- Робот, - выдохнул я, - Лицо, как пожарная сигнализация. Ворвался с криками. Всё, что я помню.
- Надо было переродиться в раненого и потерявшего сознание человека, - сказал Фред.
- А где ты был? - спросил Боб.
- В Магазине Ярости.
- О, Минотавр безвреден, как скорпион под пресспапье - наверно тебе приснился плохой сон.
Я уже изготовился поднести спичку к гвоздебомбе моих мнений, когда вошёл Эдди и, на волне честолюбия, попытался представить нас кому-то, кто не был
собой. Это был парень из Войск Годбера, вошедший с таким высказыванием:
- Я Мистер И-И-И-И-И-Иисус!
- С тобой всё нормально?
- Гадские ублюдочные конвульсии - снова! А!
- Иисус, проклятье, Христос.
- А-А-А - И-Иисус! Х-х-х-й-й-И-И-и-и-и-и-й-и-х-х-л-х-х-!
- Уберите отсюда этого ублюдка, - завопил я, - принесите мне стакан воды.
- А что с его конвульсиями, брат? - крикнул Пустой Фред.
- Электрические толчки и договор с ситуацией колебания, когда меньше всего этого ожидаешь.
- Я знаю, что они такое - а что с ними делать, брат.
Он ломает мебель, куда его ни приведи.
- Пускай хозяева переживают.
- Именно это я и говорю, брат.
- В тюрьму его. Или заманить в клетку хлыстом и стулом? Пытать? Кто я такой?
- Ты как себя чувствуешь, брат?
- Я сберегу свои идеи до момента, когда все будут идеально готовы воспринять их. Чувствую себя восхитительно.
- Что?
- Не лезь.
- Что?
- Я ангел, коему осталось двенадцать часов.
- У него крыша поехала. Боб! Эдди! Помогите!
- Приманите солнечный свет с этих гадских деревьев.
- Эдди! Боб! Брат! Брат!
Прекрасный припадок - мирового класса.
Так или иначе, инопланетяне начали, как и сообщалось, захватывать нас, утомив всех до невозможности своими младенческими криками. Кто бы мог предсказать, что мы будем вспоминать о своём одиночестве такой тоской? Пастораль стогов сена оказалась полна космических кораблей, и кучу собак передавили посадочными стойками. И если мы внимательно приглядимся к форме клыков на яблоке раздора, здесь, и здесь, я думаю, мы сможем категорично заявить, что это не свинья, а спаниель, и, кстати, да, я убил его.
Проблемы с каждым последним ублюдком в баре
Бар одеревенел в немой сцене негодования и возмущения. Может, и подкованный в ужасающих искусствах, бармен молча смотрел на меня. Флотилии муравьёв стремительно уносили мою решимость. Пустой Фред так и стоял с протянутой рукой, цветущей билетами ставок. Теперь он сжал в ладони и деньги и получившимся в результате кулаком заехал в выражение моего лица.
Врожденное чутье подсказало мне, что как раз пора бежать. И лицо мое начало бурлить, подобно супу, исторгая кости и выносясь, пока я не трансформировался в старушку.
- А ты ж, Боже ж, я спасен, - вздохнул я с облегчением.
Но абсолютно все были очевидцами моего превращения, так что все мои усилия по маскировке пропали втуне. Оставалось надеяться только на жалость.
Но вскоре кулаки замельтешили. В окружении расточителей ударов мои конечности инстинктивно приняли защитное положение. Священник одним из первых с горечью опроверг мою версию событий, утверждая, что мне надо "обуздать уста", что бы это ни значило. О, братья мои, как это потрясает, когда единственное, на что остается надеяться - пинок в лицо от спасителя. Трек американского хохота лился из динамиков в течение всей процедуры. "Я научу этих маленьких Гитлеров играть в бейсбол",- думал я, взрываясь слезами. По стенам скакали пятна теней о налетающих на меня как один ублюдков. Что, кстати, противозаконно.
Протокол требовал поражения, но я кричал все громче, выдыхая сарказм, перемешанный с кровью изо рта.
- Что дальше, Эдди? Что ты будешь делать? Ограбишь бабушку и сольешь выручку на стену, надо подумать.
- А?
- Резаный навес, мухи, пустые бутылки - вот как ты кончишь.
- Только не я, - сказал он, остановив удар в живот, чтобы описать мне план, как покрыть черепицей крышу своего дома. Дальше шло объяснение Эдди, как его жизненная цель лишилась остатков претензий на связность. Все кулаки повернулись к нему. Беги, наш мальчик, беги.
Я нашел лавочку, чтобы привести в порядок и перебрать все, что я узнал о западне скулежа. Ужасные, трагичные ошибки происходили, почитай, каждый визит в паб. Я был доволен. Закрой лицо руками, если хочешь его спасти, но пропустишь кучу интересного - зарубки на память, буйство в популярных дверях, подпружиненные мнения, искореженный фильтр. По-любому, ублюдков ничем не заткнешь.
Не знаю, что оставляют другие в уплату за крышу, лично я оставил свидетельства моего досуга, - веселая и иллюзорная фиговина, к которой требуется свидетельство ученых, - а когда криминальное братство вытащило меня из хибарки и попросило не кричать слишком громко, стало ясно, что они решили, что я вообще ничего не предъявил им. Еще три жертвы добавились к той куче, что драпирует мою жизнь - четыре часа времени, пинта крови на каждый, устаревший в эпоху ужастик, в котором моя мудрость и обаяние обрушиваются на крошечные, глуховатые ушки. Я занервничал - сигареты и замедленная реакция на беглых пауков, в таком ключе.
Исполненные смыслом формы и узоры пролитой крови тогда определили большую часть доводов, впрочем, как и сейчас. И ещё токсикология - Минотавр, например, эксперт токсикологии. Хотя он пердит, как моряк, и давит подошвами эльфов, когда их видит - только он их и видит - его нельзя не уважать. Развернулись споры на тему его возраста и сколько сроков бы ему навесили, если бы существовало правосудие, и он сам называл гротескные цифры, гогоча во весь голос и заказывая пиво всем в зимнем баре. Минотавр был глубиной, что засасывает всех гостей в ожидании представления.
Когда Минотавр дрался, этот факт непросто было опознать. В дело шли закрученные оккультные проклятия и выдувание разрывных дротиков, случайно опрокинутый котёл или выговоренная молитва. Кричал он на латыни и драпировал возгласы в столь изысканные…
- От дыма окна чёрные, как лошади, и свежесть везде под ударом.
…одеяния, словно в него неожиданно попало летящее кресло.
В итоге моя месть свершилась - я пригласил каждой го последнего ублюдка на тусовку "притворись нормальным парнем". Я тайком похохатывал, узнавая гостей пока печатал, курил, взгромоздившись, как птица, на голову своей собаке, и готовил список имён, заслуживших епитимьи сухим вином в подвале. Не втыкая, они бездумно захлопнули двери собственной свободы.
Я узнал из сделанного с Эдди теста, что две недели - абсолютный максимум, который эти ублюдки выдержат] без еды, и в конце этого срока я, хихикая, подошёл запертой двери и прощебетал:
- Желают ли ублюдки выйти?
- Да, - раздался хор слабосильных криков.
- Повторите это все.
- Ублюдки желают выйти.
- О, желаете, это хорошо, - и так далее, пока они не растратили остатки сил на ярость. Потом я сбросил ржавую защёлку, и их глаза покосились вперед, заодно с рылами пистолетов надо отдать им должное, они приготовились.
Такие дни скрепляют мою жизнь - загнать идиотов в угод пустыми угрозами и умолять о доверии, или внезапно вернувшиеся кирпичи, что вломились в мою тихую комнату с хвостом занавесок. Я вырос мужчиной, и лелею такие ситуации, как сад камней.
В итоге пришлось мириться с соседями, задаривая их. Эдди я дал клубок соплей.
- Это что?
- Рождённая в носу рептилия. Положи её сюда - пускай свисает над водостоком, лады?
Бобу досталась гравированная зажигалка в форме дешёвой зажигалки и кровать, набитая табаком.
Пустому Фреду - настенные часы, превратившиеся в миллионы возбуждённых кроликов и позолоченное предложение попробовать "бессмертную икру мозгов Господа". Он отказался.
Минотавру - фирменный утюг и водку, а Резчику, - который в разборках не участвовал и толком ничего не знал, - сорок слов извинений.
Мэру я пожопился дать хоть что-нибудь, и он проклял меня, взорвавшись слезами, как девчонка.
Священнику - цикаду.
Выполнив сей долг, я немедленно возобновил враждебные действия. Изумил всех, растоптав морду улитки и запомнив каждую черту её лица, до момента, когда у меня пошли детальные кошмары, в которых тварь представала судьёй в парике. На скамье подсудимых мне бросили в лицо обвинение в испепелении через просвещение.
- Объявите ваше имя.
- Личность, о да, не так быстро. Ой, судья, вы ненавидите нахальство, я тоже. Клюв и панцирь - всё, что, нужно, никакого насилия, ваша честь, это я про рубильник. В смысле, не про электрический рубильник, гадство, во херню я несу, а? Рубильник у птицы, клюв её оперённый вариант, вот гадство…
- Способны ли вы описать мрачные события данной ночи, или что-то в таком ключе.
- Я рад, что вам хватило ума спросить - лучше, чем когда тебя загоняют в брак непотребными речами, а? Всё началось с этого большого шоу. Я люблю тусовки. Если меня поддерживают гладенькие перила, я буду там, привлекать внимание. Друг говорил странно, и я понял, что он ждёт денег.
Обдерите мне череп. И в ту ночь я вырвался из прилипчивого сна в сортир, вознося болотистые молитвы и играя в духовный бильярд, понимаете, о чём я. Пронзённый рогами быка - простите, большого быка - и видение привлекла адвокатов, дым из моего сердца, когда я глубоко вдыхал. Приходил куриный ветеринар, называл меня приятелем, постель, но покрывальный мир, в таком роде. Нет, я ещё не закончил
И меня с криками поволокли прочь.
- Одной могилы мне вполне хватит, милорд. У меня, все отпечатки пальцев на одной руке, поймите меня. Детка, скоро увидимся. Двери мои вечно открыты, и крыша моя. Берегите креозот, дамы и господа, берегите его.
Рассказал Бобу свой сон, он громыхнул басами.
- Тебе так нравится, когда все ощущают себя идиотами.
- Да, брат.
- И кто из всех именно тебе дал власть?
- Лестницы из плоти ведут в школу обаяния. Вот такое моё оправдание, ха. Убери блеск из глаз, и давай его сюда, я заплачу им за автобус до дома, ха-ха.
Даже у Боба есть свои традиции. Каждые пару месяце он сбрасывает кожу, оставляет только на голове, потом что смущается странной формы черепа, понимаете ли.
- Как только она отрастёт, - смеётся он, - я стану новым человеком. - И действительно, только отсюда он и черпает разнообразие. - Тоже советую попробовать, брат. Медленнее, аккуратно.
Я столь опрометчиво отнёсся к своей внешности, что даже не испытал должного ужаса. Да, я был незрел и щедро наделён здоровьем.
Ободрав себя, я оказался красным. Перечная рожа.
- Разве не предупреждал я тебя, во имя громадной цены человеческой жизни, делать всё медленно? - снова возопил Боб, и добавил, что и так я, может, ещё приду в норму - время покажет. Я боялся до колик, пока не выздоровел. Слава Богу - снова благословлён кожей.
У Боба стремительно росла борода из нервов. Но со временем он забыл о своих достижениях и пошёл бриться, тотчас завопив в агонии, столь же свежий и ясный, как утро по ту строну окна.
Священный - не то слово для взглядов Боба. Подвергни их критике, и обнаружишь дзот с пулемётом, торчащий на краю его сознания. Его не подкупишь ни любовью, ни грязью, а если попытаешься, он выпорет тебя твоей же выдранной с корнем ногой. Однажды я пошёл к нему в гости, он избивал стену.
- Упрямая комната, - сказал он и дёрнул, выворачивая угол, вытягивая на нас конус материи. Реальность начала кричать. Что-то насчёт своих прав.
- Хватит уже, брат, - сказал я нервно.
Но Боб не слышал, он дёргал континуум как грудной младенец.
- Ништяк, ништяк, ништяк, - вроде бы говорил он сквозь зубы, выбрасывающие снопы искр. Вдруг он заорал, и комната использовала представившуюся возможность, чтобы резко вернуться к первозданному облику, как ублюдок, пойманный за расстрелом официанта.
Боб отступился, довольный и уставший.
- Люблю потерпевшие крушение мечты, а ты? - сказал он.
- Не могу разобраться, где кончаются твои внутренности, и начинается всё остальное.
- Ты уже говорил, - сказал он отстранённо, но был слишком хорошем настроении, чтобы броситься в драку. Он называл это "спасительным милосердием".
В тот вечер я обвисал на стуле и молотил руками обучаясь плавать. Вошёл Эдди.
- Ты что делаешь, брат?
- Пытаюсь избавиться от грозного ощущения, Эдди.
- Отвечай через окно, брат.
- Ищу короткие пути, Эдди.
- Заметил, как изменился ответ?
- И что?
- Не находишь, что это странно?
- Возможно.
- Тебе что, не интересно?
- По мне - что так, что эдак.
И когда день потерпел поражение и вновь принялся забывать урок сего события, мы стояли и наблюдали.
- Только взгляни на закат, брат - красный, как обгорелая свинья.
- Чабаны перепугаются, брат.
- Вылитая топка.
- Или тёртый лосось.
- Или взрывающийся глаз алкаша.
- Или мим пойманный светом фар грузовика.
- Или наживка, чтобы дразнить акул.
- Или гигант, наслаждающийся сердечно-сосудистостью.
- Непревзойдённо.
Эдди пал на колени и поднял камень.
- Адвокаты, - прошептал он.
Проблемы с полицией
- Значит, когда будешь готов.
- А?
- Я жду.
- Чего?
- Тухлых отмазок, идиот.
- Так это они и были.
- Когда?
- Только что. Псы, заклинания, прочее.
- А… О, ясно. - Он зарылся глазами в записи, перевернул пару страниц назад и вперёд. - Значит, ты надеешься, что я поверю в этот сценарий, сэр?
- Думаете, я смог бы такое придумать? Господа ради, на меня настучал барсук, это вообще правдоподобно?
Вы поверили ему, но не хотите верить мне?
- Если честно, да.
- Не верю своим ушам.
Он посмотрел на меня, на лице - отпечатки всех забот.
- Думаешь, мне легко запускать когти в злодеев мало-помалу?
- Как два пальца обосрать. Кто-то задушил вашу машину - подозреваемые построены в ряд, все с большими руками. "Повернитесь". Всё остальное у них маленькое. "Улыбнитесь". Улыбки тоже маленькие. "Изобразите удушающие движения". Все изображают, только один продолжает улыбаться. Бинго.
- Бинго, а? Твой дядя Боб - такой же. - Он ненадолго прервался, размышляя, - Позволь показать тебе кое-что, Сынок Джим.
Он провёл меня сквозь странные безвоздушные пространства музейных хранилищ, радиообогревателей и телефонных комнат, мрачные компании вспучивались в окнах.
- Погляди, - сказал он, открывая дверь в холодильный чуланчик. Все варианты конфискованной фигни по полкам - пицца, прогорклая вина и грязные черепа. - Вина и пицца, конечно, предметы роскоши, но попытайся прожить без черепа. А? Увидишь, что с тобой будет.
- Согласен, и что?
- Просто правила, - сказал он многозначительно. - Есть правило не приниматься вырезать орнамент, когда он уже закончен. Придерживайся смысла - когда всё клёво, на фига продолжать? Можно и отдать. И вот что получается. - Потянувшись, он снял клочок бумажки с верхней полки, передал его, и склонился надо мной, лицо вощёное, как у фетиш-святого. Он смотрел желтушными глазами, как я читаю.
- "На корабле игр кости клацают от страха". Вроде как лодка набита игроками, что определило курс? И чего тут страшного? Возбуди флагшток - вот это страшно. Ящики зубов, и что? Вделай в них окно и о да я соглашусь - да хватит уже, над тобой только смеяться.
Я протолкнулся мимо него и вырвался оттуда - он бросился следом, декламируя:
- Ты пожнёшь всё, что приближается! И я не про лажовый страховой костерок в Лесу Эппинг и не про парня! За тобой охотится хвостатый! Вот я у Эдди.
- Пойдёшь в бар Эдди? А где Пустой Фред?
- Ядерные твари выпучились из стены, сграбастали его за плечи и утащили обратно в ад визжащий о его крови.
- Давай не будем ходить вокруг да около - рассказывай.
- Тем не менее ядерные твари.
- Конечно ядерные твари, Эдди.
- Особенно крупные. Зубы как унитазы, брат.
- Теперь успокойся.
- Весь день гладил кошку и говорил страшные вещи, представь. Вот что они со мной сделали.
- Конечно, Эдди.
- Представь всё спокойно.
- Знакомая картина.
- И тут они встают и бросаются на меня.
- На сколько попал?
- Не банкноты брат - набрасывайся на меня, когда я хотя бы морально готов. Вот к чему было их предыдущее поведение - подготовить почву для последующего омерзения.
- Ты хотел сказать - острого облегчения.
- Так я и считаю.
- Значит, когда они бросились, они застали тебя врасплох. Ты звал на помощь?
- Да. И к ним прибыло подкрепление.
- Что имело место быть, Эдди? Избавь меня от ловко выведенных деталей.
- В гостиной озеро крови. Ну, не озеро, но…
- Понимаю, о чём ты.
- Интересное дело. Раздался звон, и я увидел, что стрелки часов напоминают руки человека; гробящего собственные возможности.
- Думаешь, Фред оставил сообщение.
- Он любитель таких дел. Заговоры среди бесконечности. Не смущается размера.
- Знакомо. Звяканье и клики вырастающего лица пропускали удары и эдакую грохочущую ухмылку. Примитивная техника ужаса. Товарищи перепугались до усрачки. Фред стал выдающимся человеком, и не заметив того.
- Я не испугался.
- О, я сохраню твой секрет, брат.
- И я пошёл на пруд. В воде плавали звери, похожие на рыб.
- Думаю, выяснится, что это и были рыбы, Эдди.
- Рыбы, говоришь? Можешь хранить своё мнение в сухом прохладном месте, брат. Потому что они говорили со мной ртами.
- Ты уверен, что это были не карпы, Эдди?
- Не карпы, брат. И они сказали, что я Избранный, и должен отправиться в Хаунд и там встретиться с каким-то Эмиссаром.
- Грейхаунд в Бромли?
- Так я и решил.
- И отправился?
- Конечно, нет, ты что, псих? Так бы мой труп и нашли в Бромли.
- Ну, это целых полторы истории, Эдди, мне хорошо - ощущаю просветление, можно сказать.
- На что я и надеялся, брат.
Значит, старый танцор забрал Пустого Фреда за мои грехи - ни с того ни с сего, или с того и с сего. Не понимаю, почему Джон Сатана наточил на меня такой зуб - готов поклясться, что не пользовался больше зеркалом из галереи Эдди. Конечно, потом я понял, что Эдди продал его Минотавру, тот выставил его в Магазине Ярости, где я купил его с целью отправиться с Эдди в гости к Жнецу. Такие истории рассказывают внукам. Более того, вышло, что Эдди всё время был в курсе, но не понял важности, ничего не понял.
Решил, что надо посоветоваться с Минотавром.
- Не мешай подготовке, - сказал он, ужаснувшись, едва я вошёл. Он держал вырывающуюся курицу.
- Думаю, ты называешь это услугой роду человеческому.
- А ты как называешь?
- Трусостью - это млекопитающее не может дать сдачи.
- Млекопитающее? Совсем свихнулся?
- Ну ящерица - всё равно это мелкая скотина, которую ты, наверно, застал врасплох, вот к чему я веду.
- Я объяснял этой красавице не одну неделю - разве я не любил?