2
Я вошел в кабинет для допросов с сильно бьющимся сердцем. Прищурил глаза. Солнечный свет заливал скупо обставленное помещение. Декорации моей свободы были подсвечены ярко.
Хватов сидел на своем обычном месте, за столом. Рядом с ним стоял – руки в карманах – незнакомый мне мужчина: коротконогое, очень массивное существо, облаченное в поношенную кожаную куртку забавного апельсинового цвета и черные, тоже кожаные, штаны. Круглая, коротко стриженая голова клонилась вперед, словно от избытка собственного веса.
Поискав глазами, я не увидел своего адвоката и насторожился.
– Привет, Андрей – осторожно произнес Хватов, сверкнув очками. – Проходи. Садись.
– Уже сижу,– пошутил я. Кожаный человек молча пронаблюдал за тем, как я сделал несколько шагов вперед, и сел на табурет. Затем он вынул руки из карманов. В его правой ладони я увидел красную книжечку. Приблизившись ко мне сбоку, он раскрыл ее и поднес к моему лицу, словно собираясь придушить меня тряпкой с хлороформом. Кисть поразила меня – огромная, багровая, с прочными пальцами и желтыми мужицкими ногтями. Крепко сжатая, эта исполинская кисть, вероятно, превращалась в кулак значительных размеров и твердости. Такой кувалдой мою жалкую грудную клетку можно проломить без особых усилий, быстро подумал я, пошарив глазами по внутренностям красной книжечки – фотография, печать, фамилия, должность, название организации из множества длинных слов, все – с большой буквы; интересно, способен ли рядовой гражданин в момент предъявления ему милицейского удостоверения прочитать в нем хоть одно слово?
– Капитан Свинец,– представился массивный незнакомец приятным, немного глуховатым голосом. – Уголовный розыск...
– Как? – переспросил я.
– Свинец,– повторил кожаный дядя. – Есть такой металл.
– Может, мне выйти? – спросил Хватов. Капитан из МУРа благородно отмахнул короткой толстой рукой.
– Зачем? У меня ни от кого секретов нет, это раз, а второе – я вообще ненадолго. Пять минут поболтаем, и я убегу. Времени нет! Женщина ждет, сам понимаешь. А вы тут свои миллиарды ищите дальше...
– Как их найдешь теперь? – посетовал Хватов. – Уплыли денежки...
Происходящее меньше всего походило на процедуру освобождения из-под стражи. Мрак сгустился в голове. Значит, я остаюсь? Не отпустят? Или переживать пока рано? Ведь календарный месяц истекает только в шесть вечера. Об этом вчера говорил адвокат (пришел специально – чтобы морально поддержать меня). А сейчас утро. Да, у них есть еще время, чтобы напоследок поработать со мной.
– Послушай, э-э... Андрей, – сказал капитан с металлической фамилией, продолжая стоять возле моего плеча,– ты Генку Фарафонова давно видел?
Я напряг память, но не смог ничего вспомнить о только что прозвучавшем имени.
– В первый раз слышу,– искренне ответил я. Поскрипывая штанами, Свинец прошелся до стены, повернулся и посмотрел на меня с большим удивлением. Потом его лицо окаменело, и он устало произнес:
– Смотри, что у нас получается. Мы еще не начали толком общаться, а ты уже хочешь меня обмануть...
– Мне незачем вас обманывать,– довольно нервно возразил я. – С какой стати? Я действительно не знаю, кто такой этот ваш Фафаронов...
– Фарафонов.
– Именно!
Упрятав колоссальные кисти в карманы, кожаный сыщик отбил носком ноги несколько быстрых тактов.
– Вообще, в обмане есть свой кайф, – вдруг заявил он и подмигнул мне.
– Никогда об этом не думал,– соврал я.
– Есть,– Свинец улыбнулся. – Еще какой! Это – почти как секс! А может, и лучше. И тебе об этом известно. Повторяю свой вопрос: знаком ли вам гражданин Фарафонов Геннадий Сергеевич?
– Нет.
– Нет?
– Нет!
– Отлично. А может, подумаешь и вспомнишь?
– Вряд ли.
– Что так? Не надеешься на собственную память?
– Мне неизвестен никакой Рафа...
– Фарафонов!
– Да!
– Неизвестен?
– Да! Нет! Неизвестен!
– Да или нет? – загремел капитан. – Говори яснее!
– Неизвестен! – выдохнул я. Капитан Свинец побагровел и сделал в мою сторону два резких шага. Я вздрогнул.
– Паспорт Фарафонова,– сыщик заревел, как иерихонская труба,– нашли у тебя в офисе! И документы фирмы, зарегистрированной пятьдесят дней назад! На его имя! А самого гражданина Фарафонова, тридцати семи годов, высшее образование инженера, уже полгода как нет на свете! Убили! Ударом тупого предмета по голове! Говори, зачем и каким образом ты зарегистрировал фиктивную корпорацию на паспорт убитого человека?
Я испытал большое облегчение.
– Сказали бы сразу! Да, возможно, был такой паспорт. В числе других. У меня в нижнем ящике стола всегда валялось штук тридцать этих паспортов... Я уже объяснял здесь, зачем они нужны. Без протокола. Рассказать еще раз?
Квадратный капитан с шумом выдохнул воздух. На меня он не смотрел.
– Попробуй,– разрешил он.
– Без протокола,– мрачно уточнил я.
– Ради бога.
– Каждый месяц,– начал я,– создавались пятнадцать или двадцать фирм. Общепринятым порядком, официально. Я всегда использовал чужие паспорта. Затем открывал для каждой фирмы банковский счет. Любой желающий мог сделать перевод на любой из этих счетов, а потом получить у меня взамен наличные купюры. Звонкую монету. То есть речь шла всегда о превращении одного вида денег в другой. Рубли – в акции. Акции – в доллары. Доллары – в векселя. Векселя – в облигации. И так далее.
Свинец, слушавший меня очень внимательно, сузил маленькие серые глазки и уточнил:
– Стало быть, ты – меняла?
– Именно так.
– А зачем подставные люди?
– Чтобы не связываться с вашей системой. С административным аппаратом.
– А чем тебе не нравится система?
– Она слишком медленно работает,– сразу ответил я. – И дорого берет. Вынуждает меня платить большие деньги за всевозможные лицензии и разрешения. Ждать годами. Такую систему я не хочу содержать. И не буду...
Свинец кивнул.
– Ясно, ясно. Но ведь тебя должны проверять, так? Всякие налоговые инспекции и все такое... Разве нет?
– Его проверяли,– вставил Хватов, дотоле молча щекотавший полусогнутыми пальцами клавиатуру своего компьютера. – У нас в стране каждая новорожденная фирма обязана отчитаться перед государством уже через три месяца после регистрации.
– Три месяца? – недоверчиво переспросил капитан, снова пройдясь по комнате и огласив ее громким скрипом своих брутальных негнущихся портков.
– Да,– ответил я. – Три месяца работай, а потом будь любезен отчитаться и уплатить в казну... Четыре квартала. Четыре раза в год – плати.
– Плохой закон. – Свинец покачал головой, посмотрел на следователя, и тот согласно кивнул. – Как же можно раскрутить бизнес за три месяца? Я знаю многих бизнесменов. Они потратили много лет, чтобы как-то что-то наладить и заработать...
– Вам удивительно,– произнес я,– а мне грустно. Вот из-за этого закона, и других, таких же оторванных от реальности, я здесь и сижу.
– Но его фирмы,– продолжил свои объяснения Хватов, кивнув в мою сторону, – жили считанные недели. Потом он их бросал, снимал со счета все до копейки и оставлял на произвол, это самое, судьбы. Когда приходило время проверки, налоговые инспектора натыкались на руины. Фирма есть, но не работает, ни офиса, ни контактного телефона, директор неизвестно где, почтовый, это самое, адрес закрыт и так далее...
– Неизвестно где,– пробормотал Свинец. – А что эти твои директора, подставные – как же ты уговаривал их войти в такое неприглядное дельце, а?
Я развел руками.
– Я их не уговаривал. Даже не видел никого из них лично... Этим занимались посредники... За каждый документ я хорошо платил...
– Cколько?
– По таксе. Одни паспорта покупались, другие отдавались во временное пользование. Чужой документ, который кто-то потерял или пропил, всегда можно приобрести за сотню долларов.
– Где?
– На черном рынке,– аккуратно сказал я.
– Ах, этот знаменитый черный рынок... – задумчиво произнес человек из МУРа.
Вдруг он улыбнулся, обнажив золотой зуб, и вмиг стал неотличим от популярных клише уголовника: тот же суженный глаз и косо дергающаяся в ухмылке щека.
– Подсказал бы хоть кто-нибудь адрес этого знаменитого рынка! Шепни адресочек, а?
– Вы его сами знаете. Широкий сыщик вдруг опять стремительно побагровел.
– Слушай, гаврик! Ты со мной не шути! Я тебе не добрый дядя из отдела борьбы с экономическими преступлениями! Я убийц ловлю, ясно тебе? У кого взял паспорт? Фамилия? Адрес?
Хороший вопрос, подумал я. Прямой. И он явно предполагает такой же ответ.
– Надо вспоминать.
– Вспоминай!
– Курить можно?
– Кури!
– Покажите паспорт. Свинец полез в глубины своих кожаных доспехов и вытащил сильно измятый темно-бордовый общероссийский документик с золотыми клешнями на обложке. Клешни сжимали целую планету. Крепко, но бережно. Бережно, но крепко. Я бегло перелистал, вернул и сказал негромко:
– Сейчас ничего не вспомню. Сыщик шумно выдохнул носом, собираясь, очевидно, разозлиться по-настоящему, и я заторопился:
– Но все записи о паспортах хранятся в моем личном компьютере! Эта машина наверняка у вас! Изъята при обыске! В ней – вся информация! Я сообщу пароль для входа и наименование файла. Там вы ничего не поймете, потому что тексты зашифрованы. Вам нужно будет распечатать весь файл. Это не более пяти страниц. Принесите мне эти страницы, и я в вашем присутствии найду запись о паспорте Ферапонтова.
– Фарафонова.
– Да-да, именно его. Свинец помедлил.
– Если ты врешь – тебе кранты.
– Я догадался. Капитан сделал паузу. Посмотрел на меня, потом на тихого Хватова и снова на меня.
– Кстати, мне сказали, что сегодня... тебя... вроде как… могут отпустить... Поэтому для второй встречи я сам тебя найду. Не вздумай бегать – сразу заявлю тебя в розыск как подозреваемого в убийстве...
В приступе восторга душа рванула из меня вон, сделала стремительный круг и вернулась на место.
Отпустят! Они могут отпустить меня сегодня! Вроде как.
– Кстати,– продолжил Свинец,– ты, Андрей, человек богатый?
– Сравнительно. И что?
– В одежде, обуви, галстуках, одеколонах разбираешься?
– Довольно средне. Капитан снова сунул руки в карманы:
– Слушай, как я выгляжу? Нормально? Не позорно? А то у меня свидание через два часа. Жениться хочу! Нашел хорошую девушку, добрую, умную... Что характерно, третий размер груди... Натуральная блондинка...
– Поздравляю.
– Ну, так что?
– В смысле?
– Как я выгляжу, а?
– Прилично,– соврал я, испытывая колоссальное удовольствие. – Но есть и минусы. Слишком много кожи. Дело вкуса, конечно... А кроме того – носки.
Свинец схватил циклопическими пальцами заскрипевшую кожу своих брюк и подтянул их вверх.
– Да? – изумленно спросил он, глядя на свои ноги. – А чем плохи мои носки?
– Они белые.
– И что?
– Про белые носки забудьте, как про страшный сон. Выбросьте их и никогда не надевайте. Ни при каких обстоятельствах. Белые носки хороши в одном месте – на теннисном корте. Продолжать?
– Ага.
– Теперь еще одно: не надо заправлять свитер в штаны.
– Тогда он торчит из-под куртки!
– Носите рубахи, а не свитера. Свитер – это рубище.
– Ясно.
– Одеколон смените, он плохой. Хороший запах нельзя купить меньше чем за пятьдесят долларов. Часы тоже смените. И еще: вы стрижетесь слишком коротко. На мой взгляд...
– Хватит,– прорычал капитан и посмотрел на раскритикованные мною часы. – Я все понял. На следующей неделе встретимся – продолжишь свою лекцию. Надеюсь, ты не собираешься менять домашний адрес?
– Сначала мне нужно попасть домой.
– За этим дело не станет,– ободряюще высказался металлический сыщик, обменялся рукопожатием с Хватовым и вышел за дверь.
– Что происходит? – немедленно спросил я прямо в нацеленные на меня рязанские очки.
– Ничего особенного,– был ответ. – Следственное мероприятие.
– А как насчет того, чтобы отпустить меня домой?
– Решение еще не принято,– виноватым голосом сказал Хватов. – Начальство созреет, это самое, ближе к вечеру. Так что ты сейчас иди пока обратно. В камеру.
И не нервничай. Твой адвокат уже вызван. Лично я – за тебя. Все будет нормально...
– Спасибо,– сказал я искренне. Следователь кивнул и полез в свой баульчик. Достал запаянную упаковку каких-то таблеток, надломил, сунул в зубы, запил из маленькой пластиковой бутылочки.
– Обезболивающее? – спросил я. Хватов кивнул.
– Шумно здесь,– глотнув, простым голосом пожаловался он. – Как ты тут живешь, в столице нашей Родины? В таком грохоте?
– Привык.
Следователь снял очки, достал из заднего кармана чистый носовой платок и принялся осторожно полировать стекла, но вдруг положил все на стол.
– Что, вообще, за жизнь у вас тут? У каждого второго – ни документов, ни прописки, преступный образ жизни, подозрительные рожи, на каждом перекрестке аварии, все кричат, все бегут...
– Большой город,– лаконично высказался я. Хватов грустно улыбнулся.
– Город большой, а люди – нет. Иди в камеру, Андрей. И жди. Я, конечно, это самое, не уверен, что ты ни при чем... Возможно, твой статус останется прежним. Из обвиняемого мы никак не сможем превратить тебя в свидетеля. Но ходить на допросы и в суд ты будешь из дома...
Обратно я возвращался, наблюдая действительность немного искаженной. Изнутри грудь щекотало, неприятно и горячо. Вместо того, чтобы пойти домой, я очутился на безобразном, с криками и оскорблениями, допросе, а теперь иду обратно в каземат! И вынужден ждать, пока генерал Зуев примет решение! За что судьба меня так мучает?
Шагая по железному мосту вдоль череды одинаковых дверей, я немного успокоился, быстро вспомнил самые лучшие, многообещающие фразы: "сегодня тебя отпустят", "все будет нормально", "на суд будешь ходить из дома". Вернувшись в сверкающую чистотой камеру, я уже улыбался.
3
От свободы меня отделяет несколько часов! – уверенно заявил я самому себе, решительно приготовил кружку кофе, выпил, прошелся взад и вперед, включил радио. Густое женское сопрано исполняло какую-то классическую канцону или оперную арию. Выходило довольно чувственно. Запись была концертная – слышался шелест перелистываемых певицей нот и ее мощные вдохи.
Неожиданно в моей голове произошел маленький приятный взрыв, и следом еще несколько. Я посмотрел вниз и увидел, что хочу свободу физически. Как живую женщину.
Немедленно ухватив себя левой рукой, я начал действовать. Возбуждение было тем сильнее, что наступило в два коротких мгновения,– как будто вся кровь разом устремилась из мозга в чресла. Обнаружив себя посреди камеры, с открытым ртом и полуспущенными спереди штанами, я беззвучно расхохотался, встал спиной к двери и продолжил, для пущего удобства оттянув большим пальцем правой руки резинку штанов и трусов еще немного пониже, подставив лицо под свет из окна и закрыв глаза,– солнце сделало веки полупрозрачными, и я увидел не темноту, но красное, озаряемое медленными вспышками пространство, в котором жили, возникая и исчезая, сотни больших и маленьких черных точек.
Повинуясь желанию, из багряной глубины поднялся и развернулся экран, возникла картинка, затем еще и еще. Хитрый мозг подсовывал самые убойные сценки, цветные, движущиеся. Привиделись причудливые голые тела, лица с прилипшими ко лбу крашеными волосами, приоткрытые мокрые рты, наманикюренные ногти, прохладные скользящие цепочки. Замелькали розовые изгибы, расширенные мутные зрачки, матовые ноги, и губы, и простыни, все горячее, влажное. Разум нафантазировал и запахи, и звуки – стоны, крики, выдохи и особо возбуждающие мелочи, вроде тонкой, стеклянно отсвечивающей струйки пота меж грудей. Запустилась и соответствующая музыка – Стинг, потом Шадэ. Мягкий, буржуазный саунд, располагающий к тому, чтобы брать женщину в меру грубо, искусно, но без всякой акробатики, а потом смотреть, как содрогаются в приступах последнего дикого наслаждения внутренние поверхности развернутых бедер.
Здесь я сжал ладонь немного сильнее и увеличил скорость прохождения дистанции. Действовать, в принципе, можно вообще двумя пальцами, большим и указательным. Даже только их подушечками. Все зависит от силы напряжения в бортовой сети. В моем случае оно было очень велико, джентльмены.
Я не занимался самоудовлетворением уже много лет. Последний случай можно датировать восемьдесят девятым годом: служба вот-вот окончится, буйство гормона в двадцатилетнем теле – то были мощные, взрывные мастурбации, реальное дембельское дрочилово. Не трогательное мальчишеское теребление пиписьки, а суровое совокупление со сбывающейся мечтой о самостоятельной взрослой жизни.
Понятно, что такие акции не идут ни в какое сравнение с настоящим сексом, и я, добравшись наконец до натурального теплого тела, надолго позабыл о том, что рука может служить заменой женщине. Но мастурбация подобна езде на велосипеде – научившись один раз, на всю жизнь останешься мастером. В две секунды я восстановил навыки – гладил, сжимал, дергал и тер, пока не добился появления приятного тепла в нужном мне участке тела.
Возвратно-поступательные движения ладони сообщали моим обнаженным яйцам колебательный импульс, и они стали мерно раскачиваться, ударяя о верхнюю кромку пояса штанов, о прохладную синтетику. Это добавило ощущениям дополнительную остроту. И вот уже через все тело побежала череда изумительных ознобов.
Я вставлял всему миру. Сегодня они меня отпустят. Сегодня, сейчас. Вот сейчас. Моя свобода – вот она. Рядом.
Когда-то, в прошлой жизни, за семь лет до ареста, сидя на табурете в служебном подвале военного аэродрома, я снял телефонную трубку и услышал, что завтра утром могу ехать домой. От восторга я заорал тарзаном. И в тот же день, вечером, перед самым отбоем, уединившись в отдаленных кустах, торопливо расстегнул сложную, на многих пуговицах, военную ширинку и совершил дикий акт любви со всей Вселенной. Отымел саму жизнь – не из агрессии, не ради того, чтобы подчинить, а – из любви.
Прошло семь лет. Наверное, я прошел полный круг. Вернулся в ту же точку. Я снова за стеной и опять дергаю себя за причинное место, предвкушая, как выйду из-за этой стены.
Стыдное действо вышло коротким, в два десятка вдохов и выдохов. Все быстро увеличилось в размерах, замерцало, сверкнуло яркими красками, затем устремилось в одну точку, и первая из судорог прошла по телу снизу вверх.
Но не судьба! – сзади грянул металл о металл, скрипнули поворачивающиеся петли, и до слуха донесся голос надзирателя:
– Чем вы занимаетесь?
– Дрочу! – громко, с ненавистью, ответил я и сотрясся. Из меня вылетело семя, прямо в предусмотрительно подставленное казенное полотенце.
– Повернитесь лицом!
Испытывая ярость, я отшагнул одной ногой назад и развернулся, закрыв тканью пах. Бросив на меня презрительный взгляд, вертухай помедлил, и дверной люк захлопнулся.
Вот так вышло, господа, что я все-таки изменил своей жене,– но не с другой женщиной на мягком диване, а с призраком нагой свободы – в одиночной камере тюрьмы.