Наконец мы остановились перед огромными воротами чёрного цвета. Я несколько раз посигналил - ворота открыл быковатого вида охранник с пистолетом на жопе. Чикатило сказал ему, что он может не закрывать въезд, потому что сзади идет вэн с музыкантами, но тот и ухом не повёл. Скорее всего, он понимал только команды, как собака. Наверное, когда-то он тоже служил в ВДВ.
- Интересно, этот киборг-убийца нанят только на время тусовки или ошивается здесь постоянно? - риторически спросил Чикатило, разглядывая стоявшие на огромной лужайке машины. Наша "копейка" смотрелась здесь примерно так же, как несуразный Евгений Петросян смотрелся бы в обтягивающих трусах на шоу культуристов. Слава богу, не было хотя бы опостылевших "шестисотых" и "БМВ-семёрок": эксцентричная тусовка имела понятие о пошлости, и это настраивало нас заведомо положительно. Машины, правда, всё равно были не из дешёвых: спортивный "Мустанг", "Рено-шафран", джип "Рэнглер" и всё такое прочее - всего их наскреблось штук десять, и единственным нашим братом по духу был примостившийся в кустах "Фольксваген-жук". Такой же классически старый и красный, только гораздо более дорогой.
- Я просто шестым чувством осязаю, что на нём приехали милые девушки из богатых семей, которые гоняют на таких машинах в западной рекламе, - похотливо мечтал Чикатило, роняя слюну. - У тебя, кстати, нет с собой никаких наркотиков?
- Успокойся, Чик. Если всё будет так, как ты говоришь, тебя наверняка уже на входе взгреют кокаином, - отвечал я, закрывая на ключ водительскую дверь. Вряд ли кто-либо из владельцев наших соседей по парковке мог попытаться угнать наш раритет, но всё равно - не хотелось наутро видеть в салоне следы блевотины или использованные презервативы. Я всегда относился к эпатажным персонажам настороженно, что ли. У обеспеченных человечков свои причуды, а какие именно - мы толком тогда не знали.
- И то верно, - согласился Чик, оглядывая дом - фундаментальный, соответственно хозяйским финансам, но вместе с тем и не лишённый изящества. Дизайном он напоминал крейсер с разбросанными по стенам окнами-иллюминаторами - разбросанными так хаотично, что человеку со стороны не сразу удавалось понять, сколько здесь этажей. Какой-то модерн кремового цвета и с огромным, чуть ли не до самой земли, скатом крыши. На нём тоже были окна, на сей раз треугольные. С другой стороны скат был обычным, зато прямо под ним находился огромный балкон с навесом от дождя. Оттуда пахло чем-то приятно-съестным, каким-то барбекю с приправами из корицы, марихуаны и мускатного ореха. Чик в два прыжка взлетел на крыльцо и позвонил в дверь.
Эксцентричный бизнесмен был лысеюще-добрым, с революционерской бородкой клинышком, средней густоты усами и перстнями чуть ли не на всех пальцах. Разумеется, не с голдовыми, как у быков, но своим суммарным весом все же здорово помогающими законам гравитации: иногда казалось, что из-за них Виктору трудно жестикулировать. Он ездил на "камаро" семидесятых годов и всегда одевался в чёрное, как Виктор Цой, наверное, по праву тёзки.
Кстати, такой ещё характерный нюанс: никому и в голову не приходило назвать его Витей, Витьком или Витюшей - это был именно Виктор, с большой буквы В. Нам казалось, что так его называли даже воспитатели в детском саду.
Кокса нам никто не предложил, зато прямо с порога чья-то заботливая рука (мы так и не поняли, чья именно), высунувшись из-за спины Виктора, протянула нам тлеющий косяк. После этого рука растворилась в пространстве - так необъяснимо, что Чикатило даже выдвинул потом теорию, согласно которой Виктор был многоруким бодхисаттвой.
Сделав по паре пыхов, мы разулись и проследовали в огромный зал, где уже расположились сливки околомузыкального общества. Главенствовали несколько среднего возраста персонажей - судя по продюсерскому виду, коллеги Виктора по цеху. Они вели себя сдержанно и немногословно, но их вес чувствовался невербально, от него прямо гнулись добротные половицы. Рядом с ними как-то сами собой собирались мини-компании, а томные богемные девки вертелись вокруг них, как электроны вокруг атомных ядер.
Томные девки были, кстати, совсем не в нашем вкусе. Мы выделили из их обшей массы трёх более-менее приятных, лет двадцати от роду, и попытались завести с ними разговор. Он получился идиотским и напоминал Кольцевую ветку Московского метрополитена: в беседах они ездили по безнадёжно замкнутому кругу "Пелевин - Сорокин - Сорокин - Пелевин", чем отбивали всякую охоту даже к сексу. Когда мы сказали им, что работаем в Большом театре монтировщиками сцены, они пробормотали "маргинально" (или "оригинально", я не расслышал) и потеряли к нам всякий интерес. К счастью, это было взаимным.
Минут через пятнадцать приехали музыканты. Под мышкой у одиозного Алкоголиста болталось взъерошенное создание с уставшими от блядства глазами. Не надо было быть Эркюлем Пуаро, чтобы догадаться: её подцепили, как сифилис, на вчерашней презентации, пустили на общак и в силу врождённой мягкости характеров до сих пор не могут прогнать. Виктор взял инициативу на себя: с улыбкой, но решительно он разомкнул объятия, дал шлюхе зелёный прямоугольник долларов и попросил какого-то служку отвезти девушку до электрички. Служка нехотя нашарил в кармане ключи от машины, взял шлюху под руку и вывел вон.
- Серж, ну что ты, в самом деле, - зашептал Виктор, обняв Алкоголиста за плечо и ненавязчиво ведя его к столику с алкогольными напитками. - Неужто ты думаешь, что я могу оставить тебя без женского внимания. Здесь есть всё, что тебе нужно, так что не надо было приводить сюда эту девку. Здесь же, всё-таки, солидные люди. Тебе надо отвыкать от этого дерьма, Серж.
- Тхх… тыыы, - промямлил Алкоголист хриплым голосом. Он вращал глазами и, по-моему, не совсем адекватно воспринимал происходящее: в последнее время его отходняки стали просто опасными для жизни. - А… бля… выпить есть?
Виктор протянул унизанную перстнями руку в направлении столика с открытыми бутылками. Тело Алкоголиста тут же приобрело намёк на осанку, в нём затеплилась искра жизни. Я не знаю, почему российские музыканты выглядят и ведут себя так убого. Все музыканты мира любят выпить и потрахаться, но остальные делают это как-то со вкусом, что ли.
В прихожей Алёша и другие приглашённые снимали обувь, их обслуживали и накуривали. Видимо, накуривать гостей прямо с порога считалось доброй традицией в этом доме. Это была хорошая, да что там - это была просто замечательная традиция, при том, конечно, условии, что вы не приходите сюда в гости каждый день.
Как выяснилось, "Мицубиси" взял на борт не только Алёшину группу, но и других безлошадных персонажей. Самым колоритным из них был некий Гена, более известный как диджей Труп. Мы видели его несколько раз до этого - в Москве есть люди, которых не видеть просто нельзя, они залетают на все огоньки и крутятся везде, где есть вечеринки и наркотики. Всякий раз, когда мы после очередного перерыва встречали диджея Трупа, в наших мозгах синхронно вставал один и тот же незамысловатый вопрос: "Как? Неужели он ещё жив?" Когда при встрече с объектом возникают такие мысли - это само по себе является исчерпывающей характеристикой объекта. А всё остальное - беззубый рот, один синий квадрат тату на всё тело, вены в дорогах, уже давно не настораживающийся фаллос - просто детали, штрихи к портрету. У всех они одни и те же в разных вариациях, с разными опциями. Например, чьи-нибудь наколки могут не сливаться издалека в синий квадрат Малевича - но это ничего в принципе не меняет.
Диджею Трупу было уже лет тридцать, он считался долгожителем среди ягод своего поля. Он явно засиделся на этом свете, может, именно поэтому его приглашали на все тусовки в качестве талисмана.
Гораздо больше нас порадовали четыре женщинки, которые по виду напоминали мажорных студенток и как-то выпадали из общего контекста, что ли. Вряд ли такие зацикливались на творчестве модных писателей. Скорее всего, Виктор пригласил их для участников группы, зная, что из богемных им всё равно никто не даст - в отличие от них, Виктор понимал, что это ЕГО, а не их бенефис. Вряд ли их можно было назвать особыми красавицами, но внешние данные в какой-то степени компенсировались ухоженностью и стильными шмотками. Наверное, они служили здесь кем-то вроде гейш - не особо моральными лицами женского пола, способными и поболтать за жизнь, и разлить мужчинам вино, и заняться интеллигентным сексом.
- Знаешь, что я думаю? - сказал Чикатило. - Приём гостей - самая неинтересная часть Марлезонского балета. Давай возьмём что-нибудь выпить и посидим на улице, пока всё не устаканится и люди не начнут более-менее нормально общаться между собой.
Это действительно казалось самым разумным в данной ситуации. С весомыми людьми продюсерского вида нас ничто не связывало, а с музыкантами всё равно нельзя было разговаривать, пока они не похмелятся: их же всё это просто вымотало, все эти ночные посиделки в студии, а особенно официальная презентация, прошедшая за день до этого. Они всю жизнь прокантовались в андеграунде и оказались банально не готовыми к такому официозу - всего Викторова кокаина не хватило бы на то, чтобы заставить их чувствовать себя в своих тарелках.
Мы не стали уходить далеко - на случай, если внутри вдруг начнётся что-нибудь интересное - и расположились прямо на крыльце. Перед этим Чикатило резанул с общего стола две дорогие бутылки с красной жидкостью. Надписи на этикетках красиво звучали, но лично мне ни о чём не говорили.
- Чик, почему Виктор забраковал твою идею с компьютерной анимацией? - спросил я.
- Потому что он тугой. Он не въезжает в фишку, ему под сорок, въезжать в какие-либо фишки уже поздно. Он знает, что в клипах парни должны стоять с гитарами на фоне леса рук, в которых горят зажигалки. Его уже не переделать - я уже развёл его на всё возможное, дальше рулит он.
- Ясно. А они играть-то хоть будут сегодня?
- Не-а. Играть будет Труп. Он сделал для Виктора пару ремиксов на их темы.
- А они что, тоже будут в альбоме?
- Ну да, естественно. Бонусом. Потому что как же можно сегодня выпустить альбом без ремиксов.
- И что, они этот самый альбом даже слушать не будут?
- Не-а, - опять сказал Чикатило, пялясь на чей-то ярко-красный "Порш-911". - Виктор же не дурак, он прекрасно понимает, что это совсем не та целевая аудитория. Да им вообще всем начхать, кого он там продюсирует. На таких тусовках они отбывают повинность, нюхают халявный кокс. Налаживают связи - деловые и половые. А насчёт музыки - только клубная. Потому что это, блядь, дань времени.
Я тоже воткнул на красный "Порш". Ганджа была хорошая, и мне показалось, что в отсутствие хозяина у него начинается какая-то своя, хитрая и непостижимая жизнь, как у "плимута-фьюри" из литнаследия Стивена Кинга.
- Тебе же нравится электронная музыка, Чикатило.
- Электронная, но не клубная. Клубную делают люди, которые даже не всегда умеют на чём-либо играть. И в ней почти нет нот. А мне нравятся ноты, я их почему-то люблю.
- Ты становишься старомодным, Чик.
- Это не всегда плохо, - сказал Чикатило. Чёрт возьми, а ведь при этом у него был вид старика, скукоженного деда, морщинистого пня. Который всё свободное время стоит в очередях, ругается, галдит и опускает молодёжь/правительство. Это была, конечно, моя сиюминутная навязка, но люди ничего не могут предпринять против своих навязок - именно поэтому к ним иногда стоит прислушиваться.
- Жалко, что они не будут ставить альбом, - сказал я, подумав о том, что на самом деле "Порш" - это просто "Порш", железный конь, и ничего сверхъестественного с ним происходить не может. - Я хотел бы услышать это в записи.
У нас была не то чтобы договорённость - мы ни о чём таком официально не договаривались, - нет, мы просто мысленно придерживались одного ни разу не высказанного предписания: я никогда не лез в то, чем Чик занимался в качестве директора этих раздолбаев. Я ходил, конечно, почти на все их концерты - в большинстве случаев даже с удовольствием. Но дальше этого не заходило - нельзя присасываться к своим друзьям как рыбы-прилипалы, надо хоть в каких-то случаях освобождать их от своего участия, иначе дружба может полететь ко всем чертям. Я даже не знаю, где и как Чикатило нарыл этого экзальтированного парня Виктора - а ведь это был самый настоящий бизнес. Виктор ведь не был лохом с неожиданным наследством - у него была деловая хватка, и развести его на деньги мог далеко не каждый. Чикатило всегда смеялся над бизнесом, но иногда неожиданно для вас самих может выясниться, что вы, оказывается, на генном уровне весьма предрасположены именно к тому, над чем привыкли смеяться.
Так что я никогда не ходил с Чикатилой в эту студию, хотя, стоило мне хотя бы заикнуться, он провёл бы меня без вопросов, за мысленное спасибо. Да что там - я вообще не интересовался, как продвигается работа и что из всего этого получается. Если бы Чикатило начал отвечать на эти вопросы, от меня потребовались бы какая-то реакция, участие, мнение… Это было полной чушью, из этого не получилось бы ничего хорошего.
Поэтому ответ Чикатилы меня по меньшей мере удивил. Я никак не ожидал таких слов от человека, который с таким упорством и энтузиазмом занимался раскруткой этих ублюдков.
- Не надо, - сказал он. - Лучше этого не слышать. Лучше отложить на своих полках воспоминания о концертах и пометить их такой бирочкой. Помнишь, как в Дебильнике говорили: солдат без бирки - что жопа без дырки. Так вот, прицепить туда такую вот бирочку, на которой будет написано: "Вот была такая хорошая группа". Но слушать этот альбом не надо.
Я опешил. Может, из-за ганджи, а может, во всём был виноват таинственный красный "Порш", но мне показалось, что с этими словами что-то исчезло. Закрылась какая-то потайная дверь, в которую глупая деревянная кукла всю дорогу тыкала любопытным носом, ловя кайф от неизвестного. В последнее время двери закрывались как-то совсем уж часто, меня просто из себя выводило их постоянное хлопанье.
Чикатило поймал мой вопросительный взгляд, ткнул окурок в кадку с каким-то экзотическим сикомором и произнёс два убийственных для всей его кипучей продюсерской деятельности слова:
- Владимир Мозенков.
Я не сразу вспомнил, кто это такой, а когда вспомнил, мне стало больно.
- Нельзя в девяносто седьмом году выдавать публике то, что было сделано в девяносто четвёртом, - продолжал Чик. - Уже тогда это всё было вторично, но была хотя бы аура полулегальности, эксклюзива и бордовых штанов. Но три года играть одно и то же - нельзя. Те, кто ходил на их концерты тогда, сейчас ходят на другие концерты. На "I. F. К." и "Учитесь плавать". А тем, кто сейчас накуривается у Виктора в гостиной, на такую музыку вообще плевать, потому что у них есть вечно живой миляга Труп. Есть музыка, которая никогда не должна быть изданной в тираж, которая должна оставаться байкой из склепа, мифом из прошлого. Это нетрудно - быть мифологизированным. Достаточно просто остаться в этом самом прошлом. Воспоминанием. Причём не обязательно лучшим, главное - не самым гадким.
Чикатило снова уставился в сторону автопаркинга. На самом заднем плане скромно маячила наша "копейка" (те девчонки сказали бы: "оригинально"), а напротив неё из-за кустов гигантской красной ягодой торчал круглый капот "жука". Чтобы не портить вечер, Чикатило решил переключить свой тумблер на него.
- Вот это машина, - сказал он. - Не то, что всё это пафосное говно, которое вокруг. Это стиль, культ.
- По-моему, здешние машины - не самый шлак. Это ведь всё-таки не "Мерседесы-600". Просто хорошие, дорогие машины.
- Знаешь, о чём я мечтаю? - спросил вдруг Чикатило, закапывая в кадку второй бычок.
- О том, чтобы тебя взгрели сегодня коксом?
- Нет… ну, то есть да, об этом я тоже мечтаю, но я думаю, меня им и так взгреют, когда придёт время. Я не это имел в виду. Я хотел бы изучить строение двигателя внутреннего сгорания, купить огромный гараж на несколько мест и реставрировать там такие вот машины. Например, на пару с тобой, или ещё с каким-нибудь хорошим чернокожим парнем. Скупать их в Восточной Европе по дешёвке, а потом гнать сюда и наводить лоск. А после всего этого продавать на выставке "Автоэкзотика": я видел рекламу, летом будет проходить на Тушинском аэродроме. И срать на всех этих менеджеров, монтировщиков сцены и парней-продюсеров.
Чик не переставал меня удивлять. С ним явно творилось что-то не то. Это ведь был просто какой-то Эрих Мария Ремарк, над которым Чикатило всегда смеялся и называл "кроличьей литературой". Автомастерская по ремонту старых машин, в которой paботают Три Товарища. Всё это попахивало чем-то странным, но какая-то лампочка зажглась на тыльной стороне моего черепа, световыми сигналами давая понять, что лучше эту тему сейчас не развивать. Что у Чикатилы и так не самый лучший период. Что с ним сейчас происходит что-то нехорошее - может, кризис среднего возраста, а может, акклиматизация мозга после систематического употребления галлюциногенов, фенаминов и опиатов.
- Пошли внутрь, - предложил я. - Оттуда уже слышны женские подхихикивания, да и вообще.
- Да, точно, батенька. Это именно то, что я хотел сделать уже давно, но не решался вам предложить, - согласился Чикатило, вставая и отряхивая штаны на заднице. И уже в самых дверях, которые (опять!) собирались захлопнуться за нами для того, чтобы больше в тот вечер не возвращаться к этой теме, добавил: - Просто они много пьют, батенька, вот и всё. Просто они очень много пьют.
Мы оба знали, что причина не в этом. Но на протяжении всех наших отношений их плюсом было то, что общение на такие темы у нас всегда строго дозировалось. Иначе мы давно заблудились бы в каких-то очередных дебрях. А мы умели, когда надо, переключаться на что-нибудь хорошее. Мы тоже были в каком-то смысле тумблерами - просто дело касалось не работы, а по большей части земных радостей: секс, наркотики, алкоголь, движ. Я знал, что, пока мы варимся в этом соку, всё будет хорошо, и никакие кризисы в группе Алёши/Алкоголиста не заставят нас лезть в петлю Нестерова.
Внутри всё было не то чтобы в разгаре - нет, на самом деле ничего ещё не началось, просто всё пространство уже не состояло из сплошных немых пауз и многозначительных недомолвок. Дядька из продюсеров с деловым видом делил на дорожки мини-горку кокса, рассыпанную на поверхности журнального столика. Одна из фанаток новой литературы говорила ему, что он похож на кого-то из персонажей "Чапаева и Пустоты". Продюсер не обращал на неё внимания и с видом списанного на пенсию секс-символа улыбался томной чернявой барышне за тридцать, похожей на мамашу из семейки Адамсов. Та, в свою очередь, не обращала внимания на продюсера и улыбалась кокаину. За плечом продюсера (которого Чикатило сразу окрестил Дядей Парнем, или Анклом Гаем) жеманным аистом на тонких ногах переминался молодой субтиль-ный юноша, одетый в стиле группы "Иванушки Интернешнл". Его лицо было щедро усыпано прыщами, как памятник Пушкину голубиным помётом, но юноша присыпал их пудрой и, видимо, считал, что теперь они законспирированы на все сто. Мы сразу заподозрили его в пристрастии к содомии: было бы странно, если бы подобная тусовка обошлась без педиков.