бога ради! Она просто прошла мимо!
Но Гроув глянул на него свирепо и повысил голос: - Верь мне, если я говорю, что это плохо.
- Я тебе верю, - Торни двинулся к двери.
- Побудь здесь, - резко сказал Гроув и прошагал на середину комнаты. Затем минут десять он говорил без остановки. Наконец, рухнул на диван и растянулся во весь рост.
- Такое чувство, будто я с самого начала знал, что этим все и кончится. Невероятно, как иногда складывается одно к одному.
Торни смотрел в пол:
- Все зависит от человека. Разве ты этого не говорил?
Взгляд Гроува был холоден.
- Я точно так же против этого, как и ты. Но таковы обстоятельства. Ты же понимаешь.
- Ты знаешь, что делаешь.
Вскоре после этого Торни вышел во внутренний двор и увидел, что девица стоит внизу на скалах; Гроув быстро принес электронагреватель и приготовил доктору чай.
Когда уже совсем стемнело и Гроув с девчонкой были в кухне, Торни спустился вниз и забрал Пабло, который оставался у генератора. ("Там один сеньор заболел, и я должен отвезти его в Сан-Фелипе".) Вместе они перенесли старика из кровати в грузовик. Торни сел в кабину и закрыл дверцу. Затем поехал один в темноте, по дороге, ведущей в Барранкас, пока не добрался до опасного отрезка над крутым обрывом. Если бы здесь повстречался даже мул, пришлось бы остановить машину. В дневное время далеко внизу видны были округлые верхушки больших деревьев. Остальное пришлось сделать самому, но все равно это заняло не больше двух минут. Затем он проехал еще примерно милю, пока не достиг того места, где можно было развернуться.
В эту часть страны никто никогда не забредал; это была необитаемая земля. На краю обрыва карликовые мимозы и кактусы, а дальше - бесформенные заросли тернистой куманики, похожей на мотки колючей проволоки. Еще ниже - лес высоких зеленых деревьев, росших купами. "В любом случае, там ничего надолго не задерживается", - подумал он, окинув взглядом бескрайние, залитые лунным светом земли: денно и нощно стервятники били крыльями и клевали добычу, а муравьи торопливо двигались нескончаемыми шеренгами.
- Может, ляжешь спать? - сказал ему Гроув, когда он вернулся.
- Угу, - ответил он и спустился повидаться с Пабло у генератора. Раньше они вместе выкурили несколько гриф. А теперь сидели, куря под луной и слушая радио. Прежде чем окончательно расслабиться, поскольку не представлял, сколько сможет оставаться здесь внизу с Пабло, он заставил себя встать и подойти к грузовику, где оставил ключи в замке зажигания. Он почти уже спустился обратно к генератору, когда его позвал Пабло, и был потрясен, увидев девчонку: он полагал, что та с Гроувом. Единственное, что можно было сделать, - подняться в дом за консультацией.
Когда Торни все рассказал, Гроув посмотрел угрожающе:
- Ах так, она хочет, чтобы это произошло в Сан-Фе-липе, да? Ладно, отвези ее. Превосходно!
Затем он все объяснил и сказал Торни в точности, что нужно сделать.
- Ты к чертям спятил! - непроизвольно воскликнул Торни.
Гроув широко улыбнулся:
- Я дам тебе десять минут форы.
"Блефует", - подумал Торни, тяжело спускаясь обратно к генератору. Это было довольно опасно и без акробатических трюков. Он остановился на минутку возле высокого кактуса и докурил начатую грифу, лежавшую в кармане.