В детстве 6659671 стеснялся произносить слово "любовь", а, тем более, "люблю". При звуках этого слова ему становилось стыдно: словно его вынуждают к публичному показу гениталий. Любовь - это что-то бесконечно свое, настолько интимное и оберегаемое от всех и вся, что даже говорить об этом вслух возможно было лишь в самых исключительных случаях: например, перед смертельной схваткой.
Чувство, которое сильнее смерти: так ли часто мы произносим слово "смерть"? Так ли часто вспоминаем о ней в минуты победных шествий?
Хотя они с Мариной жили вместе почти полтора года, 6659671 ни разу не говорил ей подобных слов. Опасался её невнятной реакции. Опасался испортить то, что глубоко внутри…
- Вот тебе и первая отметина… - 3оя нежно провела языком по шву от вскрытия, что тянулся по его торсу от паха до горла.
- Это что, навсегда? - 6659671 пришел в себя и пощупал шрам пальцем.
- Пока цела твоя плоть. Расстроился?
- Да нет, ничего… ничего… - улыбнулся 6659671, - от этого никто не застрахован. С каждым может случиться. Зато мы с тобой, 3оя, сейчас рванем на волю. Из Красной Комнаты - вон!
- Но… - девушка испуганно побледнела, - я никогда не выходила из Красной Комнаты… я не знаю, что там, в том мире за дверью.
- Брось! Ты же сама вытащила меня из проруби! Разве забыла? Это ведь было у озера в лесу, а не здесь.
- Ты не понимаешь… - 3оя вытерла промежность халатом, - Красная Комната не кончается за порогом. Она всегда с тобой. Ты хочешь выйти из неё, и забрать меня? А ты готов к тому, что там встретишь? Может, там нам придется расстаться? Так что, может лучше остаться здесь, вдвоем, и жить в любви и согласии? Возможно, у нас будут дети… - с нежной улыбкой она взяла мясорубку и повертела ручкой.
- Возможно… - задумался 6659671, - но ты не беспокойся: мы от них быстро избавимся.
- Что ты такое несешь, дебил? И ты думаешь, после таких слов я с тобой куда-нибудь пойду?
- А ты думаешь, я стану тебя спрашивать? - усмехнулся 6659671, и, ухватив 3ою поперек лобка, умело взвалил на плечи.
- А ну, пусти сейчас же, придурок! - вцепилась в него она, но 6659671 лишь рассмеялся, распахивая ударом ноги двери - и оказываясь на обширном железобетонном помосте, возвышающемся посреди покрытой сиреневыми барханами пустыни.
…- А ты говоришь… - 6659671 застыл, пораженный столь странным пейзажем.
Он приблизился к краю площадки и с сомнением поглядел вниз. Девушка на плечах его вздрагивала от приступов истеричного смеха.
- Чего гогочешь, дура? - 6659671 чуть повернул голову.
- Милый… как я тебе благодарна…
Теперь она плачет?..
- За что же?
- За то, что вывел из Красной Комнаты.
- А… говно-вопрос, это мы запросто, - 6659671 подмигнул самому себе, - из Красной Комнаты мы вышли, а дальше-то что делать?
- Для начала поставь меня на пол. - попросила она, вытирая ладонями слезы.
Что было делать, он поставил её.
С минуту они смотрели друг на друга.
- Теперь ты можешь назвать свое тело заново, - улыбнулась 3оя, - только особо не выдумывай… бери простое какое-нибудь, легко запоминающееся… иначе потом заморочишься. Уж поверь мне, старой партизанке.
- Жбан, - предложил 6659671, - как тебе такое имя?
- Жбан? Да ну… гопник какой-то…
- Ну, хорошо… Ербило.
- Это получше, но чересчур агрессивно как-то… неприятности будет притягивать. Ербило. Поспокойней что-то…
- Гострягус, - предложил 6659671.
- Эстонец что ли? Или омар. Мне как-то не очень…
- Мончефрокс.
- Ублюдок какой-то… немецкий, или даже еврейский дебил.
- Глушбат.
- Ну, это позвучней, пожалуй.
- Дристоглот.
- Еще лучше.
- Рангомягль.
- Совсем хорошо. Но чересчур насыщенно, мне кажется. Будет тянуть, тормозить. Рангомягль - тормоз…
- Кузьмарь?
- Нормально. Даже очень хорошо…
- Румбо.
- О! То, что надо! На этом и остановимся. Румбо. Теперь ты - Румбо. Это такой "Рэмбо наоборот". Как раз про тебя. Теперь ты не просто 6659671. Теперь ты Румбо, номер кузова 6659671.
- Мощь! Биоробот!
- Не тешь себя иллюзиями, биоробот: страдают все одинаково.
- А я разве тешу…
- Ну, ладно… пока, - улыбнулась 3оя, - твоя дорога теперь туда, в Сиреневую Пыль… а мне пора возвращаться.
- Возвращаться? В Красную Комнату? - Румбо схватил её за плечи.
Эти плечи сжимал он точно так вот с полчаса назад: с такой же искреннею страстью.
- А куда же мне вернуться еще? - она посмотрела ему прямо в глаза, и сердце его сглотнуло.
- Но… ты же только что благодарила меня, что я вывел тебя оттуда!
- Конечно. И сейчас благодарю. Я благодарна всем мужчинам, которые позволили мне хотя бы на несколько мгновений выйти из Комнаты. Но Женский Страх сильнее, и я теперь должна вернуться. А иначе, кто будет встречать вас, новых героев на пути в бездну?
- Но… так не может длиться вечно! - опустил руки Румбо, - пройдет время, ты состаришься… а герои любят молодое мясо!..
- Как бы там ни было, я должна исполнить свой долг… а когда мое время истечет, другая пусть сменит меня. А ты, коли такой жалостливый, не зайдешь ли за мной в тот неприятный час?
- Зайду. Даю слово.
- Ой, врешь… - прошептала она, не распуская улыбки.
- Вот дерьмо… не хочу показаться нескромным… но какого хрена я должен это терпеть?..
- Терпеть что?
- Что ты уходишь. Я хочу, чтобы ты осталась, слышишь? Страсть к тебе - теперь моё единственное оружие. Не я выбирал его, но и выхода иного мне нет… тфу, ты, пошлость какая-то… Знаешь, мне всегда недоставало собеседника, чтобы высказаться… У тебя бывало такое, что ты выкладываешь душу перед человеком, и он вроде слушает, но ты смотришь на него, и понимаешь: а ни хера он не слышит! А из вежливости делает вид, что слушает… Почему для того, чтобы высказать друг другу сокровенное, мы должны ужираться, как свиньи? Почему вы, женщины, ведете себя, будто паучихи, заманивающие добычу в липкую сеть влагалища? Почему мы вымираем день ото дня, объясни мне! Почему мы блюем, а кто-то - ест картофельные чипсы? Почему мы говорим, а они не слышат? Почему мы чужие друг другу??..
- Успокойся… ты что? - она погладила его по щеке, словно мать, - Всё хорошо… всё будет хорошо, поверь мне. Просто сейчас нам надо расстаться.
- Навсегда?
- Откуда мне знать… - 3оя отступала, не сводя с Румбо глаз, - может быть, когда-нибудь встретимся… если снова зайдешь в Красную Комнату.
В западне
Итак, один.
В конце концов, жизнь на этом не кончена. Надо поскорее стряхнуть жалость к себе, и чем-то заняться. Исследовать эту сиреневую пустыню внизу. Да. Немедленно.
Он подошел к бетонному краю.
Прежде всего, найти способ туда спуститься. Прыгать высоковато. Травмы сейчас не нужны.
Побродив по площадке, Румбо обнаружил у дверей в углу дюралевого сплава приставную лестницу. Узкие её перекладины покрывал выпуклый узор, напоминавший руническое письмо.
- Удача со мной! - находка приятно возбудила его.
Он опустил лестницу вниз и, развернувшись, слез по ступеням.
Разочарование сдавило вдруг мозг.
В этом разочаровании присутствовал какой-то мистический страх. Или… хотя, при чем тут мистика? Просто число разочарований, которые суждено пережить нам, не бесконечно. И каждое новое приближает последнее - и может им оказаться.
Но к чему этот мрак? Отчего оказался он в состоянии депрессивного ступора? Возможно, это просто реакция на бурное совокупление?
Румбо присел на корточки и зачерпнул рукой грунт, напоминающий пыль. Серебристая, с оттенком сирени, она при ближайшем рассмотрении оказалась порошком, столь мелким, что иная модница смогла бы припудрить им щеки, чтобы они стали сиреневыми, как у покойника.
Откуда эта мода на покойников ныне? Пришла из прошлого, из разлагающихся останков тысячелетних царств? А что произошло с теми, кто тогда выжил, вот бы узнать. Оглядеть бы их жизнь ловким оком компьютера, подсчитать вероятность: есть ли у нас еще шанс? Стать юркими, как амебы. Разрушительными, как смерч. Стойкими, как саранча.
Где мой прадед крокодил? Где прабабка рысь? Пора слать за ними гонцов: нелегкое испытание предстоит мне. Пусть же память генов поможет мне выстоять, и простоять до конца - до того самого, который у каждого свой, свой, свой, свой, но обязательно есть - и никому его не избегнуть.
Но поскольку множество людей умирает тихо и без истерик, мы позволяем себе надеяться, что всё случится внезапно и до омерзенья легко.
Как пьяный нырок в ледяную прорубь.
Или надеетесь вы жить вечно?
Торопитесь. С прощальным шипением поезд стронул колеса.
- Уф, ссука… какая она, эта пыль! - вскрикнул Румбо, хлеща себя по лицу в желании вернуть былую трезвость.
Заморочился он Пылью Сиреневой, перхотью трупной, струпом мертвячьим; забыл прадеда-крокодила с прабабкой-рысью.
Дабы рассеять засосавшую панику, ухватил было лестницу - рвануть наверх обратно - когда к ужасу своему увидел, что бетонная стена помоста за спиною его исчезла, и теперь маячит еле где-то вдалеке, в сиреневом мареве.
И возопил в отчаянии Румбо, и дошло до него, что слои Сиреневой Пыли перемещаются друг относительно друга, как океанские течения - и одно из таких течений унесло его от Красной Комнаты и влечет сейчас куда-то по пустыне серебряных струпьев.
Он попытался бежать, но ноги мигом увязли. Перемещаться здесь приходилось медленно, плавно извиваясь и балансируя: при малейшем рывке или ускорении проклятая пыль обращалась зыбучим песком. Более или менее быстро выходило только ползать. Тут-то и пригодились навыки предка-крокодила.
Румбо стал переползать поперек течения пыли, пытаясь поймать поток, который отнес бы его обратно. Приставную лестницу держал при себе для случайной надобности. Ползти голышом с лестницей на спине - удовольствие не из приятных, тем более - ползти в неизвестность. Пыль раздирала носоглотку, слепила, сбивала дыхание.
Он рычал, полз и сплёвывал.
Сплёвывал, полз и рычал.
Вдруг по левую руку увидал он нечто, напоминающее телефонную будку.
Аккуратными перекатами, не выпуская лестницу, подплыл к непонятной постройке, мечтая об одном: зацепиться.
Лестница и в этом помогла ему.
И вот он стоит на твердом полу, хотя неясно, покоится ли эта "будка" на месте, или же перемещается по пустыне, влекомая пылью.
Прежде всего: телефона здесь нет.
Румбо повертелся на месте, прислонив лестницу к стене.
Больше всего это напоминает кабину лифта. Тем более, что на стене имеется пульт. И зеркало.
Он поглядел на себя. Вид неважнецкий: абсолютно все волосы выпали; торс покрывает восковая бледность - и змеится кривыми стежками шов от вскрытия.
- Нажать, что ли, кнопки… - сплюнул крошево запавших зубов Румбо.
Чего тут думать? На пульте их всего две: черная и белая. На черной половине - белая кнопка, на белой - черная: круглый пульт раскрашен под монаду "инь-ян".
Рассудив, что лифты перемещаются в вертикальной плоскости, Румбо предположил, что кнопки означают соответствующие направления. Ехать вниз по понятным причинам не хочется. Что ж… над потолком кабина продолжения не имеет… значит ли это, что выше, чем он сейчас, кабина подняться не может? Что, если находящаяся под полом стальная опора будет выдвигать её выше: не даром здесь крыша прозрачная… К чёрту: мешкать можно до бесконечности… Румбо почесал мошонку, зажмурился и нащупал кнопку.
Сразу открыл глаза.
Ничего не произошло.
- Не работает? - Румбо надавил сильнее, стал по очереди нажимать обе.
Вдруг он осознал, что при нажатии на белую кнопку сиреневое поле вокруг как бы становится красным, а при нажатии на черную - явно синеет. Эта игра цвета напоминала мигание осветительных прожекторов.
Он давил и давил кнопки, и мир вокруг него переливался всеми цветами радуги. Глаза давно замутило сиреневым, так что вскоре Румбо вообще перестал различать цвета, и не был уверен даже, является ли чёрное белым, а белое - чёрным.
Голова раскалывалась, горькая рвота подступила к горлу. Он уже оставил в покое кнопки, но окружающее пространство продолжало мерцать всё ярче, и мерцание это сопровождалось ритмичным неистовым гулом, шедшим из глубины.
- Бежать отсюда! Помоги мне, прабабушка-рысь! - вскрикнул Румбо и, собрав с прокисшего мозга последние капли воли, подхватил лестницу и бросился вон.
Он забыл, что Сиреневая Пыль засасывает.
И чудо: только забыв об этом, он обрел под ногами твердость!
Сначала, опьянев от этой новой свободы, он помчался не разбирая пути, но потом решил передохнуть, чтобы осмотреться и сориентироваться.
Лишь успев краем глаза заметить, что временное убежище провалилось в пучину, тотчас обнаружил страшное: его начинало засасывать при замедлении темпа, а решив остановиться, он едва не ушел в пыль по пояс.
Румбо метнулся вперёд что есть мочи, не до конца осознав еще смертельную опасность: бежать в таком темпе сил хватит еще не долее минуты, а затем он упадет замертво, и пыль поглотит его.
Инстинктивно отбросил лестницу, и тот час заметил: она не тонет!
Сделав резкий крюк, подбежал к лестнице и, прыгнув, вцепился в неё руками. Пыль накрыла с головой: он завизжал и единой судорогой исторг из заднего прохода собственные перегнившие внутренности.
Но лестница держала: вытолкнула Румбо на поверхность и, подобно надувному матрацу, заскользила по течению.
- В который раз выручаешь меня, милая! - толком не отдышавшись, он покрыл плоть лестницы неистовыми поцелуями.
Аккуратно вытянув тело наверх, распластался на животе вдоль дюралевых реек; отдыхал, отвернув лицо в сторону, сморкаясь и вычищая веки от мерзкого порошка.
Но что это?! Не может быть…
Удача!! Вероятно, течение развернуло его, и теперь прямо по курсу Румбо ясно видел бетонный выступ, с которого он - теперь, кажется, вечность назад - не к месту спустился.
Попробовал грести в пыли, и у него получилось (правда, пыль мгновенно набилась в легкие, вызвав приступ раздирающего кашля). К тому же онемели вдруг руки, и страшно зачесались вены.
Но Румбо забыл об усталости.
Вот она цель: уже близко.
Кто это сидит, свесив ноги, там, справа? Неужели…
- 3о-оя!! - изодранной глоткой выхрипел Румбо, - 3оя! 3оя! Помоги мне!!
Она приподнялась и медленно прошлась вдоль кромки:
- А, это ты… опять тонешь, и хочешь, чтобы я опять спасла тебя? - прежняя теплота исчезла из голоса.
- 3оя!! Прошу тебя!! - Румбо натужено вытянул шею.
Она оценивающе оглядела его сверху, жуя рыгли-сперминт.
- Ладно, хер с тобой… давай сюда свою лестницу, - 3оя присела над обрывом на корточки, - я подхвачу и буду держать, а ты подтягивайся!
Он соскользнул в пыль и стал барахтаться, пытаясь поднять лестницу над головой.
Она стала безмерно тяжелая. Пыль то и дело относила его в сторону, и всякий раз Румбо вынужден был начинать заново, поскольку 3оя не двигалась с места. Предел был близок.
- Иди ко мне, сука!! - просипел из-под выступа Румбо, и 3оя пошла, но с такой медлительностью, что едва ли позволяла ему восстановить дыхание.
Он решил собрать силы для последнего отчаянного рывка.
Легко это сказать: собрать силы. Для последнего. Отчаянного.
А как быть, если силы эти, по всему видно, кончились?
…Почти теряя сознание, Румбо ткнул лестницу ей под ноги.
- Ай, урод… оцарапал! - девушка на мгновенье скривилась, но затем проворно ухватила ступеньку, впившись в неё руками.
И с такой же неистовой силой впился острый край в её пальцы.
- Лезь, блядь, быстрее… руки больно! - заорала 3оя, обильно потея.
Но Румбо мог лишь висеть: на большее не оставалось мóчи.
Бессильно рыча, он вцепился в дюралевую планку зубами, позабыв, что зубов давно нет.
Но десна не соскользнули.
Не может быть! У него растут новые зубы?
Как бы там ни было, челюсти держат, словно шурупами вкручены.
Так, закусив ступеньку, Румбо расслаблял трясущиеся от напруги руки. Вот когда пригодились бы занятия с гирей, на которые подбивал его Митя! Но Румбо не слушал Митю, ибо, как и любой в этом возрасте, наивно полагал, что вся жизнь впереди.
Как бы не так.
- Румбец! Лезь, а то я щас брошу! - стиснув зубы, прорычала 3оя.
Он подлез, вцепился в неё руками, брыкаясь, подтягиваясь, сбивая кожу о бетонный бордюр - и вот вылез, наконец, повалился наземь, хрипя искореженным ртом.
- Бляха-муха… а она не тонет! - девушка с интересом посмотрела на лестницу, которая, будучи приставлена к краю, стояла, как вкопанная, словно приглашая обратно.
- Эта лесенка жизнь мне спасла… - подползая, едва не прослезился Румбо.
- Да брось ты, жизнь спасла… вон она стоит тут как тут… Кто-нибудь увидит и решит спуститься… и писец ему тогда! - 3оя хулигански хохотнула.
- Но ты же предупредишь его? - поднял голову Румбо.
- А что толку? Я и тебя предупреждала, однако же, ты не послушал… так отчего ты решил, что другой послушает?
- Ты? Ты меня предупреждала?! Когда это?
- Забыл, как я говорила: давай лучше останемся в Красной Комнате - неизвестно, что ждет за дверью.
- А если теперь… я передумал?
- Чего передумал?
- Если я хочу вернуться к тебе?
- Хех… теперь уж поздно. Ты можешь вернуться в Красную Комнату, только если кто-то вывел тебя оттуда: как это сделал со мною ты. Поэтому я - могу вернуться. А тому, кто вышел по собственной воле, назад дороги нет.
- Но ты… так до сих пор и не вернулась туда?
- Почему не вернулась? Вернулась. Я же объясняла тебе: Красная Комната не кончается за порогом. Она всегда с тобой. Как любовь. Но ты от любви моей отказался: кого же винить теперь в этом?
- Прости…
- За что прощать? Пока ты барахтался в Сиреневой Пыли, очередной воздыхатель уже успел вынести меня на руках к обрыву…
- Врешь!
- Падлой буду. Вот буквально только что.
- И где же он?
- Где… в Караганде… - она многозначительно посмотрела вниз, отряхнулась и, покачивая бедрами, скрылась за дверью.
Эта "Караганда" так неприятно покоробила Румбо, что он какое-то время тупо смотрел перед собой, даже не задумываясь о том, что снова остался один. Наконец, осознав это, побрел к двери.
По дороге взгляд упал на собственную грудь и обнаружил новую отметину: шов от вскрытия пересекали теперь вдавленные полосы узоров, впечатавшиеся в плоть, когда прижимался он к лестнице, желая обрести опору.
А вот и дверь.
Когда он ногой распахнул её, вынося на спине женщину, дверь подалась как картонная. Теперь, при ближайшем осмотре, она оказалась стальной, и зловеще тяжелой на вид.
Что если попытаться снова открыть её?
Красная Комната ведь никуда не делась: она была там!
Румбо подналег на дверь, отворил и вошел.