Рублёв достал из-под подушки телефон. Меньше всего он хотел увидеть там пропущенные от Кати звонки, эсэмэски с извинениями. Однако он их увидел!
И сам отправил эсэмэску. Только не Кате. Оле. "Встречаемся в кафе на Ломоносова, у школы, в пять, потом едем ко мне. Саша". В то, что Оля придёт, он не сомневался. И в то, что он останется следующей ночью с ней – тоже. А про Катю, или Аню, кем бы она ни была на самом деле, надо скорее забыть. Падать так падать.
Часть третья
XX
Начало весны опять проспали. Примет не заметили – сквозь низкое закопченное небо не пробились мягкие лучи согревающегося солнца. Да и загазованность помешала почувствовать тот сладкий и головокружительный запах оттепели, по которому можно было определить, что "запахло весной". Но природа – капризная дама, она на своем всегда настоит. И вскоре осели сугробы, выдавив из себя серую жижу, в которой утонул весь город. Горожане, как обычно, с непривычки пытались перескакивать их, обходить, но рано или поздно всё равно попадали в воду. Причём, как назло, попадали в самую маленькую лужицу на всём пути. Промочив ноги, шли дальше, и по мере того как холодок щипал лодыжки, становились весьма счастливыми – наконец и они почувствовали смену времен года!
Вскоре улыбки ранней весны опять сменялись угрюмостью прохожих – снег таял, а всё, что было под ним, предательски оставалось на месте… Не будем описывать ту грязь и запах, которые обычно появляются в эту пору. Поспешим лишь уверить горожан, что улицы в это время года могут быть не такими противными! Но не вы ли виноваты, друзья, в том, что кто-то украл у вас красивый чистый русский март?
Украденные перемены, украденные эмоции, украденные чувства. Что ещё у вас нужно украсть, чтобы вы хоть раз в жизни спросили – кто и почему травит весну?!
– Да, дерьма опять выше крыши! Засранцы, сами же серут, а ты потом за них убирай! – возмущался плотный плешивый пожилой мужчина, стоящий на балконе одной из пятиэтажек в самом центре города. В его маленьких заплывших глазках отражалась вся панорама улицы, – тьфу, пидорасы! Вот как с такими разговаривать?
– Иваныч, ты что там опять бурчишь? Иди, я тебя блинчиками накормлю, – позвал мужчину женский голос, – ну, что ты опять всем недоволен? Успокойся уже! Весна на улице, а ты все гав да гав!
Седовласая полная женщина с лучиками морщин вокруг глаз была женой Иваныча и всегда могла успокоить разошедшегося вдруг мужа. Тот ничего не ответил, жевал себе блины и время от времени поглядывал на часы.
– Много сегодня работы у тебя? – поинтересовалась женщина.
– Ой, Степановна, и не говори! Объезд, потом совещаловки, потом концерт какой-то с чешской делегацией. Поздно буду, очень поздно.
– Я тебя дождусь, – на миг в глазах женщины отразилась вся вселенская грусть, но она, как и полагалось жене большого человека, не показала своих чувств мужу, – и зачем ты опять пошёл на эти выборы? Не бережёшь себя совсем. На кой чёрт тебе этот город, Вань? Бросил бы ты кресло своё?
Поехали бы в Италию, в домик наш, там бы и жили себе спокойно.
– Ой, не причитай, мать. За мной семья, сама знаешь какая, да и город – это не птицефабрика, здесь власть веками строить надо.
– Ты уже двадцать лет, как в мэрах, чего ещё строить? И так всех построил, что без тебя ни шагу не делают! – не унималась жена.
– Делают, и срут к тому же вдобавок, за окном посмотри, что творится, а убирать кто? А убирать Иван Иваныч? Кто же ещё? Эти опездолы RASSOLNIKI пойдут улицы чистить? Которые орут везде на меня? – Иван Иванович подвинул к жене новый номер предвыборной газеты RASSOLNIK’ов, – почитай-ка, какой у тебя муж людоед!
Анна Степановна пробежала глазами по заголовкам на первой странице: "Швецов заворовался!", "На чьи деньги мэр купил дом в Италии?", "Его боятся даже воры в законе!".
– Ой, да не бери в голову, Вань! Первый раз, что ли, на тебя бочку катят? Не расстраивайся!
– Ладно, мать, давай, до вечера! – Иван Иванович последний раз чвакнул чаем и, поцеловав жену в одну из морщинок на щеке, грузно зашагал к выходу.
Всё, что ей оставалось – перекрестить его спину. Она делала это ровно сорок лет, которые они живут вместе. Она крестила мужа и когда он работал обычным строителем, и когда получил должность в районо, и когда работал заместителем первого секретаря уже на уровне города, и, конечно, когда стал главой города. Всё это время Анна Степановна поддерживала своего мужа и никогда не обращала внимания на грязь, которая лилась на супруга со страниц газет и экранов телевизора.
Может быть, эта вера и помогала Швецову двигаться по карьерной лестнице? Как говорится, молитвами жены? Может быть. Но, по крайней мере, советского оголтелого карьеризма у Швецова никогда не наблюдалось! Он бы так и работал прорабом на стройках промышленных предприятий, если бы однажды не послал на три русские буквы своего начальника.
Дело было пустяковое – начальник требовал закончить объект раньше срока. Но переплачивать рабочим за это не хотел. Тогда Швецов и объяснил ему, как мог, что так, товарищ, не пойдёт. Начальник попытался отстранить взорвавшегося подчиненного, но тот пошёл жаловаться в районо к недавно сменившемуся председателю районной ячейки партии. Тот выслушал и решил вопрос кардинальным образом – повысил Швецова до начальника отдела по строительству.
Такие кульбиты во власти – как на местном, так и федеральном уровнях – становились тогда такой же нормой, как совсем недавно продвижение по службе друзей и родных первых лиц партии. Это было уже время перестройки. Одни красные чиновники бесцеремонно меняли других таких же, при этом поплёвывая на уходящих с таким отвращением, будто это были люди низшей расы. Такое непривычное, но публичное отношение к бывшим отцам зародило надежды на лучшее. Этими чувствами и питалась перестройка. И, конечно, подавилась.
Но это всё было в прошлом, сейчас, сидя на заднем сидении "Мерседеса", Швецов думал о куда более важном для него. До выборов оставались считанные недели, и ему было совершенно ясно, что в этот раз ему не так просто будет удержать власть. А власть он любил и уже не мог себя без неё представить. Так же, как пловец не может представить свою жизнь без воды, или, скажем, художник – без краски.
"И что же они, суки, себе позволяют? Как же их красиво сделать, чтобы они не рыпались?" – думал Швецов всю дорогу, он все последние недели над этим думал и нервничал, как студент на экзамене. Он и сейчас ёрзал по кожаному сидению. Да ещё муха в салон залетела, ее жужжание ещё более раздражающе действовало на Ивана Ивановича.
Подумав еще о чем-то, действующий мэр достал из внутреннего кармана пиджака мобильник и, пощурившись в поисках нужной фамилии, нажал на кнопку вызова. Пока ждал ответ – следил взглядом за мухой, перелетающей с одного места на другое. И она все больше и больше его раздражала!
Наконец, на том конце провода ответили.
– Алло, это я! Слушай, есть там подвижки по нашим вандалам? – ж-ж-ж-ж, ж-ж-ж-ж, муха не унималась и, кажется, пошла по головам: немного покружила над водителем, теперь полетела к нему, Иван Иванович дёрнул головой, – давай уже сажай кого-нибудь из этих борщей. Для острастки. Да нет, этого не надо, опасно. Кого-то из главных. Их там целый совет, блядь, рабочих комиссаров, к кому-нибудь уж подкопаетесь.
А между тем, настырное насекомое все доставало мэра, он отмахивался от него, как мог:
– Вот блядь какая, да нет, это не тебе, не тебе, говорю! – муха, наконец, успокоилась, села на спинку водительского сидения, – иди сюда, тварь!
Это твои проблемы. Но чтобы завтра же мне доложили, и нашим журналистам слили. Все, до связи!
Швецову не терпелось быстрее положить трубку и свести счеты с мухой. Освободившись, он сильно ударил по мухе, кулаком ударил, чтобы наверняка. На костяшке осталась мерзкая слизь и одна лапка насекомого.
– Убили, Иван Иванович?! – спросил водитель. Он, конечно, знал, что убил – от такого удара он сам чуть не загнулся – просто хотел польстить шефу!
– А как же! От меня не одна тварь не уйдёт, ты же знаешь, Валер, – удовлетворенно ответил мэр, – ладно, давай заворачивай, поехали в драмтеатр, послушаем, что там эти пидорасы лепечут!
– Так объезд же? – напомнил удивлённый Валера, поскольку его шеф ещё ни разу не пропускал объезды.
– Да хер с ним, без меня осмотрят, поехали, поехали, – затараторил Швецов.
XXI
До начала выступления кандидата в мэры Александра Рублева перед студентами местных вузов оставалось тридцать минут. Встреча была запланирована в здании драматического театра. Сюда уже лениво подтягивались студенты. Но вдруг к театру со всех сторон подъехали полицейские уазики, Мерседесы и девятки. С мигалками и сиренами. Широкий массивный театр оказался в кольце.
Центральная площадь города, она так и называлась – Театральная, (это настоящая издёвка архитекторов – в городе, где культурного населения по всем подсчётам и пяти процентов не набиралось, центральная площадь – Театральная) замерла. Все стали ждать, что будет дальше. Однако ничего не происходило. Машины так и остались стоять с мигалками, из них никто не выбегал с автоматами, никто не орал в громкоговорители. И это бездействие ещё больше интриговало и, более того, даже нагоняло ужас.
Внезапно испортилась погода. Небо над театром забаррикадировали чёрные грозовые тучи – первые в этом году. Они так низко опустились, что казалось, скульптуры театральных муз, украшающих крышу театра, вот-вот проткнут небо и оттуда хлынет что-то неприятное и мерзкое.
Так продолжалось минут двадцать. Наконец, горожанам стало скучно и они разошлись по своим делам, прочь от этой людной площади. А студенты, которых всё прибавлялось (не все пришли по разнарядке из вузов, многие по доброй воле), заторопились скрыться внутри театра. Полицейские сидели в машинах, никто ничего не делал, никого не обыскивали. И даже нагло просигналивший жёлтый "запорожец" пропустили на театральную парковку, которая располагалось прямо у центрального входа. Для этого одной полицейской машине пришлось заехать на ступеньки крыльца.
– Посмотрите, это же капец, как они срут, – с интонацией захватившего Москву Наполеона сказал Рябов и похлопал по плечам Ведова и Рублёва.
– Да уж, смотри, Сань, ты ещё даже не мэр, а охрана у тебя как у президента! – пошутил Ведов и заглушил мотор.
Рублёв молчал, ему стало не по себе. Что-то нехорошее заворочалось в душе, будто чувствовал, что нельзя ему идти в этот театр, и из машины лучше не выходить.
– Ну что думаешь, Сань? – спросил Андрей.
– Да хрен его знает, но чует моя жопа – не к добру все это.
– Да брось ты, чувак. Просто пугают. Ну что они сделают, арестуют тебя сейчас? На глазах у всего города? Даже не мечтай, – успокаивал Рябов, хотя и у самого на душе кошки заскребли.
– Бля, смотрите, мужики, это же машина папы, – разрядил обстановку Ведов.
На парковку заворачивал "Мерседес" с номером "001", все в городе знали, чья это машина. Пассажиры "запорожца" вместе с водителем наблюдали, как мэр аккуратно припарковался, прогнав с места очередную полицейскую девятку. Но никто из машины не вышел, и даже тонированное стекло не опускалось. Кажется, приезд такого гостя стал сюрпризом и для полицейских, они зачем-то разом включили сирены.
– Может быть, пропустим эту встречу? – не заметил, как озвучил свои мысли Рублёв. За эти дни, пока шла предвыборная кампания, их как только не травили: избивали агитаторов, отключали свет в зданиях, где проходили встречи, ежедневно печатали в газетах и писали в интернете, что Рублёв – это RASSOLNIK и главный в городе бандит. Но появление на его встрече со студентами мэрских мигалок – это уже перебор!
– Ты чего? Не дрейфь, Сань! Я же знаю, что ты пойдёшь, – Ведов действительно знал, он понимал, что даже если по Рублёву стрелять будут, он всё равно в театр пойдёт, а все его опасения, это так – минутное замешательство.
– Они этого и хотят, Сань! Нам нельзя не идти, там студенты, причём лучшие, ты должен, понимаешь?
Посидели. Послушали сирены. Послушали себя.
– Ну пошли! – решился, наконец, Рублёв, выходя из машины, – суки, сами напросились. Теперь держитесь.
За ним пошёл и Ведов, и только Андрей остался в машине:
– Я здесь посижу, а то мало ли чего! От них всё можно ожидать. Где потом мы твое чудо желтое искать будем!?
Сзади хлопнула дверь "Мерседеса", послышались тяжёлые уверенные шаги, но парни не обернулись – много чести будет!
Зал был полон. Он гоготал, шуршал, скрипел, матерился, дребезжал. Все были напряжены и ждали чего-то необычного, будто сейчас кто-то разрешит все их вопросы. Наконец, из глубины сцены к микрофону зашагал высокий статный мужчина. В свете верхних софитов отражалась его слегка седеющая голова. Девушки в первом ряду заметили, что мужчина голубоглазый, и глубоко вздохнули. Ещё бы! Про таких, как он, говорят – красавчик. Таких в политике встретишь редко.
И весь зал залюбовался, замолк. Начал всматриваться в его такие правильные, такие русские черты лица.
– Добрый день, друзья! – красавчик ещё и говорил хорошо поставленным голосом. В этот момент Александр отдавал себе отчет в том, что первые секунды, пока к нему привыкают, он должен взять всех в свои руки, чтобы никто не отвлёкся, заинтриговать, зацепить. Вот именно их, молодых, которые голосуют умом. Конечно, от него ждут ответа на вопрос – правда ли то, что он RASSOLNIK. Именно об этом его спрашивали на встречах с избирателями, а он их провёл уже десятки.
Но сегодня он должен был произвести фурор, и поэтому Рублев, прокашлявшись, продолжил:
– Друзья мои, сегодня я вам скажу – RASSOLNIK я или нет, обещаю. Но в конце нашей встречи. Клянусь, скажу правду.
Зал как будто провалился в тишину. Ни звука, ни взгляда. И только где-то сбоку, справа на первом ряду, скрипнуло сиденье, это Швецов не выдержал интриги. Тут-то Рублёв и увидел его первый раз. Они встретились глаза в глаза, и то, что Александр увидел в Швецове, поразило его. Оказалось, что это был умный, очень думающий взгляд, как у хорошего актёра, который говорит сцену и то, что он говорит, можно прочитать в его глазах. И не капли страха, наоборот, Швецов будто всё контролировал, будто это он позволил Рублёву выступить на этой сцене и раскрыть главный секрет. Иван Иванович словно бы говорил противнику: "Ну, давай, мальчик мой, покажи, на что ты способен, и хотя я знаю, что тебе до меня далеко, но всё равно я тебя уважаю и с удовольствием послушаю, начинай!".
– Но для начала друзья, я хочу поблагодарить присутствующего здесь мэра Ивана Ивановича, он тоже пришёл сегодня сюда, а это значит, что пока я буду говорить, не отключат свет, как это делали раньше во время вот таких же моих встреч с горожанами.
По залу пронеслись смешки, ухмыльнулся и Швецов, но так, как будто пожалел оратора, мол, эх ты, мальчик, до таких глупостей опускаешься! Рублёва это задело ещё больше.
– А теперь о главном, – начал он уже серьёзно и властно, – я думаю, мало кто знает, что мы с вами в прямом смысле слова сидим на костях. Да, на костях заключённых ГУЛАГа, которые строили этот прекрасный театр, строили и умирали прямо здесь в грязи, в опилках, в цементе. Люди умирали, как твари. А ведь многие из них были наши с вами ровесники, другие были учёными, были музыканты и инженеры, были, конечно, и преступники. Но в меньшинстве, я в этом уверен. Откуда я об этом знаю? Сами строители кровью писали таблички – мы, такие-то заключённые ГУЛАГа, строим для будущих поколений этот театр, хотим, чтобы никто не забыл, какой ценой он построен, всем привет!
"Всем привет!", конечно, строители не писали, это Рублёв попытался смягчить свой пафос, но зал не отреагировал, он слушал его как пророка, с открытыми ртами, распахнутыми горящими глазами. Александр с ужасом для себя осознал, что для них он, как минимум, мифологический герой, они наверняка все уверены, что он предводитель RASSOLNIK’ов, той силы, той мощи, которая искореняет топоту, то есть зло. Конечно, он не богатырь, не Илья Муромец, но так хочется верить в силу, в новую силу, не в ту, которая в страхе держит всех порядочных людей, а в силу, которая их от этого страха избавит. Вот откуда было такое внимание к этому кандидату в мэры. Всем им на его политику, речи про ЖКХ и коррупцию было глубоко плевать, и не дай Бог он начал бы об этом рассказывать – вся его мифичность тут же улетучилась бы, и зал бы потонул в разочарованных возгласах. Это были не пенсионеры, не рабочие – эти зрители от него ждали совсем других слов. Рублёв всё это понял, понял за ту короткую двухсекундную паузу, что сам же подвесил над аудиторией. И правду говорят – в экстремальных ситуациях человеку многое открывается.
– Так вот, к чему я вспомнил про строителей этого театра, друзья! – Рублёв хотел было опять взять паузу и о чём-то задуматься, но отогнал все мысли и пообещал себе не отвлекаться, пока он говорит с залом. С людьми надо говорить искренне, из сердца, не пропуская слова через фильтр в голове.
И он заговорил.
– Нас часто убеждают, что мы уже живём в новой стране, в стране молодой, которая только встаёт на ноги, поэтому потерпите, нужно ещё время, чтобы мы зажили, как люди. На самом деле, мы ещё и не начинали жить в новой стране. Мы по-прежнему в СССР, – в зал внезапно ворвался звук дрели, это в кулисах начали делать декорации к вечернему спектаклю. Александр подошёл к микрофону ближе и заговорил громче, – мы по-прежнему в СССР. Эта страна не рухнула в перестройку, нас обманули. Потому что у руля страны остались те же люди, что и правили в СССР. Или, по крайней мере, были взращены советской системой. Но мы-то знаем – империи рушатся только тогда, когда на смену её императорам приходят представители совершенно других империй. Или люди с иным мышлением. Со своими взглядами, правилами, методами, – в кулисах что-то треснуло, а потом послышался стук, он всё усиливался, несколько человек одновременно что-то колотили. Рублёву пришлось начать орать в микрофон, – например, возьмём любую фабрику, допустим, по выпуску одежды. Фабрика эта начала приносить убытки, продукция не пользуется спросом и те шестьдесят человек, которые там работают, могут оказаться на улице. И тогда, как это принято в нашей стране, директор меняет название этой фабрики и выпускает на рынок ту же одежду, но только с другими лейблами. Стала ли одежда от этого лучше? Те люди, которые поведутся на новую марку, быстро разочаруются, потому что поймут, что это такое же, простите, говно. Это и понятно, ведь на переименованной фабрике остались те же люди, то же оборудование и тот же недалёкий директор. Меняться – так меняться полностью! А что произошло с нашей страной? То же самое, что и с фабрикой! Что бы у нас начались реальные перемены – к власти должны прийти новые люди. Люди, родившиеся в эпоху перестройки или даже после, те, которые смогли увидеть и понять сквозь открытые границы, сквозь доступную информацию, что как-то неправильно жили предки, что-то не то нам рассказывают учителя, воспитанные в СССР! Можно всё построить по-другому! Живут же люди в других странах! К власти должны прийти люди, воспитанные и обученные по-новому, с новым мировоззрением!
Между тем в кулисах совсем расшумелись, теперь стучали и сверлили одновременно, Александр совсем себя не слышал: