Он покачал головой. Глупый вопрос. Конечно, не придет! Карин боится даже из квартиры выйти, ей об этом все которую неделю твердят.
– Зато Джеко здесь, паркует машину.
Она кивнула и почувствовала, что краснеет. За закрытой дверью слышались голоса, они становились то громче, то тише.
Она знала, что он во всем винит ее и думает, что она его подставила. Они неуклюже стояли рядом, и ей ничего в голову не лезло, кроме какой-то бредятины – прекрасная сегодня погода, не правда ли, как дела на работе?
– Синяк твой выглядит не очень, – наконец проговорила она. – Болит?
– Не особо.
– Все равно.
Он пристально взглянул на нее:
– Ты бы видела того, другого парня.
Видимо, это подразумевалось как шутка, но ни он, ни она даже не улыбнулись.
– Я тебе сообщение послала.
– Угу.
– Почему не ответил?
Он пожал плечами, глядя мимо нее, на дверь зала суда:
– Решил, что незачем.
– Я не знала, что Том домой вернется. Это все было не нарочно.
– Да, я читал твое сообщение.
– Но не веришь?
Он махнул рукой на закрытую дверь:
– Все это дело… от него одни неприятности. То, как я с тобой поступил, было неправильно, то, что сделала ты… ну, наверное, я это заслужил. Так что считай, что мы в расчете, ладно? Никаких больше сообщений. Ничего. Давай просто забудем обо всем.
Он взглянул ей прямо в глаза. Она первой не выдержала и отвела взгляд.
– Я пойду, наверное, – пролепетала она. Он кивнул:
– Давай. Может, еще увидимся.
Двадцать семь
Места для зрителей в зале суда располагались не высоко, как в телепередачах про суд, – это были просто стулья, составленные в несколько рядов с проходом между ними. Когда Элли вошла, никто не зашептался, не притих, судья в окружении адвокатов не стал неодобрительно цокать языком, как бы отчитывая ее за опоздание. Люди просто сидели на стульях и ждали, когда все начнется. Стейси с приятелями устроилась в дальнем углу, и, хотя они таращились на Элли во все глаза, когда та прошагала по проходу и протиснулась, чтобы занять место рядом с матерью, никто, кроме них, не обратил на нее внимания.
– Я уж думала, ты заблудилась, – шепнула мать и погладила Элли по руке, точно обещая, что отныне все будет в порядке.
Все это было очень похоже на безрадостную свадьбу в душном ЗАГСе: шафер-пристав, снующий с документами в руках, Том в первом ряду, жених в ожидании невесты. Только вот невеста приходить не собиралась. Карин Маккензи сидела дома и плакала, свадебное платье было изрезано в клочья, и лимузин ждал напрасно. Не выйду я за него замуж, нет! Он – жестокое чудовище, и я его ненавижу.
Том был напутан – Элли поняла это по тому, как он вперился взглядом в пол, по его напрягшимся плечам. На нем был новый костюм, выбранный отцом за хорошую ткань и качественный пошив. Но Элли знала, что под пиджаком на спине и под мышками рубашка уже вся в поту.
Мать толкнула ее локтем:
– Ее мать только что вошла. Барри сказал.
Элли слегка повернула голову, притворяясь, что не так уж ей и интересно. Шагая по проходу, мама Майки, кажется, с трудом пыталась сосредоточиться: голову держала очень прямо, спину тоже. Майки шел за ней, а позади – Джеко. Элли глаз от них не могла отвести, глядя, как они ищут место.
– Какая молодая, – прошептала ее мать. – Думаешь, эти два парня от разных отцов?
– Они не братья.
– Всякое может быть. Ты-то откуда знаешь?
Элли даже не подумала отвечать. Ее сердце наполнилось нежностью, когда она увидела, как Майки помогает матери сесть, снять куртку. Она, кажется, очень нервничала; глаза ее бегали по залу.
Майки тоже снял куртку и окинул взглядом зал. Увидел Тома, их отца и адвоката, склонивших головы для совещания в последнюю минуту. А потом его взгляд упал на Элли, и словно невидимый электропровод протянулся от нее к нему через весь зал. Она поспешно отвернулась и принялась сосредоточенно рассматривать высокое окно над судейской скамьей. По небу плыло тонкое серое облачко. Она скрестила ноги под стулом, потом вытянула и снова скрестила.
Мать снова дернула ее:
– Начинается. Вот судья.
Пристав объявил: "Всем встать!" И все встали, как раз когда судья вошел через боковую дверь. Парик у него был получше, чем у адвокатов, а мантия черная с фиолетовым. Он сел за длинную судейскую скамью под геральдическим знаком, и всем велели сесть. Сам пристав тоже сел за маленький столик, а адвокаты оказались лицом к судье, разложив на своих столах ноутбуки и папки с бумагами.
Элли вдруг поняла, что не может сконцентрироваться, перед глазами все плыло. Майки сидел прямо позади, в каких-то трех рядах с другой стороны прохода. Со стороны невесты.
Адвокаты по очереди встали для разговора с судьей. Говорили о показаниях, на которые опирается обвинение, о материалах, которые могли бы пойти на пользу защите, сыпали юридическими терминами. Собравшиеся наблюдатели склонились вперед на своих стульях, пытаясь что-нибудь разобрать.
Смотрит ли на нее Майки? Ему вообще ее видно с того места, где он сидит? Может, только затылок? Или затылок и плечи? Адвокаты все говорили и говорили, и вот уже публика начала скучающе ерзать. Но только Элли обрадовалась, что Барри был прав и всем просто станет скучно и они уйдут домой, как Тома вызвали на скамью подсудимых. Тут уж все чуть стулья не опрокинули.
Скамья располагалась сбоку от адвокатского стола и была наполовину отделена перегородкой. К ней вела лестница. Когда Том взошел на нее в своем лучшем костюме, все в зале смогли увидеть его лицо. Он был еще бледнее, чем в машине, и выглядел очень испуганным.
– Ваше имя Томас Александр Паркер? – спросил судья.
– Да. – Его голос был очень юным – и таким родным, что у нее закололо сердце.
Судья зачитал его дату рождения и адрес. Даже индекс не забыл. Затем зачитал обвинение, и весь зал словно содрогнулся. Слово "изнасилование" зазвенело эхом в ее голове. Судья спросил Тома, понимает ли тот, в чем его обвиняют.
– Да, – ответил Том. Словно принес клятву.
– Признаете ли вы себя виновным?
Элли слышала, как бьется ее сердце, как тикает мозг – вокруг все словно замедлилось. Он бы мог отказаться от всяких признаний. Сказать, что было временное помутнение. Или признаться, что он это сделал.
– Нет, не признаю.
Зал взорвался негодованием, с одной стороны, и аплодисментами – с другой. Должно быть, кое-кто из друзей Тома тоже пришел на заседание, потому что раздался возглас: "Молодец, приятель!" Судья постучал молоточком и призвал к порядку.
Воспользовавшись переполохом, Элли украдкой взглянула на Майки.
Тот потупился в пол, и вид у него был такой, будто все кончено. Увидев его, она задрожала всем телом. Он любил свою сестру, поэтому и пытался ей помочь. И мать любил – достаточно посмотреть, как он ее обнимает, как она жмется к нему. Он ради них на все готов, наверное, – и разве не для этого нужна семья? Разве не об этом вечно твердит ей Том? Но теперь Майки придется пойти домой и сказать Карин, что через несколько недель, которые пролетят так быстро, что и не заметишь, она должна будет выйти из квартиры, явиться в суд и рассказать о том, что произошло. Всю ее жизнь разложат по косточкам и исследуют под микроскопом совершенно незнакомые люди; кто угодно сможет прийти в суд и смотреть на нее. "Нет, не признаю".
Эти слова точно отпечатались у Элли в мозгу. Каждый раз, закрывая глаза, она видела их горящими, как пламя.
Двадцать восемь
Майки варил кофе на кухне и следил одновременно и за Карин, и за Джеко. Вообще-то, он не хотел тут торчать, ему бы сейчас ехать на работу, но мать бросилась наверх, как только они вернулись с суда, а он знал: кофе – это единственное, что может заставить ее спуститься.
Карин наматывала волосы на палец и внимательно слушала Джеко. Тот рассказывал, как вслух назвал Тома Паркера ублюдком на лестнице в здании суда.
– Мы все заорали на него, когда он вышел, – говорил Джеко. – Он даже пальто на голову натянул, так ему было стыдно. Знаешь, сколько людей тебя поддерживает? Там была куча твоих друзей из школы.
– Надо бы написать им, – ответила Карин. – А то вела себя ужасно. Иногда трудно поверить, что все о тебе не забыли.
– Забыли? Да нет же, все готовы тебя поддержать. – Джеко сделал вид, что боксирует. – Проблема в том, что от судов этих толку никакого. Предоставили бы дело нам, обычным людям, мы бы этого козла еще на парковке линчевали и повесили на дереве.
– Плохая мысль, – покачала головой Карин. – Смотри, что случилось с Майки, стоило ему подобраться поближе.
Майки нахмурился:
– Ерунду не говори. Ублюдку здорово досталось.
– Да ты все это ради себя сделал.
Сперва она Джиллиан разболтала про драку, теперь высмеивает его перед лучшим другом! У Майки дар речи пропал от такой неблагодарности.
– Ты, когда домой вернулся, был как из фильма ужасов, – продолжала Карин. – И кому это помогло в итоге?
Она покачала головой, как мать, разочарованная поведением ребенка.
– А все потому что он один пошел, – поддакнул ей Джеко.
– Ну да, и забыл мозги с собой прихватить. – С этими словами она потянулась через стол и постучала Джеко по голове. Оба рассмеялись.
Эта парочка начала действовать Майки на нервы. Он тут стоит, варит кофе – а эти хоть бы предложили свою помощь. Лучше бы прибрались, чем сидеть и чесать языками. На столе жуткий беспорядок – пепельницы, грязные кофейные чашки, тарелки от завтрака, грязный стакан с белой пленкой от молока. Тут даже пахнет плесенью, как будто что-то сгнило. И Майки знал, что, когда сегодня вернется домой с работы, встретит его та же картина. А еще видел, что Джеко как-то переменился, только вот как именно – понять не мог. Разглагольствуя о том, что случилось в зале суда, Джеко вел себя так, будто он здесь главный. Раньше так не было.
– А сестрица его чуть в обморок не грохнулась, – продолжал он. – Пришлось его мамаше ее вывести, усадить и обмахивать газетками.
– Ты имеешь в виду Элли Паркер?
– Нуда, ее.
– Она была дома в ту ночь, – заметила Карин, – а делает вид, будто ничего не знает. Я же тебе про нее рассказывала, да, Майки?
Майки кивнул, раскладывая сахар и ложки. Имя Элли, произнесенное походя, словно обожгло его.
– Я все больше и больше вспоминаю, – обратилась Карин к Джеко. – В ту ночь я с ней несколько раз разговаривала. Она мне даже ведро принесла на случай, если меня стошнит, а в показаниях утверждает, что все время спала.
Джеко нахмурился:
– А что полиции не расскажешь?
– Да я рассказала, но они говорят, этого мало – мое слово против ее. А она вряд ли заложит брата, как думаешь?
– Ты не проголодалась? – Майки не терпелось сменить тему. – Ела что-нибудь, пока нас не было?
– Нет.
Джеко недовольно покачал головой, как будто он тут служил шеф – поваром.
– Ты должна нормально питаться, – сказал он. – Майки рассказывал, что ты совсем себя забросила.
– Правда? – Карин злобно зыркнула на Майки, добавлявшего молоко в кофе.
Ну вот, теперь у нее есть еще одна причина на него дуться.
– Ну да ладно, – продолжал Джеко. – В знак восхищения твоей храбростью я тут тебе кое-что купил. – Он порылся в пакете из машины и достал жестянку с конфетами.
Майки знал, что он купил их в местном супермаркете – видел спецпредложение, две коробки по цене одной. Интересно, куда Джеко дел вторую коробку?
Но Карин так просияла, будто он ей айпод подарил. И тут же посмотрела на Майки – мол, а ты почему никогда для меня ничего подобного не делаешь? И с таким же выражением лица оторвала скотч, открыла банку и понюхала:
– Рождеством пахнет.
Майки хорошо знал, что любит его сестра – чипсы со вкусом креветок, белый шоколад, шоколадное драже и "Принглс". Ей был бы приятен такой подарок, так почему он не додумался? Мог бы приготовить ей целый ужин, кстати, это даже лучше, чем чипсы. Глядя, как Джеко с ходу ей угодил, Майки вдруг безумно разозлился – ведь Джеко с ней не живет. Да он понятия не имеет, что это значит – жить с тремя женщинами под одной крышей! Хотел бы он на него тогда посмотреть!
Карин в восторге смотрела на шоколад; разноцветные обертки сияли. Выбрав зеленую треугольную конфету, она протянула коробку Джеко. Тот взял, не глядя, развернул и сунул в рот. Хоть бы ему попалась кокосовая, самая невкусная, подумал Майки.
Он поставил перед ними чашки с кофе.
– Только быстрее пей, – обратился он к Джеко. – Нам через минуту выходить.
– Да полно же еще времени, – ответил тот и взял еще конфету.
Майки вдруг захотелось увидеть Сьенну – по той лишь причине, что та считала Джеко придурком. Он пошел на кухню и отправил ей сообщение. Она сразу же ответила: "Отвянь, козел". А что? Он вполне заслужил.
А потом, чтобы стало еще хуже, он зашел в почту и прочел накопившуюся кучу сообщений для Элли, которые так и не отправил. Как биение сердца, они следовали одно за другим: "Скучаю", "Давай встретимся", "Прости меня".
Он все их стер.
Карин права – она будет защищать брата. Надо быть идиотом, чтобы решить обратное.
Когда Майки вернулся в гостиную, Джеко рассуждал о том, что Карин слишком много времени проводит в одиночестве и ей это не на пользу. Мол, неплохо бы пригласить друзей.
– Я бы мог с тобой сегодня утром побыть. Мне только в радость.
– Да ничего. Со мной Джиллиан была. Джеко не понял.
– Джиллиан – ее надсмотрщица из полиции, – объяснил Майки. – Карин считает, что у нее солнце из задницы светит.
Карин покачала головой:
– Не цепляйся ко мне, Майки.
– Пойду отнесу матери кофе, – сказал он. – И потом сразу едем, Джеко, ладно?
Джеко кивнул и опять повернулся к Карин.
– Как думаешь, – проговорил он, – может, скоро попробуешь выйти ненадолго, прокатимся вместе?
Ну и придурок.
Наверху мать сидела на кровати с пепельницей на коленях. Он поставил кофе рядом на стол.
– Как Карин? – спросила она.
– Как ни странно, лучше.
– Ты ей сказал, что он не признал себя виновным?
– Джиллиан сказала. Хотя вряд ли это кого-то удивило, как думаешь?
– Ну да, пожалуй. – Она затянулась и выпустила дым в окно. – Не знаю, как с ней разговаривать, Майки.
– Да не волнуйся ты. Джеко уже все за тебя сделал.
– А я не только про сегодня. Вообще. Сижу здесь, с тех пор как все случилось, и пытаюсь понять, как же мне быть. – Она повернулась к нему, и в глазах ее он увидел отчаяние. – Я злюсь на нее, а ведь это неправильно, да? Все время думаю: ну за что нам все это? Как она это допустила? Почему так напилась, почему даже не сопротивлялась?
Майки замер. Иногда и он задавался теми же вопросами, но никогда не решился бы признаться в этом вслух.
Мать докурила сигарету и затушила ее в пепельнице:
– Я злюсь и на этого парня, который ее обидел, и на себя за то, что поволокла ее в полицию, и на друзей, которые ее бросили. Вот где они сейчас, а? Мы уже несколько недель их не видели.
– Просто она отказывается с ними встречаться.
– Да всем было бы проще, если бы она вообще ничего не сказала. Могла бы и дальше жить, как обычно, и попытаться забыть. Ничего невозможного в этом нет. Просто заталкиваешь плохие мысли подальше и делаешь вид, как будто ничего не было.
– Ты на самом деле так думаешь, мам?
– Ну, а по-твоему, суд этот принесет хоть какую-то пользу? Я считаю, она должна вернуться в школу и сдать экзамены. Сделай она так, то сразу почувствовала бы себя лучше, а потом нашла бы работу и забыла обо всем.
Но нет, когда я об этом заговариваю, Карин лишь качает головой и сидит… сидит целыми днями на своем проклятом диване! – Она взяла кофе, отпила глоток и тут же поставила чашку на место, будто вкус у кофе был отвратительный. – Скажи, как я должна со всем этим справиться, Майки? Что мне делать?
– Просто оставайся для Карин мамой, вот и все. Помогай ей и все такое.
Она уронила голову на руки:
– Но сколько же это может продолжаться! Не думала, что все так будет.
Майки не понял, что она имеет в виду: судебный процесс или уход за детьми в принципе.
– Мы теперь еще у соцслужбы на заметке, – добавила она. – Им даже хватило наглости предложить мне пройти курсы по воспитанию детей! Совали мне под нос свои брошюры и телефоны.
Он понял, что нужно сматываться.
– Меня внизу Джеко уже заждался, – проговорил он. – Я должен ехать.
Она подняла голову:
– А Холли заберешь?
– Нет. Я на работу еду. Сегодня ты должна, забыла?
– А ты не можешь?
– Мам, у меня поздняя смена. Специально поменялся, чтобы утром сходить в суд.
– Они обещали поговорить насчет продленки. Простейшую вещь не могут сделать. – Она встала и подошла к окну. – Не могу я этот кофе пить. – Ее голос вдруг изменился, стал жестче. – Не могу так просто, надо в него что-то добавить. Где моя бутылка?
– Нет, мам.
Ее губы сжались в тонкую линию; она резко обернулась:
– Не смотри на меня так, Майки. Ты забыл? Я твоя мать, и ты живешь под моей крышей, поэтому иди сейчас же и принеси бутылку, понял?
– Мам, прошу тебя, не надо. Она злобно уставилась на него:
– Да можешь даже не показывать, где ты ее спрятал. Просто плесни глоток в кофе и снова спрячь.
Как бы ему хотелось, чтобы у него был брат. Даже старшая сестра – вот это было бы здорово. Можно даже сто старших сестер. Они бы по очереди разгребали это дерьмо.
– Ладно, – ответил он, – всего глоток. Маленький. Лицо ее осветилось благодарностью, как у призрака, который отчаялся обрести покой и вдруг нашел его. Он пошел за бутылкой.
Двадцать девять
Попрощавшись с Карин у двери, они с Джеко молча спустились по лестнице и зашагали по двору. Ворота были заперты, пришлось перелезть. Джеко одним прыжком перемахнул через ограду.
– Придурок, – буркнул Майки, чтобы сравнять счет. Джеко улыбнулся, облизнул палец и выставил его
вверх: мол, один ноль в мою пользу.
Майки все бесило – Карин и Джеко, заливавшиеся смехом, пока он наверху отвоевывал у матери бутылку хереса; то, что они сейчас опоздают на работу и обвинят его, а кого же еще, ведь у Джеко идеальная послужная история! Его раздражал даже воздух – горячий, сухой, наполненный запахами еды. За весь день он не съел ни крошки. Собирался успеть в паб до начала смены и перехватить что-нибудь, а теперь вот не будет времени.
Все было не так.
– Знаешь что, – заявил Джеко, когда они сели в машину, – классная у тебя сестра. Я и забыл, какая она веселая.
– Ага. Веселее некуда.
Джеко нахмурился и повернул ключ в зажигании:
– Не хочешь рассказать, в чем дело?
– Да нет.
– Брось, Майки, что с тобой такое?
– Ничего.