- И что это должно подтверждать, - сказал я в пиво, - кроме того, что у тебя красное ухо дьявола?
И на меня нахлынули воспоминания о восьми случаях, когда я видел дьявола, и весьма особенную скуку, которую при этом чувствовал. Первый раз это случилось в галерее Эдди, а последний - в его лачуге.
Галерею заполонили рисунки.
- Эдди, избавься от них, - ревел я. - Они вытянут из тебя всю кровь и оставят задыхаться в собственном дерьме.
Эдди пытался описать функцию, которую я неправильно понял - что они здесь не для торжества против смысла и действительности. Вот до чего он дошёл, и конечно я, не теряя времени, треснул его по лицу стиснутой рукой - он упал в угол так точно, что я на мгновение решил, что он соглашается с моими доводами - потом осознал, что он отрубился, - и тут появился дьявол. Остальное вы знаете.
На следующий день Эдди сказал, что спрыгнет с крыши, и, естественно, снизу я ничего не увидел, кроме дождя птиц, обезьян и кошек, летящих вниз вместо этого лживого ублюдка. Некоторые умерли до, и все умерли после. В частности, птицы были удавлены, а обезьяны забиты до потери сознания. Вот такую работу, я заявляю, он совершил. А как он утверждает, я должен был быть "обогащен" опытом.
- Надо думать, ты потом потребуешь плату, - закричал я, и когда увидел, что его рот двигается, дабы объявить согласие, наскоро пнул его в другом направлении,
Я не хотел, чтобы всю мою жизнь загромождала эта бессмыслица - особенно такую короткую жизнь, какой отчётливо должна была стать моя. Так что я начал поиски причины, чтобы совсем покинуть континент, и определившись с поводом - одержимость демоном и экзотическое лечение, если я правильно помню, - оставил землю, на которой родился, и отправился в путь на лодке, сделанной из мёртвого дерева и невежества. Как дерево, так и невежество помогали мне держаться на плаву. Этот урок я усвоил рано.
Лишённый системы обеспечения алкоголем и кровавой местью, однако, я пал до бухих простофиль и крошечных всплывших сардин - на два месяца. Сделал топорное ражение Эдди, которое поставил в угол каюты и использовал для метания дротиков вплоть до мучительного конца. Мне было так скучно, что я мог разглядывать орнамент.
Клянусь, весь ужас потом был оправдан - кровь брызгала на стену, но я был абсолютно нетронут. Тенета паука уносили мои слёзы в тени. Шаги без источника появлялись и уходили.
Наконец я перестал считать себя нормальным чело веком. Осмысливая факты, я чувствовал адекватность этой оценки.
Так или иначе, но я доплыл. И немедленно захотел оказаться дома с ублюдками, которые, собственно, вынудили меня уехать.
Повсюду черепа для пинания - и ни одного узнаваемого человека. Рыла, как у щуки. Глядят на тебя, куда бы в комнате ты ни сел, в таком ключе. Чего я меньше всего хотел в темноте, точно говорю.
Расколотил их - каждый отдельно, молотком, тем большим, который приспособлен над моим плечом, как и положено молотку. И эти мамочки взрывались, как посуда, обломки летели, как неуклюжие идеи ленивых поэтов. Я со смехом вносил свою лепту. Я не ел и не думал ясно несколько недель.
В этой зоне крушения я спас несколько вещей, которыми гордился. Раздулся так, что пугал местных, и даже те, кто уже побежал, вдруг останавливались и глазели. "Возлюбите небо не меньше земли", - говорил я им, и объяснял, что смотрю на их реакцию, о, почти в упор. Некоторые из них тряслись от страха.
- Призраки, - сказал я, только одно слово. И они бросились прочь.
Думаешь, что этот рай накатывающего делирия может длиться вечно, но он кончается одним весенним утром. У меня был редкий пикник под варикозным деревом. Смастерив новую ловушку, я установил её в надежде, что на этот раз поймаю что-нибудь покрупнее актёра. Одиннадцать минут спустя у меня было точное доказательство, что в некоторых пауках достаточно мяса, чтобы спустить механизм - этот был таким тяжёлым, что начал кричать, когда я его вынул, утверждая, что мне не. стоит тратить время на дальнейшие попытки. Надо сказать, я был с ним согласен. Этот ублюдок, казалось, решил быть мёртвым грузом, не оказав мне ни капли помощи. И можно ли было надеяться зажарить его в пищу, достойную пережёвывания?
Обновлённый и коварный, я вернулся домой, сияя, как святой на панели управления. Лохматый и бородатый. Построил здание, взбалмошное и буйное, спаянное сыром, запаршивевшее окнами, номер его - ничто, и фундамент его - вина. Хижина в холме, вставленная, как глаз, из которого я мог обозревать деревенских, когда они шли своей дорогой, вопя и держась за руки. Парусные воздушные змеи казались им забавными и невинными, но я их знал, и иногда объяснял, что это неумышленные сигналы самому дьяволу. В результате произошли жаркие сцены, мне пришлось бежать со всех ног, потому что, вероятно, они всё знали. Никто не развлекал людей лучше меня даже цирковые акробаты, которые так забавно падают, если их подстрелить в полёте. Только слоны, похоже, так же веселятся над ними, как я. Только я и слоны.
Вернулся на другой неделе - слышал, что там устроили школу для лилипутов, и решил посмотреть. Ничего не изменилось, разве что показалось больше.
Так что я стоял и смаковал прошлое, когда кто-то подошёл и стукнул меня восемьдесят раз в лицо.
- Но попытайся с него пообедать, - нервно сказал пытаясь казаться своим парнем. Следующее, что я помню - доктора объясняют, как мне повезло, что я остался в живых.
- Вы имеете в виду, что я не тронут воспитанием? - принялся глумиться я, и глумился, даже когда они вы толкнули меня за двери. - Шут с вами, сказал я им; Пошёл домой и написал большой трактат о гусях, о которых не знал ничего.
- Стандартная птица, - заключил я, раскуривая сигару. - Можно взять, можно выбросить.
На следующий день я сунул спичку в машину в Лесу Эппинг, и ко мне подошёл барсук-шантажист. - Пошёл прочь, ты, кровавый жопорот!
Но было слишком поздно - всё взлетело на воздух, и он побежал звать полицию. Они сказали, что мне придётся кое-что объяснить. Много чего объяснить.
Что я сказал полиции
Всё сводится к моему непобедимому обаянию - в нём причина всего, что случилось там с барсуком-шантажистом и так далее. Не вмешивайтесь. Не трогайте меня, ублюдки. Вот, видите - татуировка мёртвого мерзавца. В своё время все там будем. Внесите это в список, если посмеете. Так, где я?..
Я говорю с Эдди в баре.
- Пенни за твои мысли, брат.
- Что у человеческой женской бомбы качество, как в часах, - сказал он. - А ты?
- Гордость в панцире и злость с корочкой. - На этом месте я выдул приличную порцию пива, причём знал, что так и сделаю. - Я доверю тебе план.
- Логика и температура где-то сливаются - когда я узнаю, где, я собираюсь встать там.
- А потом?
- Объясню всем, чем я занимаюсь.
- Ведь со стороны может казаться, что ты просто стоишь без дела.
- Именно. А ты?
- Буду уравновешивать каменных божков на своей заднице, пока они не проклянут свою участь.
- Тебе придётся долго уравновешивать каменных божков на заднице.
- Не особо рассчитывай на это.
Классический спор, существование, поклоняющееся раздорам и психическим ошибкам.
- Закладывающий уши прыжок с крыши, Эдди - вот как ты кончишь.
- Только не я.
- О, да. Пятно на асфальте и шлепок, который ты едва почувствовал. Действительно милосердно. Или повешение. Высохнешь за милую душу.
- Не-а.
- Взгляд Кольриджа иссушал его служащих. Чем ты лучше? Изменишься ради часов в коже.
- Непохоже.
- Только вчера - глаза и всё остальное, чтобы умереть и расплестись с мёртвыми,
- Нет.
- Лето без фотографий.
- Никогда.
- Исступлённая драка под мухой.
- Бред.
- Запутанные свидетельства.
- Чушь.
- Внезапно натянувшаяся верёвка.
- Ты зашёл слишком далеко, брат.
- Священные соглашения - вот в чём ключ. К твоему существованию, во всяком случае.
- Никаких сделок, - сказал Эдди.
- Вот как, - сказал я, не убеждённый. - А иначе ты лишишься связи со всем остальным. Посмотри на эти камушки, Эдди-не чувствуешь голод?
- Я - нет. - Голые утверждения Эдди, что он выше этого, наполнили меня яростью, словно кипящий яд. Друзья собрались. Убей его, когда все его глаза закрыты, а руки протянуты в знак примирения. Тогда его смерть гарантирована. Но я уставился в окно и представил себе эффект этих незначительных действий. Так вот их понимание проводки под панелями. С глаз долой и затычка в очко. Пытаясь ошеломить себя убогими парадигмами, я всегда высвобождался, как дьявольский инстинкт поваров. Менял мнения, как аллигатор, потрошащий их вес.
Надо ли остановиться здесь и дать этим ублюдкам по дюжине на пятачок категорично кричать мне в глаза? Или. пойти домой?
Новые скелеты с ещё смазанными суставами почти беззвучны - а старые клацают и весьма неважно выглядят, когда собираются вокруг тебя. Это один из уроков, что я усвоил в передней того странного дома в три часа застоявшегося утра. Брайлевские обои, мясные мухи и сухие птицы с чердака.
Комната так замёрзла, что я не мог передвинуть мебель.
- Это клей, или я просто в худшем месте, где только бывал? - спросил я у очереди самоубийц.
- Худшее место до сих пор, - подчеркнули они.
- Мне уже лучше, - сказал я, и это была правда.
Есть что-то в дураках, выстроенных в ряд, что создаёт перспективу - что может быть хуже, чем оказаться одним из них?
Здание лучилось запущенностью. Прекрасная горгулья над дверью, но она начала кричать на меня жуткой чёрной дырой своего рта - говорила, что я нелеп, ошибка природы. И что в течение года у меня отрастут жабры.
Завалил её водорослями. В те дни я считал водоросли ответом на всё. Каким глупцом я был. Кто-то позволил мне идти этим путём столько лет, а теперь я смотрел на себя.
Значит, я остановился в баре.
Не так давно при помощи простых переговоров я побудил прежде кроткого служителя церкви стать опасным безумцем, и теперь, когда я разглядывал бар, я видел, как он оглушительно торгуется со связанной жертвой.
- Ты собираешься жить дольше?
- О да.
- Ты уверен?
- Да, да, я…
- Точно уверен?
- Да - я точно уверен, пожалуйста.
- Ну, это мудро. Это мудро, а, ребята? Да, они говорят да. Ты маленький человек. Маленьким людям надо держаться тише воды или познать силу моих ног.
- Да.
- Да что?
- Да, падре.
Беременный мрачным знанием я повернулся к Эдди.
- Сколь крошечным разумом может обладать человек и всё равно оставаться мишенью ударов, Эдди? Сколь мучительно крошечным?
- Не понимаю о чём ты, брат.
- Ты прекрасно понимаешь - всё понимаешь.
- Не-а.
В этом весь Эдди. Однажды он пытался отрастить бороду, она оказалась зелёной. С боем выковырял пальцем что-то у себя из уха и смылся - в итоге полиция загнала его в угол в переулке, и он заработал одиннадцать пуль, Затемнение медиа, запрет на публикацию - и Эдди в карантине на шесть недель - вот таким человеком он был.
- Каждый болван и развалина знает больше, чем ты, Эдди, - например, что свиньи могут выворачиваться наизнанку, когда совсем маленькие, пока их кости не затвердели.
- Кости всегда твёрдые.
- Вот - смотри, сколько ты сегодня знаешь.
- Согласен - и я прав.
- Не способен признать ошибку. Обречён на неудачу и задержку на неопределённый срок всего, чем мог бы наслаждаться, понимаешь, что я тебе говорю? До тебя доходит смысл?
- А тут был смысл?
- Тот, который со мной с молодости, измученной статуями с вращающимися головами и подпотолочными паразитами с болтающимися ногами. Господи Боже, ты же ребёнок в лесу.
- Ты когда-нибудь возвращался домой, брат?
- Когда отец умер. Жнец-Потрошитель предупредил меня заранее, знаешь.
- Ты действительно веришь, что знаком с ним?
- Жнец-Потрошитель. Разве я тебя не водил в самые глубины ада, поясняя этот вопрос?
- Водил. Я часто вспоминаю это как эдакий праздник или хирургическую процедуру. Почти умер на столе. На столе для пула - ха-ха-ха.
- Ничего себе шуточка, Эдди, - объявил я и переключил внимание на пиво. - Да, ничего так себе шуточка.
- О, так тебе понравилось, а?
- Я знаю, ты её обдумывал и планировал - а я не буду критиковать человека в его лучший час, как можно?
- О, теперь я до конца осознал твой смысл - ты кидаешься спаржей, так?.
- Ага.
- Да, это твой способ, я знаю.
- Каждому своё, Эдди, это точно.
- Каждому своё. Только так и можно.
- Чертовски верно, только так и можно.
- Ещё раз, о чём мы спорили?
- Сало, Эдди.
- Сало. Непобедимо.
- О, мой унылый болван.
Как я говорю, я способен понять в Эдди ровно столечко в день - но Боб был всецело чужим языком. Обаяние отлетало от него, как камни от ублюдка. Даже Руби не могла заставить его выпустить курицу, которую он поймал однажды в переулке - по его словам, потому что он собирался побрить ее, прежде чем выпустить на волю.
- Тогда-то и посмотрим, заботится ли природа о своих, или наступает им на лица и называет их отбросами, - шептал он, поглаживая скотинку.
- Боб, зачем вмешиваться в естественный порядок этого бреда? - сказал я, показывая на деревья.
- Померяться силами со смертью, долгие-долгие рыдания могут сойти за политическое высказывание.
Руби возразила, сказала, что слёзы слишком питательны для этого. Она провела целую пачку экспериментов, в ходе которых диета из слёз ускоряла отрост лап омара, оторванных в битве на морском дне.
Там, в баре, Пустой Фред принимал ставки на то, сколько людей может втиснуться в паб до того, как он начнут эволюционировать - он имел в виду, в существо, которое свисает с потолка на присоске с одной рукой, чтобы держать пинту, и пастью, чтобы нести чушь.
- Только трое, - сказал я, протягивая ему десятку, - если они будут похожи на тебя. I
Все замерли, уставились на меня, словно я совершил, последнее и худшее из каталога преступлений. Мой хохот покинул меня, как змея струится от иссохшей жертвы.
- Ты слышал? - нервно принялся блефовать я.
Гнилорожие открытия на стене Чарли - несомненно жена на долгих выходных.
- А ты дружелюбный, как я погляжу. Как ты умудряешься не увлечь всех нас?
- Я пользуюсь фильтром обаяния.
В этот миг бармен подвалил сзади с жареной свиньёй на блюде, с подрумяненными боками, с яблоком в пасти. "Слава Богу, - подумал я, - банкет отвлечёт их".
- Глядите, что я нашёл, - завопил бармен. - Кровавое убийство.
- Мёртвая - и накачана смертельным ядом, я полагаю.
- Сейчас подкрепимся, - крикнул я в надежде, но мне ответили взгляды осуждения, пока весь бар собирался вокруг трупа.
- Какой-то монстр подвергал её пыткам перед смертью.
- Посмотрите на выражение лица - если сможете.
- В чем была причина, как вы считаете?
- Аутоэротическая асфиксия, - сказал я. - Посмотрите на яблоко.
- Это сацуми, брат.
- Есть мысли, кто подсуетился сделать это, Эдди?
- Он, - сказал Эдди, указывая на: меня, словно на пролетающий серебряный аэроплан. - Этот убивающий ублюдок вон там. Сам не осознаёт свои желания. Рассказывает про глазные впадины мёртвых птиц с налипшими сухими кусочками ткани. Не может заткнуть пасть насчёт своей матери. В спальне фронт. Экраны радара и подсвеченный континент за перекидной стеной. Вот этот ублюдок. - И он снова указал на меня, сильнее акцентируя злобность.
Минимум восемь человек сказали, что я заслуживаю худшего, чем они способны представить. Бармен дёрнул меня за рукав.
- Откуда у тебя шрам, брат.
- Бурное бушующее море, медуза из ниоткуда, вот и конец истории.
- Конец истории. - По стенам бара пошёл реверберировать презрительный смех. ~ Да, надо думать.
- Это правда.
- История твоей жизни, а конец - её.
- Да - конец, да, моей жизни, а…
- Без истории, брат, без сюжета, только один против нас, и без борьбы, ведь мы беззащитны.
И что мне оставалось? Только набор уклончивых манёвров, точность которых оторвала бы уши у гадюки.
Что я сказал каждому последнему ублюдку в баре
А теперь, канареечки, остыньте - правильно, правильно; Вы же мои крошки-милашки, а? Ты, с ножом - только попробуй мне. И хватит играть в карманный бильярд, Эдди.
Итак, есть неотразимые причины осознать, что это свинья, как вы и говорите. Это спаниель на последней стадии. Заметьте, рыло скошено и сделано из картона, что будет явственно слышно, если я его ударю. Слышите? И видите остатки волос? Улыбку на морде? Видите большие клыки? Вы вообще говорите по-английски? Считаете себя умнее других, а? Теперь мне всё ясно. Студенистые глаза передают своё неодобрение при помощи веры, что мне интересно. И вы серьёзно полагаете, что так оно и есть. Вы, конечно, правы. И одна улыбка с натуры образует петлю, чтобы показать, где кончается твоя голова.
Истина в том, что я хотел бы поджечь фитиль каждой го собачьего хвоста и смотреть, как они завопят. Во так, поджаривать монстров, пока они не осознают мою ненависть. Ничего не может быстрее улучшить моё самочувствие, чем развлечение, которое я описал. Хмурьтесь теперь, ублюдки, вы меня не переубедите.
Хмурьтесь, так вы используете свои лучшие куски для того, что истинно выражает то, что вы чувствуете. Когда я так делаю, я горжусь, что не даю воли мыслям о свете и ласке. Моё жизненное правило - пребывать в отчаянии один день за раз. Крыша существует исключительно для того, чтобы скрыть от меня, что мир вот-вот осыплется не на голову. Как вчера у Фреда мы услышали скрип потолка и тут же опустились в позицию низкого старта, я почувствовал, что далеко впереди него, вот. Но потолок проломился и вывалил на нас четыре тонны насекомых, словно шипучую кучу мусора.
Пустой Фред смеялся. А я так разозлился, что попытался выбраться наверх и ударить его, но его уже сокрушила хрупкая масса.
Насекомые начали поднимать жертвенные палочки лапок и отбрасывать дрожащие тени на стороны.
- Их способ выразить неодобрение, - сказал Фред, вдыхаясь от смеха.
Рассмотрел нескольких, но у меня всегда было туго с познанием зверей. На прошлой неделе я заливал баней слюной, обрывками жабр и червями соплей, гребущих сломя голову от безвредного тюленя. Мокрые старые ведьмы говорили мне, что я скоро буду королём, а мне стало так скучно, что я макнул их головы в котёл. Испугал их на их собственном поле, братья.
Наживать врагов - искусство скульптора, полное злости и терпения. Печь надо установить на отметку газа, черт возьми, семь. И отойти, иначе твои брови присоединятся к разуму. Мучительно нацарапай форму баржи на участке земли и говори всем, что это чертёж ковчега - увидишь яркое неистовство благоговения и смех рычанием, как у льва. Мешки и мотыги надо убрать на ранение, потому что тебе придётся прятаться восемь месяцев. Когда всё пройдёт, можно появиться заново, ехать куда-нибудь и открыть антикварный магазинчик под вымышленным именем - однажды тебя найдут с пистолетом в пасти и тысячей обличительных реликтов а чердаке. Вот так должен жить мужчина, а не хныкать на перекрёстке с коляской и спаниелем, выкликать свое горе и обвинять врагов - в чём здесь шрапнель?