- Нет! - воскликнул я несколько громче, чем намеревался; пара гостей с любопытством обернулись в мою сторону. - Только не хлеб, пожалуйста!
Официант отпрянул и весьма нагло расправил плечи.
- Что ж, сэр, - сказал он, - думаю, вы обойдетесь бокалом шампанского.
Я расслышал, как, отойдя, он шепнул кому-то:
- Наш хлеб для него недостаточно хорош! Надутое ничтожество!
В моем желудке по-прежнему было пусто, и шампанское почти мгновенно ударило мне в голову. В целях разведки я обошел комнату, стараясь выглядеть как можно естественней и непринужденней, но в грязном, разорванном полосатом костюме, в таком месте, среди таких людей, я чувствовал себя просто ужасно. Не раз я ощущал устремленные на меня осуждающие взгляды суженных глаз. До меня доносились перешептывания, я видел подталкивания, замечал сделанные украдкой оценивающие жесты. Куда, черт побери, я вообще попал?
- Наслаждаетесь собственным обществом?
Я повернулся. К моему полному изумлению, слова принадлежали - но разве такое возможно? - Адельме!
- Вы! - с трудом выдохнул я. - Как… я хочу сказать… как, ради всего святого, вы здесь оказались?
Она улыбнулась, и у меня задрожали ноги.
- Так же, как и вы!
- Но я не понимаю…
Тут ее рука скользнула в мою, и она медленно повела меня через комнату. Адельма выглядела просто ослепительно - персиковое платье из эластичной ткани, усыпанное блестками, облегало - целовало! - контуры ее совершенного тела. Я видел маленькие выступы сосков, ложбинку пупка, округлую линию… ах! С тем же успехом она могла и не одеваться. Ее бледное горло охватывала черная бархатная лента с единственной жемчужиной.
- Я все объясню, - произнесла она и снова улыбнулась, потом скорчила недовольную гримасу, округлив свои роскошные губы.
- Куда мы идем?
- В более спокойное место, Хендрик. Думаю, в спальню.
Я едва заметил устланные ковром ступени, завешанные картинами в позолоченных рамах стены и старинные гобелены; я не считал множество дверей, мимо которых мы прошли по тихому, залитому пламенем свечей коридору; знаю только, что, когда мы вошли в просторную спальню с золотыми жалюзи, полную шелков и камчатного полотна, с огромной, занимающей почти все пространство кроватью под пологом, с взбитыми вышитыми подушками, мое тело неудержимо дрожало и трепетало.
Адельма закрыла дверь.
- Ну что, - прошептала она, - ты одобряешь?
- Да… о, да.
- Садись на кровать, Хендрик.
Я выполнил ее приказ; правда, скажи она выпрыгнуть из окна - и я бы повиновался.
- А теперь снимай одежду. И ничего не забудь! Ты должен быть совсем, совсем голым. Я хочу видеть все.
- Обоюдное желание, - заметил я и начал раздеваться, поспешно, неумело нащупывая пуговицы и запонки, дергая завязанный невозможно сложным узлом галстук, стягивая носки, а потом, с некоторым опасением, и нижнее белье. Трусы упали на пол, и я отбросил их.
Адельма, уже обнаженная, стояла лицом ко мне. Она действительно была богиней! Идол, достойный безоговорочного поклонения, восхитительное безупречное божество какого-то иноземного культа последователей любви и красоты. О, как я жаждал стать посвященным! Я не мог отвести глаз от облачка огненно-рыжих волос, в котором таилась сладкая щель между ее белоснежными стройными бедрами. А зачаровывающий изгиб живота, нежные выпуклости грудей… ее рот, глаза…
- Это сон, Хендрик, - мягко сказала она.
- Райский сон…
- Нет. Просто сон.
Я смутился.
- Что ты имеешь в виду?
Она подошла и села рядом со мной на кровать. Я ощущал жар ее тела. Как это может быть сон? Она здесь, со мной… она настоящая, из плоти и крови…
- Я имею в виду, что ты спишь. Или мне надо рассердиться, и оскорблять тебя, и обзывать, ведь тебя это, кажется, так быстро возбуждает?
- Нет. Я хочу, чтобы ты, для разнообразия, была со мной милой, - прошептал я в ответ.
- Я буду такой, какой ты захочешь. В конце концов, это же твой сон.
- Но это глупо! Если бы я спал, меня бы здесь по-настоящему не было…
- Да.
- А если я не здесь… то где же?
- Ты уверен, что хочешь знать?
- Конечно! Ой… нет, подожди… я ведь не в поезде? Без билета?
Адельма покачала головой.
- В поезде? Нет. А почему ты так думаешь, дорогой?
- Давай не будем сейчас об этом говорить. Так где же я?
- Лежишь на земле возле замка Флюхштайн.
- Что?
- Тебя сбила лошадь - или это была корова? - но, слава Богу, серьезных повреждений нет. Просто несколько отвратительных синяков. Ты без сознания и насквозь пропитан коровьей мочой. Скоро кто-нибудь придет и унесет тебя в дом.
- О Господи… да… я припоминаю, как что-то ударило меня…
- Именно. Но беспокоиться не о чем. Коровы с позором бежали, а отец заполучил еще парочку трофеев, чтобы набить их и…
Немного лукавя, я робко посмотрел на Адельму.
- Говоря о набивке…
- Да, Хендрик?
Неожиданная мысль потрясла меня.
- Кстати, а где же находишься ты? - спросил я.
- В своей комнате, естественно. Я читаю книгу "Вывод уравнения Стокбиндера в квантовой механике". Я стащила ее из папиной библиотеки вместе с "Историей кириллического алфавита с примечаниями". Мне категорически запрещено туда заходить, но я не обращаю внимания.
- А почему запрещено?
- Всем запрещено. Отец считает, что это всего лишь миллионы слов. Слов, которые не из нашего мира, которые принадлежат…
- Миру снаружи, - закончил я. - Вне нас.
- Да. В общем, я ушла с твоей глупой лекции перед нападением коров. Честно говоря, Хендрик, я не верю, что ты - ведущий специалист в искусстве пения йодлем; по-моему, ты вообще ничего о нем не знаешь.
- Да, не знаю. Я даже не знаю, кто я такой. Хендрик - определенно не мое имя. По крайней мере, мне так не кажется, хотя, раз уж я не знаю своего настоящего имени, полагаю, меня могут звать и Хендриком. Быть может, я по-прежнему сплю в поезде и вижу во сне все это.
- Но я же сказала, что ты спишь.
- Я имею в виду совсем все: замок Флюхштайн, миссис Кудль, архиепископа и его жену, коров, твоего отца… тебя.
- О! Я до определенной степени вполне реальна, - медленно произнесла Адельма.
- Только до определенной степени?
- Да. Но не здесь. Сидя обнаженной, рядом с тобой, на роскошной кровати - всё это сон.
- По-моему, нам будет удобнее, если мы ляжем, тебе так не кажется?
Она посмотрела мне в глаза и улыбнулась.
- Все, что захочешь, Хендрик, - Адельма мягко усмехнулась.
Она оказалась всем - всем и даже больше - о чем я когда-либо мечтал. Но ведь, согласно Адельме, мне снился сон. Я целовал этот невероятный рот, и мой язык встречался с ее, и мы праздновали эту восхитительную встречу; я сосал ее упругие маленькие соски, обхватив руками груди и заглядывая ей в глаза, сужающиеся от наслаждения, удивления и растущего желания; затем я двинулся ниже, к нимбу сияющих волосков, охватывающих ее влажную, нежную щель, снова пустил в ход язык, потом пальцы, потом - не в состоянии дольше выносить всепоглощающую сладкую муку - приподнялся и вошел в нее. Ее ноги обхватили мою спину, пятки колотили меня по ягодицам - и тут non plus ultra ее страсти, наконец, прорвалась и постепенно рассеялась.
Адельма подобралась к моему уху и ласково прикусила мочку.
- Стоит мне проявить высокомерие и начать оскорблять тебя? - шепнула она.
Я продолжал свои размеренные движения, понимая, что очень скоро потеряю контроль и обильно, многократно, беспомощно извергнусь в ее сладкое тело. Так что момент для оскорбления был идеальный…
- Как ты смеешь! - пробормотала она, но нежность в ее голосе не соответствовала жестокости слов. - Как ты смеешь делать со мной это? Сначала ты таращился на мое обнаженное тело, потом бесстыдно лапал его своими грязными руками, а теперь - теперь ты заставляешь меня участвовать в этом отвратительном, ужасном акте совокупления!
- Да, о, да…
- Ты монстр, злобное животное! Что ты делаешь? Прекрати немедленно, слышишь? Я презираю, я ненавижу тебя…
После кульминации я, трепеща, упал на ее покрытую капельками пота грудь и прошептал:
- Адельма… Я люблю тебя.
И в тот момент я действительно любил ее.
Позже, когда она лежала в моих объятиях, и мы раскинулись на подушках и шелковых простынях, я сказал:
- Интересно, когда я проснусь? Я бы хотел вообще не просыпаться. Тогда мы остались бы здесь навечно.
- Таких вещей, как вечность, не существует, Хендрик. Ты же не можешь пролежать возле замка Флюхштайн всю ночь. Ты замерзнешь насмерть - и больше никогда меня не увидишь.
- Но ты, та, которую я увижу, проснувшись, будешь не той, что сейчас лежит рядом, правильно?
- К сожалению, да. Бодрствующая я не буду заниматься с тобой любовью, как это только что сделала я спящая. Или, наверное, правильнее сказать я, которая спала. Кажется, сон подходит к концу.
- Что это за место, Адельма? Кто такие баронесса и кто - мадам Петровска?
- Понятия не имею. Думаю, они на самом деле не существуют, только во сне. Это так важно знать?
- Может быть, и нет, но мне все равно любопытно. Почему мне приснились именно они? Я не знаю никого по фамилии Петровска. Или…
Призрачный луч забрезжил где-то в пыльных, темных подвалах моего сознания.
- Или что? - спросила Адельма. Она начала небрежно поигрывать одним из своих сосков, и я заметил, что он затвердел и напрягся.
- Или я действительно знаю кого-то по фамилии Петровска, только не помню. Может, в своем беспамятстве я забыл о ней, и она по-прежнему где-то на задворках, ждет, когда я вспомню. Это хорошо объясняет, почему она оказалась частью моего сна.
- И кем бы она могла быть?
- Я не уверен… но врач запретил ей есть чесночный соус из-за какой-то там ее болезни. Неужели мне могла бы присниться столь незначительная деталь, если бы никакой мадам Петровска не существовало на самом деле? С другой стороны, если в моей настоящей жизни-в жизни, которую я не могу вспомнить - я на самом деле знаю женщину, которой нельзя есть чесночный соус, почему бы ей не переселиться в мой сон? - Весьма возбужденный собственными рассуждениями, я повернулся к Адельме, но ее рука ускользнула под простыни и медленно, лукаво двигалась там. Глаза девушки приобрели отсутствующее выражение.
- Тебе так скучно, что ты предпочитаешь развлекать себя, пока я говорю? - раздраженно поинтересовался я.
- Вовсе нет, - промурлыкала она. - Я очень внимательно тебя слушаю.
- Неужели ты не видишь? Первая вероятность состоит в том, что я по-прежнему еду в поезде и мне все это снится…
- Почему ты так прицепился к поездам, Хендрик?
- Неважно. Это, конечно, был бы наилучший вариант, потому что, проснувшись, я вспомню, кто я такой. Вторая вероятность - что все произошедшее после того, как я сошел с поезда, правда… кроме сна, который мне сейчас снится.
- А снится тебе баронесса и мадам Петровска, потому что ты их на самом деле знаешь, - сонно вставила Адельма и зевнула. Она перестала ласкать себя. Вообще-то, она почти задремала.
- Именно. Что означает, что, как только я выясню, кто они такие, я начну вспоминать, кто я такой. Это ключ, мое собственное подсознание пытается мне помочь, я уверен!
- Для меня это совершенно безразлично. Сон или бодрствование, какая разница? Кроме того, если ты все еще спишь в поезде, значит, я - только часть твоего сна и на самом деле не существую. Такая идея мне совсем не нравится.
- Один человек в поезде сказал мне то же самое.
- Кто же?
- Доктор Фрейд. Ему это тоже очень не понравилось.
Наполовину уснувшая Адельма потянулась к моему мужскому достоинству, нежно сжала его, потом положила голову мне на плечо.
- На самом деле, - сказал я, - я и сам порядком утомился.
- Поспи, - посоветовала она невнятным, едва слышным голосом.
- Но я и так сплю! Сплю и вижу сон, помнишь?
- А ты не можешь заснуть внутри сна?
- Не уверен, что стоит.
Тем не менее, я закрыл глаза.
- Отчего же нет?
- Никогда не знаешь… Мне может присниться сон внутри сна.
- Это невозможно, ты, глупый мальчик, - пробормотала Адельма.
- Ты уверена? - спросил я.
- Конечно.
- Ты ни в чем не можешь быть уверена во…
- Сон во сне? Как глупо!
Но она ошибалась.
6
Прошло время, и я начал слышать другие голоса - разные голоса, не резкие и злобные, но и не дружелюбные - шуршащие, словно сухие листья на продуваемой осенними ветрами аллее. В них звучали зловещие нотки, только, наверное, так казалось потому, что они были очень далеко. Однако я ясно различал отдельные слова:
О да, если он вообще когда-нибудь очнется!
- Это будет просто чудом. Да, чудом!
- Может, снова спеть ему йодль? Знаете, говорят, что знакомые и любимые звуки, часто повторяемые, могут, в конце концов, пробиться в то темное, глубокое место, где он сейчас.
- Я так не думаю, граф.
- А может, мы устроим ему еще одну постельную ванну? Я это сделаю! Он не обрадуется, если, очнувшись, почувствует ужасную вонь!
- Не стоит, Малкович.
- А что вы предлагаете, доктор Фрейд? Эти проклятые коровы, твари-убийцы!
- Если бы я верил в Бога, я бы предложил помолиться. А так, думаю, ждать и наблюдать - единственный наш выбор. Всегда есть надежда.
- Святые небеса, ваше сострадание безгранично, доктор! Все так говорят, и они не ошибаются!
- Спасибо, Малкович.
- Вы точно уверены насчет постельной ванны? Я бы отнюдь не возражал протереть его мужскую штучку… для его же блага, я хочу сказать.
- Хорошо Малкович. Приступайте.
Эти слова проникли-таки ко мне, в льнущие, затягивающие глубины. Мысль о Малковиче, "протирающем мою мужскую штучку", выдернула меня из бессознательности, точно попавшую на крючок рыбу из воды, и, наверное, ничто другое не подействовало бы лучше. В темноте забрезжил свет, сперва слабый, потом разгорающийся с каждой секундой. Завеса вынужденного сна дрогнула и порвалась, обитатели мира фантазий убежали в дальние тени, и когда я, наконец, открыл глаза - отвратительно слипшиеся и слезящиеся - первое, что я увидел, были толстые лапы Малковича, сжимавшие серебряный кувшин. Капельки воды, сверкая, падали на простыни.
- Нет! - вскрикнул я, потрясенный звуком собственного голоса. - Я не хочу постельную ванну!
Удивленный Малкович уронил кувшин, который, падая, неприятно лязгнул об пол. Кондуктор недоверчиво уставился на меня.
- Вот это да, очнулся! - воскликнул он.
Я оглядел комнату: рядом с Малковичем стояли доктор Фрейд, граф Вильгельм и дородный мужчина, в котором я узнал архиепископа Стайлера - он облачился в черную сутану с короткой, обшитой серебром пелериной. Его лицо смутно виднелось надо мной; по красному, в прожилках носу стекали бусины пота.
- Итак, - пробормотал архиепископ, - вы - тот самый молодой человек, что раздел и содомировал мою жену на глазах у толпы аплодирующих зевак, да?
У меня не было ни сил, ни желания поправлять это ужасное искажение истины.
- Как вы себя чувствуете? - гораздо приветливее осведомился граф.
- Плохо, - с трудом прошептал я.
- И это меня ничуть не удивляет! Боже мой, просто чудо, что вы живы!
- Что… я имею в виду… что именно произошло?
- Точно сказать не могу, только приблизительно. Говорят, вас сбила лошадь и почти затоптала корова. Мы очень вовремя нашли вас: еще чуть-чуть - и вы бы замерзли до смерти. Однако, доктор Фрейд уже провел тщательный осмотр и, к счастью, не нашел переломов.
- Доктор Фрейд - психиатр, - произнес я.
- Он врач, верно? Мы подумали, что в данных обстоятельствах это подойдет. А Малкович устроил вам пару-тройку постельных ванн.
- О, Господи…
- Вот! - закричал Малкович. - Вопиющая неблагодарность! Да, надо было оставить вас валяться в собственной грязи!
- Ладно, Малкович, - заметил доктор Фрейд. - Не стоит проявлять излишнюю резкость. Помните, Хендрик пережил глубокую травму, включающую физические и психические повреждения. Возможно, он не осознает, что говорит…
- Осознаю! - заявил я. - И у меня нет психических повреждений!
- Значит, ты просто неблагодарный ублюдок! - пробормотал Малкович.
- Вы голодны? - быстро вмешался граф.
- Как волк!
- Я попрошу миссис Кудль принести вам несколько тостов.
- Хлеб?
- А из чего еще вы собираетесь делать тосты? - с презрительной веселостью фыркнул Малкович. - Из кусочков копченой ветчины? Утиных грудок? Бифштекса с кровью, пропитавшегося собственным соком, жареных цыплят с маслом и чесноком, бекона, пирога со спаржей, острых пирожков, ризотто , спагетти… Ха, ха!
Я расплакался.
- Доктор Фрейд считает, что пока вам лучше ограничить свою диету, - сказал граф Вильгельм, безуспешно пытаясь придать голосу заботливость и утешение. - Он хочет удостовериться, что у вас не перекрутились никакие трубки, или не уплощилась диафрагма, или не произошло еще чего-нибудь в таком духе.
- Уплощилась диафрагма? Что за чушь!
- Вы снова заявляете, что доктор Фрейд несет чушь? - угрожающе вопросил Малкович.
- Да!
- Послушайте, - не унимался граф, - мы всего лишь заботимся о вас. Мы хотим, чтобы вы как можно быстрее встали на ноги. В конце концов, вам же придется повторить лекцию!
- Что?
- Ну, вы ведь едва начали, когда ворвались эти дикие твари. А все так ждали! Теперь животные заперты в загоне на краю леса, так что они нас больше не побеспокоят, по крайней мере, пока. Просто в следующий раз постарайтесь обойтись без практической демонстрации.
- Следующего раза не будет, - ответил я, вытирая глаза тыльной стороной ладони и чувствуя себя совершенно по-дурацки из-за столь бурного проявления своих эмоций.
- О, но я настаиваю, мой мальчик! - сказал граф Вильгельм весьма странным голосом. - Вы не выйдете отсюда, пока не прочитаете эту лекцию.
Я медленно оглядел комнату, потом их лица.
- Я должен вернуться.
- Что, на то поле? К обезумевшим коровам? - воскликнул архиепископ Стайлер.
- Конечно, нет! Я имел в виду комнату.
- Какую комнату? Эту комнату? Вы и так в этой комнате, мой дорогой мальчик!
- Мне снилось, что я в спальне…
- Ага! - громко вскричал доктор Фрейд, размахивая в воздухе скрюченным пальцем. - Это, несомненно, символ лона! Он хочет вернуться в материнскую матку.
- Ерунда! - как можно решительней возразил я.
- А может матка быть не материнской? - с почти профессиональным интересом осведомился архиепископ.
- Конечно, ваша светлость! Если, например, она принадлежит вашей сестре, которая бесплодна.
- Откуда вы узнали, что моя сестра бесплодна? - архиепископ покраснел.
- Я не знал, я просто использовал этот пример как иллюстративную гипотезу.
- Но она действительно бесплодна!