- Дело не в этом, детка! - Голос у него был низкий и такой хриплый, что почти переходил в шепот. - Вовсе я не хандрю! Просто внутри скверно, - он неопределенно провел рукой вдоль туловища.
- Что-то съел? - спросила она.
Подошел Веро с напитком для Торни.
Это поможет. Торни расстроился - вот и все. Мы сбили собаку и слышали, как она визжала, подыхая.
- Кто вел машину?
Веро глянул в ее сторону, но в темноте трудно было рассмотреть его лицо.
- Он сам и вел! Потому-то и расстроился, - раздраженно сказал Веро. Она заметила, что ему не хочется об этом говорить, и промолчала. Но подумала: "Он разрешает этому маньяку водить фургон".
Торни повернулся к Лючите:
- Детка, это было ужасно. Просто собака - да, знаю. Но это жизнь, детка. Жизнь! С каждым криком из нее уходила частичка жизни. А потом она сдохла. Не знаю - когда я подумал, что так вот и со всеми живыми существами, мне стало не по себе.
- Ну да, конечно, - неопределенно сказала Лючита. - Можешь не рассказывать. Возможно, не всегда бывает так скверно. Некоторые люди даже не догадываются, что умирают.
- А может, бывает и хуже, - сказал Веро. - Собака сдохла за пять секунд. Чего еще желать?
- Это неизмеримо! - воскликнул Торни громким шепотом. - Пять секунд или пять лет - вечность! Клянусь тебе, я никогда этого не забуду! - Он запнулся. Лючита воспользовалась паузой и заметила:
- Вечность! Не волнуйся, твоя жизнь кончится раньше.
Торни собирался продолжить, но в тот же миг Веро перебил его:
- Ты уже выпил? Может, долить? - он покосился на бокал Торни, пытаясь определить уровень жидкости. - Да что с тобой? - воскликнул он. - Почему ты не пьешь? Пока не выпьешь, будешь без конца талдычить. Никто не хочет об этом слышать, - последние слова он произнес немного медленнее. - Понял?
Торни кашлянул, выпрямился и выпил.
- По-моему, ты перегрелся на солнце, - сказал ему Веро. - Почему не сядешь?
Торни допил бокал и протянул его за добавкой. Они слушали рев самолета, пролетавшего над головой; когда грохот перешел в гулкое эхо, катившееся дальше по долине, Торни сказал:
- Поставь нового Сесиля Тейлора.
- Дай бокал, - Веро наполнил его вновь, поставил шейкер и вошел внутрь. Лючита с минуту что-то мурлыкала, а затем спросила:
- Что с тобой?
- Устал. Жара была страшная, - из-за растений послышались негромкие звуки музыки.
Вернувшись на террасу, Веро крикнул:
- Торни! Иди и сядь. Или ляг вот тут и задери ноги.
Лючита вошла в кухню. Мануэль и Палома сидели за столом в море флуоресцентного света и разговаривали.
- Buenas noches, - сказали они.
Пепито все еще сидел в ванне, выдавливая из махровой мочалки мыльную пену. Как только Лючита выдернула пробку и вода начала всасываться в канализационную трубу, послышался телефонный звонок.
- Мама, а Веро видел гремучих змей?
- Я спрошу его, - ответила она.
- А игуан?
- Откуда я знаю, что он видел? - Она пыталась вытереть его влажным полотенцем. - Спросишь его завтра. На обратном пути они сбили собаку. Вот и все, что он сказал.
- О! - Пепито был в шоке.
- Машину вел Торни, - быстро пояснила она. - Веро ничего не смог сделать.
- А, - успокоился мальчик. - Веро никогда не переехал бы собаку, правда?
Она пожалела, что упомянула об этом.
- Это был несчастный случай, Пепито. Надевай пижаму.
Когда Пепито, наконец, лег в постель и затих, она вернулась на террасу. Торни лежал на кушетке, слегка покачиваясь и слушая джаз. Как только она подошла, он встал и заговорщицки приложил палец к губам. Взяв Лючиту за руку, Торни отвел ее к парапету.
- Слушай, не входи внутрь. Ему только что сообщили плохую новость. Умерла его мать.
- Мать? - Она минуту помолчала. Потом, пытаясь отцепить его пальцы от своей руки, повернулась к нему и воскликнула: - Почему это я не должна входить? - Она вырвалась и пробежала немного, а затец прошла остаток пути до библиотечной двери шагом. Внутри было темно.
Веро лежал на кушетке, уставившись в потолок и заложив руки за голову. Войдя в комнату, она с трудом смогла его рассмотреть. Он повернулся к ней:
- Торни сказал?
- Да, я сочувствую тебе, Веро, глубоко сочувствую.
- Я просто зашел сюда на пару минут. Хотел побыть один.
- Знаю! - воскликнула она и вдруг неожиданно для себя села и, обняв его обеими руками за голову, поцеловала в лоб и щеки. Потом встала, не проронив больше ни слова, и пошла прочь.
- Вы с Торни ужинайте. Я перехвачу что-нибудь позже.
После этих слов она остановилась и обернулась.
- Ты не говорил, что он останется на ужин, - сказала она громким шепотом. - Почему он не может уйти?
Веро посмотрел на нее так, как ей не нравилось.
- Он болен. Разве ты не видишь? Ему нужно поесть и лечь спать. Он переночует сегодня в маленькой спальне.
- Почему он не может пойти домой? Здесь же недалеко.
- Потому что он понадобится мне здесь рано утром. Она шагнула ближе к кушетке.
- Я не буду с ним ужинать, - заявила она таким же громким шепотом.
Он вскочил, схватил ее запястье, и на миг она застыла.
- Нет, будешь, - он пристально посмотрел на нее. А еще проследишь за тем, чтоб он лег после этого спать. Господи, у меня все-таки мать умерла, неужели я так много требую?
Лючита зажмурила и тут же открыла глаза.
- Я не хотела спорить. Извини. Ложись. Я о нем позабочусь.
- Приходи опять сюда, когда он уснет. К тому времени я уже буду дома.
- Ты уходишь?
- В полицейский участок, на минутку.
- Бедный Веро, - сказала она, покачав головой.
Мануэль аккуратно накрыл в столовой на стол. Горели свечи, да еще поступал тусклый свет из-за бамбуковых зарослей, занимавших один конец комнаты. Пока ели суп, слышали, как ушел Веро. Лючита пала духом. "Бедный, бедный Веро", - думала она: сама мысль о любых контактах с полицией внушала ей страх. Она даже не поинтересовалась, зачем он им потребовался.
Хотя Торни слегка опьянел, он казался все таким же подавленным. С одной стороны, это было даже хорошо: меньше вероятности, что разговорится. Во всяком случае, она обязана как-нибудь пережить этот ужин. Когда он завершился, Лючита задумалась над тем, что Торни ни разу не обмолвился о собаке. Она надеялась, что отчасти - благодаря ей. Она хотела помочь Веро всем, чем можно: от сознания того, что она пошла даже на это, ей стало радостно.
Они встали у стола.
- Ну, спокойной ночи, - сказала она. - Я знаю, ты хочешь лечь спать. А мне нужно пойти взглянуть на Пепито.
Она не услышала ответа, но развернулась и прошла через кладовку в кухню. Когда вернулась с машинкой для скручивания сигарет, он же ушел в свою комнату.
На террасе все еще играл джаз. Она опустилась на матрас рядом с бассейном и, чтобы скоротать время, начала забивать грифы. Молодые лягушки, которых Веро запустил в меньший пруд на западной террасе, пробовали квакать, сдавались и пробовали снова.
Когда она приготовила пять гриф, захлопнулась библиотечная дверь.
- Веро?
Он вышел и остановился, глядя на нее сверху и засунув руки в карманы.
- Ну, хоть с этим покончено, - сказал он.
Она подвинулась и похлопала матрас рядом с собой: он сел.
- Подожди, - сказала она. Поднесла спичку к одной сигарете и протянула ему, затем прикурила вторую для себя и стала ждать, пока он заговорит. Текли минуты: играла музыка, и квакали лягушки. Докурив свою сигарету, она спросила:
- Чего хотела полиция?
Он вздохнул:
- Они вызывали меня из-за матери. Хотели, чтобы я пришел и на кое-что взглянул. Я должен был подписать один документ.
- Для чего?
- Она умерла здесь. Вот в чем дело.
- Здесь?! - Лючита широко открыла глаза. Она видела много фотографий грозной матушки Веро, и сама мысль о том, что она где-то поблизости, пусть даже и мертвая, наполняла Лючиту благоговейным ужасом. ("Когда она действительно чем-то поражена, - мимоходом подумал он, - то становится еще смазливее". Он пожалел, что рассказал об этом сейчас, а не перед сном.)
- Ну, не прямо здесь. В Пуэрто-Фароль. Я ездил туда повидаться с ней.
Он подбросил окурок в воздухе: тот описал светящуюся дугу и скрылся за краем здания. "Когда-нибудь ты попадешь в кого-то, и будут неприятности", - много раз повторяла она ему. Оба немного помолчали. Затем Лючита начала взволнованно:
- Но почему ты сказал, что едешь на ранчо? Я знала, что ты - не в Сан-Фелипе. Зачем ты солгал мне?
Он помедлил.
- Я хотел сделать тебе сюрприз, - сказал он. - Встретиться с ней и привезти ее сюда.
"Снова врет", - подумала она. Он никогда бы не рассказал матери даже о ее существовании, не говоря уже о том, чтобы привести мать в квартиру, пока она здесь.
- Ты с ней не встретился?
- Нет, - безысходно ответил он.
Она выждала, а потом спросила:
- Но что случилось?
Он судорожно вытянулся, повернувшись к ней, и его лицо исказила гримаса мучительной боли.
- Боже мой! Случился пожар! В отеле! Они привезли ее золотое зеркальце и несколько драгоценностей. Я должен был их опознать. - Он немного помолчал, а потом медленно перевернулся на спину. - Мне сделали одолжение.
- Какое еще одолжение?
- Разрешили сделать это здесь. Иначе мне пришлось бы ехать аж в Пуэрто-Фароль.
- Понятно, - сказала она с мрачной улыбкой. - Потому что ты - это ты.
- Я ценю это одолжение, - защищаясь, произнес он.
- Да, ехать туда во второй раз было бы накладно. Он взглянул на нее.
- Я хочу сказать, ты ведь там уже один раз был.
- О Боже! Был! - Он прикрыл глаза рукой и так и остался лежать. - Когда я очнулся, уже смеркалось, и мы отправились обратно в город. Помню, что мы ездили купаться. Даже тогда уже было слишком поздно ехать к ней в "Индепенденсиа". Если б я только встретил ее у корабля, ей бы вообще не пришлось останавливаться в отеле.
- Но что же произошло? - нетерпеливо спросила Лючита.
- Ну, в общем, мы были в одной из этих гадючьих портовых кантин. Заходит какой-то гасендеро. Я видел его здесь в городе. Говорит нам: "Hombre, моя финка в шести минутах от города, ну и так далее". Ладно едем на финку. Она в джунглях. Разумеется, ни в каких не в шести минутах. Примерно двадцать пять, на дороге - кучи грязи, кусты, ужас! Ну вот, значит видим финку, с других финок приезжают его друзья и начинается большая пирушка. Затяжная. Корабль бросил якорь на следующее утро в семь, а я проспал весь день. Короче, опоздал к прибытию, и она уже была в отеле. Я не мог поехать, чтобы она увидела меня в таком виде. Думал, подожду и увижусь с ней здесь.
- Ах, Веро! Ты не встретил ее, а потом просто развернулся и приехал обратно! Это ужасно!
- Ага, - сказал он почти удовлетворенно. - Ты понимаешь, о чем я, почему я себя так чувствую.
- Да, но ты не должен считать себя виноватым. Это не так, милый.
Она взяла еще одну грифу и молча покурила.
- Хорошо хоть, ты не особо ее жаловал, - сказал она, поразмыслив. - Представь, как бы ты тогда убивался.
- Боже мой, мать есть мать! Разве не ясно, что удар все равно огромный, как бы я к ней ни относился?
Лючита холодно покачала головой.
- Нет, было бы хуже. Ты не понимаешь. Ты никогда не любил свою мать. Сам мне об этом говорил.
- Какое это имеет значение? - закричал он. - Тут все гораздо сложнее. Она у меня внутри! Если умирает мать, что-то происходит. Так устроена жизнь, и все тут.
Лючита подумала о своей матери в Париже.
- Разумеется. Но если ты еще и любишь ее, намного хуже, если она умирает.
- Ты не в своем уме, - категорически сказал Веро.
Стопка пластинок закончилась - слышалось лишь кваканье лягушек.
- Торни пошел спать сразу после ужина, - сказала она.
- Он продолжал ныть насчет собаки?
- Нет, - с гордостью ответила Лючита. - Просто поужинал, и все.
Веро встал и потянулся.
- Он вымотался. Путь-то неблизкий. Не сделаешь мне сэндвич?
- Побудь здесь, - сказала она, обрадовавшись, что может быть полезной. - Я все принесу.
- Принеси в постель. Я пойду внутрь.
15
Лючита никогда не флиртовала и не устраивала эротических раздеваний: она держала его на расстоянии вытянутой руки, пока они не оказывались рядом в постели. Взаимную нежность она воспринимала лишь как побочный продукт секса. Иногда он пытался пристально смотреть на нее через стол или с другого конца комнаты; она делала вид, будто не замечает, но, в конце концов, всегда как-нибудь эмоционально откликалась, и он чувствовал, что хотя бы отчасти навязал свою волю. Однако она четко дала понять, что считает подобную тактику нечестной - посягательством на ее частную жизнь. И все же, когда наступал момент, она была неимоверно беззаботной и страстной. Дарила ничем не омраченное счастье. Поэтому он постоянно взвешивал все "за" и "против". В том, чтобы обеспечить ее возвращение в Париж, похоже, не было ничего страшного: она столкнется там с той степенью нищеты, которой еще не знала. Вскоре она потребует кратких каникул вместе с ним. Тогда-то он и решит, хочет или нет на самом деле снова быть с ней - компенсируется ли отсутствие интимной близости в его повседневной жизни ее необычайно высокими показателями в постели.
В календаре Гроува не было, как правило, ни праздников, ни будней. Связывая воедино различные возможности, которые составляли и сохраняли его нынешний образ жизни, он всегда мечтал о незаполненном распорядке, позволявшем наслаждаться максимальной свободой и принимать внезапные решения. Он хотел, чтобы основная схема каждого дня как можно больше напоминала схему предыдущего. Друзья и прислуга никаких трудностей не представляли, однако отец и Лючита по неведению изредка нарушали плавное осуществление его личной схемы. Этого следовало ожидать: один обеспечивал его деньгами, а другая - удовольствиями. Но как неизменное положение это было неприемлемо. Для моральной поддержки он уговорил Торни бросить Канаду и переселиться в столицу. Торни был неудачником, но это тянулось еще со студенческих лет, и поскольку он был смышлен, обладал интуицией и тонко чувствовал все грани личности Гроува (хотя им и нелегко было манипулировать), Гроув, естественно, решил иметь его под рукой. Он хотел, чтобы Торни находился рядом - на заднем плане, но где-то поблизости. Всякий раз, когда сеньор Сото угрожал снять с довольствия или когда борьба с Лючитой становилась чересчур острой и требовалась передышка, Гроув хватал Торни, и они вместе куда-нибудь уезжали. Поскольку ежемесячного дохода Торни едва хватало на оплату дешевого жилья и простой еды, которой он там питался, он всегда с готовностью принимал приглашение: чем запутаннее была поездка и чем больше времени она отнимала, тем больше у него оставалось денег, когда он возвращался и ждал прибытия из дому нового чека. Хотя сеньор Сото и Лючита редко друг с другом соглашались, оба на дух не выносили Торни, причем по одинаковым причинам.
- Неужели ты не понимаешь, что он тобою пользуется? - спрашивал старый сеньор Сото.
Ему казалось, что Торни оказывает на Гроува дурное влияние.
И Лючита:
- Ох уж этот бродяга! Думает, что здесь отель. А ты потакаешь ему.
Нынешний план возник неожиданно и не был прямым следствием домашних неурядиц. Идея пришла ему в голову всего недели три назад. На ранчо в Сан-Фелипе велись работы. Он скажет Лючите, что едет туда, а сам улизнет с Торни на пару дней в Пуэрто-Фароль.
Поездка пройдет успешно, только если он будет абсолютно спокоен. Он научился достигать такой уравновешенности. Это было довольно легко: с помощью эмпирического метода самогипноза он заставлял себя поверить, что настоящее уже является прошлым, а то, что якобы сейчас совершается, он уже сделал раньше, так что нынешний поступок - нечто вроде воспроизведения минувшего опыта. Избавившись от непосредственного ощущения собственной среды, Гроув мог оставаться невосприимчивым к ней.
Однако, включая успокаивающий аппарат, он становился неразговорчивым. Торни об этом знал и заметил, что под воздействием своего метода Гроув бывает молчалив и замкнут. Это было незначительным сопутствующим обстоятельством процесса, при котором Гроув обретал определенные свойства сверхчеловека; в такие периоды его непогрешимость не подлежала сомнению. Зная, что хозяин в угнетенном состоянии, Торни готовился к малоприятной поездке.
Они ехали по шоссе под нависающими орхидеями, из автомагнитолы прямо в лицо им рыдала мехорана. День был ясный, воздух - чистый. Когда они спустились в низину, бескрайнее небо посерело. На некоторых участках дорога была узкая и кривая, а растения, тянувшиеся с обеих сторон, стучали по машине и царапали кузов. Рубашка Гроува была сзади влажная и холодная; он обернулся и увидел как по полиэтиленовому чехлу подголовника стекает пот. Мимо проносились накаленные грязные деревни, а в промежутках между ними - черный, трухлявый лес.
Теперь, когда поездка окончилась, он лежал на меху под застывшими в угрозе растениями, заложив руки за голову и ликуя, что в памяти так пока и не всплыла ни одна подробность. Когда позвонили из полиции, он подумал лишь о том, как ему вести себя с Лючитой.
- Скажи ей, но, если сможешь, пока не пускай ко мне, - сказал он Торни, однако не удивился, что она его нашла тотчас, как только узнала. У него не было времени - приходилось действовать экспромтом. Однако он не считал, что поступал слишком скверно, и, вернувшись из полицейского участка, решил придерживаться той же импровизированной линии поведения. Ему казалось, что сегодня у них, возможно, выдастся действительно славная ночка, судя по тому, какой прилив нежности вызвала у нее весть о смерти матери.
В полумраке комнаты, пока Лючита искала в кухне еду, он лежал на кровати и рассматривал свое отражение. Обе спинки он заменил зеркалами с электрической регулировкой - нелепые примочки, которые он иногда включал, чтобы позабавить Лючиту во время постельных игр. После ее возвращения от сеньора Гусмана он благоразумно от этого воздерживался. Может, сегодня?
Никакого секрета здесь не было: когда он изучал контуры своих щек и подбородка, шеи и плеч, ему становилось совершенно ясно, почему любая девушка счастлива была с ним переспать. Он похотливо ухмыльнулся в зеркало у себя в ногах. Из кухни доносились слабые звуки. Обычно он не заходил в эту часть дома. Несмотря на белую эмаль и нарочитую гигиену, там всегда чувствовался кислый запашок мусора, словно за дверью валялись гниющие очистки папайи. И потом - этот мальчишка.