Тот охотно принял ее обратно, но ввел тем временем новые правила. Пепито должен был спать в одной из комнат для прислуги, и ему категорически запрещалось выходить за пределы кухни, а сама она больше не могла занимать просторную голубую комнату со своей любимой ванной и вместо этого обязана была жить в одной комнате с Веро. Лючита решительно возражала против этого последнего условия: ее не волновало, что она лишалась уединения, но подобная договоренность, безусловно, уменьшала ее возможности торговаться. Однако положение у сеньора Гусмана постоянно становилось все невыносимее: он дважды находил у нее yerba и выбрасывал, так что Лючите пришлось потратить уйму времени и денег, чтобы достать новую, а когда Пепито швырнул железный паровозик и разбил большое окно в столовой, сеньор Гусман отвесил ему такую оплеуху, что большое кольцо с бриллиантом расцарапало мальчику щеку. Плача после этого у себя в комнате, она решила, что с сеньором Гусманом что-то не так и лучше ей убраться из его дома.
В тот день, когда Лючита вернулась к Веро, она специально не курила несколько часов, пытаясь составить план их предстоящего разговора, но при этом не сомневаясь, что он все равно окажется совсем не таким, как она себе представляла. Так оно и случилось. Веро просто кивал время от времени, пока она говорила, а затем неожиданно рассказал о новых правилах, которые вступят в силу, если она вернется. После чего протянул ей портсигар, со щелчком открыл его и произнес:
- С фильтром.
Она взяла одну толстую грифу и закурила. Впоследствии ей казалось, что именно этот жест вынудил ее принять новые правила и перемену собственного статуса, которую те подразумевали. Нельзя же было жить с человеком, который никогда не курил ничего, кроме табака, не выносил самого запаха марихуаны, замечая его в воздухе даже целый час спустя, и считал, что имеет право рыться в ее сумках, отыскивая тайные припасы.
До "побега" у Веро существовало правило - три раза в неделю. Она никогда не знала, в какие ночи, поскольку иногда ему нравилось подряд одну за другой, а порой он делал перерывы. Теперь же, когда придется спать в его комнате, она подозревала, что свободных ночей не останется вообще.
Вечером после ее возвращения они переговаривались, лежа на разных кроватях.
- Я хочу, чтобы ты была культурной, - говорил он ей. - Это значит, что тебе нужно делать только то, чего тебе хочется. Но ты должна знать, что ты этого хочешь, а также знать, почему ты этого хочешь.
- Я знаю, чего я хочу, - сказала она, сморгнув. - Я хочу в Париж. Но я не культурная, да? У меня ведь нет денег на билет. La plata, hombre, la plata!
- Я пытаюсь тебе что-то объяснить, а ты ноешь о Париже. Может, закончим сначала с одним?
- Ты хочешь закончить? - свирепо спросила она. - Я тоже хочу кое с чем покончить. Я хочу распрощаться с этой мерзкой страной. С этими людьми! С тем, как они себя ведут! Petits bourgeois! Фу! - Она привстала и оперлась на локоть. - Если ты и вправду хочешь, чтобы я стала культурной, ты знаешь, что делать. Отпусти меня в Париж. Мне все равно как - на корабле, туристическим классом. А если хочешь увидеть мой труп, держи меня здесь и дальше - вот и весь сказ.
Лючита выучила английский в своей родной Гаване, а по-испански говорила здесь только с прислугой, да еще изредка, если сильно накуривалась и становилась чересчур cotorra. Но сегодня был не тот случай: действие утренних гриф уже выветрилось, и чтобы как можно ловчее вести спор, которого она ждала, Лючита не курила с самого обеда.
- Ты не слушаешь! Не даешь мне слова сказать! - начал он жаловаться, а затем понизил голос. - Ты хоть знаешь, о чем я говорю? Хочешь это узнать?
- Да, - сказала она тихо, но сдержанно.
- Я пытаюсь сказать, что как только ты захочешь податься в Эмбахадорес, на Таити или в какое-нибудь из этих мест, - вперед! Если ты и вправду хочешь уехать и знаешь почему, то езжай. Если же ты предпочтешь остаться здесь со мной, я - к твоим услугам! - Он протянул руки, словно в ожидании объятия.
Она улыбнулась.
- Это очень приятно, - сказала она, улегшись и уткнувшись лицом в подушку. - Значит, ты доверяешь мне, Веро.
- Ну разумеется. И, в сущности, всегда доверял.
Она снова села в кровати.
- Ну и слава Богу! - с чувством воскликнула она и медленно опустила голову на подушку.
- Но им всем я не доверяю, клянусь тебе, - продолжал он. - Только не теперь, когда они за раз накупили картин на сотню долларов. Перестань! - сказал он, вдруг испугавшись, что она начнет возражать. - Я видел его. Видел, где была его рука. И не желаю ничего слышать.
- Просто ты считаешь, что картины паршивые, - озлобленно сказала она.
Он выдержал драматическую паузу:
- Я когда-нибудь говорил, что они паршивые?
- Но ты не веришь, что они могли бы кому-то понравиться.
- Нет, это уж слишком! Всему есть предел.
- Ну, слава Богу, у мистера Мэйсона предел не такой, как у тебя. По крайней мере, я уже на сто долларов ближе к Парижу.
- К чему такая спешка? Разве нельзя подождать до июня? Или ты не веришь мне?
- Откуда я знаю, чему мне верить? - свирепо сказала она. - Ты говоришь, что у тебя будет. Но ты говорил это и раньше, и у тебя ничего не было.
- У меня будет, - спокойно произнес он.
Она лежала на животе и мотала ногами в воздухе.
- Если б я только могла быть полностью уверена! - воскликнула она. - Знаешь, я бы оставалась у тебя каждую ночь, и черт с ними, с картинами, - она снова села в кровати и посмотрела на него. - Но я сомневаюсь! Приходится выжидать, пока билет не будет у меня на руках.
- Ты свободная, загорелая, тебе семнадцать, - сказал он. - Делаешь только то, что считаешь нужным.
- Подожди, - она слезла с кровати, накинула пеньюар и вышла в кухню. Комната Пепито находилась в конце узкого коридора.
Она открыла дверь: Пепито спал. Она достала с книжной полки небольшую металлическую коробку и вернулась с нею в спальню. За растениями на террасе очень тихо играл джаз. Она легла в постель рядом с Веро и вынула из коробки сигарету. Та была из последней партии, которую Лючита забила два дня назад у сеньора Гусмана.
- В сон клонит, - сказала она. - Хочу немного кайфонуть. А завтра можно уехать в Эмбахадорес.
Позже, перед самым рассветом, она прошептала:
- Веро, я люблю тебя, и Пепито тебя тоже любит. Почему ты не хочешь быть добрее к нам? Почему?
Она давно поняла, что эти уместные или же неуместные уговоры бесполезны, но ее постоянно преследовал один образ: она входит в квартиру, открывая дверь своим ключом, поскольку она - сеньора, а Пепито бежит ей навстречу с большой террасы, куда ему даже вначале не разрешалось заходить.
- Ты же знаешь всю эту проклятую историю, - сказал он, зевая. - Ты не имела бы и полста в неделю.
- Дон Хосе Гарсия Сото, - презрительно, нараспев произнесла она. - Мерзкий буржуй! Я рассказывал ей о дяде моего деда? Он был кардиналом Гонсальвес-и-Алькантара, ну и что из этого?
- Так он знает, что ты из хорошей семьи. Черт возьми! - Он помолчал минуту, а затем продолжил: - Неужели ты не понимаешь, что ему насрать, кто ты? Ты ему не нравишься. Все просто.
- Не смей говорить со мной в таком тоне.
Она знала, что не сможет вывести спор на новую территорию - в области, куда еще не ступала в прошлые разы, но этой темы нельзя было избежать.
- Потому что я не увешиваю себя мехами, как putas у него дома.
- Да, ты сама это сказала! - воскликнул он. - Очень многое зависит от того, как ты выглядишь. В тот вечер у тебя ведь было время переодеться. Не стоило приходить на ужин с грязным лицом и в этих паршивых "ливайсах". Ты просто лентяйка и неряха.
Она изо всей силы ударила его кулаком в плечо, выпрыгнула из постели и встала голая, глядя на него сверху.
- Теперь ты на его стороне, - прошептала она, словно сама эта мысль была для нее невыносима. - Я знала, что ты - такой же, как он.
- Ох! - сказал он с отвращением и перевернулся на другой бок.
Лючита легла в постель. Прислушиваясь к звукам просыпающегося города, она вновь подумала о Париже.
13
Все последующие ночи были такими же: пару раз она ходила в ночные клубы и даже ухитрилась продать еще несколько картин, хотя и сказала Веро, что всего две. Ей это казалось логичным: чем меньше она будет на вид зарабатывать, тем щедрее он снабдит ее деньгами на переезд в Париж. Шли дни, и она неожиданно для себя начинала верить ему, когда он убеждал, что деньги появятся. У нее не было ни одной веской причины для того, чтобы изменить свое мнение: возможно, все дело в сочетании ряда обстоятельств. Веро и так никогда особо с ней не разговаривал, но теперь почти все время молчал, если только они не лежали в постели. Он мог весь день проваляться голый на террасе, читая; затем одевался и шел с друзьями обедать, и она не видела его, пока он не возвращался домой ночевать. Дважды он брал ее с собой в китайскую придорожную забегаловку на 12-м километре шоссе. Ей понравились танцы после обеда, но публика была удручающе провинциальна; когда Лючита сказала ему об этом, он помрачнел.
В последние дни Веро очень часто виделся с Торни, которого она все сильнее недолюбливала.
- Ненавижу, как он улыбается, - сказала она Веро. - Слава Богу, Пепито живет с прислугой. Хоть не видит Торни. - Потом она подозрительно добавила: - А что ему нужно?
- Нужно? Насколько я знаю, ничего ему не нужно. На этих выходных повезу его на ранчо.
Она посмотрела на него с недоверием.
- Веро, ты с ума сошел, - заявила она. - Зачем тебе везти его туда?
- Затем, что он на меня работает. Это для тебя так важно?
Лючита взглянула презрительно.
- Работает? Какую еще работу может выполнять Торни? Он же никогда в жизни палец о палец не ударил.
- Да-да-да, знаю, - терпеливо ответил Веро. - Для галочки он один раз числился на "Радио Насьональ". Но, в любом случае, теперь у него на пару недель есть работа. Будет устанавливать у меня аудиосистему.
- Торни?
- Ради Бога! Просто понаблюдает за тем, чтобы рабочие следовали моим указаниям. Если оставить их одних, они все сделают через жопу. Какая тебе разница, поедет Торни на ранчо или нет?
- Не нравится он мне, - просто сказала она.
Он рассмеялся:
- Но тебя ведь там не будет.
- В Сан-Фелипе? Да лучше мне в тюрьму сесть!
Он злобно посмотрел на нее.
- По-моему, тебе там понравилось.
Она ответила уклончиво:
- Змеи, сороконожки, да еще лианы все время по лицу хлещут. А жарища какая, прости Господи! - она открыла рот и задышала с трудом, припоминая.
- Да ты за все время ни одной змеи там не видела.
- Зато видела сороконожку.
- Просто дом старый. Они водятся в фундаменте.
- В этой стране, - сказала она, - хуже гор может быть только одно - твоя мерзкая tierra caliente.
Торни приехал в восемь утра в пятницу. Они взяли многоместный фургон, поскольку намеревались забрать по пути сельскохозяйственные инструменты и запчасти для нового генератора. Как только Веро уехал, Лючита принялась рыскать по спальне и ванной, собирая вещи. Она решила, что обе ночи проведет на кушетке в комнате Пепито, и хотела быстро перенести пожитки, пока Палома, уборщица, не заметит ее и не спросит, зачем она это делает. Оставаясь одна, Лючита больше курила - из-за нервов. Но курение вызывало у нее дурные предчувствия: ей казалось, что лучше запереться в маленькой комнате с Пепито, нежели спать одной в большой спальне, где ее пугали густые заросли и высокие ширмы.
Перенеся свои вещи со всей квартиры в комнату Пепито, она села на кушетку, откинувшись на подушки, и закурила грифу. Пепито стоял на коленях на соседнем стуле и играл чем-то на столе.
- Мама, что это?
Она подняла глаза и увидела сквозь дым, что он нашел ее сумочку и теперь показывает частично сложенные банкноты.
- В смысле - "что это"? Деньги. Положи на место.
- Я-то знаю, - сказал он с умудренным видом. - Если б у нас были деньги, мы бы поехали в Париж, да?
Она в восторге уставилась на него: для пятилетнего мальчика Пепито был весьма смышлен.
- Помнишь Париж: Abuelita и птичку в клетке? - с надеждой спросила она.
- Нет.
- Зеленая птичка все твердила: Apaga la luz, hombre! И все смеялись. Ты ведь помнишь?
- Не помню! - сказал Пепито, пристально глядя на нее.
- Это было всего год назад, - она умолкла, подумав о Париже. А через минуту встала, взяла сумочку и зашагала через всю комнату.
- Ты куда? - его голос стал резким от обиды.
- На террасу.
- А почему мне нельзя? Почему?
- Перестань. Отвяжись от меня! - Он вцепился ей в ногу, царапнув ногтями по грубой джинсовой материи. Лючита оттолкнула его с такой силой, что он опрокинулся на спину и упал на пол. Потирая затылок, Пепито медленно приподнялся, готовый расплакаться.
На террасе было жарко: Лючита лежала на кушетке с широким тентом и писала письмо матери в Париж. "В ночном клубе, где я работаю, все хорошо, сообщала она, - к лету обязательно накоплю денег и вернусь домой". Вскоре она встала и пошла на кухню за стаканом воды. Веро, разумеется, позвонил бы, но она не любила отдавать слугам распоряжения и вызывала их, только если хотела есть. Выпив холодной воды, она вернулась на террасу и закончила письмо. Затем прилегла и немного помечтала, наслаждаясь первым дуновением ветерка, возможно, предвещавшего дождь. Когда она зашла в дом пообедать, налетели кучевые облака, надвигаясь со всех сторон на оставшийся лоскут ясного неба.
Они с Пепито съели сэндвичи с салатом за столом в маленькой спальне. Лючита приучила сына ложиться сразу после обеда вздремнуть, главным образом потому, что сама не могла обойтись в этот час без сиесты. После того, как Пепито затих, она посидела пару минут на кушетке, читая, а затем растянулась и тоже уснула.
Пробуждение от тяжелого послеполуденного сна было медленным. Она увидела, как Пепито вышел из комнаты, услышала, как дождь барабанит по балкону, а затем снова заснула - возможно, надолго. Следующее ощущение - Пепито тычет ей пальцем в шею:
- Мама! Мама! Телефон!
Она встала и, пошатываясь, направилась в кухню. Палома сидела посредине за большим столом, показывая в угол. Лючита подошла и сняла трубку. Звонил Веро.
- Что случилось? - спросила она.
Она услышала, что он смеется.
- Просто захотелось передать тебе привет! Узнать, как ты там. Мы - в "Ми Сьело", помнишь? Маленькая кантина на плазе. Пришли сюда четверть часа назад.
Они немного поговорили. На заднем плане, перекрывая его голос, зазвонил церковный колокол. Она слышала, как тот гудит, заглушая шум бара.
- Увидимся завтра вечером часов в восемь, - сказал он ей и повесил трубку.
Он прошагала мимо Паломы, смущенно улыбаясь, зашла в библиотеку и встала, глядя на террасу, омываемую дождем под темным небом. За окнами стояла серая стена льющейся воды. "Дождик льет на целый свет", - вспомнила она. В детстве, когда она учила английский, ей нравились эти стихи: благодаря им дождь казался дружелюбным. Здесь же они утрачивали смысл: это был другой дождь - безудержный и угрожающий.
В голове у нее по-прежнему звучал низкий, густой гул церковного колокола. Но ведь Сан-Фелипе - деревня с одной церквушкой, и Лючита знала звук ее колокола: резкий, надтреснутый звон наподобие лязга железной трубы, больше напоминавший сирену, нежели церковный колокол. Веро - ни в каком не Сан-Фелипе. Где он мог быть, она не имела понятия, но знала, что это не Сан-Фелипе-Тонатан. Она думала лишь о том, что он солгал ей, и не знала, зачем он это сделал. "Хорошо, что он не собирается на мне жениться", - сказала она про себя.
14
Он вернулся в воскресенье вечером, в начале восьмого. Лючита сидела в комнате Пепито и читала, как вдруг услышала, что он приехал. Через минуту войдя в кухню, он крикнул кому-то:
- Побудь на улице! Я сейчас выйду.
Пепито уже помчался в кухню ему навстречу. Она положила книгу и шагнула в ванную, где встала ред зеркалом, причесываясь. "Как я буду смотреть ему в глаза?" - подумала она. Было такое чувство будто солгал не он, а она. Потом она услышала, как он входит в спальню, открыла дверь и зашагала к нему, все еще приглаживая расческой волосы.
- Привет, Чита! - воскликнул он, схватив ее за руку и, развернув, поцеловал. Она нехотя подчинилась, не глядя ему в глаза.
- Как дела? - спросил он.
Она смотрела в его сторону, но избегала его взгляда:
- Хорошо. Кто там с тобой?
- Да Торни.
- Я думала, он остался на ранчо.
- Он вернется туда через пару дней, - Веро отпустил ее, и она направилась в ванную.
- Где же все, черт возьми? - закричал он из кухни. - Где Мануэль?
- Ты сказал, что приедешь в восемь, я так и передала им, - отозвалась она. Лючита не услышала его ответ дословно, но тон показался недовольным. Минуту спустя она услыхала, как он расставляет на подносе бутылки и рюмки. Пепито помогал ему, восклицая: "Эту, Веро?"
- Пепито! - позвала она. Когда тот появился в дверях, она сказала: - А теперь прими ванну. Я приду через пятнадцать минут.
- Я хочу помочь Веро, - захныкал мальчик.
Она схватила его и стянула с него через голову рубашку. Потом начала набирать в ванну воду.
- Ты куда? - спросил он. Снова вспомнив о колокольном звоне, она не ответила. Поскольку раздевался он медленно, она помогла. Когда Пепито остался голый, она шлепнула его по попке и показала на часы на полке.
- Пятнадцать минут, - повторила и вышла.
Веро выносил из кухни поднос.
- Принеси печенья и какой-нибудь закуски, - сказал он ей.
На террасе было тепло. Торни стоял с краю, глядя через перила. Ночное небо было синее, усыпанное звездами, горы - черные, а длинные нити уличных фонарей напоминали световую паутину, опутавшую всю долину. Лючита прошагала к краю и оперлась о перила.
- Привет, - сказала она, повернувшись к Торни. На нем был джемпер и спортивная куртка, волосы взъерошились.
- А, - сказал он. - Здорово, Лючита, - и глубоко вздохнул.
- Ты болен или просто хандришь? - поинтересовалась она, отвернувшись к террасе. Он не шелохнулся.