На долю секунды я почувствовал, что один из мужиков - круглорожий парень в шёлковом костюме - разглядывает меня. Он был возбуждён, потел, и не мог отвести глаз от моей правой руки - но тут… щёлк, щёлк, щёлк… передо мной стоит бармен, машет руками, загораживает мне обзор. Он похож на ирландца, и усталые глаза его умоляют, мол, пожалуйста, хватит. А за ним - видимый лишь частично - круглорожий парень в шёлковом костюме прижимает руку к роже, пытаясь остановить кровь из носа…
- Иди ты на хуй…
- Сам иди…
Прохладный вечерний воздух овевает волосы у меня на затылке, когда я отворачиваюсь от бармена и иду на улицу. Женщина в короткой зелёной юбке тоже там, прямо за дверью, отталкивает кого-то. Говорит, но я не слышу слов, а потом обходит бармена, уворачивается от его рук, но через полсекунды - необъяснимо - идёт со мной за ручку за пару кварталов оттуда.
Потом мы вместе в кабинке в туалете ночного клуба или бара, я отшатываюсь от неё, хочу уйти - ноги её раскинуты на фоне хрома, белого фарфора и чёрного кафеля… зелёная юбка содрана и висит на толчке, рубашка расстёгнута, бисеринки пота блестят между грудей. Я прислоняюсь к двери, пытаясь натянуть штаны, она остаётся в той же позе, глаза закрыты, а голова ритмично болтается из стороны в сторону. На заднем фоне играет какая-то пульсирующая музыка, регулярно взрыкивает сушилка для. рук, громкие голоса и безумный смех, а из соседней кабинки доносятся щелчки зажигалки, а потом резкие, быстрые вдохи дыма…
В этот момент я закрываю глаза, а когда открываю, секунду спустя, я уже иду через забитый людьми танцпол - протискиваюсь, пихаюсь локтями, рычу. Ещё через пару мгновений я уже на улице, вокруг снова толпы народу и куча машин. Помню, как заползаю в знакомый уют жёлтого такси, тону в дешёвой пластиковой обивке заднего сиденья и глазею на яркие полосы неона, протянувшиеся по городу, тянущие его туда-сюда, как волокна разноцветной жвачки. Ещё помню, как резко даёт о себе знать правая рука, она болит, пульсирует оттого, что я врезал тому парню в "Конго" - причём мне сложно поверить, что это я сделал. В любом случае, потом я оказываюсь в вестибюле ресторана в Верхнем Вест-Сайде - я читал, что называется он "Актиум" - я втираюсь в доверие, влезаю в другой разговор с другими незнакомцами, на этот раз полудюжиной членов местной тусовки в художественной галерее. Изображая коллекционера, я представляюсь как Томас Коул. Как и раньше, я снова оказываюсь в середине предложения:
- …и уже в 1804 году Благородный Варвар стал Демоническим Индейцем, это видно на "Убийстве Джейн Маккри" Вандерлина: тёмная, пульсирующая мускулатура, людоед поднимает томагавк, готовый проломить ей череп… - Похоже, я удивился своим словам не меньше, чем все окружающие, но не мог нажать "паузу", не мог ничего сделать, кроме как терпеть и смотреть. Потом снова щёлк, щёлк, щёлк и внезапно мы сидим вместе за столом и обедаем.
Слева от меня сидит крепкий дядька с сединой в бороде в тщательно измятой парусиновой куртке, может, художественный критик, а справа - женщина с причёской "мечта дикаря" и костями, выступающими при каждом движении. Прямо напротив меня оказался болтающий без умолку тучный латиноамериканец в костюме. Говорил он по-английски, но в-основном, по поводу "североамериканцы - то" и "североамериканцы - это", и очень пренебрежительным тоном. Через пару мгновений я понял, что смотрю я на Родольфо Альвереза, известного мексиканского художника, который недавно переехал в Манхэттен и начал восстанавливать по записям разрушенные фрески Диего Ривьеры, в 1933 году сделанные для вестибюля RCA.
Человек на Перекрёстке Смотрит с Надеждой и Мечтой во Взоре на Выбор Лучшего Будущего.
Темноволосая и очень красивая женщина в чёрном платье, сидящая слева от него, оказалась страстной Донателлой, его женой.
Я читал их биографию в "Vanity Fair".
Какого хуя я оказался в их компании?
- Как иронично, - сказал кому-то седобородый дядька, - выбор лучшего будущего.
- И что здесь ироничного? - услышал я свои слова, а потом раздражённый вздох. - Если сам не выбираешь своё будущее, кто будет заниматься этим вместо тебя?
- Ну, - сказала Донателла Альварез, улыбаясь через стол - и улыбаясь именно мне, - это и есть путь североамериканца, правда, мистер Коул?
- Простите? - сказал я, захваченный врасплох.
- Время, - сказала она спокойно. - Для вас - это прямая линия. Вы смотрите назад на прошлое, и, если хотите, можете им пренебречь. Вы смотрите вперёд в будущее… и, если хотите, можете выбрать себе лучшее будущее. Можете решить стать идеалом…
Она до сих пор улыбается, и я могу сказать только: - И?
- Для нас, в Мексике, - говорит она медленно, будто объясняя ребёнку, - прошлое, настоящее и будущее… они сосуществуют.
Я смотрел на неё, но в следующий миг она уже давно разговаривала с кем-то ещё.
С этого момента происходящее становилось всё более обрывочным, разъединённым - и лихорадочным. Большую часть я вообще не помню - не считая пары сильных чувственных впечатлений, например, странного цвета и текстуры мидий в белом вине… клубов густого сигарного дыма, толстых, блестящих мазков краски. Вроде бы помню вид сотен тюбиков и кистей, разложенных рядами по деревянному полу, и дюжин холстов, скатанных, натянутых и сваленных.
Скоро рисованные фигуры, бледные и бугрящиеся, начали мешаться с настоящими людьми в ужасающем калейдоскопе, и я понял, что мне надо к чему-нибудь прислониться, но вместо этого сосредоточился - сквозь забитое людьми пространство лофта - на глубоких земных колодцах, глазах Донателлы Альварез…
Следующий миг, как вспышка, я иду по пустому коридору отеля… сижу в комнате, определённо в комнате, но понятия не имею, в чьей, и что там случилось, и как я тут вообще оказался. Потом ещё одна вспышка, я уже не в отеле, а иду через Бруклинский мост, быстро, куда-то спешу, как я скоро понимаю, спешу я увидеть несущие тросы, образующие мерцающие геометрические узоры на фоне бледной синевы рассветного неба. Я остановился и обернулся.
Посмотрел назад, на знакомый по открыткам вид Манхэттена, понимая, что последние восемь часов моей жизни мне не принадлежат, но притом сознавая, что теперь я вернулся в сознание, я волнуюсь, замерз и у меня всё болит. Я тут же решил, что, зачем бы я ни шёл в Бруклин, это уже неважно, растаяло, потерялось в глыбе окаменелой энергии, которая больше никогда не оживёт. Так что я пошёл по мосту назад, в центр, и шёл - как оказалось, хромал - всю дорогу до квартиры на Десятой улице.
Глава 14
Я говорю "хромал", потому что умудрился где-то потянуть левую ногу. А когда разделся, чтобы помыться в душе, увидел, что тело моё покрыто синяками. Это объясняло болезненные ощущения - по крайней мере отчасти - но кроме тёмно-синих пятен на груди и рёбрах, было кое-что ещё… ожог на правом предплечье, удивительно похожий на сигаретный. Я потёр пальцем красное пятно, нажал на него, вздоронул, потом медленно погладил вокруг - и при этом почувствовал беспокойство, зарождающийся страх, стискивающий моё солнечное сплетение.
Но я не поддавался, потому что не хотел об этом думать - думать о том, что было или не было в комнате отеля, ничего не хотел вспоминать. У меня через пару часов встреча с Карлом Ван Луном и Хэнком Этвудом, и больше всего - и явно больше опустошающего приступа паники - мне сейчас нужно собраться с мыслями.
И настроиться.
Так что я принял ещё две таблетки, побрился, оделся и начал листать записи, которые сделал вчера.
Мы с Ван Луном договорились, что я приду к нему в офис на Сорок Восьмой улице к десяти утра. Нам надо обсудить ситуацию, согласовать понимание и, может, разработать предварительный план кампании. Потом мы идём на встречу с Хэнком Этвудом.
В такси по дороге на Сорок Восьмую улицу я пытался сосредоточиться на хитростях корпоративного финансирования, но меня вновь привела в ужас мысль о том, что случилось, и степень безрассудства, на которую я оказался способен.
Восемь часов в отключке?
Может, это был не просто сигнал тревоги?
Но потом я вспомнил, как однажды, много лет назад, блевал в ванной - заливая кровью раковину - а потом вернулся в комнату, к горке продуктов в центре стола… и сигаретам, и водке, и к резиновому, тягучему, бессмысленному разговору…
А потом - минут через двадцать - снова блевал. И снова.
Так что… явно нет.
Я остановил такси на Сорок Седьмой улице и прошёл оставшийся квартал до Здания Ван Луна. Когда я вошёл в вестибюль, я как раз сумел управиться с хромотой. Со мной поздоровался личный помощник Ван Луна и провёл к длинному ряду кабинетов на шестьдесят втором этаже. Я заметил, что в целом дизайн офиса - судя по коридорам и громадной приёмной - оказался безупречной, хотя и озадачивающей смесью традиционного и современного, консерватизма и обтекаемых линий - роскошное плавное слияние красного дерева, чёрного дерева, мрамора, стали, хрома и стекла. От этого компания воспринималась как величавое, почтенное заведение и простой, военный механизм - и работали там в основном парни лет на пятнадцать младше меня. При этом у меня появилось острое чувство, что тут нет ничего недостижимого, что компанию вполне можно захватить, что корпоративная структура этого места утончённа и непрочна, как паутинка, и подастся под малейшим давлением.
Но когда я сел в приёмной, рядом с громадным логотипом "Ван Лун и Партнёры", у меня снова поменялось настроение, качнулось к пропасти, и меня захватила тошнота и сомнения.
Как я тут оказался?
С чего я решил работать в частном инвестиционном банке?
Почему я надел пиджак? Кто я такой?
До сих пор не уверен, что знаю ответы на эти вопросы. На самом деле, пару мгновений назад - в ванной мотеля "Нортвью" - глядя в зеркало размером с тетрадку над грязной раковиной, под жужжание и погромыхивания машины для льда, проходящие сквозь стены и мой череп, я пытался увидеть хотя бы след той личности, которая начала формироваться и кристаллизоваться из этой массы навеянных химией импульсов и контр-импульсов, из неодолимой жажды деятельности. Я искал в чертах лица и следы личности, которой в конце концов стал - крупный игрок, разрушитель, духовный потомок Джея Гулда - но видел я лишь своё отражение, только я, никаких намёков на то, чем может обернуться будущее… Лицо, которое я брил тысячи раз.
Я прождал в приёмной около получаса, глядя на предположительно подлинного Гойю на стене напротив. Секретарь был крайне любезен, постоянно мне улыбался. Когда, наконец, появился Ван Лун, он прошёл через приёмную тоже с широкой улыбкой. Хлопнул меня по плечу и повёл к себе в кабинет, размером с половину Род-Айленда.
- Извини за опоздание, Эдди, я был за границей. Перерывая бумаги на столе, он объяснил, что прилетел прямо из Токио на своём "Гольфстриме 5".
- Вы успели слетать в Токио и вернуться после встречи во вторник вечером? - спросил я.
Он кивнул и сказал, мол, шестнадцать месяцев прождав свой новый самолёт, хотел убедиться, что тот стоит своего немалого ценника в 37 миллионов с мелочью. Подумав, он добавил, что опоздал не из-за самолёта, задержали его пробки в Манхэттене. Казалось, ему важно, чтобы я понял.
Поэтому я кивнул, мол, ясно.
- Ну что, Эдди, - сказал он, устраиваясь за столом и указывая, чтобы я тоже садился, - успел просмотреть бумаги?
- Конечно.
- И?
- Интересное чтение.
- И?
- Мне кажется, убедить их заплатить цену, которую хочет MCL, будет несложно, - начал я, ёрзая в кресле. Я вдруг почувствовал, насколько устал.
- Почему?
- Потому что в этой сделке присутствуют очень важные возможности стратегического плана, не очевидные из приведённых цифр.
- Например?
- Наиболее ценная возможность лежит в выстраивании широкополосной инфраструктуры, которая по-настоящему нужна "Абраксасу"…
- Зачем?
- Чтобы защищаться против агрессивной конкуренции - от других порталов, которые сумеют предоставить более быструю загрузку, потоковое видео, такие аспекты.
Пока я говорил - и несмотря на почти галлюцинаторный уровень изнеможения - я вдруг понял, какая пропасть лежит между информацией и знанием, между громадным количеством переработанных мною за последние сорок восемь часов данных и превращения этих данных в логичные доводы.
- Дело в том, - продолжал я, - что построение широкополосной инфраструктуры требует больших затрат и несёт крупные риски, но поскольку "Абраксас" уже стал ведущим порталом, ему нужна серьёзная угроза, чтобы заняться собственной инфраструктурой.
Ван Лун медленно кивал.
- Так что, покупая MCL, "Абраксас" получает такую возможность, при этом без необходимости завершать построение этой структуры, по крайней мере в сжатые сроки.
- Почему?
- У MCL есть "Кейблплекс", да? Их провода тянутся напрямую в двадцать пять миллионов домов, так что хотя им надо будет модернизировать оборудование, они заранее будут вести в счёте. При том "Абраксас" сможет срезать расходы MCL на построение инфраструктуры, тем самым откладывая негативные денежные потоки, но имея возможность при необходимости вновь интенсифицировать процесс… - У меня появилось ощущение, знакомое по прежним приёмам МДТ, что я хожу по словесному канату, что слова мои осмысленны, но при этом я вообще понятия не имею, что говорю… - вы же знаете, Карл, возможность отложить такое инвестиционное решение может иметь громадную ценность.
- Но это же всё равно риск? В смысле, развитие своей широкополосной сети? Что раньше им занимайся, что позже.
- Конечно, но новая компания, которая родится в результате этой сделки, может позволить себе вообще не делать эту инвестицию, потому что им будет проще договориться с игроком, у которого эта сеть есть, и дополнительным преимуществом станет уменьшение потенциального избытка мощностей в этой отрасли.
- Охуенно придумано, Эдди. Я тоже улыбнулся.
- Да, похоже, это сработает. Получается, что они выигрывают при любом исходе. И конечно же, есть и другие возможности.
Я чувствовал, что Ван Лун смотрит на меня и удивляется. Он явно сам не знает, о чём меня ещё спросить… а вдруг всё обломается и я выставлю себя идиотом. Но он, в конце концов, задал вопрос, осмысленный в этих обстоятельствах.
- Откуда берутся цифры?
Я потянулся и взял с его стола блокнот, а ручку вынул из внутреннего кармана. Наклонился вперёд и начал писать. Когда на бумаге появилось несколько строк, я сказал:
- Я использовал ценовую модель Блэка-Шоулза, в которой цена возможности изменяется в процентном соотношении с необходимыми инвестициями… - я остановился, перевернул страницу и начал писать на следующей - …и рассчитал всё для ряда рисковых профилей и временных интервалов.
Я яростно писал ещё минут пятнадцать, вызывая в памяти разные математические формулы, которыми вчера подкреплял своё мнение.
- Как вы видите, - сказал я, указывая на соответствующую формулу, - ценность возможности создания широкополосной сети добавляет к стоимости акции минимум 10 долларов.
Ван Лун снова улыбнулся. Потом сказал:
- Прекрасная работа, Эдди. Прямо не знаю, что сказать. Это потрясающе. Хэнк будет очень доволен.
В четверть первого, внимательно изучив цифры, мы свернулись и ушли из офиса. Ван Лун заказал столик для нас в "Четырёх Сезонах". Мы дошли до Парк-авеню, а потом четыре квартала в сторону центра к Зданию Сигрэм.
На большую часть утра я погрузился в равнодушное и усталое состояние восприятия - своеобразный автопилот - но когда мы с Ван Луном дошли по Пятьдесят Второй улице ко входу в ресторан "Четыре Сезона", и прошли через вестибюль, и увидели гобелены Миро и кожаные кресла дизайна самого Миса ван дер Роэ, я снова почувствовал прилив энергии. Больше чем способность говорить на итальянском или прочитать пять-шесть книг за ночь, или даже предвидеть движения рынков, больше, чем факт, что я только что очертил финансовую структуру громадного корпоративного слияния, меня возбуждало то, что я оказался здесь, на первом этаже Здания Сигрэм, в святая архитектурных святых, что показывало нереальность моего положения - потому что в нормальных обстоятельствах я бы никогда не оказался в таком месте, никогда бы не смог зайти в легендарную Гриль-Рум, с висящими бронзовыми ветвями и обшивкой из грецкого ореха, никогда бы не шёл мимо столиков, за которыми сидят послы и кардиналы, президенты корпораций и популярные адвокаты, и прочие сливки общества.
И что ещё было странно, я… радовался тому, что иду здесь и сейчас.
Метрдотель подвёл нас к столику под балконом, и едва мы уселись и заказали напитки, зазвонил мобильник Ван Луна. Он ответил с едва слышным ворчанием, пару секунд послушал, а потом захлопнул его. Убирая его, он посмотрел на меня с несколько нервной улыбкой.
- Хэнк чуть задержится, - сказал он.
- Но он приедет?
- Да.
Ван Лун повертел в руках салфетку, потом сказал:
- Слушай, Эдди, я хотел тебя кое о чём спросить. Я сглотнул, не представляя, что он скажет дальше.
- Ты знаешь, у нас в "Ван Лун и Партнёры" есть небольшой трейдинговый зал?
Я покачал головой.
- Да, есть, и я думал - та цепочка сделок, которую ты провёл в "Лафайет"…
- Да?
- Это было сильно.
Подошёл официант с нашими напитками.
- Когда Кевин мне об этом рассказал, поначалу мне так не показалось, но с тех пор я об этом разузнал, и… - он поймал мой взгляд, пока официант выставлял на стол два стакана и две маленькие бутылки минералки, "Том Коллинс" и водку-Мартини, - …ты явно знаешь, что делаешь.
Я отхлебнул мартини.
По-прежнему глядя на меня, Ван Лун добавил:
- И как их выбирать.
Я видел, что ему не терпится спросить, как я это делаю. Он продолжал ёрзать в кресле и смотреть прямо на меня, не понимая толком, что ему досталось, мучимый соблазном перспективы, что у меня всё-таки есть своя система, и что Святой Грааль - вот он, прямо перед ним, в ресторане "Четыре Сезона", сидит за его столиком. Но при этом он ещё и переживал, сдерживался, ходил вокруг да около, пытался вести себя так, будто это всё суета сует. Было что-то жалкое и неловкое в его поведении, что-то неуклюжее, и при виде его мучений во мне начало расти презрение.
Но если бы он всё-таки спросил меня в лоб, что бы я ему ответил? Что я сумел продраться через теорию сложности и продвинутую математику? Или я наклонился бы вперёд, постучал себя по виску и прошептал бы, по-ни-ма-ни-е, Карл? Сказал бы, что я действительно принимаю препарат, и что плюс ко всему у меня бывают видения Девы Марии? Сказал бы я ему правду? Смог бы я сопротивляться?
Не знаю.
Выяснить мне так и не довелось.
Через пару минут подошёл друг Ван Луна и сел за наш столик. Ван Лун представил меня и мы обменялись парой фраз, но скоро они уже вдвоём углубились в обсуждение "Гольфстрима" Ван Луна, и я с радостью ушёл в тень. Но я видел, что Ван Лун возбуждён, разрывается между желанием додавить меня и пообщаться со своим другом-миллиардером. Но я уже отключился, в голове у меня осталось лишь ожидание приезда Хэнка Этвуда.