Талис замолчала.
Сновидец тоже молчал; не хотел нарушать тишину. У него кружилась голова, как это бывает, когда мозг пытается переварить новые впечатления, поступающие в избытке. Слова Талис открыли ему целый пласт абсолютно новых ощущений. Он снова подумал, что, может быть, он уже умер и то, что сейчас происходит, - это только одна из бессчетного множества граней вечности. Боль стучала в висках, боль чего-то живого. Он дышал… и дышал… и не мог надышаться…
- Ты живой, - тихо проговорила Талис, глядя в сторону.
Помедлив, он все-таки задал вопрос:
- А ты? Ты живая?
Она повернулась к нему.
- Теперь я вижу, что мое существование, оно… что-то в нем…
- Что, Талис? Что ты видишь? Попробуй понять…
Она улыбнулась, но это было только подобие улыбки.
- Иногда, когда мне хочется как-то себя утешить, я говорю себе: может быть, я давно умерла, но по каким-то неведомым мне причинам избежала посмертного небытия. Мысли всякого разумного смертного существа так или иначе зациклены на концепции небытия и забвения, правда? И все-таки вот парадокс: если я существую только в этой истории, вне времени, почему я тогда продолжаю задумываться о смерти?
В ее голосе слышался страх - не то чтобы явный, но все же…
Она резко вскинула голову и посмотрела Сновидцу в глаза:
- Я помню… смутно, но помню… как я задумывалась о смерти и обо всех, кто навечно застыл в ее необъятном безмолвии. Я помню… - Она вновь умолкла.
Он кивнул.
- Но что такое бессмертие? Что это значит: избежать смерти? Мир, утративший силу воображения, обратился к Сказителям. Люди хотят, чтобы им дали надежду. И мы, Сновидцы, творим миры, где духовные сущности, заключенные в нашей реальности в смертных телах, живут вечно. Мы говорим людям, что наши земные тела - это всего лишь этап на великом пути… этап, который мы просто проходим и идем дальше. Людям страшно, им нужно, чтобы их успокоили. И мы разгоняем их страхи. В наших глазах люди видят отражение самого провидения; наши слова проникают, как морфий, в их растерянное сознание и облегчают им боль. Но кто утолит наши страхи? Мы рождаемся со способностью к восприятию, понятному очень немногим…
- Страх таится во тьме, - прошептала Талис. - Твое путешествие во тьму было суровым и долгим. Ты нашел свою цель. Эта цель - знание. И твое устремление к избранной цели само по себе есть предвестие, что она будет достигнута.
- А ты? - спросил он. - Какова твоя цель?
Она долго думала над ответом.
- Я знаю только, что должна передать тебе эту историю. Иногда я прозреваю себя в ином месте, в ином пространстве… это как проблески света во тьме… но у меня собственный путь. Я не могу видеть себя.
Он был весь захвачен ее темпоральным образом; ее слова омывали его, наподобие чарующих звуковых волн.
- Твоя история - сложная, свободная и красивая, - сказал он. - Нам нужно раскрыть ее до конца и уловить эти проблески света. - По ее взгляду он понял, что она принимает его слова, и добавил: - Итак… мы с тобой остановились на том, что рабы прославляли рождение Богини.
- Да, - сказала она. - У мифа есть продолжение. Люди из двух племен вышли на поиски пропавшей Принцессы, раскрасив лица алым и желтым. Лучшие воины шли впереди, их суровые черные лица были как затвердевший бархат, их мечи сверкали, словно в клинках жило пламя. Вождь, отец девушки, шел в окружении своих воителей, укрытый живым щитом тел. Темная ярость, захватившая его разум, превратила весь мир в сплошной сгусток злобы. Дочь посмела ослушаться отца?! Быть может, сбежала с тайным любовником? Или, может, ее похитило враждебное племя? Страх унижения лишь подливал масла в огонь его ярости. Его воинство шло вперед, сметая все на своем пути. Повинуясь какому-то внутреннему чутью, он привел своих людей к Реке Смерти. Сейчас все подчинялось его единственному желанию: найти дочь.
- Последние отблески света, меркнущего перед ликом грядущей ночи, сверкали на каждом клинке, в каждой бисеринке пота, на каждом иссохшем листе и стебле, на глянцевых внутренностях растоптанных насекомых. Самый воздух как будто наполнился переливчатыми огнями. И сквозь это призрачное сияние пришли огромные тучи - черные поднебесные цитадели, отягощенные громом и населенные духами электричества; они пришли забрать день, прежде чем он сдастся ночи. Ближе к реке дорог уже не было, люди шли, увязая в топкой грязи и прикрывая руками лица, чтобы хоть как-то спастись от зловония; и каждый следующий шаг давался трудней предыдущего. А потом воины племени увидели цепи, сброшенные рабами, и следы исступленной толпы, отпечатанные в грязи. Они увидели тощих зверей, лижущих комья спекшейся крови: из их пастей стекала слюна, глаза горели, как самоцветы. Плеск густой, вязкой воды был как печаль, напоенная ядом.
- Незримое послесвечение исступленного порыва к свободе было почти осязаемым, как мурашки по коже, и в нем явственно ощущалось предвестие гибели. Руки воинов дрожали, зубы стучали в ознобе дурного предчувствия; что-то играло с их безыскусно-наивными душами. Непроницаемый строй распался, в сбившихся рядах воцарилась тревога. "Вперед! - кричал Вождь. - Вперед, проклятье на ваши головы! Мы же мужчины, а не трусливые мальчишки!" А потом это предчувствие погибели обрело зримый облик, предстало людям во всем своем необузданном великолепии, и лицо Вождя словно застыло от ужаса…
- Лучезарное подобие Сен воспарило над мертвой топыо на том берегу: обнаженная дева, облаченная в призрачную плоть, сотканную из серебристого лунного света, который казался зловещим и жутким в поблекшем свечении солнца. От ее женского естества расходились тысячи тонких, молочного цвета нитей: они растекались в пространстве, словно подхваченные невидимыми течениями, и сплетались в гигантскую зыбкую сеть наподобие паутины, которая постепенно затягивала все небо. На конце каждой нити сверкала капля застывшего света. Они росли, эти капли, и обретали тела и лица по единому образу и подобию - точные копии самой Богини.
- Небывалый доселе ужас объял души смертных, и все же люди не бросились в бегство, завороженные этим невиданным действом. Воины остановились всего лишь в десятке шагов от реки, а потом расступились, давая дорогу Вождю. Он подошел к самой воде: теперь - уже не грозный владыка, а просто маленький человечек, сгорбленный страхом, - и сказал с неизбывной, мучительной горечью: "Я скорблю о смерти и жизни, слившихся воедино. - Его голос дрожал и срывался. - Ибо нет в мире вещи страшнее, чем зло, заключенное в прекрасном сосуде".
- Взор Богини, парящей над мертвой землей, обратился на маленькую, съежившуюся фигурку. "Отец, уходи. Уходи. - Ее голос, казалось, звучит отовсюду. - Забирай своих людей и возвращайся домой. Тем, кто пришел ко мне с миром, вреда не будет". Она опустилась ближе к земле, и сеть из светящихся нитей растворилась в лучах заходящего солнца. Тело Богини, неподвластное застывшим формам материи, постоянно менялось, расщепляясь на крошечные частицы, подобно раковым клеткам под действием исцеляющего снадобья, и все же она оставалась женщиной, как будто вобравшей в себя отголоски всего, что есть в мире женского и сладострастного. Эта земля в краю смерти научила ее очень многому: теперь она знала, как луны вступают в любовную связь с планетами, оплодотворяя моря, и что жизнь миллиона людских поколений составляет всего лишь мгновение во вселенском любовном действе. Да… и еще… она поняла, что люди - они те же Боги, но заключенные в рептилиях и обезьянах.
- Она остановилась всего лишь в шаге от поверхности земли, невесомая и прекрасная, и обвела взглядом воинов, застывших на берегу мертвой реки. Подобия Сен, сотканные из света, медленно опустились на землю. Сперва они были все на одно лицо - точные копии Богини, их сотворившей, - а потом стали меняться, и каждая из аватар обрела свой собственный облик: кто-то сделался юной и нежной девой, кто-то - пленительной женщиной, искушенной в искусстве соблазна, кто-то - могучим мужчиной в расцвете брутальной силы, кто-то - изысканным юношей.
Дрожь прошла по рядам потрясенных воинов. Они смотрели, не веря своим глазам. Взгляд Богини пронзал их насквозь. Как клинок, от которого не уклониться. Как беда, от которой не спрятаться, не убежать. "Уходите, - сказала она. - Я не хочу, чтобы вы умерли ни за что, как последние дураки".
- Но Вождь уже справился с потрясением. Его голос снова наполнился яростью. "Ты, воплощенное зло, - взревел он, как зверь, - мы уничтожим тебя, уничтожим это проклятие".
- Сен заговорила в последний раз. И обращалась она не к Вождю. Вот что сказала Богиня: "Если есть среди вас смельчаки, не боящиеся быть собой, не участвуйте в этом безумии. Уходите, пока не поздно. Быть собой - это великий и редкий дар. Эта древняя отравленная земля приняла меня и научила, как проскользнуть мимо смерти. Избежавшая смерти, я верю в смерть. Но не радуюсь ей. И не хочу ей потворствовать. Я не наслала на вас ни проклятия, ни армию, ни кошмар. Я лишь явила вам чудо. Пока ваши сердца преисполнены ненавистью и гневом, вы никогда ничего не добьетесь, потому что любое великое деяние - это всегда преодоление некоей границы, а мы сами ставим пределы своим возможностям. Человек может все, но сперва ему надо смирить свою ярость и изжить в себе ненависть, ибо ненависть ослепляет, а ярость сжигает душевные силы. Хватит калечить себя и свой дух. Пора сделать выбор и выбрать свет жизни…"
- По толпе пробежал возбужденный ропот, и кто-то из воинов, кажется, понял, о чем говорила Богиня. Они развернулись и тихо отправились прочь. Таких было немного, но они все-таки были. Но им не дали уйти. Их же собратья набросились на них, кипя праведным гневом, и зарубили мечами. Смерть приняла эту дань еще прежде, чем замерло эхо карающих клинков; и когда эта последняя подлость свершилась, настоящее обрушилось в будущее. Сен и ее многоликие дети запели - это был голос самой Вселенной, пронзающий разум людей, изготовившихся к атаке.
- И люди утратили контроль над собой. Они рванулись вперед, словно стая взбешенных зверей. Глаза горели безумием, чресла сочились неистовой похотью, что питала их ярость. Их ближайшее будущее затуманилось алой взвесью, спеклось сгустками крови. Не помня себя, захваченные истерическим исступлением, люди бросались в отравленный смертью поток.
- Посреди этого пира погибели чья-то нога, на которой почти не осталось кожи, наступила на пузырящийся череп Вождя. Вода мертвой реки разъедала и плоть, и кости. Кожа дымилась, люди истошно кричали, их глаза извергали огонь, руки тянулись и слепо шарили в пустоте в поисках утраченного спасения. Тела качались на черной воде и разлагались буквально на глазах, превращаясь в серую пену. Руки и ноги, отделенные от тел, погружались в прибрежный ил, словно странные речные создания, для которых еще не придумали имена. В конце концов Река Смерти поглотила их всех, обрядив каждое тело в саван водяной ряби. Сен изъяла свой голос из хора Сирен, и все погрузилось в звенящую тишину. Мир был серым и синим и отсвечивал блеском металла… мир погружался в сумерки… Богиня и ее многоликие дети растаяли в сером тумане.
Талис умолкла.
Небо уже озарилось лучами рассвета.
Талис провела рукой по векам Сновидца.
- Теперь отдыхай. Тебе надо поспать, чтобы восстановить силы. Иначе воспоминания потускнеют.
- Хороший прием, - сказал он. - История раскрывается по частям… Надо лишь сопоставить одно с другим. - Он замялся на миг и продолжил: - Сирены возникли из мифа. Остается понять, как они связаны с Намидой, а потом… а потом… как они оказались у нас на Земле. Прошлое одновременно с будущим… прошлое с будущим…
- Я все расскажу, когда ты проснешься. Я расскажу тебе все.
- Тебя нет, - сказал он. - Это сон. Я сплю - ты мне снишься. Тебя нет, и не может быть.
- Меня нет… - прошептала она. - Меня нет, мой Сновидец.
8
Вздрогнув, Сновидец проснулся. Ему было холодно. Очень хотелось есть. Вокруг было темно. В голове вместо мыслей мерцали тени, непонятные запахи витали в воздухе. Сновидец поднялся на ноги. Повернулся кругом в темноте. У него было странное чувство, что он оказался в сознании кого-то другого и потерялся в его искривленных изгибах.
- Талис, - позвал он. - Что это, Талис? - Его голос отдался эхом, словно он находился внутри некоего замкнутого пространства.
Сновидец вгляделся в гулкую темноту и различил сгусток сумеречного движения. Там что-то было, во тьме. И это что-то целенаправленно приближалось. От него исходила угроза: оно было опасно, очень опасно. А потом из туманного сумрака вышла фигура, с виду похожая на человека. Вопя, как баньши, странный пришелец набросился на Сновидца и схватил его за горло. Тусклый мерцающий свет поднялся между ними как дым и осветил лицо человека из тьмы. Но Сновидец не видел его лица, он видел только глаза: совершенно безумные. Взгляд незнакомца вонзился в него, выжигая сознание, как напалм. Сновидец смотрел в эти дикие, огненные глаза, и на мгновение ему показалось, что сейчас он лишится чувств. Только неимоверным усилием воли он заставил себя побороть эту слабость. А потом странный пришелец из тьмы с силой впечатал его спиной во что-то твердое, и у Сновидца перехватило дыхание. Размытые черты незнакомца вдруг обрели плотность - выкристаллизовались в отчетливое лицо. Это был никакой не Демон, и не злобная сущность, порожденная тьмой. Это было лицо человека, такого же, как и сам Сновидец. И он знал это лицо: не человека, а только лицо - образ в глубинах сознания.
Это открытие придало ему сил, и он оттолкнул незнакомца, чье лицо было ему знакомо. Тот снова набросился на него и вновь попытался схватить за горло. Но теперь Сновидец был начеку. Он отчаянно отбивался, даже не глядя, куда бьет, - просто бил, бил и бил, пока фигура таинственного незнакомца не начала расплываться, теряя человеческий облик.
Где-то на краешке сознания забрезжила мысль, что надо взять себя в руки, надо остановиться. Сновидец замер. Сердце бешено колотилось где-то в районе горла. Воздух был жгучим и едким. Избитый противник тяжело повалился на пол - как большая, одетая в черное тряпичная кукла.
Сновидец смотрел на лицо человека, который тогда, еще в самом начале, пытался выгнать его из Круга. Выразительное лицо: если ты видел его хоть раз, не забудешь уже никогда. Когда-то красивое и выразительное, теперь оно было отмечено печатью неутоленной злобы. Глаза, испещренные ненавистью. Облегающий черный наряд - синоптическая вспышка, объемный образ - видение, которое ожило и стало настолько реальным, что могло убивать.
Человек в черном заговорил:
- Глупец! - прохрипел он. - Я тебя предупреждал… я тебе говорил: возвращайся… но ты не послушал… нужно было всего лишь слегка изменить направление мысли… а теперь уже поздно… теперь ты умрешь…
- Кто ты?
- Когда-то я был человеком по имени Питер Линиум.
- Питер Линиум, - повторил Сновидец. - Мне это ни о чем не говорит.
- И не должно говорить, - раздраженно ответил Линиум. - И если бы все было по-моему, мы бы вообще никогда не столкнулись.
Сновидец задумался над услышанным.
- Ты сказал, что мне надо было всего лишь слегка изменить направление мысли, но что теперь уже поздно и я умру. Объясни. Я не понял.
Бледные тонкие губы Линиума сложились в подобие усмешки.
- Ты думаешь, что обретаешь Историю, что тебе открывается звучание потерянных слов, которые утолят твою жажду знаний и исцелят твой подпорченный мир… но ты ошибаешься. - Его дыхание то и дело сбивалось. - В твоем мире эта История обернется еще большей болью. Она принесет только горе. Ты и сам подозревал что-то подобное… но не захотел доверять своему внутреннему чутью. И не послушал, когда тебя предупреждали.
Его образ как будто тускнел, постепенно сливаясь с сумраком. Его голос звучал словно издалека:
- Талис тебя обманула, она солгала. В самом начале, когда ты только вошел в Круг, тебе достаточно было бы просто сместить точку фокусировки, и ты бы сразу вернулся в свой мир. А теперь… Знаешь, как говорится: из двух зол выбирают меньшее. А тебе предстоит выбирать из двух зол равнозначных. Пройти Историю до конца и заразить ею свой мир - или же умереть в этой поддельной реальности, чтобы вместе с тобой умерла и вся боль, заключенная в здешних историях.
- А если я просто не стану рассказывать эту Историю? - спросил Сновидец.
Линиум покачал головой.
- Ты сам знаешь ответ, - сказал он. - В глубине души - знаешь. Она придет за тобой, и ты расскажешь ее. Непременно расскажешь. - Его лицо словно осело, провалившись чуть дальше во тьму. - Да, кстати… прежде чем ты задашь следующий вопрос… твоя смерть в этой Истории не спасет мир, а лишь даст ему краткую передышку. И все равно, это был бы оптимальный выбор. Ты нужен реальному миру, твое место в пространстве в третьем измерении не должно пустовать. Он воссоздаст тебя заново. - Линиум помедлил и добавил как бы между прочим: - Почти таким же, каким ты был прежде, когда ушел.
- Почти?
- Да… - сказал Линиум, становясь все прозрачнее и тусклее. - Эта История себе на уме! Она всегда берет что-то взамен, что-то нематериальное, но очень важное. - Он взглянул на Сновидца, ожидая какого-то отклика. - Когда ты уйдешь, Сновидец, она отхватит немалый кусок твоего сознания и оставит его себе. И, как ты уже знаешь, обратно тебя уже не позовут. История дождется рождения другого Сказителя твоего уровня, и все начнется сначала. А мне надо придумать, как это остановить.
Сновидец улыбнулся. Из уголка его рта потекла тонкая струйка крови.
- Из-за этой Истории ты стал невнимательным, - сказал он. - Ты кое-что пропустил. Всегда есть третий путь.
- Будь ты проклят! - прохрипел Линиум. - Эта История… пагубна для нас обоих… моя боль разнесется по миру… новой волной опустошения. А ты… ты перенос… чик… заразы. Ты… должен… умереть… здесь… третьего пути… нет…
- Если я изменю окончание Истории, тогда все закончится.
Линиуму уже не хватало сил, чтобы удерживать зримый облик.
- Нет… ничего не получится… убей себя… лучше потерять… жизнь… чем лишиться… рассудка…
Сновидец смотрел, как его собеседник сливается с сумраком. Это и вправду творение какого-то безумного гения, подумал он. Только теперь до него дошло, сколько сил отняло у него это противоборство во тьме. Ноги вдруг подкосились. Он упал, выставив правую руку вперед, чтобы смягчить удар.
Ему показалось, что он сейчас потеряет сознание. И отчасти был этому даже рад. Его рассудок - в который раз - раскололся надвое, и он опять перестал понимать, то ли он сам видит сон, то ли сделался персонажем чужой истории.